ть,  но  друго-
го-то я просто не вижу, нет другого способа привить вам  порядочность...
Согласны?
   - А что, можно не соглашаться? - невесело сказал Смурнов. - Если мож-
но, так и скажите.
   - Вы молодец, - улыбнулся искренний. -  Наконец-то  дельное  молвили.
Нет, нельзя вам полемизировать. Я рад, что это понятно. Так в каком  ме-
сяце родились?
   - В октябре.
   - В какие игры играли? Спортивные, я имею ввиду?
   - В детстве?
   - Да без разницы.
   - Футбол-хоккей. Шашки, шахматы, в  подкидного  дурачка.  Немножко  в
теннис. Все в детстве, в дурачка до сих пор. Недавно  научили  в  префе-
ранс.
   - Любимый цвет?
   - Желтый.
   - Политическая партия?
   - Я запутался, все ведь врут.
   - Понятно, что врут. Голосовали-то за кого?
   - Не ходил в знак протеста.
   - А в девяносто первом ходили?
   - Да.
   - Ну и за кого?
   - За Ельцина. Тогда все за Ельцина были.
   - Смерти боитесь?
   - Все боятся.
   - Да мне без разницы, что все делают. Лично вы боитесь?
   - Конечно.
   - Зверей любите?
   - Скорее да, чем нет.
   - А каких?
   - Кошек, наверное. Собак почему-то тоже.
   - Почему не трахнул Анечку из проектного института?
   - Она была против.
   - А откуда вы знаете?
   - Я так думал.
   - Она была не против. Какое время года предпочитаете?
   - Весну, лето. Да и зима ничего.
   - Хотели бы уйти на войну?
   - Нет, конечно.
   - Хотели бы, чтоб на всей земле наступил коммунизм?
   - Наверное, это невозможно.
   - А если бы возможно?
   - Конечно, хотел бы.
   - Верите в Бога?
   - Я не знаю.
   - А все-таки?
   - Теперь да.
   - Ну понятно... Можете ночью не спать?
   - Ну наверное могу. А что?
   - Какая разница? Кашу манную любили?
   - Да нет.
   - А почему ели?
   - Не знаю.
   - Хотели убить Катю к чертям собачьим?
   - А за что?
   - Ладно, не врете. Отцу хотели в детстве по физиономии настучать?
   - Нет, я же был маленький.
   - А не любили его?
   - Когда он меня обижал.
   - Как он вас обижал?
   - Да мелочь всякая. Гулять во двор не пускал. Но это больше  мама  не
пускала.
   - Хотели бы жить с Леной? Одноклассницей?
   - Сейчас, что ли?
   - Именно сейчас.
   - Сейчас, наверное, нет.
   - А тогда?
   - Тогда да.
   - А что помешало?
   - Обстоятельства.
   - А с Ларисой?
   - Тогда да.
   - Любвеобильный вы. В разбойников играли?
   - Играл.
   - Детективы любите?
   - Раньше любил. Теперь скучно.
   - Хотите в Средневековье?
   - Да нет вроде.
   - А куда хотите?
   - В семнадцатый век.
   - А в какую страну?
   - Во Францию.
   - А много вы знаете о Франции семнадцатого века?
   - Нет, не очень.
   - Почему тогда хотите?
   - Не знаю. Надо же куда-то хотеть.
   - Как вы думаете, хорошо быть депутатом Госдумы?
   - Наверное, замечательно.
   - К евреям претензии есть?
   - Особых нету. Дело не в национальности.
   - А в чем дело?
   - Ну не знаю. Наверное, в характере, в душевных качествах.
   - Можете сказать человеку, что он дурак?
   - А он вправду дурак?
   - Самый настоящий дурак.
   - Могу.
   - Отрезать бы вам четверть пальца... Ладно. Как  вы  думаете,  мстить
правильно?
   - Правильно.
   - А прощать?
   - Тоже правильно.
   - А что лучше: мстить или прощать?
   - Я не знаю, наверное, когда как.
   - Матушку давно навещали?
   - Позавчера.
   - А зачем ее навещать?
   - Так положено.
   - Если было бы положено спать на сене? Спали бы?
   - Нет.
   - Я повторю вопрос: спали бы?
   - Спал бы.
   - Я сэкономил вам палец... Вы считаете меня плохим человеком?
   - Да.
   - Молодец. А ваша мать хороший человек?
   - Она меня любит.
   - Знаю, что любит. А человек хороший?
   - Средний.
   - Если я оставлю вам минуту жизни, что вы сделаете?
   - Спрошу, кто вы такой и почему все так.
   - Допустим, я промолчу. Не стану разговаривать с вами. Что тогда?
   - Наверное, бесполезно, но попытаюсь спастись.
   - А как бы вы спаслись?
   - Убежал бы.
   - Не убежали. Читали Легенду о Великом Инквизиторе?
   - Давно читал.
   - И что вы о ней думаете?
   - Я не помню, давно ведь читал.
   - Как вы думаете, гомосексуализм - это нормально?
   - Да нет, скорее извращение.
   - А групповуха? С женщинами?
   - Я ведь не пробовал.
   - А хотели бы?
   - Не знаю.
   - Мы на пальцы играем. Так хотели бы?
   - Да. То есть нет, конечно. Или да. Зачем? Наверное, нет. Не знаю.
   - Я принимаю ответ. Знаете, почему у вас в детстве умер котенок?
   - Нет, не знаю.
   - Его отравила ваша мама. Чтоб не гадил. Так она хороший человек?
   - Не совсем.
   - То есть хороший на оценку четыре?
   - Нет, плохой.
   - А папа?
   - При чем здесь папа?
   - Действительно, не при чем. Вам нравится в сельской местности?
   - Я бы очень хотел в деревню. На лето.
   - Не скучно?
   - Ну я бы вернулся.
   - А в Москву?
   - И в Москву.
   - Здесь хуже?
   - Конечно, хуже.
   - А в Америку?
   - Я не знаю английский.
   - А Родину бы продали?
   - Задорого?
   - Сильно задорого.
   - Продал бы.
   - А почему?
   - Задорого любой продаст.
   - Не любой. Негры вам симпатичны?
   - Какое мне дело до негров?
   - Верите во внеземной разум?
   - Теперь во все верю.
   - Стало быть, раньше не верили?
   - Стало быть.
   - Соленый огурец любите?
   - Да.
   - А киви?
   - И киви.
   - Водки много выпиваете?
   - А зачем много?
   - Часто выпиваете-то?
   - Редко, не с кем ведь.
   - А было бы с кем?
   - Выпивал, наверное, но в меру.
   - Хотите, наркотик дам?
   - Спасибо, не надо.
   - Деньги-то, небось, любите?
   - Люблю. Умеренно.
   - Примкнули бы к военному путчу?
   - Кто - я?
   - Принимаю ответ. Хотите трахаться? Прямо сейчас?
   - С кем?
   - С красивой девушкой двадцати двух лет, умной и нежной. Хотите?
   - Да.
   - Обойдетесь. Приходилось в очередях стоять?
   - Кому не приходилось?
   - Мне. Хватало вам жизненного пространства?
   - Я не понимаю.
   - Повторю: хватало вам на земле жизненного пространства?
   - Да.
   - Можете назвать пять древнегреческих философов?
   - Только трех.
   - Можете тезисно изложить взгляды Платона?
   - Вы смеетесь?
   - Я серьезно. Кафку читали?
   - Нет.
   - Ну ладно. Как вы думаете, в тюрьме можно жить?
   - Живут же люди.
   - Как вы думаете, я издеваюсь?
   - Нет, скорее всего.
   - А что я делаю?
   - Не знаю.
   - Еще бы! Хотите, дам Библию?
   - Нет.
   - Почему?
   - Поздно.
   - Петр Первый был сволочью?
   - Откуда я знаю?
   - Вы не знаете. Но скажите.
   - Нет, не был.
   - Он топором рубил головы. И сына учил рубить.
   - Тогда, наверное, сволочь.
   - Лучше сто друзей, чем сто рублей?
   - Сто рублей не деньги.
   - Это пословица. Что важнее: деньги или друзья?
   - Кому как.
   - Я вас спрашиваю.
   - Наверное, друзья.
   - Когда последний раз смеялись?
   - Не помню.
   - А матерились?
   - Не помню.
   - А гуляли по городу?
   - В мае.
   - А медитировали?
   - Никогда.
   - Любите "Битлз"?
   - Кое-что.
   - Представляли себя в роли маньяка?
   - Нет.
   - В роли Жириновского?
   - Нет.
   - В роли Христа.
   - Нет. Кончайте, пожалуйста.
   - Я знаю, когда закончить. Читали Блаватскую? Кастанеду?
   - Нет.
   - Знаете, кто это такие?
   - Слышал.
   - Так знаете или нет?
   - Нет.
   - Хотите встретить шамана?
   - Зачем?
   - Ну не знаю. Поговорить.
   - О чем?
   - Белье часто меняете?
   - Раз в неделю.
   - Носки грязные?
   - Да.
   - Спать хотите?
   - Пока еще нет.
   - А есть?
   - Час назад хотел.
   - А сейчас?
   - Все равно.
   - Со мной можно договориться?]
   - Нет.
   - Мне нравится наше общение?
   - Я думаю, нет. Что интересного-то? Для вас?
   - Ошибаетесь. Хотите узнать, как устроена ваша психика?
   - Ничего больше не хочу.
   - Я мог бы рассказать. Нужно?
   - Давайте завтра?
   - Значит, никогда. Кофе будете?
   - Буду.
   - Вас устраивают условия содержания?
   - Да.
   - Ну вот и хорошо, - сказал мирный, поднимаясь с кресла.
   Ступил к двери, шагнул еще раз. И вышел, и был таков,  радостно-клет-
чатый. Через полминуты раздался шум, возникла высокая девушка, та  самая
и никакая иная. Поставила и повернула прочь, без улыбки, без слов,  мяг-
кий поступью, легким телом... Сделала свое - обещал он  узнику  кофейный
напиток.
   Сыро и серо стало, мусорно и грузно, дух перехватило и за рожки  взя-
ло, хвостик выкрутило. Онемели мысли, под наркоз мозговые шестеренки уш-
ли, остались чувства одни - рваные, как простуженный ветер на побережье.
Отблевался Смурнов словесною рвотою, полегчало ему, стал думать и ответы
искать. Отчего так лихо после беседы, после честной  и  задушевной?  Али
оскорбили его? Али пальцы неповинные вырвали? А на  месте  пальцы-то,  и
спроси себя - нет, не пострадало достоинство, - можно жить и  себя  ува-
жать, только жить не хочется, а умирать опасно, а чувства рваны, и  гни-
ет, и простуженный ветер на побережье. Али  говорил  не  то?  Али  голос
плох? Али взгляд слаб? Али жил не так и делал не то, думал не так и пищу
пережевывал, и в туалет ходил, любил не так и ненавидел не тех? И непра-
вильные мысли думал от рождения до сегодня? И не умел-таки думать, и лю-
бить, и ходить, и пищу переваривать.
   А тогда как? Вернуть бы клетчатого, привязать и спросить с  пристрас-
тием: как оно и почему оно, есть ли выход отсюда и вход  туда,  есть  ли
правда на земле и погода на небе, солнце и луна, день и ночь, вариант  и
метод, путь и спасенния. Клетчатый - бог, клетчатый знает, он  расскажет
и объяснит, только б вернуть. Не вернешь ты клетчатого, не  ухватишь  за
круп вчерашнее, так тебе и жить-доживать, таракан гонять и  мышек  весе-
лить.
   Опечалился Смурнов, а потом заснул.
   Проснулся среди ночи, за окном темнота, а сна ни в одном глазу,  и  в
ноздрях сна нет и в барабанных перепонках, и во всех мозговых клеточках.
А раз сна нет, ударил он выключатель, мигнула лампа под потолком, засве-
тила покорным светом. Ага, сказал он и положил блокнот на  центр  стола,
раскрыл его и прищурился, рыкнул и топнул, и  воткнул  острие  шариковой
ручки в минувшее.
   Пытался изобразить Катю. Такой как есть, без одежды и  ложной  скром-
ности. Не получалось у него, не было таланта художественного. Порвал два
эскиза в бумажки мелкие, расшвырял по комнате, развеял по миру и вернул-
ся к тому, что пока получше творилось.
   Он писал про дворовой футбол и первую пятерку по русскому,  и  первую
двойку по математике, и первое четыре по истории  коммунистической  пар-
тии. Он вспоминал паренька, с которым делил парту в первом классе, и  во
втором, и в третьем, и кой-какие радости делил, и сыр, и печенье, и  ок-
рики учителей за болтовню с соседом - а значит, делил время, делил часть
жизни, а тот, с кем ты делил время жизни, всегда навечно, всегда  рядом,
всегда прорастает в тебе тысячью невидимых нитей, всегда говорит  с  то-
бой, что бы ты ни делал, в любом времени и в любой точке  земного  шара.
Конечно, Смурнов забывал тех, с кем когда-то разделял время  жизни,  все
не помнят и он не помнил, он как все, все как он - но эти люди все равно
говорят с тобой и диктуют тебе стиль, расставляют твои встречи, выбирают
тебе судьбу, находят мужа или жену - они, уже неживые в пространстве ре-
альных фактов, живые в жизни, но физически ушедшие от тебя и  все  равно
властно не отпускающие. От них не уйдешь, их власть навечно; но человеку
не нужна чья-то власть, даже власть любящих и любимых, она все равно ме-
шает, потому что без нее сильнее, чем с ней, просто видишь дальше, когда
смотришь без них - так что с ними делать, с  хорошими  и  с  козлами,  с
ушедшими и сотворивщими тебя по образу и подобию того, что  им  выпадало
творить и раньше? Сначала, наверное, понять их тени, а затем  приветить,
а затем еще раз понять - пронзительно, до конца, а  затем  расстаться  с
ненужным пантеоном теней, сохранив, конечно, добрую память о них, причем
о всех: кто любил тебя и мешал, кто спас и мучил; так вот, ее-то  сохра-
нить, а сеть порвать, достать из себя все занозы, все до  единой  побро-
сать на землю и сжечь, и танцевать в этом пламени, возрождаясь для новой
жизни, той самой, что ждет только тебя и никого больше. Ведь  у  каждого
своя карма, свой набор бывшего, свой вопрос. И своя задача сжечь  именно
эту карму и ответить на свой вопрос, поставить свои точки над своей бук-
вой "i". Тогда, наконец-то, окажешься в том месте, где можно  двигаться,
дышать и определять направления. Самое главное - самому определять  нап-
равления, а не предоставлять это тем, с кем делил когда-то время  жизни,
кто всегда и везде определяет их за тебя, большинство из них  этого  не-
достойны, они и за себя никогда и ничего не могли определить  правильно.
Ну а чтобы разобраться с тенями, надо вызвать каждую. Встречать их с лю-
бовью и пониманием, без страха и комплекса, без глупости и зажима,  зак-
лючать их в объятия, трогать, узнавать, смеяться - а затем  бить  раз  и
навсегда смертным боем, и чтоб не встали, не поднялись.  Насмерть  бить,
но открыто, от макушки до пяток преисполнившись понимания и  любви,  что
сегодня одно и то же, потому что в момент понимания  исчезает  нелюбовь,
мир понимается до последней точки как совершенство, как безумно красивый
и правильный механизм, а любой законченный до финала  путь  -  например,
путь той же любви, - неизбежно кончается пониманием, как, впрочем, и лю-
бой другой путь, даже путь ненависти, лишь бы пройденный до конца и впе-
чатанный в мир по максимуму.

   7
   Оставалось ему работать на службе год и три дня, а в Отчизне той  по-
рой пошла веселуха. Жизнь вздрогнула и задергалась, как из летаргическо-
го сна вытащенная, и денечки начались отвязные, такие,  что  отвязней  и
некуда.
   А чегой-то это, говорил народ, наблюдая бандитские толковища.  А  за-
чем, изумлялся окрестный люд,  изучая  первые  сексшопы  и  коммерческие
ларьки. Ой ты, дивился Иванов, когда ему разрешили  почитать  "Архипелаг
ГУЛАГ". Ну ни хрена, охали пенсионеры, по КВН заслышав первые шутки  про
родную партию и правительство. Вот это да,  думал  Смурнов,  внимательно
читая в "Комсомолке" и "Аргументах" про безбожные  привилегии  партийной
элиты. Ой-хо-хо, думал Коротич, вытанцовывая из кабинета товарища  Яков-
лева. Ну, басурмане, ужо я вам, шумел народный мессия в окружении коман-
ды апостолов. Даешь правду, думали тысячи человек,  столичным  днем  ми-
тингнув на воздухе перемен. Просто ошизеть, вдумчиво рассуждали  спокой-
ные, наблюдая, как люберы разбираются с металлистами. Зиг хайль, объяви-
лись первые арии, а журналисты опрометью кинулись брать у них  интервью.
Адик мой духовный отец, говорил резкий студент в черном кожане, а дикто-
фон старательно перекручивал.
   Ух ты, гутарили мужики, заприметив, как неодетые женщины позируют  на
заглавных листах невиданных доселе изданий. Ой ты жизнь, думало российс-
кое население, когда по телевизору показали неплатоническую любовь. А  я
тут баксы стригу, делился серьезный пацан из стольного града, папаня мой
на заводике шероебится за двести наших, а у меня в день двести  ненаших,
итого: по черному курсу я гребу в семьсот раз больше папашки своего, ло-
хана. Могу купить в месяц пару автомобилей "Волга", а дела мои добрые  -
матрешки я продаю да прочую хреномуть.
   Ну и ну, разводили руками незатейливые,  когда  в  провинцию  вьехали
первые "тойоты" и "вольво". Ваш Ленин правил не  лучше  вашего  Сталина,
все они подонки и "коза ностра" - изрек находчивый,  и  народ  сразу  же
посвятил его в народные депутаты РСФСР. Вот оно что,  думали  праведные,
лицезрея по ТВ двенадцать подвигов межрегиональной группы. Была такая  в
советском парламенте, они-то и сказали, что и как, и какая нехристь  нам
овес съела.
   В некоторых семьях появились первые видеомагнитофоны, до "персоналок"
время не доехало. Появилась реклама. Появились официальные проститутки и
не менее официальные наркоманы. Где-то убивали. Кое-где разрешили  мате-
риться. От вчерашней действительности остался хрен.
   От вчерашней действительности остались дома и ограды, вывески и топо-
ля, пейзаж и небо. Остались организации. Остались улицы. Остались  горо-
да. Названия некоторых из них поменялись, но города как таковые -  бесс-
порно, остались. Наконец, от вчерашней действительности остались люди, и
вот здесь начинается самое интересное, поскольку люди - как бы это  ска-
зать? - большей частью провисли, не в денежном, конечно, смысле, и не  в
политическом, а скорее в метафизическом.
   - Как все получилось? - рассказывал философ Раскольник. - Есть  набор
вещей, в мире которых энное время обращалось сознание. Набор  определен-
ных предметов, структур, идей, концептов, жизненных правил,  вопросов  и
ответов на них, иными словами - набор элементов,  системно  связанных  в
упорядоченную картину мира. Так вот, онтологическая картина мира  харак-
терна наличием определенного: смыслов и установленных правил, неких  ал-
горитмов во времени, неким знанием того, что таится за каждым ярлыком  и
пребывает за каждой дверью. Знанием того, что  такое  и  такое  действие
обернется именно этим, а не другим результатом. Знанием того, что вообще
в мире есть, а чего в мире нет. И где что находится из того, что  имеет-
ся. Например, педерасты где-то есть, но где-то в подполье,  не  в  одном
пространстве со мной.
   Наконец, картина мира рисует опреленную историю мира и эсхатологичес-
кий план: настоящее всегда определяет как минувшее, так и будущее.
   Самое принципиальное, что картина мира содержит в себе ответ на глав-
нейший вопрос, что делать. Вопрос "что делать мне?" всегда коррелирует с
вопросом и ответом, что вообще должны делать люди, зачем они  рождаются,
пошло говоря, в чем смысл их жизни. Даже когда вопрос о смысле жизни  не
рассматривается прямо, ответ на него дается невербально: тысячью обстоя-
тельств, идей, установок.
   Так вот, советские времена обладали очень четким ответом на преслову-
той вопрошание о смысле жизни, очень четким, в корне неверным, но совер-
шенно определенным - эта проблема для  большинства  снималась,  какие-то
экзистенциальные раздумья просто выпадали, не было в  них  нужды.  Можно
было травить анекдоты про Ленина и Брежнева, но в какое-то тяжелое время
просто прислониться к принятым без тебя ответам на вопросы, это просто и
удобно, большинство так и делало, не обременяясь собственной разработкой
проблематики смыслов. Ну, я скажу проще и грубее,  если  позволите?  Вот
момент времени, сколько-то лет человеку, вдруг  ему  приходит  в  голову
мысль и не хочет уходить, усилиенм воли мысли из головы изжить невозмож-
но. Такая примерно мысль, в очень грубой форме: а не дерьмо ли я? Живу в
семьей в однокомнатной, зарабатываю сто  пятьдесят,  жена  некрасивая  и
злая, дети хулиганы, друзьям плевать, работа  достала.  Мир  непонятный,
живого общения нет, воли нет, образования нет,  цели  нет,  ничего  нет,
смысла нет. По-нормальному тут конечно один путь, чего-то менять,  иначе
больно и можно вообще прийти к  суициду.  Ну  как  жить,  чувствуя  себя
дерьмом? Нельзя жить дерьмом, надо или умереть, или поменять  свой  ста-
тус, одно из двух. В плоскости актуализации это решается только так,  но
есть другие плоскости - там это решается по-другому, там  -  в  дезакту-
альных состояниях - можно жить дерьмом, и неплохо себя чувствовать. Ока-
завшись в этих удивительных состояниях, можно даже уважать себя  за  то,
что дерьмом родился и дерьмом жизнь прожил. Советская картина мира прос-
то дает такую инверсию, что дерьму не надо меняться, надо просто присло-
ниться к какой-то оценке - и все, кризис снимается, если под кризисом мы
понимаем состояния, в которых необходимо что-то менять. То есть в прост-
ранстве реальных фактов и состояний дерьмо остается дерьмом, но обретен-
ная картина мира смещает акценты, выводит из состояния актуальной  мысли
- правильной мысли о своей дерьмоватости, хочу я  сказать,  -  в  другие
состояния, где нет эт