й широкие скулы
и четко очерченный подбородок. Такие женщины  и  в  старости  продолжают
выглядеть молодо. К этому типу женщин принадлежит Лилиан Гиш. На Бродвее
тридцатилетние актрисы частенько дебютируют в роли юных девушек,  Джулия
Харрис например, - и все  они  из  разряда  этих  стройных,  нестареющих
женщин.
   У Элис Макканн были очень  большие  темно-карие  глаза  и  аккуратный
носик, ноздри которого чуть заметно  подрагивали,  как  у  чистокровного
животного. Она нехотя, с изящной торжественностью подняла на меня глаза,
тем самым подчеркивая свое сходство с подростком. Но на ней было строгое
черное платье, подчеркивающее осиную талию, великолепную форму  бедер  и
широко расставленные конические груди.
   Преодолев минутное смущение -  я  чуть  не  обратился  к  ней  как  к
подростку, но, к счастью, вовремя спохватился, - я выдавил из себя:
   - Дома ли мистер Джефферс Гар? Гар дома? У нее был  очень  тихий,  но
хриплый голос.
   - Вы мистер Стендиш? - спросила она.
   - Да, Пол Стендиш, совершенно верно.
   - Войдите. - Она отступила, пропуская меня и жестом приглашая  пройти
в гостиную.
   В отличие от дома Гамильтонов, здесь  гостиная  не  была  захламлена,
мебель выглядела новее и  была  подобрана  с  большим  вкусом,  не  было
бесконечных салфеточек и заставленных безделушками столиков.  Телевизора
тоже не было. Я остановился посреди комнаты, в которой никого не было, и
спросил:
   - Ваш дедушка дома? - "Нет, они не увезли его  с  собой,  -  мысленно
твердил я себе. - Наверное,  они  избили  его,  и  он  лежит  наверху  в
кровати, может быть, даже еще не пришел в сознание".
   Но она медлила с ответом и вместо этого предложила:
   - Пожалуйста, присядьте.
   Я опустился в кресло, она присела на диван, сдвинув колени  и  слегка
разведя внизу под углом ноги в туфлях без  каблуков.  Она  взглянула  на
меня и скорбно-торжественным тоном сказала:
   - Мой дедушка умер, мистер Стендиш.
   - Умер - Я тут же вскочил на ноги,  хотя  совершенно  не  представлял
себе, куда намерен ринуться. - После посещения Джеффри и Бена?
   - Его  убили,  -  сказала  она.  Девушка  произнесла  это  бесцветным
голосом, безо всяких эмоций.  Она  как-то  отрешенно  взирала  на  меня,
видимо, еще не успела осознать случившееся.
   Мне  следовало  догадаться,  что  за  ее   внешним   бесстрастием   и
спокойствием кроется отчаянное стремление не потерять  самообладание.  Я
это  понимал,  но  сам  был  настолько  потрясен   и   подавлен   своими
собственными проблемами, что не  сумел  быстро  переключиться  на  чужую
беду. Поэтому я позволил  себе  самое  худшее,  что  можно  только  себе
представить в подобной ситуации, - я спросил ее, как это произошло.
   Вначале с ней было все в порядке, и она стала рассказывать:
   - Сегодня утром мне нужно было отлучиться в магазин, у нас  кончилось
масло. Вы знаете, сегодня все с утра не  работает  из-за  похо..,  из-за
Чака Гамильтона. Поэтому я ушла.., около девяти. Вернувшись минут  через
двадцать, я не нашла дедушку внизу, где оставила его, уходя. Я окликнула
его, но он не ответил, поэтому я пошла...
   Она умолкла и закрыла  глаза,  сжатые  в  кулаки  руки  покоились  на
коленях; она словно окаменела, казалось, достаточно слегка ее  толкнуть,
и она упадет с дивана на пол, не меняя позы.
   С опозданием я понял, что натворил. Я все еще стоял  и  теперь  робко
приблизился к ней, говоря:
   -  Вам  не  надо  было  все  это  рассказывать.  Я  сожалею,  мне  не
следовало...
   - Все в порядке, - сказала она, не открывая глаз, и повторила:
   - Все в порядке... Я расскажу вам. Я хочу вам рассказать.
   Я понял, что, рассказывая, она постигает реальность свершившегося,  и
что, начав, она уже должна дойти до конца.
   Наконец она открыла глаза, но смотрела не  на  меня.  Скорее,  сквозь
меня, в окно, откуда видна была каменная альпийская горка.
   - Я поднялась наверх, - сказала она.  Ее  голос  оставался  таким  же
бесцветным, лишенным эмоций. - Он лежал на своей кровати. Он был убит, и
револьвер валялся на полу рядом с кроватью. Полиция считает, что это был
тот же револьвер, из которого убили Гамильтона.
   - И это случилось, пока вы ходили в магазин?
   - Да. Когда я уходила, он был жив. Мы говорили с ним о  вас.  Он  был
жив и еще пошутил, говоря, что я позволила маслу убежать, и  я  пошла  в
магазин... Он был жив, когда я уходила...
   - Постойте! Постойте! - Я бросился к ней, упал на одно колено и  взял
ее руки в свои. Она  сидела  слегка  откинув  голову  назад  и  говорила
отрывисто, с трудом, голос то и дело  срывался.  Я  пытался  согреть  ее
руки, холодные и  безжизненные.  -  Подождите!  -  закричал  я,  пытаясь
прервать поток ее слов. Она вздрогнула, замолчала, ее взгляд остановился
на мне. И она разрыдалась.
   Я сел на диван рядом с ней, обхватив ее за  плечи,  и  она  доверчиво
прижалась ко мне. Она плакала навзрыд, тело ее отчаянно  сотрясалось  от
горя и отчаяния. Невыносимо было сознавать при этом полное свое бессилие
помочь ей чем-то или облегчить страдания. Я проклинал себя за  идиотские
вопросы, которые и послужили причиной  истерики.  Она  неизбежно  должна
была рано или поздно осознать случившееся, но из-за меня  это  произошло
раньше, чем хотелось бы, и потому ее реакция была столь болезненной.
   Не знаю, сколько прошло времени, но  постепенно  ее  рыдания  стихли,
казалось, она окончательно обессилела и не могла уже говорить, а  только
отчаянно ловила ртом воздух. Я продолжал сжимать в объятиях ее  изящную,
нежную  фигурку,  такую  хрупкую,  что  казалось,  она  рассыплется  под
давлением горя, не выдержит  такого  напряжения.  В  какой-то  момент  я
попробовал высвободить ее из своих объятий, но она воспротивилась этому,
вцепилась в меня еще крепче, и мы просидели  так  еще  некоторое  время,
пока она не устала и не отпустила меня. Я поднялся, все еще  поддерживая
ее одной рукой, и  осторожно  положил  на  диван.  Ее  лицо  распухло  и
покраснело от слез, но не лишилось очарования. Да, теперь она  выглядела
старше.   И   необычайно    чувственно-привлекательной.    Однако    эта
чувственность  была  отнюдь  не  безобидной:  внезапно  я   почувствовал
пробудившуюся во мне нежность. И желание.
   Я испытывал острое  чувство  вины  перед  ней:  сначала  из-за  своей
вопиющей бестактности, а  теперь  еще  и  из-за  пробудившегося  во  мне
желания. Я хотел загладить свою вину, сделать ей что-нибудь  приятное  и
поэтому спросил:
   - Не хотите кофе?
   - Нет, - прошептала она. - Пожалуйста. - Она уткнулась лицом в спинку
дивана.
   Я растерянно осмотрелся вокруг.
   - Я приду попозже, - сказал я. - Завтра или как-нибудь еще.
   - Нет, - прошептала она так тихо, что я едва расслышал. - Пожалуйста,
останьтесь.
   Вот я и остался. Я сел в кресло,  стоявшее  в  углу  гостиной,  и  не
сводил с нее глаз. Она лежала неподвижно, сложив руки на груди, отвернув
голову к спинке дивана, так что я не видел ее  лица.  Ее  черные  волосы
были растрепаны.
   Теперь я размышлял над тем, что она мне рассказала.  Гар  был  мертв,
убит,  застрелен.  Я  вспомнил  слова   капитана   Уиллика:   "застрелен
насмерть", а теперь это случилось  во  второй  раз.  Живое  человеческое
существо превратилось в разлагающуюся массу. Застрелен насмерть.
   Без сомнения, тем же самым человеком и из того же оружия. Но на  этот
раз он оставил  револьвер,  а  после  первого  убийства  хорошенько  его
вычистил. Смог ли он так же  хорошо  отмыть  свои  руки?  Интересно,  не
оставлял ли этот неведомый  убийца  кровавые  следы  на  всем,  до  чего
дотрагивался. Не остаются ли его кровавые следы всюду, куда ступает  его
нога?
   Я  вспомнил  "Портрет  Дориана  Грея":  у   каждого   человека   есть
собственный портрет, хранящийся у него внутри. На убийце не  может  быть
никаких отметин, по крайней мере снаружи. Его надо будет найти  каким-то
другим способом.
   Почему он  убил  Гара?  Потому  что  Гар,  точно  так  же  как  Чарлз
Гамильтон, представлял для него опасность.  Оба  вступили  в  контакт  с
людьми из профсоюза, причем один из них располагал информацией,  которая
могла бы повредить убийце, другому было известно о  существовании  такой
информации. Гар вступил на тот же путь, который привел Чарлза Гамильтона
к его открытию и - к смерти. Гара он тоже привел к смерти.
   А затем мне пришла еще одна мысль. Двадцать  пять  человек  поставили
свои подписи под вторым письмом, которое Гамильтон отправил в  профсоюз,
и двое из них уже мертвы. Погибнет ли еще кто-нибудь из них? Все  же  на
этот раз убийца оставил свой револьвер, как бы  объявляя,  что  завершил
то, что считал нужным сделать.
   О чем теперь думают Джерри и Бен? О чем думает капитан Уиллик? Уолтер
все еще находился в тюрьме, когда был  убит  Гар,  а  у  меня  есть  два
свидетеля, обеспечивающие  мне  стопроцентное  алиби.  Комедия,  которую
полиция  разыгрывала  вокруг  следствия  по  делу   об   убийстве   Чака
Гамильтона, закончилась не только провокацией в отношении ни  в  чем  не
повинных граждан из Вашингтона, но и ко второму  убийству.  Я  прекрасно
понимал,  что  истинные  виновники  убийств  не   будут   привлечены   к
ответственности. Больше озабоченная тем, чтобы угодить мистеру Флейшу, а
не поисками убийцы, местная полиция  по  существу  развязала  ему  руки.
Интересно, думал я, осознал ли свою вину лицемерный капитан Уиллик?
   Время медленно двигалось, а девушка по-прежнему лежала неподвижно  на
диване. Некоторое время спустя я оглядел комнату, и снова мне  бросилась
в глаза опрятная простота меблировки; я решил, что всем  этим,  конечно,
занималась внучка, а не дед. Гар не  показался  мне  человеком,  который
придает значение домашнему уюту.
   На столе стояли часы с циферблатом в золотистой оправе и с такими  же
золотистыми  стрелками.  Часы  показывали  без  десяти   двенадцать.   Я
спохватился: Фил и Джордж, наверное, обеспокоены  моим  исчезновением  и
скорее всего считают, что меня похитили. Поскольку здесь мне делать было
нечего, я решил, что должен вернуться к ним.
   Я поднялся.
   - Извините меня, - сказал я, - мисс... - Я до сих пор не знал, как ее
зовут.
   - Элис Макканн, - сказала она; ее безжизненный  голос  был  приглушен
спинкой дивана, к которому она все еще прижимала свое лицо.
   - Мисс Макканн, я действительно должен  возвращаться  в  мотель.  Мои
друзья будут обо мне беспокоиться.
   - Да. - Она села одним рывком и повернулась  ко  мне.  -  Спасибо,  -
сказала она.
   - За что? Единственное, что я сделал, это довел вас до слез.
   - Вы сидели со мной. Спасибо.
   - Я вернусь позже, когда вы скажете. Мы должны поговорить.
   - Сегодня вечером. Я тоже должна вам что-то сказать.
   - Хорошо. - Я подавил улыбку бурного восторга при этих  ее  словах  -
может быть, Гар до чего-то докопался и рассказал ей об этом? Но  у  меня
хватило ума не торопить события. - Я сейчас должен идти, - сказал я.
   Хотя я и не ожидал от нее этого, она поднялась и  проводила  меня  до
дверей. Она открыла дверь и выглянула наружу, затем  внезапно  снова  ее
захлопнула.
   - Они возвращаются, - прошептала она, на лице ее был написан ужас.
   - Кто? - Я тут же подумал о Джерри и Бене. Но она ответила:
   - Соседи. Они возвращаются с похорон. - На  последнем  слове  ее  рот
слегка скривился. - Они не должны вас  здесь  видеть,  кто-нибудь  может
позвонить в полицию.
   Она была права.  Я  не  хотел,  чтобы  полиция  знала,  что  я  снова
"вмешиваюсь".
   - Мне лучше подождать, - сказал я.
   - До часа дня, - сказала она. - У них только полдня свободных. -  Она
смотрела  мимо  меня,  на  ступени.  -  Скоро  они  получат  еще  полдня
свободных, - сказала она. - Будут ли они этим довольны?
   Я тронул ее за руку, потому что не знал, что ответить.
   - Простите меня, - сказала она,  и  ее  огромные  карие  глаза  снова
обратились ко мне. - Я не должна их осуждать, они ни  при  чем.  У  меня
приготовлен охлажденный чай, не хотите ли?
   Я собирался отказаться, но потом подумал, что  лучше,  если  дать  ей
чем-нибудь занять себя, поэтому сказал:
   - Спасибо, я бы выпил. О, можно воспользоваться  вашим  телефоном?  Я
хочу позвонить друзьям в мотель.
   - Разумеется. Он на кухне.
   Я прошел за ней через прихожую на кухню, из окна  которой  открывался
вид на город, спускающийся по  склону  холма.  На  стене  у  окна  висел
кремово-белый  телефонный  аппарат,  и,  пока  я  звонил,  Элис  открыла
холодильник и достала кувшин чаю и блюдо с кубиками льда.
   Я спросил женщину, ответившую мне в офисе мотеля, могу ли я  говорить
с кем-нибудь из номера 5. Она нехотя сказала "да" и попросила подождать.
Я стал  ждать,  исподволь  наблюдая  за  Элис.  Она  разбивала  в  мойке
смерзшиеся кубики льда и кидала их в два стакана. Затем ополоснула  лицо
и вытерла его, рывком оторвав кусок бумажного кухонного полотенца.  Лицо
ее оставалось все еще более ярким, чем  требовало  томное  изящество  ее
стиля, но теперь красная припухлость, которая обычно остается  на  щеках
после долгого плача, казалась здоровым румянцем. Затем она  вернулась  к
приготовлению чая.
   Тем временем телефонная трубка у меня в  руке  ожила,  и  я  услышал:
"Алло".
   - Алло. Это Пол Стендиш.
   - Ну, Пол. Где, черт подери, тебя носит? Я тут же узнал голос.
   - Уолтер! Ты свободен!
   - Добрый старый Фдетчер, - сказал он. - Читал им свод законов до  тех
пор, пока они все не заснули, и тогда мы на цыпочках сбежали.
   Я чуть ли не расхохотался на радостях, так счастлив был  слышать  его
голос и знать, что он уже на свободе.
   - Клянусь Богом, я бесконечно рад! - сказал я. - Я бегал вокруг,  как
цыпленок с отрезанной головой.
   - Придумай фразу, - сказал он и засмеялся. - Я знаю, Флетчер мне  все
рассказал об этом. Он хочет, чтобы я послал тебя в Вашингтон авиапочтой.
   - Послушай, Уолтер...
   - Я знаю, знаю, - сказал он. - Я сказал, что хочу, чтобы ты  остался,
потому что ты был здесь с самого начала. Ты, наверно,  хотел  бы  видеть
наш триумф.
   - Спрашиваешь!
   - Поэтому Флетчер сказал "хорошо", если я гарантирую, что  ты  будешь
держаться подальше от неприятностей. - Он помолчал, а потом добавил:
   - А теперь не знаю, что и сказать. Так и есть, ты  снова  пустился  в
бега. Джордж в полном смущении.
   - Да ни в какую неприятность я не попал, - сказал я, -  и  я  вернусь
вскоре после часа дня. Да, и еще кое-что. Нечто новое. Произошло... -  Я
умолк,  вспомнив,  что  рядом  стоит  Элис.  Я  обернулся  и  беспомощно
посмотрел на нее.
   Она ободряюще улыбнулась:
   - Все в порядке.
   Но все же я запинался, когда рассказывал Уолтеру, что случилось.
   - Произошло второе убийство, - сказал я. - Убили одного  из  рабочих,
из тех, кто подписал письмо Гамильтона.
   Уолтер прервал меня, забросав вопросами. Я отвечал на них, как мог  и
как можно короче, потому что это был не слишком подходящий  предмет  для
обсуждения при внучке убитого,  которая  стояла  у  меня  за  спиной,  -
наконец, когда Уолтер исчерпал свои вопросы и узнал все, что я  делал  в
последнее время, я подтвердил свое обещание вернуться вскоре после  часа
и повесил трубку.
   - Вот ваш чай, - сказала Элис.
   - Спасибо.
   - Я ничего туда не положила. Хотите сахар или лимон?
   - Нет, так замечательно.
   - Мы можем поговорить в гостиной? - Она успокоилась и полностью взяла
себя в руки.
   - Да, - сказал я. - Это было бы замечательно. Мы вернулись в гостиную
и сели.

Глава 17

   - Боюсь, что пока я не могу говорить о чем-либо серьезном, -  сказала
она. - Для вас это важно?
   - Конечно нет. - Я снова сидел в кресле, она - на диване, но на  этот
раз в более удобной и непринужденной позе. - Как вам угодно.
   - Мне стало лучше после того, как я выплакалась, - сказала  она,  как
бы оправдываясь. - Я думаю, что теперь со мной будет все в  порядке.  Но
мне надо поговорить с вами о некоторых  вещах  -  несколько  неожиданных
вещах, пока я не начну снова плакать.
   - К вашим услугам, - вежливо сказал я.
   - Я могу вам помочь, но об этом поговорим позже. В  газете  написано,
что вы из Вашингтона?
   Это была несколько неожиданная смена темы, но она меня устраивала.
   - Не совсем, - сказал я. - Я там провел всего пару  дней  перед  тем,
как приехать сюда. Меня только что приняли на работу в профсоюз.
   - Я никогда не была в Вашингтоне, - сказала она, - я вообще нигде  не
была. Хотите знать, где я действительно мечтаю побывать?
   - В Нью-Йорке, - предположил я. Она слегка усмехнулась:
   - Нет, я видела Нью-Йорк. Это было... - Она умолкла на середине фразы
и с мечтательным видом смотрела куда-то мимо меня.
   Я мог бы предположить, что она ездила в Нью-Йорк со  своим  дедом,  а
воспоминания, связанные с ним, похоже,  были  для  нее  мучительными.  Я
быстро спросил:
   - Тогда где? В Лондоне?
   -  Нет.  -  Она  с  явным  усилием   заставила   себя   вернуться   к
действительности.  -  Нет,  в  Лос-Анджелесе.  Наверно,  это   было   бы
замечательно, там все не такое, как у нас. Даже погода.  И  рестораны  в
форме шляпы  или  птицы.  И  народ  там  совсем  другой.  Вы  учились  в
колледже?
   - Я все еще учусь.
   - Учитесь?
   - Полгода в колледже, полгода работаю. У нас такая система.
   - Никогда об этом не слышала. Я хотела поступить  в  колледж,  но  не
смогла. Мы  не  могли  себе  это  позволить.  Я  могла  бы  поступить  в
Потсдамский государственный учительский колледж, или что-нибудь  в  этом
роде, и жить дома и ездить на занятия каждое утро, но ведь это совсем не
то. Правда ведь?
   - Да, наверное, не то.
   - Я хотела поехать в Калифорнийский университет  в  Лос-Анджелесе.  Я
даже храню проспект, который они мне прислали. У них огромный кампус,  и
круглый год у них лето. Иногда мне хочется поехать  на  Бермуды.  Или  в
Гавану.  Как  вы  думаете,  мы  когда-нибудь  снова  установим  с  Кубой
дружеские отношения?
   Я усмехнулся:
   - Меня бы это не удивило, учитывая, какие кругом происходят перемены.
Через двадцать  лет  Куба  и  Россия  снова  будут  нашими  друзьями,  а
Великобритания  снова  станет  нашим  врагом.  Интернациональная  дружба
движется по кругу. Если подождать достаточно  долго,  вы  сможете  ехать
куда захотите или вообще не сможете никуда поехать.
   - Я нигде не была, - повторила она. -  Мои  родители  ездили  в  свой
медовый месяц в Монреаль. Вы там когда-нибудь были?
   - Да. А вы хотя бы в Буффало ездили?
   - Несколько раз. А что?
   - Монреаль похож на  Буффало,  за  исключением  того,  что  бары  там
открыты всю ночь. А на улице Сен-Дени есть ресторан "Корсо",  в  котором
подают лучшую пиццу в мире.
   Ее глаза засияли, и она с интересом подалась вперед.
   - Правда? А что еще? Не может быть точно так же, как в Буффало.
   - Не может быть, действительно, - подтвердил  я.  Я  чувствовал  себя
немного по-дурацки, выдавая себя за опытного  путешественника,  но  было
ясно, что такой разговор об отдаленных местах шел ей на пользу.
   - Поздно ночью на улице Сен-Дени, - сказал я, - такси ездит  зигзагом
от одной стороны к другой, ища пассажиров. С одной  стороны  на  другую,
так они ездят друг за другом, и иногда кажется, что в середине  они  все
столкнутся.
   - Вы это придумали! - Она была в восторге.
   -  Нет,  в  Монреале  совсем  отличное  от   нас   представление   об
автомобилях. Мне кажется, они считают их  чем-то  вроде  швейных  машин,
только на колесах. Я знал парня - в  колледже,  -  который  клялся,  что
ездил по мосту Жака Картье по крайней правой полосе, - а их на том мосту
восемь, - и столкнулся с кем-то нос к носу.
   - Теперь я уверена, что вы все выдумали!
   -  Провалиться  мне  на  месте  и...  -  Я  помолчал  немного,  потом
продолжил:
   -  Шофер  машины,  в  которой  ехал  мой  знакомый,  говорил   только
по-французски, поэтому мой приятель так и не узнал, почему  шоферу  той,
другой, машины пришло в голову выехать на встречную полосу.
   - Где вы еще поб