к человеку с револьвером, приказал:
   - Не спускать с них глаз.
   Он вышел из номера и прикрыл за собой дверь.
   Все молчали. Оба полицейских и я уставились на Уолтера, а  Уолтер  не
сводил глаз с двери. Он  чуть  заметно  улыбнулся,  затем  снова  принял
серьезный вид.
   Я  пытался  произнести  "извините",  но  из   горла   вылетали   лишь
нечленораздельные  звуки,  похожие  на  глухой  кашель.   Взгляды   всех
присутствующих обратились на меня, и я сделал еще одну попытку, на  этот
раз удавшуюся:
   - Извините...
   Они все еще смотрели на меня и ждали. Я провел по сухим  губам  сухим
языком и робко спросил:
   - Ничего, если я сяду?
   Полицейские взирали на меня с ухмылкой, и тот,  что  держал  нас  под
прицелом, ответил мне, смешно воспроизводя мою интонацию:
   - Думаю, ничего.
   Но мне было наплевать на  насмешку.  Мне  необходимо  было  сесть.  Я
придвинул кресло и рухнул в него,  почувствовав  еще  большую  слабость.
Дрожащей рукой я вытер испарину со лба.
   Несколько  минут  спустя  пожилой  полицейский  приоткрыл  дверь   и,
заглянув в комнату, позвал:
   - Джерри.
   Джерри вышел и закрыл за собой дверь. Прошла еще минута,  и  оба  они
снова появились в номере.  Пожилой  полицейский,  увидев  меня  сидящим,
сердито вскинул брови, а затем обратился к Уолтеру:
   - Нам необходимо обыскать комнату на предмет  возможного  обнаружения
оружия. Возражения есть?
   - Нет, если имеется ордер на обыск, - ответил Уолтер. Пожилой  махнул
рукой, и Джерри направился к нашим чемоданам. Уолтер прочистил горло.
   - Вы забыли предъявить мне ордер, - сказал он.
   - Я забыл взять его с собой. Вы хотите, чтобы я ездил  туда-сюда?  Вы
ведь не собираетесь создавать мне дополнительные трудности, не  так  ли?
Мне бы, в свою очередь, не составило труда создать их для вас.
   Уолтер пожал плечами, и на его губах снова появилась легкая усмешка.
   Джерри продолжал возиться с чемоданами. Он открывал один за другим  и
вываливал их содержимое на пол. При этом бесцеремонно топтал  наши  вещи
ногами. А крышку моего чемодана он рванул с такой силой, что чуть ли  не
оторвал ее. Затем подошел к письменному столу и, выдвигая ящик,  сбросил
машинку на пол. Он поглядел на Уолтера и с ухмылкой буркнул:
   - Сожалею.
   - Ничего страшного, - сказал ему Уолтер.
   Джерри осмотрел ящик письменного стола,  высыпав  его  содержимое  на
пол, а по  дороге  в  ванную  комнату  наступил  на  клавиатуру  пишущей
машинки. Затем вытряхнул из прачечного мешка  носки  и  нижнее  белье  и
отправился в ванную комнату.
   Уолтер посмотрел на меня и задумчиво произнес:
   - Как ты думаешь, что он найдет под крышкой сливного бачка?
   Я не знал, что он имеет в виду, поэтому ничего не  ответил.  А  кроме
того, видя, как бесцеремонно и грубо они поступают с нашими вещами, я не
хотел привлекать к себе внимание и почел за лучшее вообще промолчать.
   Пожилой полицейский вспылил:
   - Это еще что за остроумное замечание?! Что вы этим хотите сказать?
   Кровь бросилась ему в лицо, и он с ненавистью уставился на Уолтера.
   Уолтер покачал головой, на его лице  возникла  и  тотчас  же  исчезла
улыбка - дерзкая, высокомерная, язвительная, и я  понял,  что  он  будет
решительно  противостоять  этим  людям  и  не  спасует  ни   при   каких
обстоятельствах.
   - Ничего, - спокойно ответил Уолтер.
   - Не хотите  ли  вы  сказать,  что  я  подбрасывал  вам  вещественные
доказательства?
   - Ни в коем случае, - сказал ему Уолтер. - И я  вовсе  не  утверждаю,
что ваши люди нарочно разбили мою пишущую машинку. Или  порвали  чемодан
моего друга.
   - Вы хотите написать жалобу, не так ли? - Теперь он был очень зол,  у
него сами собой сжимались кулаки.
   - Конечно же нет, - заверил его Уолтер. - По правде  говоря,  на  мой
взгляд, вы заслуживаете награды за ревностную службу.
   Прежде чем пожилой  полицейский  успел  что-нибудь  ответить,  Джерри
доложил, вернувшись из ванной комнаты:
   - Пока ничего не обнаружено.
   - Продолжайте искать.
   - Хорошо.
   Теперь Джерри занялся кроватями, сдернул  одеяла  и  скинул  белье  и
одежду на пол, причем не преминул потоптать наши пиджаки. Потом заглянул
под кровати, обыскал ночную тумбочку.
   - Осторожно с лампой, - спокойно предупредил его  Уолтер,  -  она  не
наша.
   Джерри ухмыльнулся и продолжил обыск. В это время дверь нашего номера
распахнулась и вошел человек в полицейской  форме.  Он  сказал  пожилому
полицейскому сценическим шепотом:
   - Мистер Флейш здесь.
   -  Заткнись,  -  рявкнул  на  него  пожилой  полицейский,  гнев   его
становился  все  более  яростным.  -  Убирайся  отсюда   прочь,   дурень
проклятый!
   - Да, сэр! Да,  сэр!  -  Человек  в  полицейской  форме,  часто-часто
моргая, попятился к двери, а пожилой полицейский вышел вслед  за  ним  и
закрыл за собой дверь.
   Я посмотрел на Уолтера. Он, конечно, тоже все  слышал.  Флейш  -  это
человек, который управлял обувной фабрикой компании "Макинтайр" от имени
наследников умершего хозяина. Уолтер ободряюще улыбнулся мне и продолжал
наблюдать за тем, как продолжает бесчинствовать Джерри.
   К тому времени, когда Джерри сокрушил и испортил  все,  что  попалось
ему под руку, пожилой полицейский появился снова.  Джерри  доложил  ему,
что он "его" не нашел, и тот велел нам надеть пиджаки.
   Я поднялся из кресла и взял с пола свой  пиджак,  стряхнув  следы  от
подошв Джерри. Накинув на плечи пиджаки, мы с Уолтером  вышли  на  улицу
под жгучие лучи послеполуденного солнца. Золотисто-оранжевый диск солнца
медленно  катился  на  запад,  к  линии  горизонта.  На  обочине  шоссе,
неподалеку от  дорожного  знака,  указывающего  поворот  к  мотелю,  был
припаркован черный "линкольн-континенталь"; за рулем сидел  шофер,  а  в
салоне на заднем сиденье виднелась какая-то смутная фигура.
   Две полицейские машины взяли в  клещи  наш  "форд".  В  одну  из  них
посадили  Уолтера,  вместе  с  Джерри  и  другим  полицейским,  а   меня
препроводили ко второй машине тоже двое полицейских: тот самый пожилой и
полицейский в форме. Когда мы выезжали на шоссе, я попытался разглядеть,
кто сидит на заднем сиденье "линкольна", но мне это не удалось.

Глава 5

   Полицейский участок находился в квартале от Харпер-бульвара, в худшей
части города. Прилегающие к главной улице кварталы не  претерпели  столь
сильного разрушения и  не  превратились  в  трущобы,  как  два  или  три
квартала,  расположенные  чуть  западнее.   Здесь,   на   Клинтон-стрит,
обосновалось  множество  мелких  мастерских:  слесарных,  сапожных,   по
ремонту телевизоров и так далее. Над этими  жалкими  постройками  царило
трехэтажное  кирпичное  здание  с  голыми  окнами,  похожее  внешне   на
фабричное здание, -  это  и  был  полицейский  участок.  Четыре  широкие
ступени вели к арочной двери, по обе стороны  которой  висели  старинные
зеленые светящиеся шары с черной надписью "Полиция". Наш кортеж  свернул
за угол здания полиции, во внутренний  двор  -  служебную  автомобильную
стоянку.  Там  находился  пожарный  выход   с   соответствующей   ржавой
табличкой, а помойный  контейнер,  тоже  ржавый,  соседствовал  с  тремя
припаркованными там машинами.
   Путь от мотеля до полиции прошел в полном молчании, и,  когда  машина
остановилась, все так же продолжали молчать. Старший  полицейский  вылез
из автомобиля и молча сделал знак рукой, чтобы  я  следовал  за  ним.  Я
видел, как Уолтер вылезал из второй, машины. Нас  провели  через  черную
металлическую дверь вверх на один лестничный пролет и дальше по длинному
коридору. Пол здесь был  старый,  докрашенный  масляной  краской,  доски
кое-где рассохлись и разошлись, в щели набилась грязь.
   Пройдя половину коридора, мы остановились перед деревянной дверью, на
которой не было таблички. Пожилой полицейский достал из  кармана  связку
ключей и, найдя нужный, отпер дверь. Затем он махнул Уолтеру рукой:
   - Сюда!
   Уолтер вошел  в  комнату.  Я  направился  было  за  ним,  но  пожилой
полицейский остановил меня:
   - Вам не сюда.
   Он повел меня к  следующей  двери,  а  Джерри  и  другой  полицейский
остались с Уолтером. Пожилой полицейский отпер дверь и велел мне входить
внутрь. Он закрыл за мной дверь снаружи и запер  ее,  таким  образом,  я
оказался в заточении.
   Это была маленькая мрачная комната с вытоптанным голубым  линолеумом.
Единственное окно было забрано густой  металлической  сеткой  снаружи  и
решеткой  из  металлических  прутьев  изнутри.  С  потолка  свисала   не
защищенная  абажуром   электрическая   лампочка,   под   ней   находился
обшарпанный письменный стол - главный  предмет  меблировки.  У  стола  -
деревянное кресло с деревянными же  подлокотниками  и  зеленовато-желтая
металлическая корзина для мусора. Помимо  перечисленных  выше  предметов
здесь было два деревянных стула, напольная латунная пепельница  в  одном
углу и настенная вешалка в другом.
   Минуту я просто стоял, гадая, что  будет  дальше.  Но  время  шло,  а
ничего не происходило. То ли стены были толстыми, то ли в  участке  было
тихо; я не слышал  ничего,  кроме  приглушенных  шумов,  доносившихся  с
улицы. Я огляделся по сторонам, и меня вдруг  поразила  страшная  мысль,
заставившая сердце болезненно сжаться. Я подумал о том,  что  сказал  бы
обо всем этом доктор Ридмен. Мысль о том, что я оказался здесь  по  воле
этого благородного человека,  показалась  мне  настолько  дикой,  что  я
громко рассмеялся, хотя ничего забавного во всем происходящем  не  было.
Мне просто нужен был какой-то шок, чтобы мой  мозг  снова  заработал,  и
воспоминание  о  докторе  Ридмене  было  именно  тем,  что  мне   сейчас
требовалось.
   Я вытащил сигареты, закурил и собрался было  положить  их  обратно  в
карман,  но  потом  решил  сосчитать,  сколько  штук  у  меня  осталось.
Оказалось - восемь. Если я буду курить по две сигареты в час, их  хватит
на четыре часа. Но сколько меня здесь продержат - одному Богу известно.
   Обшарпанный стол приковывал мое  внимание,  и  мне  пришло  в  голову
внимательно оглядеть стол - как знать, может, я сумею понять,  для  чего
служит эта комната. Я обошел вокруг стола, выдвинул один за  другим  все
ящики. Они были пусты, и только на дне их  я  заметил  красные  и  синие
пятна, те самые пятна, которые каким-то непостижимым образом  появляются
на  дне  каждого  старого  ящика  всех   письменных   столов   в   мире.
Следовательно,  комната  не  использовалась  для  каких-то  определенных
целей. Ее держали долгие годы специально для меня.
   И все-таки, что я тут делаю? От потрясения,  волнения  и  малодушного
страха, вызванного видом направленного на меня оружия, я не успел раньше
задать себе этот вопрос. Полицейские ворвались в номер,  обыскали  меня,
порвали мой чемодан, испортили мои вещи. Потом  привезли  в  полицейский
участок  и  посадили  под  замок.  Но  я  ничего   не   сделал.   Ничего
противозаконного, вообще ничего. Поэтому ничего подобного не должно было
произойти. Так что же мне делать?
   Здесь есть дверь. Значит, надо к ней подойти  и  постучать,  а  когда
кто-нибудь откликнется на мой  стук,  объяснить,  что  я  ни  в  чем  не
повинен, и попросить объяснить мне, что, по мнению полиции, я  совершил.
Тогда все выяснится и мы с Уолтером сможем вернуться в мотель, а полиция
извинится перед нами и возместит  Уолтеру  ущерб  за  сломанную  пишущую
машинку. А если они откажутся  подчиниться  логике,  истине  и  здравому
смыслу, я знаю, что я имею право  на  телефонный  звонок,  и  я  позвоню
адвокату.
   Я снова принялся вспоминать о том, что довелось слышать на лекциях  и
читать в учебниках, чтобы решить, как действовать  сейчас.  Правильно  я
намерен поступить? В результате я пришел к  выводу,  что  мой  жизненный
опыт, увы, весьма скудный в вопросах, касающихся  закона  и  полиции,  и
образование, на которое я затратил пятнадцать лет, убеждали меня в  том,
что в сложившейся ситуации мне ничего не остается, как стучать в дверь.
   Тем не менее почему-то я этого  не  сделал.  Видимо,  я  инстинктивно
понял, что все полученные мною знания о законе -  обман.  Возможно,  мои
наставники из лучших побуждений старались  не  открывать  мне  глаза  на
самые грубые стороны реальной жизни. И в сущности, это был обман. Сейчас
я ощущал полную беспомощность. Конституция, Билль о правах и  все  войны
за демократию жили по соседству с Питером Пеном, потому что в мире,  где
существует эта мрачная комната с голубым линолеумом на полу,  я  так  же
беспомощен, беззащитен и обречен,  как  младенец,  находящийся  в  одной
колыбели с голодной крысой. Но зачем рассказывать младенцу о правосудии?
Если вы не можете сказать  правду,  доктор  Ридмен,  почему  бы  вам  не
закрыть свой беззубый рот навсегда?
   В  душе  у  меня  кипел  гнев,  инстинктивный   гнев   жертвы,   гнев
крепостного, чью жену увели в замок, гнев раба, чьего ребенка продали  с
аукциона другому хозяину, беспомощный немой гнев, который, как мне  было
ясно, я не осмелюсь проявить. Я сел  на  стол  и  курил,  кляня  себя  и
презирая за то, что не приспособлен к жизни в этих чертовых джунглях.
   Не знаю, как долго я так просидел. Я докурил  свою  третью  сигарету,
когда пришли они, но думаю, что я курил чаще чем две в час. Я  не  носил
часов, потому что еще полтора года назад в них лопнула пружина.
   "Они" - это пожилой полицейский, Джерри и третий человек, который был
с ними в мотеле, плюс еще один в штатском, которого я до этого не видел.
В руках у него был блокнот для стенографирования и карандаш, и он  сразу
же уселся на стул в углу комнаты. Пожилой полицейский подошел к столу  и
приказал:
   - Встать.
   Я повиновался.
   - Выбросить сигарету! - продолжал он все  тем  же  суровым  тоном.  -
Туда! - И указал на напольную пепельницу. - И  подобрать  эти  окурки  с
пола! У себя дома вы не стали бы бросать окурки на пол.
   У меня на языке вертелся резкий ответ, но я сдержался и  сделал  все,
что мне было  ведено.  Пожилой  полицейский  расположился  в  кресле  за
столом. Вид у него был недовольный и мрачный. Он сказал:
   - Положите свой бумажник на стол и сядьте. - И он  жестом  указал  на
стул возле стола.
   И снова я сделал все, как мне было сказано. Я сидел на стуле,  Джерри
и остальные стояли справа от меня, привалившись к стене, а  я  наблюдал,
как пожилой роется в моем бумажнике.
   - Пол Стендиш, - сказал он. Стенографист принялся писать. -  Зачетная
книжка студента Монекийского колледжа. Вы там учились?
   - И до сих пор учусь, - уточнил я.
   - Тогда что вы тут делаете?
   - В Монекийском колледже мы  полгода  учимся,  а  полгода  занимаемся
практической работой по специальности.
   - Какова ваша специализация?
   - Экономика.
   - М-м-м. Где ваш воинский билет?
   - Я уже отслужил в армии. Три года.
   - Вы были добровольцем?
   - Совершенно верно.
   - Наверное, вы слишком часто проявляете добрую волю. - Он закрыл  мой
бумажник и кинул его мне. Он упал на пол, и я встал, поднял его и  убрал
в карман.
   - Когда-нибудь прежде попадали в переделку? - спросил он.
   - Нет, сэр, - сказал  я.  Я  не  собирался  говорить  "сэр",  но  это
произошло непроизвольно. Я мысленно дал себе зарок не допускать подобных
ляпов.
   - Отлично. - Он повернулся в кресле и сказал:
   - Расскажите нам подробно обо всем,  чем  вы  занимались  сегодня.  В
течение всего дня.
   -  Я  встал  около  восьми.  Мы  поехали  в  закусочную  "Сити  Лайн"
позавтракать  около  половины  десятого.  Потом  мы  ездили  по  городу,
наверное до половины  второго  или  двух.  Потом  мы  поехали  навестить
мистера Чарлза Гамильтона, но его не оказалось дома. Мы  побеседовали  с
его женой и договорились, что мистер Гамильтон заедет  к  нам  в  мотель
около семи вечера, поэтому мы вернулись в мотель и стали его ждать.
   - Когда вы приехали в мотель?
   - Точно не могу сказать. Наверное, что-нибудь  в  половине  третьего,
может, раньше.
   - И все время оставались там?
   - Около пяти я сходил за гамбургерами и кофе на обед.
   - Как долго вы отсутствовали?
   - Может быть, пятнадцать минут.
   - А ваш партнер, этот Килли, он был в номере, когда вы вернулись?
   - Да.
   - Выходил ли он куда-нибудь в течение всего этого времени?
   - Нет, потому что он ждал прихода мистера Гамильтона.
   - Откуда вы знаете Гамильтона?
   - Я его не знаю.
   - Откуда Килли его знает?
   - Он его тоже не знает. Мы просто...
   - Откуда вы знаете, что он его не знает?
   - Ну, мы просто...
   - Как долго вы знакомы с Килли?
   - Всего пару дней.
   - Значит, он мог быть знаком с Гамильтоном годы, а вам об этом ничего
не известно.
   - Он бы упомянул об этом.
   - Вы уверены?
   - Ну, конечно, я уверен.
   - М-м-м. О  чем  вы  хотели  говорить  с  Гамильтоном?  Я  колебался.
Враждебность полиции по отношению к нам  можно  объяснить  только  нашей
причастностью к АСИТПКР. Эти люди  не  знают,  какой  я  студент,  какой
ветеран, какой сын, какой  человек  вообще;  они  знают  только,  что  я
служащий АСИТПКР. Поэтому я не знал, что можно, а чего  не  следует  мне
рассказывать, а потому ответил расплывчато:
   - О профсоюзных делах.
   - О каких профсоюзных делах?
   - Послушайте! - Я взглянул на тех двух у стены. У них  был  скучающий
вид, и они даже не смотрели в мою сторону. И я сказал:
   - Послушайте, зачем вы задаете мне все эти вопросы? Вы считаете,  что
я...
   - Я задаю вопросы, - оборвал он меня. - Вы отвечаете.
   - Нет, - сказал я.
   Он удивленно вскинул бровь:
   - Что вы хотите сказать этим "нет"?
   - Идите вы все к чертям! - сказал я.  Не  потому,  что  такую  модель
поведения мне  подсказали  учебники  или  лекции,  а  потому,  что  даже
младенец может попасть пальцем в глаз крысе.  Что  может  сделать  крыса
хуже того, что задумала?
   Он разозлился.
   - Следи за своими словами, мальчишка, - сказал он. Я сложил  руки  на
груди и стал смотреть в окно.
   - Ну-ка, послушай, - сказал он, - я обходился с тобой по-доброму,  но
могу и проявить крутость, так что смотри, все зависит от тебя.
   - По-доброму? Этот ваш негодяй разорвал мне чемодан, истоптал  одежду
и сломал  пишущую  машинку  моего  друга.  И  вы  называете  это  добрым
отношением? Вы  арестовали  меня  без  каких-либо  оснований  и  заперли
здесь...
   - Я не арестовывал тебя, - сказал он.
   - Хорошо. Я пошел домой. - Я поднялся с места.
   - Садись. Тебя привезли сюда для допроса. Я стоял, глядя  на  него  в
упор:
   - По какому поводу?
   - Сначала сядь, - сказал он.
   - Черта с два! Я...
   Кто-то больно схватил меня за плечо и толкнул на стул. Я оглянулся  и
увидел Джерри. Он, ухмыляясь, смотрел на меня  сверху  вниз,  и  у  меня
непроизвольно сжались кулаки.
   - Ты ведь не хочешь схватиться со мной, дружище?
   - Прочь руки от меня.
   - Ладно, Джерри, - сказал пожилой полицейский. Джерри отпустил меня и
снова привалился к стене. Пожилой сказал мне:
   -  Лучше  умерь  свой  пыл,  парень.  Ты  можешь  схлопотать  большие
неприятности.
   - Простите, - сказал я. - Я просто к такому не привык. В городе,  где
я вырос, полицейские были порядочными людьми.
   Он ударил ладонью по столу.
   - Думай, что говоришь! Никто не  просил  тебя  и  твоего  хитрожопого
друга приезжать сюда и провоцировать неприятности...
   - Какие неприятности? Мы немного  поездили  по  городу  и  поговорили
всего с одной женщиной, чей муж просил нас приехать сюда.  Так  о  каких
неприятностях вы говорите?
   Но он снова взял себя в руки.
   - О том промежутке времени, когда ты выходил за гамбургерами и  кофе,
- сказал он. - Ты сказал, во сколько ты ушел?
   - Точно не знаю. Около пяти часов.
   - А во сколько вернулся?
   - Я полагаю, через четверть часа. Я отсутствовал не более  пятнадцати
минут.
   - Точно ты не знаешь, сколько именно?
   - Нет.
   - Но в то же время ты точно знаешь, что это заняло пятнадцать минут.
   - Около пятнадцати минут.
   - Двадцать минут?
   Я по