ни перестанут быть для нее смертью, станут жизнью. Аромат
их наполнит душу богини светлой радостью и высоким смыслом.
   Аматтальма, как и все воплощения милосердной Масатеотль,  понесет  в  мир
любовь. Но...
   Братья, мир изменился. Мы не можем требовать от нынешней Аматгальмы  того
же, что давали прежние. Она не сможет нам дать этого. Умрет.
   Жрец замолчал, тяжело дыша. Окинул глазом бронзовокожих,  жалкие  остатки
своего некогда могучего народа. Со вздохом продолжил:
   - Совет был един. Сегодня в канун священной ночи, я, Верховный жрец храма
Белого Ягуара, оглашаю его решение: она уедет. Мы  добровольно  отказываемся
от возвеличивания живой богини. Нашей Аматгальмы. Мы посылаем  в  мир  искру
любви, зажженной за тысячи лет до нас. Она уедет, но мы будем ждать и молить
великих богов о милосердии, снисхождении, о возвеличивании нашего рода.
   Мы будем ждать!
   Солнечный диск скрылся за горизонтом.
   Она все видела и все понимала. Но не глазами,  устремленными  в  закатное
небо, а иначе, всем своим существом, наполненным радостью бытия.
   На нее надели  клетчатую  набедренную  повязку  богини,  волосы  украсили
пучками перьев. Четыре нефритовых амулета украсили ее полуобнаженное тело.
   Тропическая ночь стремительно опустилась на  древнюю  землю.  Вокруг  нее
исполнялся величественный и немного зловещий ритуал.
   Восемь бронзовотелых атлетов подняли ее. над головой. Медленно понесли  к
умершему две тысячи лет назад городу. Подняли на вершину  Большой  пирамиды.
Осторожно опустили на жертвенный алтарь.
   Ее руки  и  ноги  вновь  приковали  к  базальтовым  столбикам  массивными
золотыми цепями.
   Она все видела, все понимала.
   Вторым планом сознания отметила, что Большая Медведица вот-вот  достигнет
зенита.
   Она знала, что это значит.
   Ее тело как бы парило над мертвым городом  ольмеков.  Только  теперь  она
знала точно, этот город принадлежал когда-то народу  Амару.  Ольмеки  пришли
сюда позже. Пришли уже на руины великой цивилизации.
   Она все видела, все понимала. Но не  глазами,  устремленными  в  звездное
небо.
   Дух ее парил в ночи над мертвой столицей древних Амару. Она видела  людей
на ритуальном дворе, она видела Стражей у  входа  в  Великую  гробницу.  Она
видела себя, распростертой на  жертвенном  камне.  И  под  собой  -  Большую
пирамиду.  Странную  пирамиду,  пятилепестковую,  совсем  не  такую,  как  у
ацтеков.
   Вокруг нее что-то происходило, но ей не было до этого никакого дела.  Она
изумленно наблюдала за борьбой сил добра  с  силами  зла.  Большая  пирамида
вспыхнула вдруг облаком пламени, но черное агатовое зеркало в  ее  изголовье
хватало, поглощало, вбирало в себя этот яростный огонь.
   Черное дымящееся зеркало - око вселенной, великий бог Тескатлипока.
   Ей что-то вложили в рот, и она проглотила это. Она знала, что проглотила,
- частицу сердца прежней богини Аматтальмы.  Земного  воплощения  великой  и
любящей все живое Масатеотль.
   Когда-то так же поступят и с ее сердцем!
   Она это знала.
   Она теперь знала все.
 
ГЛАВА 27 
 
   С камнем на сердце я отправилась к Нюре. С одной стороны, после признания
Лоры я даже  некоторое  облегчение  испытала,  поскольку  исчезли  последние
сомнения. Теперь я уверена  была,  что  Алису  травит  Нюра.  Но,  с  другой
стороны, было обидно за подругу: ужасный образовался у нее бедлам.  В  какой
закоулок жизни ни загляни, везде хаос и безалаберщина.
   То ли дело у меня: с мужем помирилась, про своих подруг  всю  подноготную
знаю... Так жить и надо. И, главное, чтобы никаких тайн. А то, что сотворила
со своей жизнью Алиска, просто ни в какие ворота не лезет.
   Но вернемся к Нюре. К ней я пришла с четким мнением и потому в настроении
была весьма решительном.
   - Абсолютно точно знаю, что у тебя  роман  с  Германом,  -  уже  привычно
заявила я.
   Нюра удивилась, и, к моей досаде, удивилась искренне, - уж в таких  вещах
я дока, никогда не ошибусь, шкурой фальшь чувствую.
   - С чего это ты взяла?  -  спокойно  спросила  она.  -  Лестно,  конечно,
посоперничать с Алисой, но хотелось бы и аргументы услышать.
   Как вы понимаете, из аргументов у меня была только одна уверенность,  что
другие подруги на роль пассии Германа не подходят, поэтому я ответила:
   -  Алису  кто-то  травит,  но  это  не  Фаина,  не  Карина  и  не   Лора.
Следовательно, ты.
   - Оч-чень веский аргумент, - рассмеялась Нюра. - Если скажешь, зачем  мне
это понадобилось, то, возможно, я тебе и поверю.
   Она-то мне, может, и поверила бы, а вот я  уставилась  на  нее  и  глазам
своим  верить  отказывалась.  Уж  очень  она  изменилась.  В   прошлый   раз
безумствовала,  ругалась,  бросалась  на  меня,  душила,   а   теперь   само
спокойствие. Что с ней случилось?
   - Кстати, - спросила я, - как твое самочувствие? Помнится, ты  жаловалась
на здоровье, что-то про отравление говорила.
   Нюра усмехнулась:
   - Про отравление я не говорила, но после нашего  разговора  действительно
почувствовала недомогание, а тут еще эта история с Алисой  -  любому  на  ум
придет... Короче, я испугалась.
   - А сейчас?
   - А сейчас все прошло. Понимаешь, я очень мнительная.
   Несложно было догадаться, откуда ветер дует, поэтому я поинтересовалась:
   - Это Фаина тебе разъяснила? Нюра кивнула:
   -  Да.  Нервное,  все  нервное.   Ты   разворошила   прошлое,   нахлынули
воспоминания, они тяжелы, а нервы мои слабы...
   Пока Нюра в подробностях расписывала свои ощущения, связанные с душевными
переживаниями, я мучительно ломала  голову  над  тем,  как  бы  половчей  ее
прищучить. Голову-то я ломала, а прежняя уверенность меня покинула.
   "Какая-то Нюрка бесцветная, - разглядывая ее, думала я, - не  похожа  она
на женщину, окрыленную преступной любовью. И вообще, зачем ей Герман?  Жизнь
налажена, круг друзей обозначен, место в  обществе  определено.  Рушить  все
из-за какой-то престарелой  любви?  Друзья  отвернутся,  сотрудники  осудят,
соседи... Ой, нет. На такие подвиги Нюрка  и  в  юности  не  была  способна.
Что-то я перемудрила.
   Но про анонимку-то она каким-то образом знает.  Тут  одно  из  двух:  или
написала ее сама, или разболтал Герман. А где  мужчина  становится  болтлив?
Конечно же, в постели. Значит, Нюра с Германом в романе", - заключила я.
   Однако, послушав, как увлеченно описывает она покалывания в печени, вывод
можно сделать  только  один:  никаким  романом  здесь  и  не  пахнет.  Разве
окрыленная  чувствами  женщина  станет  распространяться  про  тяжесть   под
лопаткой и спазмы в желудке?
   - Нюра, - между спазмами и лопатками спросила я, - признавайся, зачем  ты
написала вторую анонимку? Хитрая, выкрала у Алиски старую и состряпала точно
такую же из вырезанных газетных букв.
   Вопрос застал ее врасплох. Нюрка опешила и... раскололась.
   - Как ты узнала? - спросила  она  и,  сообразив,  что  попалась,  тут  же
ругнулась:
   - А-а, черт! Я торжествовала; Нюрка злилась.
   - Мархалева, что ты пристала,  как  банный  лист?!  -  невольно  подражая
Фаине, закричала она. - Прям мания у тебя чужое грязное белье ворошить!
   Мне стало обидно.
   - Полагаешь, исключительно из спортивного интереса лезу в это  дерьмо?  -
возмутилась я.
   Но Нюрка продолжала развивать наступление.
   - Мархалева, ты мне надоела, - заявила она. - Еще  немного,  и  на  дверь
тебе укажу.
   - Что-о? Ты укажешь мне на дверь?
   - Да! - отважно заявила Нюрка, ставя руки в бока. - Укажу!
   - Как бы потом не пожалела, - демонстрируя презрение, заметила  я.  Нюрка
насторожилась:
   - А что ты мне сделаешь?
   Не покривив душой, я призналась:
   - По части пакостей способна на многое. Ломать не строить,  знаешь  сама.
Так что лучше пользуйся моим миролюбивым расположением.
   Нюрка фыркнула, но промолчала.
   - Подумай сама, - продолжила  я,  -  Алиску  кто-то  травит,  и  если  ты
считаешь  себя  хорошей  подругой,  то  могла  бы  и  добровольно  помощь  в
расследовании оказать. Кстати, меня тоже кто-то травил.
   - Ха-ха! - закричала Нюрка. - Не получится, Мархалева,  мне  ты  дела  не
пришьешь!
   Не обращая внимания на реплику, я деловито продолжила:
   -  Дабы  не  возбуждать  уголовного  дела,  в  больнице  я  сказала,  что
отравилась сама. Но еще не все потеряно, к этой теме можно и вернуться.
   Нюрка вскочила и с напором воскликнула:
   - Не запугаешь! Не на ту нарвалась! Кого угодно запугаю сама!
   Я усмехнулась и сказала:
   - Не думаю, что для твоей карьеры мои признания  милиции  будут  полезны,
ведь дурно мне стало после того, как отведала твоего угощения.
   Нюрка сбавила обороты.
   - Чего ты хочешь? - спросила она.
   - Правды!
   Она закатила глаза:
   - Господи, да какой еще правды? Алиску я не травила даже тогда, когда она
Германа у меня отбила, так зачем мне это теперь?
   - Но анонимку-то ты писала, - напомнила я. - Значит, была причина.
   Нюрка вздохнула:
   - Ладно, скажу, только поклянись, что Алиска об этом не узнает.
   Я (привычно уже) поклялась, и она мне  рассказала  абсолютно  бесполезную
историю о том, как юной  девой  мечтала  выйти  замуж  за  состоятельного  и
преуспевающего молодого человека, как долго искала подходящую кандидатуру...
   Снобизмом Нюрка страдала с  юности,  и  на  красоту  свою  имела  большие
надежды. Уж очень ей хотелось в сливки  общества  затесаться.  А  тут  вдруг
Герман,  красавец-сердцеед,  умный,  образованный,  перспективный,  -   папа
дипломат,  мама  известный  океанолог,  дедушка   академик,   бабушка   дочь
политического деятеля николаевских времен. Короче, только сияния над головой
не было у этого Германа - остальное присутствовало.
   "Это судьба", - сказала себе Нюрка и бросила в  бой  тяжелую  артиллерию.
Помнится, ей было что бросать: и умом вышла, и лицом, и фигурой. При  случае
умела эрудицией блеснуть и кокетством обворожить.
   В общем, Герман попался. Голову от Нюркиных прелестей потерял и готов был
вот-вот жениться. Но победа для женщины не победа, если  не  сопутствуют  ей
зависть и восхищение подруг. Само собой, Нюрка Германа подругам представила,
он и ошалел, попав в такой роскошный цветник. В те времена даже  Фаина  была
недурна. Когда же он увидел Алису...  В  общем,  Герман  развернулся,  да  и
подруги не сидели руки сложа.
   Бедная Нюрка осталась ни с чем. Представляю, как ей было обидно. Ведь  ни
Фаине, ни Карине, ни Лоре, ни тем более Алиске отыскать такого Германа  было
не по силам, не по той орбите они вращались. Лишь непомерные амбиции и  тяга
к "прекрасному" помогли Нюрке протаранить бастион, выстроенный этими  самыми
сливками на пути у юных  и  прекрасных  выскочек.  Такими  амбициями,  кроме
Нюрки, никто не обладал, а следовательно, Герман воспринимался подругами как
подарок судьбы.
   И подарок этот достался Алиске. Естественно, от любви к Герману  у  Нюрки
осталась одна лишь ненависть, в чем она мне и призналась. И я ей поверила.
   Когда она  случайно  заметила  среди  бумаг  безалаберной  Алиски  Фанину
анонимку, то увидела в  этом  перст  судьбы.  Сам  бог  повелел  ей  Герману
отомстить, тем более что в те времена он как раз зачастил в  Москву.  Уезжал
туда счастливый, а возвращался грустный, из чего Нюрка и сделала заключение:
Герман загулял.
   - И все? - спросила я.
   - И все, - ответила Нюрка. - С кем  он  загулял,  не  знаю,  но  анонимку
Алиске я на всякий случай послала, и, если память мне не изменяет, у них был
грандиозный скандал. Алиска скрывала, но косвенные  признаки  недвусмысленно
обнаруживались. Теперь ты веришь, что я не травила Алиску?
   - Верю, - ответила я.
   - А вот мне не верится, что ты веришь, - усмехнулась Нюрка. - Ну и черт с
тобой.
 
*** 
 
   В общем-то я Нюрке поверила, но на всякий случай  решила  заглянуть  и  к
Фаине. Особых результатов от этого визита не ждала, но интересно все же было
узнать ее мнение.
   Фаина  предавалась  излюбленному  занятию:  как  всегда,  любезничала  на
диванчике,  гипнотизировала  своего  психа-ботаника.  Увидев  меня,  тут  же
закричала:
   - Мархалева!  Нет!  Нет-нет-нет!  Только  не  сейчас!  У  меня  сеанс!  Я
взмолилась:
   - Фаня, понимаешь, зашла в тупик, требуется твоя помощь, мне  тоже  нужен
сеанс.
   Псих же пришел в неописуемый восторг.
   - Виола либэрум! Виола  либэрум!  -  закричал  он,  тыча  пальцем  в  мою
бутоньерку. - Я был прав! Она существует!
   На радости он повалился  на  пол,  начал  кататься  по  ковру  и  безумно
хохотать. Я думала, что уж сейчас-то Фаина выгонит меня  самым  непристойным
образом - коленом под зад. Она же в изумлении застыла, потом натянула на нос
очки и уставилась на мою бутоньерку.
   - Мархалева, - спросила она, - откуда это у тебя?
   - Из оранжереи Алисы,  -  ответила  я.  -  Марго  притащила  в  холл  эти
цветочки, вот их и приколола. Разве ты впервые  видишь  эти  фиалки?  Их  же
полно у Алисы, сама же вчера там была. Неужели не заметила?
   - Нет.
   - А в чем, собственно, дело? - Фаина с любовью глянула на своего психа  и
сказала:
   - Сама я в ботанике ни бум-бум, но, если  верить  этому  несчастному,  на
твоей груди покоится фиалка свободы, открытая им и не признанная наукой.
   - Что? - удивилась я. - Как это не признанная наукой, когда она  покоится
на моей груди?
   - Дело в том, что фиалка эта обладает чудодейственной силой.  Мой  бедный
ботаник уверяет, что раньше на нашей планете были заросли этих  цветов.  Вот
чем он объясняет долголетие предков, которые употребляли в пищу  эти  цветы.
Теперь же фиалка исчезла. Ее даже в Красную книгу  не  занесли,  потому  что
никто не верит, что она вообще существовала. Я  тоже  не  верила,  когда  он
рассказывал, но теперь...
   Фаина повернулась к своему ликующему психу и спросила:
   - Дорогой, ты не ошибся? Это и в самом деле виола либэрум?
   Псих  подскочил  ко  мне,  в  глазах  его  горело  какое-то  фанатическое
восхищение. Я отшатнулась.
   - Это она! - совершая пасы над моей бутоньеркой, с нежностью сказал псих.
- Виола либэрум! Тот, кто видел ее хотя бы однажды, счастливейший человек  в
мире.
   Я усмехнулась:
   - И я и Алиса уже не первую  неделю  любуемся  на  это  чудо  природы,  а
счастья все нет и нет.
   Псих вдруг схватил мой воротник и вместе с бутоньеркой потащил его в рот.
   - Виола либэрум! Виола либэрум! - вопил он. Я сопротивлялась, но, видимо,
его неплохо в этой  психушке  кормили,  потому  что  сил  у  него  оказалось
значительно больше. Костюм мой остался бы не только без бутоньерки, но и без
воротника, если бы не подоспела на помощь Фаина. Она оттащила от меня психа,
прокричав:
   - Беги, Мархалева! Беги!
   Я выскочила из кабинета. Бежать не  стала,  а  расстроенная  поплелась  к
своему автомобилю. Уселась за руль и призадумалась. Что же  это  получается?
Суеты много, а результатов ноль. Даже про вторую страсть Германа  ничего  не
выяснила. О том же, кто травит  Алису,  и  говорить  не  приходится.  Полное
неведение!
   В который раз подивилась бездарному  Алискиному  существованию.  Как  она
жила? Даже про своих подруг ничего не знает, о муже понятия не имеет. С  кем
спал? Кого любил? Одни вопросы. То  ли  дело  я:  и  муж  и  подруги  просто
зачитанные до дыр книги, и никаких вопросов. Только так жить и надо.
   На этой мысли я вынуждена была от Алиски отвлечься, потому  что  зазвонил
мой мобильный. Это была Тамарка.
   - Мама, ты невозможная! - закричала она.  -  Бросила  Евгения  и  ерундой
занимаешься!
   - Тома, не ерундой, не ерундой. Алиску, понимаешь  ли,  какая-то  сволочь
травит, а ты предлагаешь бросить ее на произвол судьбы  и  ехать  налаживать
семейную жизнь? Ты сама как бы поступила, если бы кто-то травил меня?
   - Конечно, поехала  бы  налаживать  семейную  жизнь,  -  не  задумываясь,
ответила Тамарка. - Еще  на  свет  не  родился  тот  человек,  который  тебя
отравит. Кого угодно отравишь сама, причем одними словами, до ядов  дело  не
дойдет, такой поганый у тебя язык.
   - Тома, ты мне зачем позвонила? Соскучилась? Гадости некому говорить?
   Все же Тамарка моя - настоящая подруга. Бросив свои дела, часами может на
ум-разум меня наставлять.
   - Мама, ты невозможная! - кричала она. - За тебя же,  глупую,  переживаю.
Женька сбежит, будешь потом страдать, а у меня сердце не камень.
   - У меня тоже не камень в груди,  чтобы  спокойно  смотреть,  как  Алиска
загибается.
   - А в чем там дело, Мама, почему этим должна заниматься обязательно ты? У
Алиски хватает и питерских подруг, вот пускай они ей и помогают.
   Мне стало смешно: вот она, Тамаркина  наивность.  Я  от  эмоций  чуть  не
задохнулась.
   - Ха! Тома! Боюсь, подруги ей отправиться на тот  свет  и  помогают.  Это
слишком запутанная история, не под силу справиться  с  такой  загадкой  даже
моему уму.
   Сама того не замечая, я выложила Тамарке все подчистую. Она же не Алиска,
поэтому и про Лору с сыном, и про Фаню с романом, и  про  Нюру  с  анонимкой
рассказала. Все вывалила. Тамарка слушала с интересом, а вот  вывод  сделала
не правильный.
   - Короче, Мама, - сказала она, - не выделывайся, умную из себя не  строй,
а бросай все и поскорей возвращайся, пока Евгений твой не сбег.
   - Пока не узнаю, кто была вторая страсть Германа, с места не сдвинусь,  -
ответила я.
   Тамарка плюнула, матюкнулась и сказала:
   - Ладно, Мама, черт с тобой,  дело  прошлое,  признаюсь.  Я  была  второй
страстью Германа.
 
ГЛАВА 28 
 
   Умеет Тамарка огорошить. Раз десять она повторила:
   - Я была второй страстью Германа.
   И я не осталась в долгу, раз десять спросила:
   - Ты?!
   А она мне с гордостью:
   - Я!
   А я ей снова:
   - Ты?
   Долго бы мы так еще общались, если  бы  Тамарка  не  вспомнила  про  свои
переговоры с инвестором.
   - Мама, мне некогда, - заявила она, - на встречу опаздываю, а ты дурью не
майся, а хватай мешки и дуй домой, пока Юлька Евгения снова не охмурила.
   - Постой, - завопила я, - какая встреча?  Куда  ты  опаздываешь?  У  меня
вопросов тьма, а она про какого-то жалкого инвестора толкует. Как это  ты  -
вторая страсть Германа? А я почему не знала?
   Представьте себе, Тамарка еще и удивилась,  хотя  удивляться,  по  всему,
должна была только я.
   - Мама, ты невозможная, - презрительно рассмеялась  она,  -  требуешь  от
меня, чтобы я была такой же  дурой,  как  ты.  Так  я  про  Германа  тебе  и
доложила! Не  хватало,  чтобы  ты  помчалась  делиться  радостной  вестью  с
Алиской. Да, у нас был роман. Продолжительный. Но это было так давно, что  я
и сама успела о нем забыть.
   - Давно? Но как ты с Германом познакомилась? Уверена была, что вы с ним и
по сей день незнакомы.
   - Ой, Мама, видимся и сейчас. Маруся нас познакомила. Мы с  ней  случайно
его на улице встретили, он в командировку в Москву приезжал... Кстати, он  к
вам не заходил?
   Я возмутилась:
   - Тома, в каком году это было? Не  сошла  ли  ты  с  ума,  такие  вопросы
задавать?
   Тамарка развеселилась:
   - Да нет же, Мама, ты не поняла. Я не про те времена,  я  совсем  недавно
Германа встретила. Он был в Москве, и ты как раз домой приехала. Женька  уже
в твоей квартире жил. Мы так мило с Германом побеседовали,  -  в  ее  голосе
появилось кокетство.
   - Могу представить, - ядовито вставила я.
   - Да нет, - отмахнулась Тамарка, - не опошляй, Мама, не опошляй.  Мы  уже
чужие люди, все в  прошлом.  Я  всего  лишь  рассказала  про  твои  семейные
затруднения, он обещал, что к вам зайдет.
   - И не зашел, - констатировала я. - Но почему он в Москве?  Почему  не  в
Мексике?
   - Он в Мексику и летел. Был в Питере... Я ужаснулась:
   - И не зашел к Алисе? Тома, как думаешь, он и в самом деле бросает ее?
   - Ты же сама с уверенностью об этом говорила, так почему же спрашиваешь у
меня? - удивилась Тамарка. - Уж кто-кто, а ты о семейных делах этой чокнутой
Алиски информирована лучше всех. О себе только ничего не знаешь.
   "О горе! - подумала я. - Она права. Ничем я не благополучней Алиски.  Моя
жизнь - те же дебри, что и