сов.
Сменяло оно на Вечность треть души Атуэя. Взамен забрало Вечность у  Времени
Вечной Любви.
   Устало насущное время. Тонкой уздой заботы удержишь  ли  миг  скользящий?
Сменяло души частицу. Взамен получило Вечность у Времени Вечной Любви.
   Устало грядущее время. Трудно жить ожиданьем. Досталась  ему  Вечность  в
обмен на души частицу.
   Время Вечной Любви смеялось, утратив ненужную Вечность.
   Время Вечной Любви сказало:
   - Я теперь - Время Любви! Я владыка всех душ, так что же, вот  еще  одной
разжилось я. Все  пребудут  ко  мне.  Но  зачем  мне  та  душа,  что  любить
разучилась? Я отдам ее юной рабыне. Той, что считают бездушной.
   Тщетно молил Мастер отпустить на свободу душу.
   У времени нет состраданья!
   Сколько лун ожидала свободу та, что свежей росы нежнее.
   О, сколько лун!
   По следам памяти предков добрел Атуэй до цели. До Дворца  Вечной  Печали.
Тысячу мер нефрита сложил он у ног рабыни.
   Рассмеялась рабыня.
   - Мастер! Не с нефритом тебя ждала я. За нефрит ты купишь  другую.  Будет
кожа ее ароматна. Будут ласки ее коварны. И предаст тебя она. Мастер, в миг,
когда облетит фиалка.
   Обретешь ты. Мастер, Забаву!
   Протянул ей сосуд Мастер, тот, что нес для Страны Предков. Священных озер
влагу пролил он на плечи рабыни.
   Улыбнулась она. Взглядом омыла лицо  Атуэя.  Мастер  тоже  омыл  взглядом
обнаженное тело рабыни.
   Схватила их скованных Счастьем стража, Смерть  посулила,  Пернатым  Змеем
поклявшись.
   За разврат! За святотатство!
   Перед  казнью  украсил  Мастер  рисунком  плечо  рабыни.  Лунный  луч  на
бронзовой коже вспыхнул, в Вечный простор приглашая.
   - Татуированная Аматтальма,  -  Мастер  назвал  ее  имя.  -  Ты  обретешь
свободу! Любовь моя больше безумья. Любовь моя выше смерти.
   Не думай! Ступи на лучик. Иди.
   Спасайся!
   Смахнула слезу Аматтальма. Коснулась рисунка. Шагнула на лунный лучик.
   Дрогнул он, унося Аматтальму.
   Прочь от смерти!
   Прочь от неволи!
   В Землю Вечной Любви.
   Горячий пепел столетий осыпал Мастера кожу. Стал он темней базальта. Стал
он корявой глыбой, лики богов сокрывшей.
   Долго ль ждать, чтоб сошлись воедино времена бытия земного?
   Долго!
 
*** 
 
   Диего  умолк.  Девушка  вздрогнула,  зябко  повела  плечами.  Кондиционер
слишком охладил салон. Пережитая опасность осталась  где-то  далеко,  и  мир
снова казался прекрасным. Она  открыла  дверцу,  впуская  воздух,  напоенный
горячей пряностью тропиков.
   - Какая прелесть! - воскликнула девушка.  -  Какой  аромат!  Дышится  так
легко.
   Она взглянула на Диего, с головы которого слетела  его  дурацкая  панама.
Голова таксиста, гладко выбритая, оказалась удлиненной, напоминающей яйцо.
   "Совсем как у сеньора Диаса, - подумала девушка. - И  совсем  как  у  той
нефритовой фигурки, возраст которой века и века".
   Диего улыбался, глядя по-доброму.
   - Воздух в - горах моей родины прекрасен всегда,  -  отозвался  он.  -  И
тысячу и две тысячи лет назад он был таким же. Это объединяет живущих ныне с
теми, кто жил до них. Мы дышим, одним воздухом.
   Девушка заметила, что Диего говорит о предках своего народа как о  живых,
нахмурилась.
   - Сеньор Диего, - сказала она, - ваш рассказ  так  необычен.  Я  даже  не
уверена, что вы говорили на испанском.
   - Испанский? Нет, это древний язык. Его уже почти никто  не  помнит.  Мой
язык старше испанского на тысячи лет.
   Она растерялась:
   - Но я ведь все поняла...
   - Я говорил на языке древних ольмеков, - пояснил Диего. - Он доступен для
понимания, но... только тому, кому доступен.
   - Вы шутите, - обиделась девушка. - Я не знаю  языка  ольмеков.  Даже  не
знаю, кто они такие. Вот и еще один сеньор  так  же  шутил.  Наверное,  есть
диалект близкий к испанскому. Поэтому-то все и понятно.
   - Возможно, - улыбнулся Диего. Он вышел из машины.
   - Пора посмотреть, что случилось с моей кормилицей, - вновь превращаясь в
разбитного, веселого парня, сказал он. - Это недолго, сеньорита.
   Вскоре такси продолжило свой путь,  плавно  вписываясь  в  многочисленные
повороты горной дороги. Больше Диего не рисковал превышать скорость.
   - Этот ваш подарок, - внезапно спросила его девушка,  касаясь  пальчиками
ожерелья, - наверное, дорогая вещь?
   - Возможно, -  отозвался  Диего,  утративший  болтливость.  -  Одно  могу
сказать, сеньорита, мне он не стоил ни гроша. Но я очень хотел бы, чтобы  вы
иногда надевали эту вещицу. Тогда наша земля будет вам понятней.
   - Хорошо, - отозвалась девушка, поглаживая ожерелье, - я буду его носить.
   Диего искренне обрадовался.
   "Мазда" пронеслась по улицам города, достигла района порта и остановилась
на том же месте, где забрала пассажирку.
   Прощаясь, Диего протянул девушке фирменную визитку.
   - Прекрасная сеньорита, - сказал он, - всякий раз,  когда  вам  придет  в
голову куда-нибудь отправиться, позвоните диспетчеру нашей фирмы, и  он  тут
же свяжет вас со мной.
   -  Спасибо,  -  ответила  девушка,  думая,  что  вряд  ли   придется   ей
воспользоваться этим предложением.
   Диего, словно пoчувствовав ее сомнение, проникновенно произнес:
   - Помните, прекрасная сеньорита. Я всегда готов оказать вам помощь.
   Он помог донести покупки до дома и уехал.
   В своей комнате  девушка  бережно  сняла  с  себя  ожерелье,  рассмотрела
удивительные   нефритовые   фигурки   и   положила   украшение    рядом    с
медальоном-амулетом, подаренным сеньором Диасом.
   Прикосновение к нефриту порождало чувство необычайного покоя  и  единения
со всем миром. Приятное тепло исходило от древних вещиц.
   "Какая-то женщина за тысячи лет до меня носила это, - подумала девушка, -
возможно, это была принцесса..."
   Она почувствовала, как тело и  душу  обволакивает  приятная  истома.  Мир
обнимал ее светло и радостно.
 
ГЛАВА 14 
 
   Я обмерла:
   - Вот это да! Ты не веришь своим подругам? И при этом их защищаешь?
   - Всего лишь опасаюсь, чтобы они  не  навредили  и  тебе,  -  всхлипывая,
призналась Алиса.
   - Мне? А при чем здесь я?
   - Ты же, неугомонная, начнешь к ним приставать.  Это  ужасно!  Кто-то  из
моих подруг решился на убийство. Можешь пострадать и ты,  если  сунешь  свой
нос в чужую тайну, в чужую тайну! - заламывая руки, воскликнула Алиса.
   - Конечно, суну, конечно, суну, - заверила я.
   - Это опасно, это опасно, - встряла Марго. Я строго на нее  посмотрела  и
изрекла:
   - Кому-то срочно пора в оранжерею, пора цветы удобрять, цветы удобрять.
   Марго  поджала  губы,  подхватила  ведро  и  нехотя  поплелась  вверх  по
лестнице. Я проводила ее нетерпеливым взглядом и,  когда  Марго  скрылась  в
мастерской, уставилась на Алису.
   - Ну, - сказала я, подпирая руками бока,  -  рассказывай,  дорогуша,  что
здесь происходит? Что здесь происходит?
   Алиса перестала плакать, осушила платочком глаза и промямлила:
   - Ничего не происходит, ничего не происходит.
   - Да,  если  не  считать  той  мелочи,  что  ты  потихоньку  загинаешься.
Рассказывай, или я иду собирать чемодан. Останешься одна, останешься одна,
   Алиса испугалась и начала рассказывать:
   - Я скрывала от тебя, но в наших отношениях с Германом не все так  ладно,
как выглядит, как  выглядит.  Много  лет  назад  Герман  страстно  влюбился.
Почувствовав  охлаждение,  я  страдала,  изводила  себя,  а  когда  получила
анонимку, получила анонимку...
   Признаться, я растерялась. Что она говорит, эта несчастная? При чем здесь
Герман?
   - Алиса! - закричала я. - Какой Герман? Какой Герман?
   - Мой! Мой! - вторила мне Алиса.
   - Это понятно, но зачем ты мне это рассказываешь? Рассказываешь.
   - Слушай, слушай, - рассердилась Алиса.  -  Ты  сбиваешь  меня,  сбиваешь
меня.
   "Этак она никогда до сути не дойдет", - испугалась я  и  решила  молчать.
Алиса продолжила:
   - Получив анонимку, я узнала, что он мне изменяет. Правда,  не  узнала  с
кем, но так была убита горем, что решила покончить собой, покончить с собой.
   Я пришла в ужас:
   - Сумасшедшая! Сумасшедшая!
   - Герман был тогда в Мексике, -  скорбно  сообщила  Алиса.  -  Он  почуял
неладное, примчался в Ленинград и спас  меня,  спас  меня.  Я  показала  ему
анонимку, он признался, что согрешил, но поклялся мне в вечной  любви  и  со
слезами просил прощения, просил прощения.
   - И ты простила? И ты простила? -  изумилась  я,  конечно  же,  вспоминая
своего Евгения.
   Алиса потупилась:
   - Простила. Некоторое время мы жили душа в душу, и вдруг, и вдруг...
   - Опять охлаждение?
   - Да. Все повторилось. Вплоть  до  анонимки.  Герман  клялся  вновь,  что
увлекся, сглупил, но любит только меня, только меня.
   Я с укоризной взглянула на Алису:
   - И ты опять поверила, опять поверила. Она горько вздохнула и призналась:
   - Увы, да. Мы помирились и снова жили душа в душу. Ты видела сама, видела
сама.
   Узнать такое о жизни подруги всегда интересно, но все же я спросила:
   - Зачем ты мне это рассказываешь?
   - Чтобы ты знала -  Герман  не  святой,  не  святой,  -  опять  заливаясь
слезами, ответила Алиса.
   Я выразительно закатила глаза, воздела руки и воскликнула:
   - О боже! Герман не святой! А кто святой? Святые на небе, а не  здесь,  в
этом аду. На грешной земле недалеко до греха и святому. Кстати,  ты  столько
лет скрывала от меня его похождения, а твои подруженьки в курсе?  -  ревниво
поинтересовалась я.
   Алиса отрицательно покачала головой:
   - От всех скрывала, от всех скрывала. Я удивилась:
   - Зачем же ты на вернисаже затеяла  тот  глупый  разговор?  Зачем  начала
рассказывать, что Герман когда-то изменял  тебе?  Таилась-таилась,  и  вдруг
такие сообщения. Признаться, я подумала, что ты просто  шутишь.  Уверена,  и
все так подумали, все так подумали.
   Алиса внимательно посмотрела на меня и спросила:
   - Неужели ты не догадываешься, с какой целью я затеяла тот разговор?
   Я растерялась и пролепетала:
   - Нет, не догадываюсь, но, возможно, мне просто не хватает информации, не
хватает информации.
   - Так слушай. Соня, я уверена, Герман и в  этот  раз  сбежал  от  меня  в
Мексику, он без ума от новой своей пассии. Так было в первый раз, во второй,
так происходит и сейчас. Он опять влюбился, и на этот раз  серьезно.  Боюсь,
он хочет развестись, развестись.
   Услышанное так испугало и удивило меня, что я  не  поверила  своим  ушам.
Герман хочет бросить Алису? И поэтому убегает в Мексику?
   - Ничего не пойму, - рассердилась  я.  -  Можешь  ты  толково  объяснить,
откуда у тебя такая информация? Опять получила анонимку? Получила анонимку?
   - Нет, подслушала его телефонный разговор, - с новыми рыданиями  сообщила
Алиса. - По сотовому он разговаривал с этой женщиной,  объяснял  ей,  что  я
могу догадаться, что нельзя рисковать. В общем, я поняла, что это кто-то  из
моих подруг, из моих подруг.
   - И что ты ему сказала?
   - Ничего. Он очень изменился. Если Герман догадается, что я  знаю  о  его
романе, то сразу поднимет разговор о разводе. До тех пор, пока я пребываю  в
неведении, он не решится сообщить мне о своих планах. Он трус! Трус!
   - Как все мужчины, - успокоила я ее.
   Алиса закрыла лицо руками, уронила голову на колени и заплакала так,  что
я запаниковала. Она икала, хлюпала, хрюкала и подвывала, задыхаясь  и  не  в
силах вымолвить ни слова. Я позвала Марго.  Вдвоем  мы  кое-как  отпоили  ее
лекарствами.  Когда  Алиса  немного  успокоилась,  я  выпроводила  Марго   и
спросила:
   - Следовательно, тогда, на вернисаже, ты ляпнула об измене Германа, чтобы
посмотреть на реакцию подруг?
   - Да, - кивнула Алиса.
   Тут же пожалела я, что не знала в свое время, как и на кого смотреть.  Уж
я бы сразу подлую негодницу разоблачила,  но  теперь  придется  ограничиться
лишь наблюдательностью Алисы.
   - И какова была их реакция? - горюя, поинтересовалась я.
   - Обычная. Все подумали, что это шутка.
   - Ха.  Наивно  было  полагать,  что  эта  змея  так  запросто  даст  себя
разоблачить. Но почему ты решила, что Герман хочет тебя оставить? Знаешь  же
пословицу: седина в бороду - бес в ребро. Погуляет  и  вновь  вернется,  как
было уже не раз.
   Алиса скорбно покачала головой:
   - Нет, теперь не вернется. Он даже мне не звонит. Как уехал, так  нет  от
него ни одной весточки. Теперь он точно бросил меня.
   Я растерялась. А как же телеграммы, звонки?
   - Алиса, ты все придумала? Ты обманывала меня? Обманывала меня?
   - Да, все устроила так, чтобы змея эта не радовалась. Пускай думает,  что
Герман не бросил меня, пусть думает, что он дурит ее, дурит ее.
   - Разумно, - одобрила я. - Продолжай в  том  же  духе.  Но  объясни  мне,
пожалуйста, зачем этой  стерве  травить  соперницу?  Ведь  Герман  тебя  уже
бросил.
   Алиса задумалась.
   - Знаешь, - наконец произнесла она, - сама  голову  ломаю.  Наверное,  он
сомневается. Мы с ним столько лет прожили, страшно ему, не  знает,  как  мне
сказать. В последнее время я тщательно  следила  за  собой,  не  давала  ему
повода для ссор, была нежна.
   - Короче, - подытожила я, - Герман может очень долго сомневаться.
   - Да-а, -  вздохнула  Алиса,  -  а  она  не  уверена,  чем  эти  сомнения
закончатся. Боится, что он в конце концов останется  со  мной.  Вот  если  я
случайно умру...
   - Если ты случайно умрешь, - воскликнула я, - не придется  делить  и  все
то, что вы с Германом нажили. Точнее, все, что он нажил сам, а  при  разводе
решит оставить тебе в качестве прощального подарка.
   Зная  характер  Германа,  я  не  сомневалась,  что,  бросив   Алису,   он
постарается  хоть  имуществом  компенсировать   свой   уход.   Герман,   как
большинство  мужчин,  чрезвычайно  высокого  о  себе  мнения.  Считает  себя
невообразимой ценностью. Конечно же, он сочувствует  Алисе:  еще  бы,  такую
драгоценность потерять. Нет сомнений,  Герман  оставит  бедняжке  Алисе  эту
квартиру, как и многое Другое.
   "А зная характеры подруг Алисы, - подумала я,  -  несложно  предположить,
что ни одну из них такой расклад не устроит".
   - Ах, как жалко, что бестолковая Марго раньше времени все  разболтала,  -
досадовала я. - Как же нам узнать, кто украл эти подарки? Признавайся,  кому
ты давала ключи от квартиры?
   - Ах, Соня, - рассердилась Алиса. - Будто не знаешь, ключи есть у всех.
   - Просто удивительно, как вы живете! - ужаснулась я. - Дом полная чаша, и
у всех друзей есть от него ключи. Приходи и бери что хочешь.
   - Но ничего же не пропало. Ты,  Соня,  вообще  забываешь  закрывать  свою
квартиру, уж лучше бы раздавала ключи.
   Здесь Алиска права, порой я действительно забываю закрыть входную  дверь,
но об этом никто не знает. Впрочем, меня спасает девятый этаж - воры ленивы.
   Я глянула на часы - время близилось к полудню.
   - Когда меняется консьержка? - спросила я.
   - Давно уже сменилась, - ответила Алиса. - Думаешь, она заметила,  кто  к
нам приходил? Ночью консьержки обычно спят, а у всех моих подруг есть  ключи
от подъезда. Не думаю, что ее стали бы будить.
   - И все же не вредно было бы спросить.
   - Иди  спроси,  все  консьержки  живут  в  нашем  подъезде.  Надо  только
выяснить, кто дежурил этой ночью. Сейчас узнаю.
   Алиса позвонила дежурной и сообщила мне:
   - Это соседка  Марго.  Нам  повезло,  она  страдает  бессонницей.  Пойдем
выясним, может, она заметила, кто приходил этой ночью.
   Я пожалела,  что  не  могу  назвать  точное  время.  Однако  этого  и  не
понадобилось. Консьержка абсолютно уверенно заявила,  что  запустила  в  дом
последнего жильца ровно в два  часа  ночи,  и  после  этого  до  шести  утра
никакого движения в подъезде не было. Несколько раз я спросила, не ошибается
ли она, не заснула ли, не пропустила ли кого-нибудь, но она стояла на своем,
повторяя: "У нас приличный дом, здесь по ночам люди спят, а  не  бродят".  В
конце концов я разозлилась и сказала:
   - Как же не бродят ваши жильцы, когда я своими ушами слышала,  что  среди
ночи работал лифт!
   Консьержка почему-то растерялась и сказала:
   - Знаете, я тоже слышала,  но  не  представляю,  чем  это  объяснить.  Из
подъезда никто не выходил, могу хоть на Библии поклясться.
   В общем, ушли мы от нее несолоно хлебавши.
   - Как же такое получается? - не переставала изумляться Алиса.
   - Одно из двух, - предположила я, - или  консьержка  врет,  она  вылечила
свою  бессонницу  и  спала  этой  ночью  сном  праведника,   или   у   твоей
отравительницы есть сообщник, проживающий в этом подъезде. Третьего не дано.
   Алиса со мной согласилась.
   Конечно же, все наши планы рухнули. Отбросив  наряды,  мы  отказались  от
прогулки по каналам и Неве. Уселись в  холле  и  принялись  гадать,  кто  из
подруг Алисы соблазнил Германа.
   - Фаину сразу можно исключить, - сказала я, вспоминая  ее  растительность
на лице и бородавку на носу. - Герман на такого урода не польстится.
   Алиса задумалась и возразила:
   - Не стала бы исключать и Фаину, это я тебе как психолог говорю. Ты плохо
знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
   Как тут не возмутиться?
   - Я плохо знаю мужчин? - возмущенно воскликнула я.
   - Да, - подтвердила Алиса. - Ты плохо знаешь мужчин, плохо знаешь мужчин.
   - Да я их совсем не знаю! Во всяком случае, к такому выводу пришла  после
развода с Евгением. Ладно, черт с тобой, раз ты психолог. Не будем  и  Фаину
исключать, хотя лично я, убивать  будут,  не  смогу  представить,  как  твой
рафинированный Герман может затеять роман с мужеподобной Фаиной.
   - И все же, поверь мне, это возможно. Видала  примеры  и  невероятней,  -
заверила Алиска. Пришлось согласиться.
   - В таком случае, - пригорюнилась я, - под подозрением остаются все. Если
ты не исключаешь и Фаины, что тогда о Лоре с Кариной говорить и уж тем более
о красавице Нюрке.
   - Увы, да, - согласилась Алиса.
   - И что же у нас получается? Снова никаких зацепок? Эти твари  покушаются
на тебя, а мы ни гуту?
   - Но если отрава была в подарках, значит, теперь  мне  ничто  не  грозит,
ничто не грозит, - обрадовалась Алиса.
   Никак не могла разделить ее радости.
   - Не обольщайся, - ответила я, - если кому-то приспичило  тебя  отравить,
глупо надеяться, что он передумает. При всей моей антипатии к  твоим  Фаням,
Лорам, Каринам и Нюрам дурами их назвать нельзя, и в этом твоя беда.
   Меня всегда удивляло, зачем глупые женщины заводят  умных  подруг?  Ясное
дело, не имея своего ума, они надеются  на  чужой,  но  как  несбыточны  эти
надежды.
   - Алиса, - сказала я, - ты понимаешь, что нет у меня ни  возможности,  ни
желания поселиться у тебя навечно.  Возраст  уже  не  тот,  чтобы  тянуть  с
устройством личной жизни. К тому же у меня сын. Рано или поздно я вернусь  к
себе, следовательно, рано или поздно твоя соперница отравит тебя.
   Алиса охнула и побледнела.
   - И что же делать? - испуганно спросила она. - Идти в милицию?
   - В милицию?
   Я представила, какой фурор произведет  она  в  милиции.  Нет,  доблестные
служители порядка, конечно же, будут рады видеть нашу красотку Алису,  но  и
посмеются над ней вволю.
   - Надо отравителя срочно искать, - сказала я. - Не ной, а помогай мне.
   - Но как?
   - Пораскинь мозгами.
   Сказала,  и,  честное  слово,  самой  стало  смешно.  Чем   ей,   бедной,
раскидывать? Алису же заинтересовал другой вопрос.
   - Как пораскидывать? - спросила она, наивно полагая, что есть чем. -  Уже
раскидывала-раскидывала,  а  толку  никакого.  Хоть  в   каком   направлении
раскидывать, скажи.
   Если бы я сама знала!
   -  Поищи,  что  ли,  некую  особенность,  присущую  романам  Германа,   -
посоветовала я. - Если особенность эту найдем, будем искать, каким образом с
ней увязываются твои подруги. Понимаешь? Так до сути и дойдем путем логики и
умозаключений. Логики и умозаключений!
   Думаю, Алиса слышала эти слова, психолог же  все-таки,  но  вряд  ли  она
когда догадывалась, что именно они означают. Поэтому она спросила:
   - Соня, не пойму, куда ты клонишь? Куда ты клонишь?
   - Сама не пойму.  Ну  вспомни,  с