вонила, и этот кто-то не замедлил явиться (и не
один, там, в подвале, было трое). "Родители" пытались задержать меня в доме,
ожидая подмоги, не предполагая, что в любом случае, сбегу я или  им  удастся
сдать меня с рук на руки, их самих ожидает смерть.  Это  соображение  особых
эмоций не вызвало, в глубине души я вроде бы даже согласилась, что ТЕ правы,
раз  смерть   двух   пожилых   людей   диктовалась   соображениями   чьей-то
безопасности.
   Закрывая дверь своим телом, женщина сказала  что-то  о  моем  безумии,  я
убиваю, а потом забываю об этом (от такой мысли я поежилась, хотя и знала: я
никого не убивала). Она хотела, чтобы я поверила  в  свою  болезнь,  обещала
помочь? любопытно. Я убиваю и ничего  не  помню?  выходит,  ТЕМ  известно  о
колоссальном провале в моей памяти? Конечно, известно, а почему нет? Но если
я ничего не помню (а я действительно не помню) и они об этом знают, зачем им
за мной охотиться? Какой в этом прок, ведь я не опасна?
   Вряд ли я смогу ответить на этот вопрос, как не могу ответить  на  многие
вопросы. В комнату медленно вползал рассвет, а я уснула и вновь увидела сон.
Я сижу (кресло, стул, сзади окно) и жду своего убийцу. В  руках  пистолет  с
двумя патронами. Я могу убить его, человека с лицом, точно в тумане,  но  он
не один, и тогда они схватят меня, а мне нельзя? Вот это "нельзя"  заставило
меня поднять пистолет? Я испуганно вздрагиваю и просыпаюсь. Еще очень  рано,
в коридорах тишина, я уговариваю себя, что это только ночной кошмар, и вновь
засыпаю. Теперь я вижу дом, просторный холл, лестница на второй этаж, Я бегу
по ней вверх, сцепив зубы, чтобы не заорать от ужаса, потому что  знаю,  что
увижу там, наверху. Он лежит возле кресла, лицом  вниз,  я  делаю  последний
шаг, вцепившись в его плечо, переворачиваю? Сердце замирает,  вот  сейчас  я
увижу лицо моего отца и все вспомню.  Но  лица  нет,  я  отступаю,  кричу  и
просыпаюсь.
   В комнате светит солнце, а  я  трясу  головой  и  пытаюсь  избавиться  от
наваждения, сердце так стучит, что на мгновение я усомнилась: выдержу ли,  а
ну как разорвется? И вдруг понимаю: страх не исчез вместе с  остатками  сна,
он здесь со мной, потому что ТЕ рядом. Я надеялась, у меня ещ„  есть  время,
оказалось: ошиблась.
   Когда через несколько дней Рябов вошел в палату, первое, что я сказала:
   - Они здесь. - И, наверное, здорово напугала его, он замер, глядя на меня
с непониманием, должно быть, напомнив себе, что встретились мы в сумасшедшем
доме, а так просто сюда не попадают.
   - Кто? - спросил он, немного справившись с собой.
   - Откуда ж мне знать? - я усмехнулась, а  он  нахмурился.  -  Они  где-то
рядом, я чувствую.
   - Что значит - чувствуете?
   - Сегодня вы чемпион по  дурацким  вопросам.  Чувствовать  -  это  значит
чувствовать.
   - Послушайте?
   - Засуньте меня в какой-нибудь карцер или попросите санитаров не отходить
ни на шаг? Впрочем, санитары ерунда, лишние трупы.
   - Анна, что вы говорите?
   Я подняла на него глаза и мрачно усмехнулась: разумеется, он считает, что
я спятила. Почему бы ему и не считать так, раз я сама иногда  думаю:  "А  не
сошла ли я с ума в самом деле"?
   - Ладно, - я тяжело вздохнула и решила  сменить  тему.  -  Вы  что-нибудь
узнали?
   - Вы закончили местный педагогический институт?
   - Как будто. Диплома не видела, он пропал с  остальными  документами.  Мы
собирались во время отпуска приехать сюда и выправить дубликат.
   - Вы никогда не учились в пединституте, по крайней мере в  Екатеринбурге.
- Новость не произвела на меня никакого впечатления, я бы больше  удивилась,
если бы вдруг выяснилось, что я в самом деле получила здесь диплом. - Теперь
по поводу вашего мужа. Шульгин Андрей Ильич действительно служил в спецназе.
Пять лет назад по его просьбе был переведен в Элисту. Участвовал  в  военных
операциях, был  тяжело  ранен.  Получил  пенсию  по  инвалидности,  уехал  в
Белоруссию, где у него проживала сестра, там следы его теряются.
   - Как это? - проявила  я  любопытство.  Теперь  пришла  очередь  вздыхать
Рябову.
   - Обыкновенно. Был он в Белоруссии  или  нет,  неизвестно,  у  сестры  не
спросишь, около восьми месяцев назад  она  тоже  исчезла.  Хватились  е„  не
сразу, она одинокая.
   - Отлично, - кивнула я.
   Рябов  раскрыл  папку,  которую  принес  с  собой,  и  положил  на   стол
фотографию, я взглянула мельком. Мужчина  лет  тридцати  с  широким  простым
лицом неодобрительно взирал с фотографии.
   - Узнаете? - наблюдая за моей реакцией, задал вопрос Рябов.
   - Нет, конечно. Это Шульгин?
   - Да. Вас это не удивляет?
   - О господи. Того, что вы рассказали, вполне достаточно,  чтобы  навсегда
перестать удивляться. Этот человек не похож на моего мужа? Его надо найти, -
помедлив, сказала я.
   - Кого?
   - Моего мужа. Я уверена, он сможет объяснить?
   - Аня, - голос Рябова звучал как-то странно, я с удивлением покосилась  в
его сторону, лицо у него было какое-то потерянное. - Из того, что мы  знаем,
- торопливо заговорил он, - напрашивается вывод: ваш муж участвовал во  всей
этой мистификации и скорее всего?
   - Есть ещ„ идея, - перебила  я.  -  Я  действительно  сумасшедшая  и  все
выдумала?
   - В это трудно поверить.
   - А я не верю в то, что мой муж? впрочем, это вас не  касается.  Тут  вот
что: в Андрея стреляли. Понимаете, его хотели убить. Они  охотятся  за  ним,
возможно, в этом все дело.
   - То есть главное  действующее  лицо  -  ваш  муж,  и  именно  его  враги
преследуют вас? Тогда как объяснить, что он сознательно вас  обманывал?  Что
он придумал всю эту сложную комбинацию с родителями?
   - А у меня нет уверенности, что все это придумал он. А если даже все-таки
он, у него на это могли быть веские причины. С какой-то ведь  целью  человек
жил под чужим именем?
   - Остается совсем немного, -  усмехнулся  Рябов.  -  Выяснить,  кто  этот
человек.
   - У вас есть какие-нибудь зацепки?
   - Ничего. Ни одной фотографии, ни одного клочка бумаги, с которого  можно
начать поиски.
   -  Попробуйте  установить,  при  каких  обстоятельствах  исчез   Шульгин.
Каким-то образом его документы оказались у моего мужа? - На Рябова мои слова
произвели впечатление, он поморщился, а я улыбнулась:
   - Извините, надо полагать, вы уже пытались выяснить? Если честно,  сейчас
меня беспокоит моя безопасность. Они знают, где я, и придут.
   - Вы не можете этого знать. И проникнуть сюда не так просто.
   - Не так просто для рядовых граждан?  Но  что-то  подсказывает  мне,  мои
враги - бывалые люди и работают оперативно? По крайней мере, в  милиции  они
появились  очень  быстро.  Они  поджидали  меня  в  этом  городе,  и  вообще
возможности у них немалые, а с моралью наблюдаются проблемы.
   - Будем надеяться, что с этими стенами  им  не  справиться,  -  улыбнулся
Рябов, в глубине души он наверняка был абсолютно уверен, что  я  рассказываю
ему сказки для того, чтобы вырваться отсюда.
   Он ушел, а я вновь предалась своим невеселым мыслям. В половине  десятого
притушили свет, шаги в коридорах стихли, я  лежала  с  закрытыми  глазами  и
честно пыталась уснуть. Кто-то пробежал по коридору, чей-то смех. Через  час
вновь шаги? За окном стемнело, и вот тогда меня будто толкнули в  сердце,  я
сразу поняла: ОНИ пришли. Поднялась  с  постели,  быстро  оглядела  комнату:
спрятаться негде, персонал заботился о том, чтобы предметов,  которые  бы  я
могла использовать в качестве оружия, тоже не оказалось.
   Я подергала дверь, не рассчитывая на удачу, конечно,  она  была  заперта.
Оставалось ждать. Я  попыталась  придать  кровати  такой  вид,  чтобы  могло
показаться: кто-то лежит на ней,  закутавшись  в  одеяло.  Сейчас  предстоит
проверить, насколько эффективен старенький трюк. Прижавшись спиной к  стене,
я затаила дыхание. Кто-то протопал в конец коридора, потом шаги стали  тише,
человек шел не спеша и очень осторожно. Щелкнул замок,  и  дверь  открылась.
Человек, уже не таясь и ничего не опасаясь,  сделал  шаг.  То,  что  постель
пуста, он в первое мгновение не понял, в противном случае вел бы себя иначе.
Молодой парень с бритым затылком (лица его я видеть не могла)  направился  к
кровати. Шел он спокойно и даже расхлябанно, не ожидая подвоха.  А  чего  бы
ему беспокоиться? Он в психушке, на кровати  сумасшедшая  баба,  напичканная
лекарствами, которая даже не помнит своего  имени.  Руки  его  были  опущены
вдоль тела, ветровка сзади слегка топорщилась, оружие он скорее всего  сунул
за пояс джинсов. Очень неразумно, если учесть, что я нахожусь за спиной.  Из
коридора ни звука. Я осторожно закрыла дверь, но парень услышал, вздрогнул и
обернулся. Я оттолкнулась от стены и в первое мгновение даже не поняла,  что
сделала, только когда парень, заполучив удар ногой в шею, грохнулся на  пол,
я вроде бы пришла в себя, выдернула из-за его ремня пистолет и  бросилась  к
двери. Парень лежал без сознания, но и мое самочувствие было немногим лучше:
открывающиеся во мне способности рождали оторопь в  душе.  Кто  я,  господи,
если  одним  ударом  ноги  отправила  в  беспамятство  здоровенного   парня?
Допустим, это какой-то хитрый прием, что-нибудь  из  карате  или  дзюдо,  но
откуда мне все это знать? "От верблюда", -  съязвил  кто-то  внутри  меня  и
посоветовал оставить  умные  мысли  на  потом,  а  пока  сосредоточиться  на
спасении собственной шкуры.
   Я прошла длинным  коридором  до  решетки,  отделяющей  его  от  соседнего
помещения. Обычно решетка была  закрыта,  открывается  она  автоматически  с
другой стороны, там слева стол, за которым дежурит санитар, у него под рукой
пульт. Сейчас решетка была открыта, в глаза это не бросалось, но и  сомнений
у меня не вызывало.
   Я приоткрыла е„ и осторожно  выглянула:  второй  коридор  был  пуст.  Это
показалось странным. Ступая на носках, я обогнула стол и  увидела  санитара.
Кто-то,  не  очень  церемонясь,  запихнул  его  под  стол,  торчала  нога  в
наполовину слетевшей замшевой туфле. Я быстро наклонилась,  пощупала  пульс.
Человек был мертв, те, кто пришли за мной, явно  не  шутили.  Пора  им  было
объявиться. Маловероятно, что парень, "отдыхающий"  сейчас  в  моей  палате,
здесь один. Я продвинулась ещ„ на несколько метров и вдруг услышала странный
звук? Впрочем,  в  гнетущей  тишине,  что  стояла  в  коридоре,  любой  звук
показался бы странным.
   Звук повторился, и  теперь  стало  ясно:  кто-то  всхлипнул  за  соседней
дверью, приглушенно и жалко, а я сообразила, что стою перед комнатой  отдыха
санитаров. Проверив оружие, я ногой распахнула дверь и вошла. Трое мужчин  и
две женщины в белых халатах сидели на полу, у одной из женщин (кажется,  это
был дежурный врач) по лицу текла кровь, она  неловко  пыталась  вытереть  е„
локтем, но сделать это было не так просто, руки е„ были сцеплены на затылке.
Перед ними стоял парень с автоматом в руках  и  хмуро  разглядывал  персонал
больницы. Меня он заметил не сразу, а когда  заметил,  буквально  позеленел,
так его проняло.
   - Автомат положи, - тихо попросила я, - и отойди к стене.
   Он хотел что-то сказать, но тут взгляд его метнулся за  мою  спину,  а  я
наугад ударила ногой, не особенно надеясь достать человека за своей  спиной,
но достала, угодив ему в колено. Парень вскинул  автомат,  а  я  выстрелила,
целясь в правое плечо, его отшвырнуло к стене, он  закричал,  совершенно  не
заботясь о конспирации, и выронил оружие. За несколько мгновений до этого я,
развернувшись на пятках, нанесла второй удар парню  за  спиной,  который  не
совсем ещ„ оправился от первого тычка. Он зло матюгнулся и стал заваливаться
вправо, но победу я праздновала рано, что-то со страшной силой обрушилось на
мой затылок, и я рухнула  на  колени,  успев  подумать:  "Не  такие  уж  они
растяпы".
   Очнулась я уже  в  машине,  микроавтобус,  кажется,  "уазик",  трясся  по
скверной дороге. За окном было темно, я лежала между сидений, руки за спиной
у меня были скованы наручниками, ноги связаны, рот залеплен какой-то дрянью.
По соседству со мной дремал парень, как раз тот, что вошел в мою палату, лоб
у него разбит, должно быть, здорово тюкнулся, когда  падал.  Впереди  кто-то
тоненько поскуливал.
   - Заткнись, - где-то минут через пять потребовал мужской голос.
   - Не могу, - ответили ему, - я истекаю кровью.
   - Кончай фигню пороть, тебя перевязали и рана пустяковая.
   - Я эту суку пристрелю, - пробормотал раненый, наверное, тот, что  был  с
автоматом.
   - Да заткнись ты, - не выдержал первый. Парень  рядом  со  мной  разлепил
глаза, зевнул и сказал лениво:
   - Кончайте орать.
   - Ноет, точно баба, - словно оправдываясь, заявил первый, а я сообразила,
что парней трое; выходит, по голове меня огрел тот,  что  заглядывал  в  мою
палату, жаль, что он так быстро очнулся. Выходит,  мы  с  ним  квиты  и  зла
держать на меня он никак не должен.
   Я понаблюдала из-под полуопущенных век за пейзажем, но в темноте так и не
смогла ничего разглядеть. Автобус тряхнуло ещ„  пару  раз,  водитель  сбавил
скорость, свернул вправо и вскоре затормозил. Не говоря ни слова,  он  вышел
из кабины, хлопнул дверью, прошел пару метров вперед,  раздался  характерный
звук, точно открывали железные ворота. Парень вернулся,  и  мы  продвинулись
ещ„ метров на тридцать, теперь вышли все трое, ворота со скрипом  закрылись,
а тот, что огрел меня по затылку, заглянул в автобус и уставился мне в  лицо
- признаков жизни я не  подавала.  Должно  быть,  зрелище  показалось  парню
увлекательным, с места он так и  не  сдвинулся.  Тут  к  нему  присоединился
водитель и тоже уставился на меня.
   - А ты е„ не того? - спросил он с некоторым беспокойством.
   - Вроде дышит. - Он протянул руку, пощупал пульс и  остался  им  доволен,
потому что гораздо бодрее заявил:
   - Очухается. - После чего они вдвоем выволокли меня из автобуса, особо не
церемонясь. Открывать глаза и вообще торопиться приходить  в  себя  я  самой
себе отсоветовала и намекала на то, что жива, легким постаныванием,  мы  как
раз достигли ступенек, и я надеялась, что меня не шарахнут головой  об  одну
из них, а понесут осторожнее. К счастью, ступеней было всего четыре.  Кто-то
возился с ключом (один из парней держал меня под мышки, а мои ноги покоились
на дощатом полу), открылась  дверь,  и  меня  волоком  втащили  в  небольшое
помещение. Вспыхнул фонарь, я оказалась то ли на нарах, то ли на  деревянной
скамейке, а хныкающий голос сообщил:
   - Мне к врачу надо.
   - Утром, - отмахнулся  парень,  который  не  так  давно  сидел  за  рулем
автобуса.
   - До утра я, может, сдохну. Смотри, кровь все идет и идет.
   - Ну и чего ты предлагаешь?
   - Пусть меня Юрка в город отвезет.
   - Ага, такой умный? Свищ русским языком  сказал:  до  утра  сидим  здесь,
утром девку заберут, и мы свободные.
   - Свищ сказал, - чуть не плача, передразнил раненый. - А  если  я  кровью
истеку?
   - Юрка тебя перевяжет.
   - Я уже перевязывал, - встрял в разговор Юрка, тот, что в автобусе  сидел
рядом со мной. - Говорю, рана пустяковая, жить будешь.
   - Тебе хорошо говорить, а у меня рука онемела. К врачу надо. Слышь, Вова,
ты мне друг или нет? А если я руки лишусь?
   - Да заколебал ты со своей рукой. И крови-то вытекло совсем ничего?
   - Конечно, это ведь не твоя кровь. Небось, если б из тебя хлестало, ты бы
по-другому запел. А ещ„ друг. Не зря говорят: друзья познаются в беде.
   Парень и меня уже изрядно достал, представляю, как он  успел  осточертеть
дружкам со своим нытьем.
   - Девка меня беспокоит, - заговорил Юрка, наклонясь ко мне. - Пора бы  ей
очнуться.
   - Может, е„ в психушке чем-то таким накачали, что она в отключке?
   - Ага. То-то она вас так уделала в этой самой отключке.
   - Зато ты, как герой, в палате на полу валялся, - ехидно заметил шофер, и
ненадолго все замолчали.
   Послышались шаги, кто-то  отодвинул  тяжелый  стул  или  лавку,  звякнула
посуда; воспользовавшись тем, что все трое  вроде  бы  заняты,  я  осторожно
огляделась.  Мы  находились  в  какой-то  домушке,  бревенчатые  стены,  два
крохотных оконца. Лавки вдоль стен, у окна громоздкий стол. Я лежу на нарах,
подо мной старое одеяло, подушка отсутствует. Что это может быть? Если  есть
ворота, значит, есть и забор. Мы в какой-то деревне? Парень сказал - за мной
приедут утром. Связанного человека белым днем в машину не потащишь, вряд  ли
мы в деревне. Возможно, охотничье хозяйство, леспромхоз?
   Тишина,  за  окнами  темень,  ни  намека  на  огни  и  прочие  достижения
цивилизации. Скорее всего место глухое, уединенное, а  до  рассвета  не  так
долго осталось?
   Точно в ответ на мои мысли, раненый опять принялся канючить:
   - Вовка, слышь, руку совсем не чувствую. Отстрелила мне руку, падла. Чего
я без руки делать буду?
   - С„рега, очень прошу, заткнись, не то я тебе, ей-богу, башку отстрелю.
   - Ну и отстрели. Лучше  сразу,  чем  одноруким  мучиться.  А  как  болит,
стерва. Слышь, у меня тут в поселке по  соседству  баба  фельдшерица.  Давай
заедем. Полчаса всех делов.  Баба  золотая,  слова  никому  не  скажет,  все
сделает в лучшем виде, и мне спокойнее. Слышь, Вова?
   -  Да  сейчас  вокруг  города  ментов  шныряет  чертова  прорва.  А  если
нарвемся?
   - Так нам к городу не надо, мы по проселочной дороге или  сразу  в  село.
Возьмем Юркину тачку. Полчаса туда, полчаса обратно. Самое большее через два
часа  вернемся.  Спасать  руку  надо.  Чего  ты,  связанную  бабу  один   не
покараулишь?
   Наступила тишина, Вовка размышлял,  раненый  ерзал,  Юрка  демонстрировал
равнодушие, а я молилась, чтобы Вовка посочувствовал дружку и согласился.
   - Ладно, - наконец  сказал  он,  раненый  вздохнул  с  облегчением,  а  я
мысленно перекрестилась. - Только поаккуратнее,  ворон  не  ловите  и  сразу
сюда. В шесть за ней приедут. Мне неприятности ни к чему,  да  и  вам  тоже.
Свищу твоя рука по барабану.
   - Ладно, ладно, - заторопился нытик, и  все  трое  направились  к  двери.
Послышался звук удаляющихся  шагов,  затем  по  соседству  заработал  мотор,
скрипнули ворота, и через минуту вновь все стихло.
   Вовка затопал на крыльце, вошел в дом и сразу же  направился  ко  мне.  Я
лежала, не шевелясь и вроде бы даже  не  дыша,  парень  что-то  пробубнил  и
пощупал у меня пульс, для этого ему  пришлось  перекатить  меня  на  бок.  Я
застонала негромко, но выразительно, а он сказал удовлетворенно:
   - Живая?
   Я легла на спину и открыла глаза.  Парень  сидел  прямо  передо  мной,  и
теперь я могла хорошо его рассмотреть. Этим  мы  и  занимались  минуты  две.
Парень был среднего роста, коротко стриженный, узкий  шрам  рассекал  правую
бровь пополам и терялся где-то в волосах, губы вытянуты стрункой,  в  глазах
скорее любопытство, чем злость. Он дернул за пластырь, которым был  залеплен
мой рот, а я взвыла от боли.
   - Вы кто? - едва выговорила  я  и  сильно  закашлялась,  он  не  ответил.
Перестав кашлять, я испуганно огляделась и спросила:
   - Где я?
   - В надежном месте.
   - Зачем меня связали?
   - Ты плохо себя вела.
   - Где?
   - Чего?
   - Где я плохо себя вела? Ведь это не больница?
   - Не больница. Ты что ж, ничегошеньки не помнишь?
   - Нет, - испуганно покачала я головой. - Что случилось?
   - Так. Ерунда. Потом  узнаешь.  Ты  одному  парню  руку  прострелила.  Он
здорово разозлился.
   - Я прострелила руку? Чем?
   Вовка нахмурился, глядя на меня с подозрением и заявил:
   - Ничем. Я пошутил. - Встал и отошел в дальний угол, устроился за столом,
взял бутылку пива, но то и дело посматривал на меня. А я на него.  Долго  он
не выдержал, пиво кончилось, а занять себя в домушке было совершенно  нечем,
даже телевизор  отсутствовал.  Для  такого  парня,  как  он,  это  настоящее
бедствие. - Чего смотришь? - спросил он, вновь  подходя  ко  мне.  Я  пожала
плечами, потом жалобно попросила:
   - Скажите, зачем мы здесь? Почему меня связали?
   - Говорю, вела себя плохо, - хмыкнул он, глядя на меня очень внимательно,
теперь голос звучал иначе, да