анных, а не всех: у  образованных  физиономии  нес-
колько иного формата, там дурь ютится в уголках, глубинах, за ширмочками
- а тут она не ютится: посмотришь эдак на лицо: оба на, думаешь, вот че-
ловек, ecce homo, не кот чихнул, мостить бы дороги этот лицом,  не  было
бы крепче в мире дорог, или там гвоздей, или еще какой дряни,  нужной  и
полезной в народном - не абы каком! - хозяйстве;
   конечно, не Шлепа, он и сам уже различал детали лица, приемлимые  для
окончательного вердикта - нет, не он,  просто  добродушный  выродок  лет
семнадцати, есть такие, были и будут, на них-то, по слухам, мать-земля и
стоит, а куда ей без таких? - без таких сразу комунизм, Царство Божье  и
права человека, а земля обязана на чем-то стоять, вот и стоит:  на  уро-
дах: а ты думал, что на Достоевском? - да нет, на уродах стоит, а на ге-
ниях крутится, а Шлепами удобряется - говорил ему  позднее  клетчатый  в
зазеркалье, а ты думал, что мать-земля удобряется любовью и добротой?  -
только дерьмом, мон ами, только подлинным  и  откровенным  дерьмом,  бон
ами, в этом таится главная задача этих людей, шер ами,  и  не  спорь  со
мною, нет иных задач, все остальное  сочинили  свистоплясы-интеллигенты:
недомуты, вот  и  придумали;  добродушный  парень  плевал  на  газон,  с
чувством, с толком и с расстановкой - видимо,  долго  учился  на  специ-
альных курсах, готовился, Леше стало страшно:
   его траектория пролегала мимо парня, он ждал плохого:  привык?  -  ну
мало ли, парень мог очень легко обидеть: ухватить за ухо,  оттаскать  за
нос, от души ударить в живот, мог и мазнуть открытой  ладонью  по  лицу;
мог просто в открытое пространство сказать: пидарас, даже не обращаясь к
Леше (как бы!), но все равно разговаривая с ним, ведь никого рядом  нет,
а Леша как раз проходил бы мимо, а сказано было бы негромко и  равнодуш-
но, почти в пустоту: пидарас; и Леша не спал бы ночь - такое  уже  было;
даже не обидишься открыто: вроде не тебе сказали, без окрика,  даже  без
интонации, подразумевающей собеседника - а плакать хочется даже к  концу
дня, и не получается заняться привычным делом как привычном делом: перед
сознанием картинка и ленивое слово пидарас,  которое  уходит  в  прошлое
лишь назавтра, но дает себя знать в тысяче мелочей -  например,  ты  бо-
ишься простого парня, стоящего близ магазина  тканей,  с  вонючим  лицом
(вонючих лиц все-таки не бывает, но иногда встречаются  слова,  в  обход
логики дающие смысл: сочетание слов вонючая душа смотрелось бы  чересчур
не так, а назвать вонючим самого парня было нельзя: он стоял чистым, ко-
ротко подстриженым, аккуратным, в темных  брюках  и  рубашке,  благоухая
особым одеколоном), парень покачнулся и пошел прочь вместе со своим  ли-
цом, Леша заметил легкий откат своего мелочного страха: парень  шел  под
прямым углом, исчезая с лешиного пути до пересечения, что давало повод к
мелочной радости - Леша чувствовал ее, и только годы  спустя  стал  сер-
диться на ее мелочность;
   теперь следующие тридцать секунд несли встречу с более приятным виде-
нием, во-первых, не внущающем страха, в дымчатых очках  и  авторучкой  в
кармане серого пиджака, лет  сорока;  мужчина  был  оригинально  красив,
впрочем, не пресловутой красотой "настоящего мужчины"  -  его  привлека-
тельность была не столь пресловута, и назвать его  интеллектуалом  хоте-
лось больше, чем интеллигентом, не вдаваясь в неуловимое различие  смыс-
ла, просто хотелось сразу назвать, поместить  в  таблицу,  классифициро-
вать, приходило на ум, - не Леше, тот пока не сильно разбирался  в  сло-
вах, - так вот, не интеллигентом, а почему-то  интеллектуалом,  спешащим
по своим замудрым делам: опаздывал на прустовские чтения в Комбре? джой-
совский слет в Дублине? ницшеанские дни в Обер Энгадине? кантовские  по-
сиделки в Калининграде? развеселый евангелический бухач на Ясной Поляне?
- спешил, словно где-то в этих местах послезавтра объявляли его  доклад,
а без его дымчатых очков слет не слет, Комбре не Комбре, и бухач,  разу-
меется, не бухач: то есть бухач, конечно, но без философского  лейтмоти-
ва; он спешил и улыбался слегка замудро, однако похуже, чем покуривающий
молодой человек с дипломатом: у того улыбка выходила более  беззаботной,
и оттого, как ни странно, более знающей - есть ведь беззаботность  дура-
ка, живущего ниже сложностей  жизни,  и  беззаботность  познавшего:  все
шунья, мол, все пустота, все примерно равная хрень: и победа, и  пораже-
ние, а волноваться в жизни просто неприлично: раз познал  жизнь  -  чего
там в ней волноваться? - пусть волнуется тот, кто живет  впервые,  а  мы
примем победу и поражение с лицом шахматиста: известно ведь, что  шахма-
тист с одинаковым лицом и по одним алгоритмам разыгравыет проиграшный  и
выиграшный эндшпиль, и если есть какое-то различие в игре, то оно стира-
ется с уровнем игрока: пусть волнуются живущие первый  раз  -  (хотя  мы
прекрасно осведомлены о так называемых сложностях жизни!) - истинно лишь
лицо хорошего шахматиста, всегда и в любой момент, а раз  это  ясно,  то
можно вести себя как угодно: бегать, прыгать, плакать и танцевать, похо-
дя насилуя встречных и раздаривая нищим  добро;  вот  тебе,  бабушка,  и
Юрьев день, вот тебе, внучок, и улыбка знающего;
   и мужчина сорока лет, опаздывающий в Обер Энгадин, улыбался тоже неп-
лохо, однако была в его теле сжатость, она отличала его от молодого  че-
ловека в черном галстуке, делая чуть менее  симпатичным,  хотя  дымчатые
очки по-прежнему давали о себе знать,
   он прошел на свой калининградский рейс, в Дублине его грохнули знаме-
нитые террористы - или он просто растворился в Комбре? - упился в дым на
Ясной Поляне? - неважно, наверное: он и без того слишкое большое  значе-
ние придавал обстоятельствам, а ведь кроме них в жизни присутствует  еще
сама жизнь, и это прекрасно понимала прыгнувшая из арки безродная собака
с классическим хвостом-бубликом: она лаяла столь задорно, что в ее импе-
ративе не стоило сомневаться: конечно же, в жизни главное сама жизнь,  и
она лаяла на всех тех, кто не понимает это как надо: когда мимо проходил
Леша, она захлебывалась, а когда он исчез, приветливо замахала  бубликом
и лихо покатилась по земле настречу своим дворняжьим делам,  Леша  обер-
нулся - она гавкнула, но не зло, а  с  чувством  собачьего  всепрощения,
словно пройдя выучку у собачьего Льва Толстого, такой должен быть... на-
верное, это старый облезлый пудель, отлученный от хозяйской руки и  бро-
шенный на мутную дворовую поляну, по слабости одомашеннных лап адепт не-
насилия и вегетарианец от неумения ловить мясо,  лунными  ночами  воющий
свое унылое евангелие на Луну, подставляющий левый бок, когда сучковатой
палкой охаживают справа (не морду же подставлять?) и наставляющий щенков
на грустное и незлое существование, посмешище больших аристократов-колли
и отчаянных урок-дворняг, друг кошек, которые считали его своим -  соба-
чий Толстой был сторонник интернационализма! - но славной  тем,  что  по
газону за ним волочился не только кусаный хвост и неровная дорожка мочи,
но и шлейф духовности... что это такое, никто не знал, но слава о  фено-
менальном духовном псе достигала соседних дворов и помоек: посмотреть на
Учителя прибегали целые стаи.

   20
   Снежок угодил в лицо. Им весело. Шлепа, Серега, Хвощ: а как  же  без?
Март.
   - Не знаю, какой курс. Никто в России не  знает,  -  говорил  Алексей
Смурнов, с раздражением заметив алое сияние светофора. - Но ты хоть  по-
нял, какие фьючерсы на чикаго? Жень, я говорю - он полезет вверх,  поку-
пай. Центробанк ничего не выбросит, так что конец фиксации. Слава Госпо-
ду, кредит не в долларе.
   - А кому-то в облом, - усмехнулся далекий офисный Жень.
   - Ну ты понял?
   - На каком курсе покупать?
   - А, хрен - прямо сейчас, - сказал Смурнов. - Потрать те двести.
   Вечерело. Ярко-розовые обои, тяжелые кресла. Она в расстегнутом хала-
те.
   - Да какой ты мужчина? - спросила Катя Смурнова.
   - Отношение косунуса к синусу, - ответил он въедливому математику.
   - Не плачь, пацан, не пизди, - издевался рваноухий. - Не плачь, овца,
поняла?
   Садист. Его ладони пахли какой-то дрянью.
   ..."Бог есть непостигаемая сущность, данная в откровении",  -  лениво
отбивался Отец. Ересиарх говорил про дух рацио и познавание тайны  мира.
Оппонент утверждал, что значимы только первые книги,  а  дух  первичного
отрицания - навеяние сатаны, ибо он запрещает видеть подлинную гармонию.
Выкладки противоречили божеству. Несчастный ссылался на поучения Ли Сунь
Шена. Ему отвечали, что не знают таких. Мало лунных, так еще и лисунь?
   Послезавтра разложили костер.
   - Направленное движение электронов, - ответил он на простейший вопрос
Льва Генриховича.
   Вышел в осень.
   Под ногами шуршали желтым, красным и простая грязь. Шел  дождь,  двое
маячили впереди. Девушка в капюшоне. Собачий лай,  остановка,  девятнад-
цать лет. Сорок третий не шел. Сегодня:  сопромат,  история,  полуденная
физра. Сейчас: без пятнадцати. Отбегал свое, откудал баскетбольный  мяч.
Домой, стало быть.
   - Я полагаю, - сказал он, поигрывая эмблемным стилом,  -  что  другие
расскажут вам получше меня. Мое понимание  момента  в  том,  что  прави-
тельство просто не контролирует те механизмы, которые должно контролиро-
вать. Точнее сказать, этих механизмов нет. Мы в российском пространстве,
а оно пока еще очень любопытно.
   Здесь он улыбнулся. И журналист напротив. АО "Эгрегор".  Стало  быть,
позвонить. Вице-губернатор - скотина. К Ладонежскому? Пачка  "Экспертов"
на столе. Он осторожно пробулькал прозрачную минералку, протянул. Затре-
панному пареню, "Восток-ТВ".
   Котенок лакал упоенно. Маленький, три месяца. Пух, пух,  пух,  сказал
он. Пух поднял мордочку. Молоко. Простая идиллия. Вечерело.
   ...Костюм не в тон рубашке - вот откуда затрепанность "востока-тэвэ"!
Зеленый и синее. Ну йо-пэ-тэ, как так?  Однако  многие  его  коллеги  по
деньгам выглядели как разбогатевшие бомжаки. Странно, что не  в  малино-
вых? Да ну, расхожая лабудень. Кто в чем. Но все равно  бомжаки.  Новые,
но мешковатые русские.
   - Водку пить - здоровью вредить, - утвержала мама. Права ли была?
   Он вот пил, но рубашка надета в тон!
   ..."Ересь круга вечного возвращения отброшена на втором горячем собо-
ре, - без всякого пыла сказал Отец. - И я не хочу возвращаться к  старо-
му".
   "Но наш Разум!" - возопил тот.
   "Козни дьявола, - улыбнулся бывший Министр. -  И  это  доказал  антик
Термодон. Он говорил об элементарных частицах. Великий разум  непонятной
веры, но у него непревзойденная логика."
   Лена была бессильна перед теоремой Лагранжа. Он подсел рядом и смуще-
ным голосом попросил разрешения ей помочь. Ага, ответила  Лена.  Кивнула
короткострижено. Он посмотрел: ручка между тем протекла. Я возьму  твою?
- обратился он, краем сознания уже рассчитывая предельные величины. Ага.
Ну конечно, зевнула девятиклассница. Родная моя! Но сказать такое  пока-
залось странным. Впрочем, и думать...
   ...Грузный встал из-за стола, хохотнул во всю грузность.
   - Нормально, - сказал он. - Ну йо-пэ-тэ, до чего нормально. Мы  уж  и
не надеялись. А тут - ну здорово, просто здорово. Экстрасенсорные  кана-
лы, а? Значит, силой желания?
   - Удивительно, что у него ничего не было в памяти, - усмехнулся клет-
чатый дознаватель. - Но это можно понять, все-таки измененное состояние.
   - А текст, текст, - веселился его главенство.
   Текст лежал пропечатанным на хорошей бумаге: белый лист,  черные  бу-
ковки.
   ..."Сделайте, как я прошу, хорошо? Это необходимо. Поверьте. Это нуж-
но мне и нужно вам. Поверьте, что это нужно"...
   - Жалко, что бумагу не передает интонацию, - усмехнулся клетчатый.  -
Текст-то дерьмо. То есть не дерьмо, конечно, хороший текст. Но работа  с
голосом! В очередной раз доказано, что вера все может.
   Тот же зал уютных симпозиумов, те же лица. Пыльный отложил свои  лис-
точки и наконец-то пишет на диск.
   Смурнов вжался в кресло, пальцы волнительно сжимали коленку.
   - О чем вы? - растерянно спросил он.
   - А непонятно? - клетчатый внимательно смотрел  в  сероблеклые  глаза
подсудимого.
   - Непонятно, - улыбнулся тот, еще тот, но уже другой, в  предчувствии
и оттого новый...
   Через пять секунд грузный обвел зал отеческим оком и зачитал оправда-
тельный приговор.
   - А все-таки в чем дело? - залюбопытствовал Смурнов, блаженно закинув
ногу на ногу, жмурясь и наглаживая щетину.
   - Ну там... - неопределенно махнул рукой клетчатый. - Точка  потенци-
альностей. Слыхал, поди? В принципе, конечно, хрень. Но нам очень  хоте-
лось тебя оправдать. Вот мы и придумали.
   Левосидящий белобрыс упоенно кивал. Грузный открыл рот, потом закрыл.
Гоготнул. Наконец сказал:
   - Видишь ли, Леша, у тебя все было забито. Душа всегда  ориентирована
по вектору, так ведь? Есть цели, идеалы, сверхценности. Причем это вовсе
не то, что провозглашается человеком за таковые. Скорее это то,  чем  он
реально живет. Но цели для системы задаются тем, что находится за преде-
лом системы. Понятно изъясняюсь?
   - Пока да, - честно сказал Смурнов.
   - Ну вот, у тебя был абсурд в ориентации. Потенциал - ты будешь  сей-
час хохотать: в самом деле сверхчеловеческий. Ты просто  никогда  ничего
не хотел как надо.
   - Я всерьез хотел пару женщин, - открыто рассмеялся оправданный.
   - Я сказал: хотел бы правильно. Но смотри, Леша - поступления в  инс-
титут ты хотел. Нет чтоб мирового господства... Но я повторяю: цель сис-
темы задается отнюдь не системой. Итак, ты хотел поступления. Ты страст-
но желал зачисления на свой сраный электрический факультет.
   - Ага, - кивнул головой Алексей Михайлович. - Было дело.
   Присутствующие заулыбались, начали кивать и подмигивать. Им нравились
те слова, которые говорил Смурнов, нравилось то, как он их говорил, и не
меньше нравились щетина и вальяжное покачивание ноги. Забыв свои страхи,
они радовались чужой вальяжности и обретенному покою внутри Алексея  Ми-
хайловича, инженера тридцати двух лет от роду.
   - В некоем роде это была для тебя сверхценность, - продолжал грузный.
- Для достижения подсознательно главной цели  человек  обычно  готов  на
все. Если что-то не получается, он делает это все. Ты сделал тогда  фак-
тически невозможное.
   - Да ну?
   - Постарайся вспомнить и проанализировать, - нежданно-мягко  попросил
он. - Ты прождал свои сорок минут, зашел в аудиторию 323. Предстал перед
очи комиссии. Тебе начали задавать вопросы, ты с перепугу все  переврал.
Из восьми вопросов, кажется, ответил лишь на один. Тебе сказали, что все
закончено: выходи, мол, абутуриент, свободен... Даже не абитуриент  уже.
И тогда для достижения своей сраной цели ты сделал то,  чего  нормальные
люди не делают.
   - Напомните, - попросил Смурнов.
   - Ты говорил лучше Цицерона и Гитлера, - сказал грузный, рисуя на бе-
лом листе бездумные закорючки. - Ты превзошел не то чтобы самого себя, а
человека как такового. Ты доказал этим людям, что черное является белым,
что дурак является гением, что они являются тебе самыми близкими  людьми
на земле. Они выпали из сознания, та женщина и двое мужчин.
   - Один, как я помню, был урод с лохматыми усиками, а второй
   с залысиной. И кроме того, необъятно толст.
   - Точно. А бабенка очень злая и лет шестидесяти. Но  ты  сделал  этих
уродов, - похвалил хозяин, выводя на  белом  листе  идеально  правильный
круг. - Они потом шарахались, когда ты шел по институтскому коридору.
   - Правда, что ли? - не поверил Сммурнов.
   - Конечно, правда. Только ты ничего не заметил и все забыл.
   Он помолчал, аккуратно штрихуя круг. На свет родилась огромная черная
точка.
   - Ты работал по совершенным технологиям, очень  совершенным.  По  ним
работали Христос и Мухаммед, разговаривая с людьми. Обладая  ими,  можно
доказать все: и черное покажется белым, и дурак покажется гением, и хрен
знает чего еще. Ты, конечно, не осознавал механизмы, и они к тебе больше
не возвращались. Но это необязательно. Более того, кое-какие из них, как
правило, сильнейшие, осознавать вообще запрещается.
   - Кто бы мог подумать, - притворно вздохнул Смурнов.
   - Да вот, - подытожил клетчатый. - Судьба у тебя.
   Писарь перещелкнул кнопки. Вставил, подкрутил, сел довольный и  успо-
коенный.
   - Завязывай, - сказали ему. - Процесс закончен. Да  не  спеши,  а  то
гикнешься.
   Рожица перекосилась: он обиженно сморщился, засопел.
   - Ладно, ладно, - сказал ему поднявшийся белобрыс. - Твое  дело  нуж-
ное.
   Подошел и похлопал писаря по маленькому плечу. Белокур, как все дога-
дывались, обожал людей.
   - Что будет дальше? - спросил Смурнов, с  удовольствием  покачивая  в
воздухе туфлей.
   - О, дальше будет, - хохотливо пообещал клетчатый.
   Голубоглаз-белокур нумеровал записи, жал руки, благодарил присутству-
ющих. Люди поднимались и по одному шли к  выходу.  Бляха  тычком  пальца
распахнул дверь.
   - Дальше для тебя начинаются нелегкие времена!  -  объявил  его  гла-
венство.
   - Ну хорошо, - вольготно рассмеялся Смурнов.
   ...Журнописец пил минералку вежливыми глотками.  Генеральный  положил
эмблемное стило на место.
   - Мы видим действия и видим результат, - продолжал Смурнов. - А  фон-
довый рынок: ну что фондовый рынок? Психологический  хаос  не  поддается
прогнозированию. Что касается деловых кругов, то смотрите, какая картина
- ведь любое действие имеет противодействие, вы согласны?
   Оператор скучал. Такую лабуду заведомо вырезали. И какого  черта  они
сюда?
   Позирует, бляха.
   - Джордж Сорос, - напомнил он, - всегда просил, чтоб его считали  фи-
лософом, а не спекулянтом. Он считал себя учеником Карла Поппера, однако
был куда выше своего учителя, на мой взгляд. Ладно, отвлеклись.
   ...Кучков зажал. Федеральный, стало быть, служащий. А вот  посмотрим,
кто в козлах. Надо Ладонежскому на домашний. Или сотовый. Надо  вексель,
а с дисконта ему. Вечером. По-простому не разведешь. Зачеты, хрен. Феде-
рация. Мы ему свои или пидары?..
   - Ну конечно, эти треугольники равнобедренны! - воскликнул обрадован-
ный Ступочкин. - Конечно, Оксана. Но одно дело увидеть, а  другое  дока-
зать.
   Страшненькая ученица задумалась. Ее математический гений не брал рав-
нобедренность AFD и AED, крайне нужную для победного нахождения площади.
   - Тебе не кажется, что AE чем-то напоминает медиану? - ласково  подс-
казал учитель.
   - И правда, - смущенно отозвалась она.
   ...Через полчаса он вышел на грязный  мартовский  снег.  Снежок,  как
сказано, угодил в лицо. И как смеялись при этом Елкач, рваный, Шлепа!..
   В светлом клетчатом пиджаке, галстуке и серых носках  он  смотрел  на
востока-тэвэ, не вздагивая и не мигая, витийствуя о своем и  ни  о  чьем
больше. Тот задавал односеренькие вопросы, о причинах и  следствиях,  об
эмиссии и вице-премьере. Алексей Михайлович не молчал, а потом все выре-
зали, и по вечерним прошел только пассаж и гиблых  механизмах  и  нацио-
нальных особенностях русской власти.
   В девять он набрал Ладонежского. Его заверили в  уважении  и  правоте
выбранного ориентира, а также сказали, что администрация области вразум-
ляла и не таких козлов, как давешний федерал. "А чего это ты в ящике за-
частил? - ласково спросил Сергей Владимирович. - Уж не к Думе ли?" -  "К
ЗэСу, - со смехом ответил он. - Буду там тебя крыть." - "Я тебе  покрою,
- с притворной угрозой сказал Сергей Владимирович. - Я тебе, спекулянту,
устрою жизнь." - "И то верно, - согласился он. - Устрошь  мне  экскурсию
на кузькуну мать или прогулку к зимовью раков." - "Бурыгину же  устроил,
- честно признался Сергей Владимирович. - Жалко оно было, да как же ина-
че? Совсем совесть потерял, бюджетников заморить собрался. А  им  и  так
один хрен, так еще разные жидократы издеваться начнут?" -  "Это  зря  вы
насчет евреев. Это ж нация." - "Точно, нация. Арийская, судя по  послед-
ним данным". - "И то верно, - рассмеялся он. - Если по последним-то."  -
"А как Оля? - вежливо