ывали? - спросила она.
   - На Азорских островах.
   - Правда?
   - Правда. Это  было  ужасно.  Они  же  принадлежат,  как  вы  знаете,
Португалии.
   - Как вы там оказались?
   - Я проходил там военную службу. В течение  трех  месяцев.  Некоторые
парни провели там целый год. Я работал на заправке самолетов, летающих в
Штаты из Европы, только и всего. Ближайший материк находится в  двадцати
одной сотне миль, и это была Испания.
   - А вы были в Испании?
   Я засмеялся и покачал головой.
   - Нет, я же вам сказал, это было более чем в  двух  тысячах  миль  от
нее.
   - Ох, простите. - Внезапно она  смутилась,  как  девчонка.  И  впрямь
теперь ей можно было дать пятнадцать лет и даже меньше.
   Тут я вспомнил свою первую встречу с Уолтером, когда выяснилось,  что
я намного моложе его.
   - Я был в Сент-Луисе, - сказал я. - Не знаю, считается ли  это  место
шикарным, но я там был.
   Это вернуло ей хорошее настроение, и она сказала:
   - А когда-нибудь были вы в Лос-Анджелесе?
   - Нет, Сент-Луис самая западная точка, в которой я побывал.
   - О, я мечтала бы поехать  туда,  -  сказала  она.  -  Я  так  хотела
поступить в Калифорнийский университет. И увидеть Тихий океан, и,  может
быть, когда-нибудь побывать на Гавайях. Где вы собираетесь поселиться?
   - Что?
   - Когда закончите колледж. Где вы тогда собираетесь жить?
   - Не знаю. Наверно, некоторое время проведу в Нью-Йорке. Мне  хочется
получить степень магистра в Нью-йоркском университете. А после  этого  -
там, где получу работу.
   - Но непременно в каком-нибудь большом городе,  -  убежденно  сказала
она. - Не в такой же дыре, как Уиттберг.
   Я засмеялся:
   - Нет, не в таком месте, как Уиттберг. В  подобном  городе  не  много
найдется возможностей  для  экономиста.  Она  склонила  голову  набок  и
взглянула на меня, говоря:
   - Вы не похожи на экономиста.
   - А я пока еще им не стал, - заметил я ей. - А на кого я похож?
   Она старательно обдумала вопрос и сказала:
   - На учителя. На очень идеалистически настроенного молодого  учителя,
который хочет, чтобы все его ученики были прилежными.
   Я усмехнулся:
   - Как в книжках, да?
   - Вы не думаете, что станете преподавателем?
   -  Не  знаю.  Может  быть.  Но  сначала  попытаюсь  найти  работу  на
каком-нибудь частном предприятии.
   - А  что,  если  вам  придется  улаживать  конфликты  в  какой-нибудь
нефтяной компании или что-нибудь в этом духе? - спросила она.  Ее  глаза
снова сияли, и она всплеснула руками:
   - Будете путешествовать по всему миру...
   Побываете в Саудовской Аравии, Венесуэле и в Южных морях...
   - А есть ли нефть в Южных морях?
   - Ну ладно. Тогда в Северной Африке. А  я  буду  вашим  секретарем  и
повсюду буду сопровождать вас.
   - Договорились.
   Она отпила немного чаю и молча уставилась в стакан.
   - Интересно, как можно стать стюардессой. Вы не знаете как?
   - Нет, не знаю.
   - Я видела в  толстых  журналах  объявления  о  школах  стюардесс,  -
сказала она. - Заочные, по переписке. Но наверно, это все мошенничество,
как вы думаете?
   - По всей вероятности, да.
   - Если бы я была стюардессой,  -  сказала  она,  -  у  меня  была  бы
квартира в Лос-Анджелесе. И быть может, я смогла  бы  посещать  вечернее
отделение в Калифорнийском университете. Мне всего двадцать семь, я  еще
не слишком стара для поступления в колледж.
   - Конечно. Взять хотя бы меня.
   Она внезапно встала и, не глядя на меня, спросила:
   - Хотите послушать музыку?
   - Конечно, замечательно.
   Слева у стены стоял проигрыватель. Она включила  его,  затем  достала
стопку пластинок с полки под ней. Это была танцевальная  музыка,  и  вся
двадцати  -  пятнадцатилетней   давности,   но   вся   переизданная   на
долгоиграющих дисках. Там было много Миллера и несколько ранних  похожих
на Миллера альбомов Кентона времен Белбоа-Бич, несколько - Рея Фланагана
и даже  Рея  Маккинли.  Самый  свежий  из  всех  был  альбом-переиздание
Сотера-Финегена 1952 года.
   Зазвучали  мелодии  Миллера,  мягкие  как   маргарин,   она   убавила
громкость, чтобы музыка не мешала нам беседовать, если  мы  захотим.  Но
она молча сидела на диване. Потом встала и подошла к проигрывателю.  Она
стояла чуть склонив голову набок, то ли внимательно слушая музыку, то ли
погрузившись в свои мысли.
   Она простояла так, пока слушала "Павану", потом повернулась  ко  мне,
но все еще не смотрела на меня.
   - Я никогда не училась танцам, -  сказала  она.  -  Мне  хотелось  бы
научиться танцевать. - Она говорила очень тихо и  так  же  не  глядя  на
меня, так что я не мог понять, предназначались ли ее слова мне, а потому
промолчал.
   Тогда она наконец посмотрела на меня и спросила:
   - Не хотите меня поучить?
   - Я не слишком-то хорошо танцую, - слукавил я. Я  прекрасно  танцевал
на  вечеринках.  Однако  ситуация  явно   не   соответствовала   желанию
танцевать,  но  потом  я  подумал,  что,  скорее  всего,   смерть   деда
основательно выбила ее из колеи.
   - Пожалуйста, - сказала она, - я вас очень прошу.
   - Хорошо, - нехотя согласился  я  и  под  звуки  "Серенады  Солнечной
долины" стал показывать ей основные па.
   Я очень скоро обнаружил, что она  лгунья  не  хуже  меня.  Она  умела
танцевать. И скорее  всего,  даже  лучше  меня,  но  искусно  изображала
неумелость или неловкость. Но так или иначе, ближе  к  финалу  "Серенады
Солнечной долины" она уже была в моих  объятиях  и  мы  легко  двигались
вместе, как будто танцевали вместе не один год.
   Но рано или поздно экзамен завершается. Не прошло и четырех  часов  с
момента убийства ее деда, я по  уши  увяз  в  расследовании  убийства  и
сопутствующих ему интригах, но она хотела, чтобы я ее целовал, и  я  это
делал. Она всячески давала понять, что желает моих ласк, и я обнимал ее,
ласкал ее тело. Потом захотела, чтобы я  взял  ее  на  руки  и  отнес  в
спальню. Я не задавался  вопросом,  почему  ей  пришла  в  голову  такая
фантазия. Мне было на  все  наплевать,  хотя  я  отдавал  себе  отчет  в
кощунственное(tm) наших действий. Я взял ее на руки -  она  была  легкой
как ребенок - и понес вверх по лестнице.
   Она молча уткнулась лицом мне в шею, и, только когда  я  поднялся  на
верхнюю  площадку  лестницы,  она  пробормотала:  "Направо",   чтобы   я
ненароком не отнес ее в комнату, где скончался дед.
   Далеко внизу, в мире, который тоже не был реальным,  продолжала  тихо
играть музыка. Скинув одежду, мы с Элис Макканн очутились на ее кровати.
Волосы у нее на теле были сбриты, что подчеркивало сходство с  ребенком,
и это настолько поразило меня, что я не смог думать ни о чем другом. Она
притянула мою голову к своим твердым маленьким грудям и плотно прижалась
ко мне  животом  и  закрыла  глаза,  а  когда  я  вошел  в  нее,  издала
сладострастный стон. После  этого  "зверь  с  двумя  головами"  принялся
самоотверженно трудиться, но это происходило уже в полной тишине.

Глава 18

   На короткое время я задремал и, наверно,  она  тоже.  Когда  снова  в
прохладном полумраке ее спальни я  открыл  глаза,  будильник  на  ночном
столике показывал двадцать минут третьего, а  Элис  стояла  около  окна.
Внизу окно было слегка приоткрыто, и легкий ветерок трепал занавески. На
ней был белый махровый халат, и она стояла в  три  четверти  оборота  ко
мне, сложив руки на груди и глядя вниз на панораму Уиттберга. Я  смотрел
на нее против света и поэтому не видел выражения ее лица.
   Я пошевелился в постели, и она быстро обернулась:
   - Ты проснулся?
   - Да. - Я взглянул на свое голое тело  и  сел.  Она  подошла  и  села
рядом, губы ее тронула мечтательная и вместе с тем грустная улыбка.
   - Пол, - тихо сказала она, но не окликая меня, а вслушиваясь  в  свой
голос, произносящий мое имя. Потом  осторожно  положила  ладонь  мне  на
колено и тихо спросила:
   - Ты меня любишь?
   - Не знаю,  -  честно  признался  я.  Я  слишком  был  взбудоражен  и
ошеломлен, чтобы успеть разобраться в своих чувствах.
   Но ей понравился мой ответ, и она улыбнулась.
   - Я тоже не знаю, люблю ли тебя. Но надеюсь, что люблю. Или  полюблю.
И ты тоже меня полюбишь.
   Я с трудом подыскивал нужные слова, но не находил. Ко  мне  вернулась
ясность мысли, и мною начинала овладевать паника.
   Она между тем продолжала, не дожидаясь моего ответа.
   - В старших классах со мной творилось что-то невероятное,  -  сказала
она все тем же тихим мечтательным голосом. - Стоило какому-нибудь  парню
дотронуться до моей груди, и я готова была в кровь расцарапать ему лицо.
- Она взглянула на меня, улыбнулась и покачала головой. -  Однако  я  не
была девственницей, - сказала она. - Ты это понял.
   Я молча кивнул.
   - Мне двадцать семь лет, - продолжала она. - Страсти  кипели  в  моей
душе с пятнадцати лет. Откуда мне было знать, что ты появишься  на  моем
пути? Я никогда не была неразборчивой, Пол. Я думала, что смогу выйти за
него замуж.
   - Все в порядке, - сказал я. Мне казалось, она  ждала  именно  такого
ответа.
   - Хочешь, я расскажу тебе о нем? Или не хочешь?
   - Лучше не надо.
   - Он больше не существует. Ты полностью  вытеснил  память  о  нем.  С
этого момента он перестал существовать.
   Я не хотел об этом говорить. Я не хотел даже думать об этом. Кто была
эта женщина? Каких-нибудь три часа назад мы были совершенно чужие люди и
не знакомы друг с другом.  Но  за  это  короткое  время  она  умудрилась
связать меня любовными узами, мы стали несчастными влюбленными. Она была
просто-напросто сумасшедшая, она была не в своем уме.
   На этом я  прервал  свои  размышления.  Элис  Макканн,  эта  хрупкая,
утонченная девушка, внезапно оказалась свидетельницей убийства, внезапно
лишилась семьи - ведь ее  родители  погибли,  дед  был  ее  единственной
родной душой. Они жили вместе в этом доме - и если она слегка тронулась,
то причиной этому могло послужить тяжкое горе. Она  осталась  совершенно
одна на всем белом свете. Она в полном отчаянии, и вдруг появился  я.  Я
был добр и участлив, она выплакала  у  меня  на  груди  свое  горе  и  в
отчаянии доверилась мне. Она не хотела оставаться одна, лишенная  любви,
сочувствия или просто человеческого общества, и попросила меня остаться.
Я читал, что  люди,  чудом  избежавшие  неминуемой  смерти,  -  шахтеры,
извлеченные  из-под  завалов,  люди,   уцелевшие   при   автокатастрофе,
приговоренные к смертной казни и  помилованные  за  несколько  минут  до
казни - очень часто испытывают непреодолимое сексуальное желание, словно
только таким образом могут удостовериться,  что  жизнь  продолжается.  У
Элис, должно быть, было такое же чувство, и все это вместе  с  внезапной
утратой и одиночеством, добавим к этому желание удостовериться, что  она
еще жива и не превратилась в прах.
   Грубо? Бесчувственно? Нет, естественно. При виде смерти мы  в  первую
очередь с удовлетворением отмечаем, что наша-то  жизнь  продолжается,  и
только позже на нас снисходит сочувствие или печаль о том или о той, чья
земная жизнь завершилась. К тому же проявленная ею поспешность  вряд  ли
является плодом ее сознательного раздумья.
   Нет, Элис осуждать нельзя. Она была в отчаянии,  а  ее  эмоции  -  на
пределе  человеческих  возможностей.  Ей  надо  было  каким-то   образом
привести себя в чувство. Ну а я? Какое оправдание может быть у меня?
   А оно было мне необходимо. И даже очень.
   Начать с того, что я был слаб.  Я  ее  не  соблазнял,  это  она  меня
соблазнила, и соблазнить меня оказалось чертовски  легко.  Если  девушка
испытывает нервное напряжение, то мужчина, обладающий хотя  бы  крупицей
порядочности, должен быть сдержан. Я понял это только тогда, когда  было
поздно.
   К тому же в свою защиту должен добавить, что за последние два  дня  я
тоже перенес достаточно сильный эмоциональный стресс. Не столь горестный
и сильный, как у Элис, но тем не  менее  он  основательно  подорвал  мои
силы.
   Оправдания, извинения. Но да поможет мне Бог, я  найду  в  себе  силы
себя простить. Трудно было бы жить, если бы мы не умели себя прощать.  Я
не думаю, что в  лихорадочных  поисках  смягчающих  вину  обстоятельств,
когда я сижу вот так здесь, на  кровати  Элис,  я  чем-то  отличаюсь  от
любого другого мужчины. Рано или поздно она сама сможет  трезво  оценить
события этого дня и скажет себе:
   "Я легла в постель с незнакомцем через  четыре  часа  после  убийства
дедушки". Если бы я мог, я должен бы был как-то смягчить этот момент.
   Поэтому я не сказал ничего, что  было  способно  разрушить  созданные
фантазии о нас с ней, и просто попросил:
   - Не говори мне ничего о своем прошлом, и я тебе ничего  не  скажу  о
своем. Согласна? Она улыбнулась.
   - Мы совсем-совсем новенькие, - сказала она и сжала мою руку в  своих
ладонях.
   - Привет, Элис, - сказал я.
   - Привет,  Пол.  -  Она  снова  улыбнулась.  С  каждой  секундой  она
становилась  все  более  лучезарной,  а  ее  мечтательность   постепенно
улетучивалась. Она встала, продолжая держать мою руку, и спросила:
   - Ты не голоден?
   - Я умираю от голода.
   - Я приготовлю ленч.
   - Хорошо. Я... О Боже, Уолтер!
   - Что? - В ее глазах появился испуг.
   - Я им сказал, что приеду вскоре после часа. -  Я  принялся  собирать
свои вещи, разбросанные по комнате. - Вероятно, они уже сходят с ума.
   - Позвони им еще раз, Пол. Не уходи.
   - Я сказал им, что вернусь, я сказал им.
   - Пол, подожди. Я сказала тебе, что помогу. Позвони им и  скажи,  что
ты будешь поздно, а мы поговорим за ленчем. Это меня остановило.
   - Поможешь мне? Как?
   - Я знаю, что удалось разыскать Чарлзу Гамильтону, - ответила она.
   - Знаешь? Откуда? Он сам тебе рассказал? Она покачала головой.
   - Это я ему рассказала, - ответила она.

Глава 19

   Второй разговор с Уолтером оказался менее приятным, чем первый. В его
голосе звучали стальные нотки, и, хотя прямо  он  ничего  не  сказал,  я
понял, что Флетчер и другие считают Уолтера ответственным за меня и  уже
не скрывают удивления, зачем он взял меня на работу.
   Я извинился, хотя и не знал за что. Но я  твердо  знал,  что  в  моем
рассказе не было и доли правды. Я не сказал ему, где нахожусь и  что  со
мной происходит. Не сказал и того, что  я,  мол,  напал  на  след  тайны
Чарлза Гамильтона. Он узнает обо всем, когда  я  заполучу  эту  тайну  и
вернусь в мотель,  но  пока  он  не  должен  знать,  что  я  по-прежнему
занимаюсь этим делом. Я обещал скоро вернуться и повесил трубку.
   Элис  приготовила  салат,  потому  что  сегодня  было  очень   жарко,
наверное, это был самый жаркий день за  все  время  моего  пребывания  в
Уиттберге. Она также подала белый хлеб,  сыр  и  колбасу.  И  опять-таки
ледяной чай.
   Слегка перекусив, Элис приступила к рассказу:
   - Чак пришел ко мне полторы  недели  тому  назад  и  показал  письмо,
которое он получил от мистера Фримена из  Вашингтона.  Он  знал,  что  я
работаю  в  бухгалтерии,  и  сказал,  что  если  на  фабрике  происходит
что-нибудь противозаконное или если  есть  что-нибудь,  что  помогло  бы
профсоюзу, то в первую очередь это должно быть отражено в  бухгалтерских
документах.
   Я ждал, не сводя с нее глаз. Она положила  мне  на  тарелку  салат  и
продолжала:
   - У меня есть ключ от офиса, и я знаю код сейфа. Мы  с  Чаком  пришли
туда вечером после работы и посмотрели все бухгалтерские книги. Никого в
здании не было, кроме старого  Эбнера  Кристо,  ночного  сторожа,  и  мы
сделали вид, что  мы...  -  она  слегка  зарделась  и  отвела  глаза,  -
используем офис для чего-то другого. В этом случае он никому  ничего  не
сказал бы.
   Рассказ об этой уловке, по-видимому, смутил ее, и некоторое время она
ела, уставившись в тарелку. Я выпил ледяного чая, доел свой бутерброд  и
ждал продолжения. Наконец она, кажется, преодолела  смущение,  но  я  не
знал, насколько надежен ее контроль над собой. Если ее выбило  из  колеи
упоминание о воображаемой любовной связи, то ее самообладание  не  может
быть  надежным.  Поэтому  я  не  торопил  ее  с  продолжением,  хотя   с
нетерпением ждал кульминационного момента.
   Через минуту она снова подняла на меня глаза и продолжала:
   - Мы занимались этим целую неделю. Помощь от Чака на самом деле  была
не большая; он не слишком-то разбирался в бухгалтерии. Но мы продолжали,
и в конце концов я обнаружила кое-какие нарушения.
   - Ну?!
   - Да. Сказать по правде, Пол, я пока не очень опытный бухгалтер,  так
что я и сама не во всем разобралась, но одно было ясно - деньги  уходили
на сторону. Как ни сложно это было, но по крайней мере  часть  пути  нам
удалось проследить. - Она положила ладони на стол. - У  фабрики  имеются
два направления расходов, - сказала она, загибая пальцы на левой руке. -
Во-первых, зарплата служащим и отчисления в социальные  фонды.  Это  то,
что связано со служащими.  -  Она  загнула  пальцы  на  правой  руке.  -
Во-вторых, стоимость сырья, транспортные  затраты,  отопление,  или  так
называемые накладные расходы. -  Она  сложила  ладони  вместе.  -  Но  в
отчетных документах  все  расходы  отражаются  одной  строкой.  Они  все
взаимосвязаны. Если проследить эту систему сверху вниз, то на  некоторой
стадии они разделяются на расходы на одно, расходы на другое. Понимаешь,
как это происходит?
   - Более или менее, - сказал я. Поскольку  я  готовил  диссертацию  по
экономике,  я  прослушал  дополнительные   курсы   по   математике,   но
бухгалтерский  учет  не  был  моей  сильной  стороной.  То,   что   меня
интересовало  в  экономической  сфере,  всегда   находилось   на   более
абстрактном уровне.
   - Способ, каким уплывают на сторону деньги, - сказала она, - включает
в себя оба вида расходов, и вот почему  это  так  трудно  проследить  по
документам. Для начала, в части сырья, были выписаны фальшивые счета  от
компании, с которыми мы действительно  работаем,  и  были  зафиксированы
фальшивые номера чеков - здесь в книгах есть целая серия  таких  чековых
номеров, - для оплаты по этим фальшивым счетам. Но эти чеки должны  быть
выписаны на компании, и по этой  причине  их  очень  трудно  обналичить,
поэтому эти чеки вовсе не выписывались.
   - Но на самом деле деньги  перешли  другой  стороне,  не  так  ли?  -
спросил я.
   -  Совершенно  верно.  С  другой  стороны,  многочисленным   служащим
обязательно выписывались чеки по всем правилам  за  какие-то  мифические
сверхурочные. Но если вы попытаетесь найти их в документах, то  вам  это
не удастся, так как чеки эти исчезают, подобно реке, ушедшей под  землю.
Я сама не  совсем  ясно  представляю  себе,  как  это  происходит.  Чеки
исчезли, суммы были тем или иным путем подтверждены, и начиная  с  этого
момента бухгалтерские документы становятся  почти  безукоризненными,  за
исключением факта присвоения. Как видишь, с одной  стороны,  было  очень
много денег, из-за счетов, которые  предполагались  оплаченными,  но  не
были оплачены, а  с  другой  стороны,  было  совсем  мало  денег,  из-за
выписанных чеков с неполной отчетностью. Так что в конечном итоге  дебет
сходится с кредитом - полный баланс. Все шито-крыто.
   - Боже мой, как это сложно звучит, - сказал я.  -  Почему  просто  не
использовать чеки за сверхурочные? Зачем вся эта возня со счетами и тому
подобное?
   - Потому что чеки за сверхурочные должны исчезнуть из  документов  до
начисления зарплаты рабочим. В противном случае сумма их годового дохода
и сумма их налогов не совпадут с их собственными расчетами.
   - Вот оно что! И похититель не может манипулировать  счетами,  потому
что они выписываются на имя компании. Я понял. Но как он получает деньги
по чекам за сверхурочные?
   - Не знаю. Полагаю, у него есть банковские счета в других городах, на
которые он и переводит эти деньги.
   - Скорее всего так. Во всяком случае, что-то в этом духе.  И  сколько
он в итоге награбил?
   - Я не знаю, как долго это продолжалось. В среднем две или три тысячи
долларов в месяц.
   - Неплохо! Ну и кто же он? Она покач