бья фамилия достаточное основание для того, чтобы  вваливаться  ко
мне без приглашения, то здорово ошибается. Хватит  мне  уже  одного  Сомова,
прямо аквариум какой-то.
   Тип в клетчатом кепи нисколько не растерялся, и вообще,  забегая  вперед,
сообщу вам, что смутить Самуила Аркадьевича  Палтуса  потруднее,  чем  штаны
через голову надеть, но тогда я этого еще не знала.
   - Галина Антоновна, если вам небезразлична судьба Александра  Леонидовича
Парамонова - а она вам,  конечно  же,  небезразлична,  вы  меня  выслушаете,
потому что только я, только я могу его найти.
   Комсомольский напор обладателя рыбьей фамилии  привел  меня  в  некоторое
замешательство, чем он и воспользовался, в мгновение  ока  переместившись  с
лестничной площадки в мою прихожую.
   - Я сниму плащ, а то он у меня сыроватый, на улице дождь... -  заявил  он
преспокойно.
   Я не то что ответить, глазом моргнуть не успела, а  он  уже  стоял  перед
зеркалом и скреб расческой  обширную  розовую  лысину,  обрамленную  мелкими
рыжими кудряшками. Потом,  сунув  расческу  в  верхний  кармашек  добротного
пиджака расцветки ?куриная лапка?, Самуил Аркадьевич осмотрелся  и  уверенно
взял курс на мою  все  еще  неубранную  ?гостиную?.  Я  поковыляла  за  ним,
совершенно ошеломленная его вежливой беспардонностью.
   - Можно присесть? - спросил он разрешения, уже зависнув над креслом.
   - А ноги у вас не промокли? - желчно поинтересовалась я,  ругая  себя  за
то, что опрометчиво впустила в квартиру этого шустрого типчика. - Может, вам
тапочки принести?
   Видно, он слишком серьезно  относился  к  собственной  персоне,  если  не
уловил иронии в моих словах,  покосился  на  носы  своих  ботинок  и  бросил
рассеянно:
   - Да нет, не стоит, у меня подошвы толстые.
   Я почувствовала себя полной идиоткой.
   - Послушайте, э-э-э, Самуил Аркадьевич, не кажется ли вам... То  есть  по
какому праву вы вмешиваетесь в мою личную жизнь? Ах да, вам нужен Парамонов!
Все его ищут, прямо с ног сбились, просто жить без него не могут, а  мне  на
него плевать, плевать, ясно вам?! Найдется он или нет, меня это не касается.
   Самое странное, что Самуил Аркадьевич посмотрел на меня с сочувствием:
   - Я вас понимаю, Галина Антоновна, очень даже  понимаю.  Уж  простите,  я
ведь посвящен в вашу историю, но как бы вы ни относились к  Парамонову,  без
вашей помощи мне его не разыскать.
   Как вам это понравится, а? Да есть ли на белом свете хоть  один  человек,
который ничего не знает о нашем с Парамоновым романе десятилетней  давности?
Если есть, то покажите его мне, я просто жажду его лицезреть.
   - Ну все, - взорвалась, - одно из двух:  либо  вы  показываете  мне  свое
удостоверение, либо катитесь ко всем чертям! - Я врубила пылесос и принялась
с остервенением елозить щеткой по ковру. В конце концов, я  у  себя  дома  и
имею право делать все, что мне заблагорассудится.
   Этот самозванец что-то мне отвечал, но  гудение  пылесоса  заглушало  его
сладкие речи. Что, впрочем, неудивительно, ведь  мой  агрегат  произвели  на
Тульском патронном  заводе  по  конверсии,  вследствие  чего  по  количеству
децибел он может смело конкурировать со станковым пулеметом.
   Пройдясь щеткой по ковру раз двадцать, я умерила свой хозяйственный пыл и
выключила пылесос. К этому моменту порядком  охрипший  Самуил  уже  потрясал
какой-то бумагой, приговаривая:
   - Пожалуйста, вот мой документ... Можете ознакомиться...
   Запаянный в пластик лист бумаги формата А-4 мало напоминал удостоверение,
и я уставилась в него в ожидании какого-то подвоха. Так оно и оказалось.
   - Это моя лицензия, - самодовольно объявил этот пухлый господин.
   - Какая еще лицензия? - переспросила я недоверчиво.
   - На частную сыскную деятельность, - гордо отозвался самозванец.
   - Что-что? - у меня глаза на лоб полезли.
   Про частных сыщиков я только в детективах читала, и один из  них  -  Ниро
Вульф - был мне  даже  симпатичен.  Невозмутимый  такой  толстяк,  страстный
любитель орхидей. Еще у него был помощник - Арчи  Гудвин,  очень  остроумный
молодой человек. Против этой парочки я ничего не имела, в отличие от Самуила
Аркадьевича, который не вызывал у меня никаких эмоций, кроме раздражения.
   - Ну так, - подвела я итог своим размышлениям, - насколько  я  понимаю  в
этих делах, я не обязана отвечать на ваши вопросы.
   - Да разве я вас заставляю! - увертливый Самуил Аркадьевич навел на  меня
преданный взгляд. - Просто я думаю, вы не меньше меня заинтересованы в  том,
чтобы Парамонов нашелся.
   - Заинтересована? - хмыкнула я. - Может, подскажете почему?
   - Да хотя бы потому, что, пока он не найдется,  покоя  вам  не  будет,  -
беззаботно сообщил он.
   - Это что, шантаж? - разъярилась я. Самуил Аркадьевич опечалился:
   - Да что вы, какой шантаж... Просто Парамонов не такой человек, чтобы его
исчезновение  зафиксировали  в  милицейской  сводке,  а  потом  благополучно
забыли.
   - Ну да, - подхватила я со злостью,  -  Парамонов  ведь  не  какой-нибудь
среднестатистический   россиянин,   он   америкен   мен,   за   его   спиной
звездно-полосатый флаг, эти, как их, ?томагавки? и ядерный зонтик...
   - Все-таки я простудился, -  пожаловался  Самуил  Аркадьевич,  извлек  из
брючного  кармана  носовой  платок  и  шумно  высморкался,  затем  аккуратно
расправил его и вернул на  место.  У  меня  сложилось  впечатление,  что  он
специально тянет время. - ?Томагавки?, ядерный зонтик... - изрек он  наконец
задумчиво. - Конечно, Америка за своих горой, но дело не только в этом. Ваш,
ну простите, наш Парамонов слишком лакомый кусок для  многих.  Поэтому-то  я
уверен, что он жив-здоров. Его мозги слишком дорого стоят. А кроме  того,  я
имею серьезные основания полагать, что он все еще в России. Похитители  ждут
удобного момента, чтобы вывезти  его,  и  мы  обязаны  воспользоваться  этим
моментом.
   - Вот и воспользуйтесь, -  разрешила  я  широким  жестом,  -  а  мне  нет
никакого дела до  того,  что  произошло  с  Парамоновым:  похитили  его,  не
похитили... То есть зла я ему, конечно, не желаю, но и палец  о  палец  ради
него не ударю. И потом, даже если бы я захотела помочь вам  в  его  поисках,
здесь я пас. Я ничего не знала о Парамонове больше десяти лет, о том, что он
теперь, оказывается, американец, я услышала  полчаса  назад,  а  насчет  его
замечательных мозгов только от вас. Судите сами, сколько от меня пользы.  Да
первый встречный-поперечный поможет вам больше, чем я.
   И пока я выдавала на-гора эту тираду, мозги  мои,  разумеется,  не  такие
дорогостоящие, как у Парамонова, были заняты осмыслением  новых,  совершенно
неожиданных для меня реалий. Это и в самом деле непросто: ничего не знать  о
человеке десять лет, а потом наслушаться о нем такого! До сих пор  связанные
с Парамоновым воспоминания не отличались  особенной  красочностью  и  в  них
присутствовали согбенная его спина в  небезызвестной  безрукавке,  застывшая
над пишущей машинкой, подворотня возле физического факультета, в которой  мы
выясняли  отношения,  да  еще  длинный  и  темный  коридор  университетского
общежития. А тут вдруг сразу столько  новостей:  Парамонов  -  состоятельный
американец, Парамонов - видный ученый, он же обладатель  светлой  головы,  а
также предмет всеобщего вожделения. Одни его похищают, другие  готовы  землю
носом рыть, чтобы разыскать. Не знаю, как вы, а я еще  долго  буду  все  это
переваривать, иначе изжоги мне не миновать.
   Мне бы остаться один  на  один  с  этим  новым  знанием  о  Парамонове  и
пошевелить на досуге извилинами, но прилепившийся как  банный  лист,  Самуил
Аркадьевич не выказывал ни  малейшего  желания  освободить  меня  от  своего
общества. Больше того, он продолжал доказывать, будто я ему чем-то  обязана,
не впрямую, конечно, а в мягкой, завуалированной форме.
   - Только не подумайте, уважаемая Галина Антоновна, будто я вас к  чему-то
принуждаю,  -  завздыхал  этот  фарисей,  -  я   просто   призываю   вас   к
сотрудничеству, и только. Я ведь  не  располагаю  полномочиями  официального
следствия, все, что я могу, -  так  это  убеждать  вас  и  взывать  к  вашим
чувствам. Все-таки Парамонов не чужой вам человек, иначе он не пришел  бы  к
вам буквально на второй день после приезда из Штатов...
   Я открыла рот: так этот пройдоха даже в  историю  несостоявшегося  визита
моего экс-любовника посвящен. Однако!  Я  вдруг  поняла,  чего  он  от  меня
добивается, - чтобы я устроила вечер добрых  воспоминаний  о  Парамонове,  с
соплями, слезами и всем, что полагается в подобных случаях. Черта  с  два  я
доставлю ему такое удовольствие. И ему, и майору Сомову.
   - Знаете что, - я выбрала самый что ни на есть смиренный тон,  -  зря  вы
стараетесь. Какие бы  отношения  ни  связывали  меня  с  Парамоновым,  я  не
собираюсь обсуждать их с вами.  Ищите  его,  если  хотите,  но  на  меня  не
рассчитывайте. Здесь вам нечего вынюхивать!
   Если мой отказ  в  плодотворном  сотрудничестве  и  опечалил  вездесущего
Самуила Аркадьевича, вида он не  показал,  больше  того,  сохранил  умильное
выражение лица:
   - Галина Антоновна, по-моему, вы  не  совсем  правильно  меня  поняли,  я
ничего не вынюхиваю, я...
   Жирная точка в этом порядком затянувшемся бессмысленном разговоре  просто
сама собой напрашивалась, и я ее наконец поставила:
   - Сожалею, но у меня нет времени на приятные  беседы.  Видите  -  у  меня
уборка, которую я никак не могу закончить по вашей милости, а еще есть планы
на вечер, которые я  не  собираюсь  менять.  Буду  откровенна,  исчезновение
Парамонова, или его похищение, как вам больше нравится, меня  совершенно  не
волнует, и я преспокойно отправлюсь в гости к подруге. Мы поболтаем,  выпьем
немного вина, посмотрим телевизор,  посплетничаем,  ну  знаете  эти  женские
посиделки...
   Судя по тому, с какой покорностью Самуил отклеился от кресла, ему  крайне
невыгодно было портить со мной отношения.
   - Понимаю, понимаю, не смею вас задерживать... Но вы  не  торопитесь  мне
отказывать, лучше подумайте на досуге, а я оставлю  вам  карточку  со  своим
телефоном, и когда вы примете решение...
   Надо же, сколько волнения - можно  подумать,  он  предлагал  мне  руку  и
сердце.
   - Конечно-конечно... -  Я  бросила  карточку  на  журнальный  столик,  не
потрудившись на нее взглянуть.
   В прихожей Самуил Аркадьевич так долго прихорашивался, повязывая кашне  и
разглаживая  морщинки  на  модном  плаще,  что  у  меня  возникло  острое  и
труднопреодолимое желание  дать  ему  пинка  под  зад,  дабы  ускорить  этот
процесс. И когда он наконец выкатился, я была просто счастлива.
   Захлопнув за ним дверь, я бросилась к телефону и набрала номер Алки.
   - Шлушаю, - прошамкала она после второго гудка, видно, что-то жевала.
   - Ал, это Галка. Что ты делаешь? - тоскливо спросила я.
   - Да нишего, телик шмотрю, а што?
   - Можно, я к тебе приеду? - потерянно заскулила я в трубку.
   - А што шлушилось? - Алка продолжала жевать.
   - Да ничего! - Я так сжала трубку, что пальцы побелели. - Всего лишь хочу
знать, могу я к тебе приехать или нет?
   - Приезжай, конешно, - растерянно протянула Алка.

Глава 4

ДОНЖУАН ПАРАМОНОВ

   Строго говоря, Алка никогда не была моей закадычной подружкой,  скорее  -
хорошей приятельницей. Алка работала в том же ДК, что и  я,  только  я  вела
театральную студию, а она хоровую. Ходили к  ней  одни  пенсионеры,  точнее,
пенсионерки, с которыми Алка никак не могла найти общий язык, потому что они
хотели петь частушки и романсы, а она подсовывала им  молодежный  репертуар.
Пенсионерки то и дело жаловались на, Алку заведующей Зинаиде  Терентьевне  и
просили, чтобы она назначила им новую руководительницу. Может, та и пошла бы
им навстречу, только кого поставить на Алкино место? Не потому что она такая
незаменимая, а потому что сколько-нибудь  квалифицированные  хормейстеры  не
пойдут на ту мизерную зарплату, которой довольствуется Алка. Хотя и ругается
при этом, как последний сапожник.
   Алка встретила меня в розовом шелковом халате, в каких  щеголяют  героини
бразильских сериалов. На этот халат Алка ухлопала кучу денег, даже  в  долги
залезла, а зачем? Кто его увидит?  Ведь  у  нее  на  сегодняшний  день  даже
любовника нет. Зато есть  запросы.  Как  говорится,  много  амбиции  и  мало
амуниции.
   - Проходи скорее, - Алка зябко повела своим шелковым плечом, - сквозняк.
   Я послушно нырнула в  сумрачную  прихожую  и,  прислонившись  к  дверному
косяку, стала сосредоточенно разматывать шарф.
   - Продрогла? Пошли пить чай, а то еще заболеешь. - Алка  сразу  поволокла
меня на кухню. - А хочешь коньяку?
   - С чего это ты шикуешь? - удивилась я.
   - Один раз живем, - отозвалось это ходячее легкомыслие.
   Наверняка на недавний аванс гуляет, а до зарплаты еще две недели. Что она
себе думает, интересно?
   Пока Алка накрывала  на  стол,  я  лицемерно  восхищалась  новшествами  в
кухонном интерьере, в которых она не знала удержу, с маниакальным упрямством
украшая  свой  одинокий   быт   разнообразными   причиндалами,   не   всегда
сочетающимися по стилю. Вот и сегодня в глазах у  меня  зарябило  от  обилия
керамических урыльничков, плетеных кашпо и  лоскутных  прихваток.  А  вот  и
нечто новенькое: с тех пор как я была у нее  в  последний  раз,  неугомонная
Алка успела пополнить свою коллекцию художественных  несуразностей  связками
репчатого лука, развешанными по стенам.
   -  Нравится?  -  самодовольно  спросила  она,  ревниво   оглядывая   свою
пеструю ?икебану?.
   - Ага, - подтвердила я без энтузиазма, притом что язык у меня чесался  от
желания сказать: ?Угомонись  ты  наконец.  Твоя  квартира  похожа  на  склад
забытых вещей, за которыми никто никогда не придет?.
   - У тебя  что-то  случилось?  -  осведомилась  Алка,  разливая  коньяк  в
крошечные хрустальные рюмочки.
   Чайник в это время миролюбиво посапывал  на  плите,  настраивая  меня  на
нужный лад, а именно - лирический. Ведь я всего лишь женщина, а потому время
от времени испытываю острую потребность в жилетке, в которую можно  было  бы
выплакаться с мало-мальским комфортом.
   - Какой букет! - Алка сунула в рюмку с коньяком свой довольно длинный нос
и шумно втянула воздух.  -  Ну  так  что  там  у  тебя  случилось?  -  снова
пробормотала она.
   - Это длинная история, - выдала я обтекаемую фразу, попутно соображая,  с
чего бы мне начать. Зря я так переживала, ведь  Алка  относится  к  довольно
распространенному типу людей,  которые  спрашивают  у  вас  ?как  здоровье??
только для того, чтобы немедленно обрушить на вашу голову подробный перечень
собственных болезней. В Америке, например, она нипочем не прижилась бы,  так
и осталась бы инородным телом. Потому что там на вопрос: ?Как поживаете??  -
принято отвечать: ?Спасибо, хорошо?. Даже  с  намыленной  веревкой  на  шее.
Гм-м, а Парамонов, выходит, прижился?
   - У меня тоже ничего хорошего, - немедленно проиллюстрировала  мою  мысль
Алка. - Бабки заели напрочь, скоро отчетный  концерт,  а  мы  все  репертуар
утвердить не можем. Им бы только про валенки  горланить,  а  у  меня,  между
прочим, консерваторское образование. Хоть и незаконченное.
   Вот именно. Очень даже немаловажное уточнение, потому что Алка, как и  я,
недоучка. Ушла в академический отпуск со второго курса консерватории, да так
и не вернулась. Если спросить почему, Алка придумает тысячу  причин,  причем
довольно убедительных. Прискорбно, но в этом мы  с  ней  похожи.  Однажды  в
припадке меланхолии мне даже пришло на ум, что смысл моей жизни только в том
и состоит, чтобы искать оправдания собственным неудачам.
   - А Зинка,  Зинка-то  какова!  -  Алка  обрушилась  с  критикой  на  нашу
заведующую Зинаиду Терентьевну. - Бабки  бегут  к  ней  жаловаться,  а  она,
вместо того чтобы промыть им мозги,  на  меня  собак  спускает.  ?Вы  должны
прислушиваться к их мнению?, - передразнила Алка. - А если  они  в  глубоком
маразме? - Итэдэ, и тэ пэ. От меня она не требовала  ни  слова,  ни  вздоха.
Достаточно было одного моего присутствия.
   Какое-то время я прилежно исполняла роль ее жилетки (притом что по  моему
первоначальному замыслу эта роль отводилась как раз таки Алке),  отхлебывала
из чашки горячий чай и терпеливо поджидала, когда  поток  Алкиных  жалоб  на
жизнь иссякнет и я наконец поменяюсь с ней местами. Но, убедившись,  что  ее
несчастьям несть числа, я приуныла.  Ради  чего,  спрашивается,  я  тащилась
через всю слякотную Москву? Выходит, только для того, чтобы выслушать Алкино
нытье. И когда я это поняла, у меня начисто пропало настроение посвящать  ее
в перипетии нашей с Парамоновым ?лав стори?.
   В конце  концов  я  отключилась  и  ушла  в  себя.  Не  знаю,  сколько  я
отсутствовала, зато когда  ?вернулась?,  Алка  уже  не  плакалась,  а  молча
помешивала остывший чай. Грустная-грустная и ужасно нелепая в своем  розовом
халате, предназначенном для бразильских миллионерш.
   - А у тебя-то что стряслось? - вспомнила наконец она, а ведь могла  и  не
вспомнить.
   - Да так, ничего особенного, - пожала я плечами.
   Желание выговориться покинуло меня навсегда. Да и  что  бы  я  рассказала
Алке? Про то, как десять лет назад меня бросил любимый  мужчина?  Подумаешь,
сенсация. Да  с  той  же  Алкой  такое  случается  едва  ли  не  с  сезонной
регулярностью. И каждый раз  она  обращает  к  небу  свое  зареванное  лицо,
исступленно повторяя: ?Ну что, что я сделала не так?? Ее  беда  в  том,  что
она, так же как и я, отказывается принять за данность незамысловатую истину:
если тебя разлюбили, глупо спрашивать почему.
   Поскольку откровенностей с моей стороны не  последовало,  мы  с  ней  еще
немного посудачили о всяких пустяках, после чего я стала  собираться  домой.
Алка, выплеснувшая из себя отрицательные эмоции,  выглядела  умиротворенной,
чего нельзя было сказать обо мне. Червь беспокойства копошился в моей  душе,
а в висках пульсировало: ?Парамонов, Парамонов, Парамонов...? И еще меня  не
покидало предчувствие чего-то... Страшного? Скорее уж значительного,  может,
даже  способного  перевернуть  мою  жизнь,  перетряхнуть  ее',  взбить,  как
слежавшуюся подушку. И я не знала,  печалиться  мне  по  этому  поводу  или,
наоборот, радоваться.
   На прощание Алка еще немного поныла:
   - Зинка сказала, что завтра начнем репетировать новогоднее представление.
Это будет шоу, я тебе  доложу,  сценарий  еще  при  царе  Горохе  состряпан,
костюмы пора на свалку выбрасывать. До чего мне это осточертело!  Все,  пора
сматывать удочки из этой богадельни.
   Эти самые удочки она сматывает сколько ее знаю,  что  свидетельствует  об
одном: никогда и никуда Алка не уйдет. Так  и  будет  собачиться  со  своими
пенсионерками. Уходить нужно сразу  и  без  китайских  предупреждений.  Что,
кстати говоря, я и  собираюсь  сделать  в  новом,  двухтысячном  году.  Куда
податься, я еще не решила, просто знаю, что свой ресурс в ДК уже выработала.
***

   У моего  подъезда  стоял  новенький  черный  ?Мерседес?  с  тонированными
стеклами. Не могу сказать, чтобы он выглядел такой уж экзотикой, - у нас тут
время от времени паркуется белый  ?Линкольн?,  а  также  кое-что  покруче  -
всамделишный натовский ?Хаммер?, камуфлированный и с турелью  для  пулемета.
Что самое интересное, из  этого  танка  на  колесах  вываливается  вовсе  не
Шварценеггер с монолитной челюстью, а хлипкий ?белый  воротничок?  в  модных
очочках, с мобильничком и ?ноутбуком? под мышкой.
   Словом, факт появления ?Мерседеса? возле моего  подъезда  не  должен  был
меня смутить, но я вдруг  запнулась  на  ходу,  замедлила  шаг  и  с  трудом
подавила в себе желание повернуть назад. Словно предчувствие,  о  котором  я
распространялась чуть выше, начало сбываться. Потому-то я с опаской обогнула
лакированный бок ?Мерседеса? и на свой четвертый этаж  взлетела  легко,  как
перышко. А потом, уже в квартире, первым делом бросилась к окну,  чтобы  еще
раз взглянуть на черный  ?Мерседес?  -  тот