дверь, в нос ударил запах красок. Бросив на пол
сумку, я помчалась распахивать окна.
   - Ну-у, дорогая, - воскликнула я,  когда  во  всей  квартире  распахнутым
оказалось все, что возможно, - головная боль и сухость во  рту  -  цветочки.
Так и токсикоманкой недолго стать.
   - Думаешь, дело в красках? В красках?
   - А в чем же еще? Здесь  же  газовая  камера!  Как  только  Герман  такое
терпит?
   - Герман в Мексике, в Мексике, - напомнила Алиса.
   Сама там недавно была, страшенный роман поимела, но никакого  Германа  не
заметила. Впрочем, Мексика большая, да дело и не в том.
   Я наконец пригляделась к Алисе. Она действительно выглядела  кое-как.  Ее
пастельно-бронзовый загар, с которым она не расстается круглый год,  поблек,
кожа посерела. Яркие синие глаза угасли, потеряли лазурность.  Даже  волосы,
роскошные волосы цвета спелой пшеницы потускнели и стали похожи на солому.
   - Ну? - спросила я, выразительно глядя в сторону  лестницы,  ведущей  под
крышу к мастерской. - До чего ты себя довела? Куда это годится?
   Алиса метнулась к зеркалу. Я поспешила стать  рядом,  чего  неделю  назад
сделать не посмела бы.
   - Боже, до чего бледна! - ужаснулась Алиса, сравнивая меня с собой.
   "А мои румяна очень удачно легли", - мысленно отметила я,  радуясь  своей
свежести.
   Любая женщина  меня  поймет:  приятно  выглядеть  на  десять  лет  моложе
ровесницы-подруги. Вдвойне приятней, если  подруга  перед  этим  лет  десять
раздражала тебя излишней свежестью. Но радость  сейчас  же  на  задний  план
отойдет,  как  подумаешь,  что  завтра  и  с  тобой  такая  же  беда   может
приключиться. Поневоле начнешь искать истоки этой напасти. Слава богу, я  их
сразу нашла и закричала:
   - Так вот, пока я здесь - ты в мастерскую ни ногой! Выбросишь все  краски
и заживешь по-старому!
   С этими словами я легко взлетела по ступеням, ворвалась  в  мастерскую  и
ахнула:
   - Какой бедлам!
   Шеренги раскрытых банок источали невообразимые  миазмы.  Нюхнувший  такое
счел бы газовую камеру курортом. И после этого Алиса жалуется на сухость  во
рту и головную боль?!
   Кстати сказать, Алиса имеет еще  одну  страсть:  она  с  детства  обожает
цветы. Раньше вынуждена была ограничиваться одними подоконниками, теперь же,
с появлением новой квартиры, страсть ее  потеряла  всякий  контроль.  Высота
потолка и размеры мастерской позволили устроить там и  оранжерею  на  ярусе,
которую Алиса в рекордные сроки наполнила  сумасшедшим  количеством  цветов.
Размахнулась так, что  растения  постепенно  выползли  на  крышу,  на  узкий
балкончик, потом снова опустились в  мастерскую  и  с  угрожающей  скоростью
начали распространяться вниз, в жилую часть квартиры.  Цветы  росли  даже  в
ванной и в туалете. Герман постоянно оказывался браним за очередной разбитый
горшочек. Марго, соседка Алисы, за  приличную  плату  мужественно  старалась
справиться с нашествием цветов. Она добросовестно и трудолюбиво поливала их,
поворачивала к солнцу, что-то стригла, что-то рыхлила, где-то меняла  землю,
но все время оказывалось, что тот или  иной  цветочек  зачах  от  недостатка
внимания.
   Поднявшись в оранжерею, я обнаружила, что теперь зачахло почти все.  Лишь
невзрачные фиалки, высаженные в  красивые  ящички-бочонки,  кое-как  влачили
безрадостное существование, рядом с ними  болезненно  жались  друг  к  другу
драцены, бегонии и филодендроны. Я изумленно воззрилась на Алису:
   - В чем дело, дорогая? Не жалеешь себя, пожалей хотя бы свои цветы!
   - Думаешь, они тоже чахнут от краски, от краски? - поразилась Алиса.
   - Чахнут? Загибаются! - воскликнула я и, не  находя  слов,  лишь  воздела
руки к небу, благо оно смотрело на меня сквозь окна.
   Мы спустились в мастерскую. Туда уже  прибыла  Марго.  С  ведром,  полным
удобрений, она готовилась к восхождению  в  оранжерею.  Увидев  меня,  Марго
обрадовалась и закричала:
   - Ужас!
   - Еще бы, - ответила я, кивая на картины Алисы.
   - Ничего не помогает, - кивая на удобрения, согласилась со мной  Марго  и
со вздохом отправилась в оранжерею.
   Алиса кинулась собирать свои банки.  Выбрасывать  их  она  не  стала,  но
спрятала подальше в ящик, клятвенно заверив меня, что будет чаще  гулять  на
воздухе и реже околачиваться в мастерской.
   - Сухость во рту и головную боль как рукой снимет, -  пообещала  я  и  не
ошиблась.
   Алиса свежела прямо на глазах и уже к вечеру была так же  хороша,  как  и
прежде. Мы отправились к Финскому заливу, благо дом Алисы рядом.  Гуляли  по
берегу так называемой Маркизовой Лужи и  сплетничали,  сплетничали  о  своих
мужьях.
   - Ах, поверить не могу, что Евгений женился на Юле!  Женился  на  Юле!  -
прижимая  руки  к  груди  и  наивно  хлопая  длинными  пушистыми  ресницами,
восклицала Алиса.
   В лучах заходящего солнца ее бронзовая кожа казалась золотой, синие глаза
приобрели особую прозрачность, волосы сияли; я залюбовалась ею  и  подумала:
"Конечно, легко ей быть счастливой: ест что хочет и не полнеет. Когда  долго
сидишь на диете, неизбежно портится характер".
   - Сама виновата, - ответила я. - Точнее, виноват мой язык. Знала же,  что
у Женьки с Юлькой обошлось без романа, так нет же, не  удержалась.  Когда  я
ревную, меня несет - говорю что  ни  попадя.  Поругались,  и  я  умчалась  в
Мексику. Конечно же, не одна. Назло Евгению. Он как-то узнал.
   Алиса испугалась:
   - Умчалась в Мексику? И там ему изменила? Мне стало смешно:
   - Почему - там?
   - Еще здесь изменила?! - Алиса всплеснула руками, в  ее  лазурных  глазах
отразился настоящий ужас.
   - Ни там, ни здесь. Ты  меня  знаешь,  нигде  толком  не  изменила.  Одни
разговоры. С моей стороны. Он - да! Мой поклонник страшно  влюблен  и  готов
хоть сейчас жениться, но...
   Я поиграла глазами, предоставляя Алисе возможность догадываться самой.  И
зря. Она не правильно поняла:
   - Поклонник женат?
   Мне  почему-то  расхотелось  откровенничать.   Никакой   фантазии,   одна
глупость.
   - Не в этом дело, - отмахнулась я. - Мы вернулись в Россию, а  здесь  все
по-другому. Знаешь, курортный роман тем и  хорош,  что  о  нем  легко  можно
забыть. Я так и  сделала,  а  вот  Женька  нет.  Он  собрал  свои  шмотки  и
отправился... к Юльке. До сих пор не пойму, почему к Юльке? Он же терпеть ее
не мог! Ну разве можно верить мужчинам?
   - Моему Герману можно, - с гордостью заявила Алиса.
   Я поступила так, как поступила бы на моем месте любая  разумная  женщина:
снисходительно улыбнулась и промолчала. Почему-то Алису это задело.
   - Ты не согласна? - с вызовом воскликнула она. - Не согласна?  Он  звонит
мне каждый день! Признается в любви! Шлет телеграммы!
   - Дорогая, - ответила я, - теперь, когда, погуляв на свежем  воздухе,  ты
ожила и готова к ссоре, я, пожалуй, отправлюсь домой.
   Алиса тем и мила, что, дожив до сорока лет, сохранила  непосредственность
ребенка. Не устаю повторять: глупость - главное украшение женщины!
   - Как? Что? - заливаясь слезами, закричала Алиса. - Ты хочешь  уехать?  И
не останешься у меня ночевать? У меня ночевать?
   Она сорвала с куста ветку, сломала ее пополам и с  непередаваемой  обидой
выбросила в Маркизову Лужу. Надув  губки,  Алиса  больше  не  кричала,  лишь
сопела и пускала слезу. Эта чертовка, если захочет вызвать жалость к,  себе,
каким-то непостижимым образом умеет часами держать в глазах слезы.
   "Бедный Герман, - подумала я. - Даже меня этим можно пронять, из него  же
Алиска просто вьет веревки".
   Мы вернулись в ее квартиру. Я  с  удовлетворением  отметила,  что  воздух
почти очистился. Краской все еще пахло, но это, похоже, надолго, о чем я тут
же и сообщила Алисе. Чтобы я не ругалась, она  поспешно  заказала  столик  в
ресторане. Вынужденная выбирать подходящий наряд, я успокоилась.
   Ужинать с Алисой одно расстройство. Глядя, с каким аппетитом лопает  она,
я забыла про диету и сильно повредила фигуре.
   - Ничего, - успокоила меня Алиса, - будем долго гулять по ночному  городу
и сплетничать, сплетничать.
   - Это всегда пожалуйста, - обрадовалась я.  Так  мы  и  поступили.  Домой
вернулись глубокой ночью и, ни на  секунду  не  прекращая  беседы,  еще  раз
поужинали, приняли душ, почистили зубы и улеглись спать. Но и лежа в постели
продолжали болтать, болтать, болтать...
   Когда встречаются две подруги, которых объединяют и детство, и юность, им
всегда найдется о чем потолковать. Конечно же, мы проговорили до утра. Алиса
оказалась слабее меня, часам к семи прямо на полуслове заснула. Несмотря  на
бессонную ночь, она снова была свежа. Я успокоилась, поцеловала ее в  нежную
щечку, оделась, схватила сумку и тихонечко выскользнула  из  квартиры.  Едва
подошла к лифту, как двери  раскрылись  и  передо  мной  предстала  Марго  с
ведром, наполненным пакетиками удобрений.
   - О, Софья Адамовна, - воскликнула она, - ты уже уезжаешь?
   - Да. Мне пора.
   Марго нахмурилась и заговорщицки прошептала:
   - Зря ты Алиску покидаешь, здесь творится такое, такое! Она мне не верит,
не хочет замечать, а напрасно, напрасно.
   Она сделала страшные глаза и замолчала.  Я  отметила,  что  и  Марго  уже
повторяет последние слова в каждой фразе. Всех уже Алиска заразила.
   - Здесь творится такое, такое, - бормотала Марго, преграждая мне  путь  к
лифту.
   Я рассердилась:
   - Какое - такое? Чахнут цветы?
   - Да, и цветы тоже. Видишь, - Марго кивнула на лестницу, ведущую вниз.  -
Видишь, мелькнул человечек в черных чулках, в черных чулках.
   Признаться, я не увидела человечка.  Спустилась  на  несколько  ступеней,
заглянула на нижний этаж и все равно никого не увидела.
   "Бедняжка, - подумала я. - Так будет с каждым,  кто  долго  пообщается  с
Алисой, пообщается с Алисой".
   Марго, между тем, остановилась, дико озираясь, и  забормотала  отчетливой
скороговоркой:
   -  Невидимый,  взявший  себе  опорой  землю,  вырывший  пропасти,   чтобы
наполнить их своим могуществом!  Ты,  имя  которого  заставляет  содрогаться
своды мира, который направляет  потоки  семи  металлов  по  каменным  жилам,
Властитель семи  Светов,  вознаграждающий  труд  рудокопов,  выведи  нас  на
желательный нам воздух...
   Я была поражена. До сей поры Марго  казалась  мне  женщиной  пусть  и  не
слишком образованной, но, безусловно, умной и рассудительной. Теперь же  она
производила прямо противоположное впечатление.
   - Маргуша, - ласково сказала я,  отходя  на  всякий  случай  подальше.  -
Маргуша, дорогая, что за чушь ты несешь?
   Она отмахнулась,  уставившись  остекленевшими  глазами  куда-то  в  угол.
Словно и нет меня. Застыла и бормотать стала погромче:
   - О, устойчивость и движение! О, господин, всегда  вознаграждающий  своих
рабочих! О,  серебристая  белизна!  О,  золотой  блеск!  О,  венец  живых  и
мелодичных алмазов!
   - Каких, каких алмазов?! - теряя терпение, закричала я. - Мелодичных?
   - Да, да, мелодичных, - вполне здраво, тоном предельно занятого  человека
ответила Марго. Сделала  знак,  подожди,  мол,  и  продолжила  с  предельной
серьезностью:
   - Ты, который скрыл в земле, в царстве камней, чудное семя звезд...
   Терпение мое лопнуло.
   - Марго!! - рявкнула я что есть сил, решительно вцепилась  в  ее  руку  и
принялась трясти эту сумасшедшую, как черт сухую грушу.
   Никакой реакции. Лишь бормотание стало каким-то прерывистым, заикающимся:
   - Т-ты н-ас с-дел-ал. Ам-инь!
   Когда  я  уже  была  готова  будить  и  звать  на  помощь  Алису,  Марго,
удовлетворенная, остановилась и с укоризной взглянула на меня.
   - Софья Адамовна, - обиженно сказала она, - что ж это ты  молитву  читать
мешаешь?
   С облегчением я заметила, что сумасшествия уже нет в ее глазах.
   - Молитву? - возмутилась я. - Теперь понятно, почему  Алиса  больна.  Мне
самой в пору читать молитву! Об исцелении страждущих от  душевных  болезней.
Что это ты там несла об алмазах мелодичных?
   - В книжке так написано, - сконфуженно пояснила Марго.
   При слове "книжка" я, в таких делах дока, сделала стойку и  с  презрением
спросила:
   - В какой такой книжке могли написать подобную чушь?
   - В практической магии.
   Я призадумалась. Горький опыт у меня имелся. Не так уж и  давно  все  мои
подруги повально увлеклись  спиритизмом.  Сколько  сил  потратила  я,  чтобы
разоблачить мошенников и отвратить подруг от глупости, одному богу известно.
Однако практика показала: с налету всю эту  мистическую  чепуху  из  женской
головы не выветрить.
   - Маргуша, - ласково поинтересовалась я, - а для чего ты молитву читала?
   - Как же, - возмутилась Марго, -  сама  же  видела:  человечек  в  черных
чулках побежал. Гном это.
   - И ты молитвой, значит, на гнома воздействовать решила?
   - А чем же еще, - искренне удивилась Марго. - Молитва специальная. Так  и
называется:
   "Молитва к гномам". Я ее пока выучила, семь  потов  сошло.  Зато  теперь,
чуть что, читаю.
   - И помогает?
   -  Поможет,  обязательно  поможет,   -   убежденно   заявила   Марго   и,
переменившись в лице, закричала:
   - Вот! Побежал! Опять! Опять!
   На этот раз и мне показалось, что на лестнице мелькнула тень.
   - Знаешь что, Маргуша, - сказала я, - еще пара твоих молитв, и у  меня  в
голове появятся тараканы.
   - Гномы, - поправила меня Марго. - Гномы.
 
ГЛАВА 3 
 
   Алиса разбередила мне душу. Мало того, что она на все  лады  расхваливала
своего Германа, будто я слепая и не вижу ее новой квартиры, так  еще  и  эти
телеграммы,  и  звонки.  Едва  мы  вернулись  с  ночной  прогулки,  раздался
очередной звонок. С экватора Герман интересовался, как чувствует себя  Алиса
и по-прежнему ли любит его. Минут двадцать они, как голубки, ворковали.
   Легко представить, с каким смешанным  чувством  приняла  я  это  событие.
Настроившись   на   разрыв,   я   демонстрировала   Евгению    абсолютнейшую
независимость, а теперь пожалела, как никогда ощущая одиночество.  Никто  не
звонит мне, не интересуется, люблю ли его. Нет ничего хуже жалости  к  себе.
Самые глупые поступки совершаем мы с этим чувством. Нет ничего  безжалостней
к нам, чем эта самая жалость.
   Вернувшись в Москву, я тут же бросилась капать  ядом  на  счастье  Юльки.
Звонила ей в любое время суток и передавала всяческие поручения для  Евгения
и в конце концов добилась своего: Женька мне позвонил. Сам! Хотя  я  его  об
этом не просила...
   - Соня, - строго сказал он, - что это за номера?
   - Какие номера? - спросила я голосом святой невинности.
   - Зачем ты мучаешь Юлю? Она ни в чем не виновата.
   - А тебе ее жалко? Уж не из жалости ли ты женился на ней?
   Евгений зарычал, но быстро взял себя в руки и тихо спросил:
   - Соня, скажи, почему так получается: хочу серьезно с  тобой  поговорить,
но не проходит и минуты, как, забыв  обо  всем,  уже  готов  наброситься  на
тебя...
   - А ты не сдерживай своих желаний, - посоветовала я, и он повесил трубку.
   Повесил трубку!
   Не этого ли добивалась я?
   Не этого! Не этого!!
   Боже, как рыдала я! Как я рыдала! Он никогда! Никогда больше не позвонит!
Сам! И я не унижусь до того, чтобы звонить ему. Я не буду бегать за ним!  Не
буду! Не буду!
   Кстати, это идея! Можно подкараулить его  выходящим  с  работы.  Случайно
столкнуться с ним...
   Нет, он же не дурак, хоть и женился на Юльке. Что невзначай занесло  меня
в район его работы? Нет! Я не буду унижаться и бегать за ним!
   Но тогда можно сделать вид, что случайно зашла в ту  пивную,  где  Женька
расслабляется с Ма-русиным Ваней...
   Ужас! Иной раз в мою голову такое придет! Встретиться с Женькой на глазах
у Вани?
   В пивной! В тот же день об этом будет знать Маруся.  Следовательно,  весь
город заговорит о том, что Мархалева бегает за мужем.
   Я упала на кровать и заплакала еще горше. Подушка  стала  мокрой  в  один
момент. И вот тут-то вновь раздался телефонный звонок. Я  сняла  трубку,  но
еще долго не могла сказать ни слова - рыдания  душили  меня.  Наконец,  взяв
себя в руки, выдавила:
   - Слушаю.
   - Соня, что с тобой? - это был Евгений. Но как нежен его голос!
   Или показалось?
   На всякий случай я зарыдала с утроенным вдохновением. Заикаясь, ответила:
   - Н-ничего.
   - Я сейчас же к тебе еду, - сказал он и повесил трубку.
   Он ко мне едет? Не поняла. Он ко мне едет?
   Он ко мне едет".
   Вихрем вынесло меня с кровати. Душ, побольше косметики на лицо, на волосы
побольше пенки,  платье!  Новое  платье!  Нет,  лучше  костюм.  Костюм  меня
стройнит. И туфли-лодочки на  шпильках.  К  черту  эти  модные  каблуки,  на
которых женщина выглядит клоуном! Да, лодочки и духи! Любимые духи  Евгения.
Откуда он звонил? Судя по позднему времени, с работы. Тогда я успею, встречу
его неотразимой!
   С этой мыслью я заметалась по квартире, пытаясь двигаться сразу  во  всех
направлениях. В ванную, там духи, нет, в спальню, там костюм, нет,  туфли  в
тумбочке в прихожей...
   В результате Евгений застал меня в банном халате с мокрыми волосами,  без
духов, без пенки, без каблуков и косметики. Я стояла  в  шлепанцах,  жалкая,
как мокрая курица, недоуменно смотрела на него и молчала. Впрочем,  из  меня
рвался вопль:
   - Ты?! Ты?!
   Но его никто не услышал. Даже я. Видимо, вопль застрял где-то на  пути  к
горлу.
   - Почему ты плакала? - спросил Евгений, делая смелый шаг через порог моей
квартиры.
   - Потому... Потому...
   Я растерялась, не зная, что сказать. Как умная  женщина,  я  не  привыкла
говорить правду. Правда не украшает женщин и портит мужчин, а я Евгению  зла
не желаю.
   - Соня, милая, почему ты плакала?
   Нежность! Нежность в его голосе!
   Я глянула на часы: десять вечера, а он у меня,  он  не  у  Юльки.  Ха-ха,
будет скандал! Но какой будет скандал, если он вообще к ней не вернется!
   И я снова заплакала. Безутешно.  Евгений  обнял  меня  (оказывается,  это
совсем просто - у Юльки мужа уводить!), прижал мою  голову  к  своей  груди,
принялся бормотать ласковые слова, успокаивать как ребенка.
   - Ну-ну-ну, - приговаривал он, - не  будем  плакать,  плакать  не  будем,
соленые слезки, - и так далее и тому подобное.
   Когда так успокаивают, готова плакать хоть всю жизнь.  В  этот  же  вечер
решила плакать до утра, лишь бы Женька никуда не ушел. Однако он  уходить  и
не  собирался,  все  тискал  меня  и  тискал  под  марку  сочувствия   моему
необъяснимому, но безутешному горю.
   Я рыдала не просто так, а с большой пользой: ломала голову,  что  бы  это
все могло значить, а так же как повернуть все это себе на пользу.
   "Он меня любит? - гадала я. - Все еще любит? Или сработала привычка?"
   Наконец Евгений, отчаявшись меня успокоить, сказал:
   - Сонечка, погоди, я сейчас.
   И убежал куда-то. Опять  бросил  меня  одну.  Я  растерялась.  После  его
неожиданного ухода к Юльке ждала от него чего угодно.  Каково  же  было  мое
удивление, когда вернулся он с букетом  цветов  и  с  пакетом,  не  скрывшим
победоносно торчащее горлышко бутылки.
   - Купил вино, - смущенно оправдывался Евгений,  -  чтобы  успокоить  твои
нервы. Очень хорошее вино.
   Тут же выяснилось, что в пакете не одно вино, но и закуски: все самое мое
любимое. За годы супружества он хорошо изучил мои вкусы.
   Я пришла  в  восторг  неописуемый.  Любая  женщина  знает,  что  означает
подобный жест. Когда мужчина покупает бывшей жене  цветы,  вино  и  закуски,
означать это может только  одно:  он  не  собирается  возвращаться  к  новой
супруге!
   В эту ночь не собирается. Об остальном же, увы, нам,  женщинам,  остается
лишь гадать - зачастую мужчины непредсказуемы.
   Впрочем, тот, кто знает мужчин так, как я, все может предсказать. Я сразу
себе предсказала мир с Евгением. Мир и никакой Юльки!
   Завтра утром... Нет, ближе к полудню. Надо  хорошенько  выспаться,  чтобы
выглядеть! Ближе к полудню отправимся к Юльке вдвоем  и  все  ей  расскажем.
Евгений извинится, обязательно, как настоящий мужчина, попросит прощения  за
несбыточные надежды и причиненные в связи с ними неудобства. Юлька умрет  от
горя, но ничег