е будет.
     Арвен  молча   двинулась  прочь,  будто  вертикальный  солнечный   луч,
пронзивший запыленную комнату, и когда она обернулась на его негромкий оклик
"Обожди!", это была победа почище Пеленнора и Кормаллена.
     --  Обожди,  --  повторил он и, небрежно  подкинув на ладони серебряный
кубок -- тот самый, коим она иллюстрировала давеча свои инвективы, -- поймал
его и одним движением смял в горсти, как бумажный фунтик: рубины инкрустации
каплями  крови  брызнули  меж  пальцев  и с  костяным  стуком  запрыгали  по
мраморному полу.  -- Клянусь чертогами  Валинора,  --  медленно повторил  он
вслед за нею,  -- я  теперь тоже не вижу разницы  между гондорской короной и
кубком; извини, но короны под рукой не случилось...
     С этими словами он небрежно кинул ей этот кусок мятого серебра  -- так,
что Арвен волей-неволей  пришлось его  поймать, -- и, не оглядываясь,  вышел
прочь:  кажется,  впервые  поле  боя осталось  за  ним. Да, она права --  он
вступил  в  игру,  опаснее  которой  не  бывает,  и  поворачивать  назад  не
собирается. Он хочет эту женщину --  и он ее получит, чего бы это ни стоило.
Этому  не бывать  до тех пор,  пока  эльфы остаются эльфами? Что же, значит,
надо сокрушить  самую  основу их силы. Задача немыслимой  сложности, но куда
более увлекательная, чем, к примеру, завоевание Харада...
     Тут его  наконец вернул к  реальности  голос  дежурного лейб-гвардейца:
"Ваше Величество!.. Ваше Величество!..  Там  прибыл Белый отряд из Итилиена.
Прикажете принять?"
     ...Арагорн молчал, опустив голову и сложив руки на груди; сидящий перед
ним в кресле  Гепард (нога в  лубке  неловко  отставлена  в сторону) вот уже
несколько минут как закончил свой невеселый отчет и теперь ожидал приговора.
     --  В  тех  обстоятельствах,  капитан,  --  поднял   наконец  взор  Его
Величество, -- ваши действия следует признать оправданными. Сам я -- будь на
вашем месте -- действовал бы так же... Впрочем, это и неудивительно.
     -- Так точно. Ваше Величество. Наша тень -- это Ваша тень.
     -- Ты, кажется, хотел что-то спросить?
     --  Да.  В  Итилиене  мы были  связаны по рукам и ногам  категорическим
приказом   сохранять  жизнь   Фарамиру.  Не  считаете  ли   вы   необходимым
пересмотреть...
     -- Нет, не считаю. Видишь ли, -- дунадан задумчиво прошелся по комнате,
--  я  прожил бурную жизнь  и повинен  во множестве  грехов, в том  числе  и
смертных... Но вот клятвопреступником я не был никогда -- и не буду.
     -- Какое это имеет отношение к реальной политике?..
     --  Самое прямое. Фарамир -- человек чести;  значит, пока  я не нарушил
своих обязательств, и он не отступит от своих. А меня  в общем-то устраивает
статус-кво...
     -- Но в Итилиен сейчас начнут  стекаться все те, кто недоволен  властью
Вашего Величества!
     -- Разумеется -- и это просто замечательно! Я ведь тем самым избавляюсь
от  оппозиции  в 1Ьндоре,  причем  заметь: абсолютно бескровно. Ну а уж  как
отвратить помыслы означенной публики от реставрации прежней династии --  это
теперь будет головная боль Фарамира: он, повторяю, тоже связан словом.
     -- И  вас  не волнует  то, что  князь  Итилиенский,  похоже, уже  начал
какие-то тайные шашни с Восходом?
     -- В твоем рапорте этого не было! Откуда информация?
     -- Дело в том, что ногу мне сломал разведчик-орокуэн, а чинил ее той же
ночью врач-умбарец  -- звали его, как  сейчас  помню,  Халаддин.  Эти ребята
пришли из-за Хмурых гор в компании с небезызвестным бароном Тангорном...
     -- А ну-ка опиши мне этого самого доктора! Гепард удивленно взглянул на
Арагорна: тот подался вперед, а голос его чуть заметно дрогнул.
     -- ...Да, это он,  несомненно, -- пробормотал дунадан  и  на  несколько
секунд прикрыл глаза. --  Значит,  Тангорн разыскал  в Мордоре  Халаддина  и
приволок его в Итилиен, к  Фарамиру... Черт  побери, капитан, самую скверную
новость ты все-таки  приберег на закуску!  Похоже, я крупно недооценил этого
философа...
     --  Простите,  Ваше  Величество,  я  пока  не  в  курсе  --  что  собой
представляет этот Халаддин?
     --   Видишь  ли,  тебе  сейчас   предстоит  возглавить  одно  небольшое
сверхзасекреченное подразделение  --  группу "Феанор": она даже  не входит в
структуру  Тайной  стражи и  подчинена напрямую  мне. Стратегическая  задача
"Феанора"  на все  обозримое  время  -- собирать  знания,  оставшиеся  после
Мордора и Изенгарда: мы попробуем использовать все это для наших собственных
целей. Одними книгами  тут не обойдешься -- необходимы и  сами  люди...  Так
вот,  восемнадцатым номером в нашем списке значится  доктор Халаддин. Можно,
конечно,  предположить,  что он чистым  случаем повстречался с  Тангорном --
умбарским резидентом Фарамира, -- но я лично в такие совпадения не верю.
     -- Так вы думаете... Фарамир занимается тем же самым, что и вы?
     -- Обычно верные мысли приходят в умные головы одновременно; кстати,  и
эльфы сейчас заняты такими же поисками -- правда, с иной целью... Но фокус в
том, что Фарамиру -- при его давних связях на Восходе -- искать  куда легче,
чем остальным. Кстати сказать,  списки, на которые мы  сейчас ориентируемся,
составлены на основе довоенных докладов его заандуинских резидентов -- хвала
Манве, что архивы Королевского совета попали к нам, а не  к эльфам... Короче
говоря, капитан, немедленно найдите  Тангорна  и вытряхните из него все, что
можно: после этого продумайте -- как нам наложить лапу на добычу итилиенцев.
Более важного дела сейчас нет.
     --  Организовать  похищение  прямо  из  Эмин-Арнена?  --  обескураженно
покачал головою  Гепард. -- Но  наша тамошняя  сеть  практически разгромлена
этим чертовым Грагером, и такую операцию она вряд ли потянет...
     --  Тангорн не  станет сидеть в Эмин-Арнене. Фарамир наверняка отправит
его в Умбар, где барон столь успешно  работал перед войной: там сейчас полно
мордорских  эмигрантов, да и для тайных дипломатических миссий лучшего места
не найти. Халаддина они наверняка уже где-нибудь спрятали... Впрочем, это-то
мы  легко  проверим.  Я сейчас  пошлю гонца в Эмин-Арнен  --  в любом случае
следует передать мои наилучшие пожелания князю Итилиенскому. И если гонец не
застанет там ни Халаддина, ни Тангорна -- а именно так,  я полагаю, и будет,
--  немедля отправляй своих людей  в Умбар. Действуй, капитан. И поправляйся
быстрее, работы невпроворот.
     -- ...А где сейчас пребывает Росомаха?
     -- Он в Изенгарде,  командует  шайкой мародеров-дунгар. Его задание  --
пробойный огонь.
     -- А Мангуст?
     --  Этот  в  Миндоллуине  --  каторжник  на  каменоломнях,  --  отвечал
сотрудник "Феанора", вводящий Гепарда во владение наследством, и пояснил: --
В рамках операции "Пересмешник", господин капитан.  Его выход оттуда намечен
на будущий вторник.
     -- Можете ли вы ускорить завершение этой операции?
     -- Никак невозможно, господин капитан. Мангуст работает  без прикрытия,
а каменоломни -- вотчина людей Королевы. Если его засветить, он не  проживет
и пяти минут -- "попытка к бегству", и никаких концов...
     -- Ладно, -- он прикинул, за сколько дней обернется гонец в Эмин-Арнен,
-- до вторника время терпит. Как только появится -- немедля ко мне.

        ГЛАВА 32
     Гондор, гора Миндоллуин.
     19 мая 3019 года

     С птичьего полета миндоллуинские каменоломни, где добывают строительный
известняк для  Минас-Тирита,  смахивали  на выщербленную по краю  фарфоровую
чашку, дно и стенки которой облепили в поисках следов сахара сотни крохотных
и въедливых домовых муравьев. В погожие дни -- а сегодня как раз и был такой
-- белоснежная воронка работала как  рефлектор, собирающий солнечные лучи, и
во  внутренних, непродуваемых,  ее частях стояло адское  пекло.  И это --  в
середине  мая;  о  том, что здесь будет  твориться летом, Кумай старался  не
думать.  Конечно,  тем  из  пленных,  кто  угодил  в   Анфалас,  на  галеры,
приходилось  еще  хуже  -- но  это,  согласитесь, довольно  слабое утешение.
Сегодня ему еще крупно  повезло:  выпала работа на самой верхней бровке, где
был прохладный  ветерок и почти не было удушающей известковой  пыли. Правда,
тех,  кто трудился  на внешнем периметре каменоломен,  заковывали  в  ножные
кандалы, но он находил такую цену вполне приемлемой.
     В паре  с Кумаем вот уже неделю  как работал  Мбанга, погонщик  боевого
мумака из  Харадского корпуса, не  владевший  всеобщим  языком.  За  полтора
месяца надсмотрщики вколотили в того необходимый и достаточный -- с их точки
зрения  -- словарный  запас ("встал", "пошел",  "понес", "покатил", "руки за
голову");  только вот  на  словосочетании  "ленивая черная  скотина" стороны
пришли  в состояние  лингвистического  ступора, так  что  пришлось  оставить
просто  "черномазый".  Расширять  этот  запас  путем   общения   с   другими
заключенными Мбанга  не  стремился, находясь в  каком-то постоянном полусне.
Может быть,  он  не уставал оплакивать своего  погибшего Тонго -- ведь между
мумаком и погонщиком складывается дружба совершенно уже человеческая, далеко
превосходящая  все  то,  что  возникает между  всадником и любимым конем.  А
может, харадрим просто пребывал душою на своем немыслимо далеком Юге -- там,
где звезды над ночною  саванной до  того огромны, что стань на  цыпочки -- и
дотянешься  до  них  кончиком ассегая,  и где каждый мужчина  способен путем
несложной магии обратиться во льва, а женщины -- все как одна -- прекрасны и
неутомимы в любви.
     ...Когда-то в  тех местах существовала могучая цивилизация, от  которой
ныне   не  осталось  ничего,  кроме  заросших   буйной  тропической  зеленью
ступенчатых  пирамид  да  мощенных  базальтовыми  плитами дорог, ведущих  из
никоткуда в  никуда.  А история Харада в нынешнем  его виде  началась меньше
сотни  лет назад, когда  Фасимба, молодой и энергичный вождь  скотоводов  из
внутренней части страны, поклялся уничтожить работорговлю -- и действительно
уничтожил. Здесь следует в скобках  заметить, что в  странах Юга  и  Восхода
торговля рабами  существовала испокон  веков,  однако сколь-нибудь массового
характера не имела: дело по большей части ограничивалось продажей красоток в
гаремы  и  тому  подобной  экзотикой,  не имеющей  экономической  подоплеки.
Ситуация разительно изменилась, когда Кхандский  халифат  поставил  дело "на
промышленную  основу", наладив по  всему Средиземью  бесперебойную  торговлю
чернокожими невольниками.
     На  берегу  глубокого залива, примыкающего к устью Куванго --  основной
водной  артерии  Восходного  Харада,  --  вырос хорошо укрепленный кхандский
городок, который  так прямо и назывался  -- Невольничья  Гавань. Жители  его
поначалу  пытались охотиться  на чернокожих сами, но  быстро убедились,  что
дело это хлопотное и опасное: как выразился кто-то из них -- "все равно  что
стричь свинью: визгу  много, а  шерсти чуть".  Однако они  не пали  духом  и
наладили взаимовыгодные контакты с прибрежными вождями  (главным их торговым
партнером стал некто Мдиква). С той самой поры живой товар стал поступать на
рынки Кханда бесперебойно --  в обмен  на  бисер, зеркальца и  ром  скверной
очистки.
     Многие   лица   указывали   и  жителям   Невольничьей   Гавани,  и   их
респектабельным контрагентам в Кханде, что ремесло, коим они зарабатывают на
жизнь, грязнее грязи. Те в ответ философски замечали, что бизнес есть бизнес
и если есть спрос, то он все  равно будет удовлетворен -- не этим продавцом,
так другим (по нынешним временам эта аргументация  известна всем и  каждому,
так что вряд ли есть нужда  воспроизводить ее во всех деталях). Как бы то ни
было,  промысел в  Невольничьей  Гавани процветал, а  его  участники  быстро
богатели, удовлетворяя попутно самые  свои затейливые сексуальные  фантазии,
благо  черных  девушек  (равно  как и  мальчиков) в их временном пользовании
всегда было хоть отбавляй.
     Таково  было положение дел на тот момент,  когда Фасимба удачно отравил
на дружеской  пирушке шестерых  окрестных вождей  (вообще-то отравить должны
были  как  раз Фасимбу,  но  он весьма умело нанес упреждающий  удар  -- это
вообще  был  его  стиль),  после  чего  присоединил их  владения  к  своим и
провозгласил себя Императором. Объединив воинов всех семи областей  в единую
армию и введя в ней строгое единоначалие и неукоснительную смертную казнь за
любые проявления  трайбализма,  юный вождь  пригласил военных советников  из
Мордора, который всегда полагал нелишним иметь управу на кхандских  соседей.
Мордорцы достаточно быстро обучили чернокожих бойцов, коим страх был неведом
ровно  в  той  же  степени, что  и  дисциплина,  согласованным  действиям  в
сомкнутом  строю,  и  результат превзошел все ожидания. Кроме  того, Фасимба
первым оценил истиные возможности боевых мумаков; то есть использовали-то их
в  битвах с незапамятных  времен, но именно  он  сумел  поставить приручение
детенышей на поток и тем самым фактически создал новый род войск.
     Эффект получился  примерно  тот  же,  что  в наше время с танками: одна
машина, приписанная к пехотному полку, -- это, конечно,  штука  полезная, но
не более того, а вот полсотни  танков, собранных  в единый  кулак, --  сила,
принципиально меняющая весь характер войны.
     Так вот,  спустя три  года после начала  своей военной  реформы Фасимба
объявил  войну  на  уничтожение  прибрежным  вождям, промышлявшим  охотой за
рабами, и за каких-то  полгода сокрушил их всех; дошла  наконец очередь и до
Мдиквы.  В Невольничьей Гавани царило уже полное уныние, когда от берегового
царька прибыл гонец с добрыми вестями:  воины Мдиквы встретились в  решающем
бою с  хваленой армией Фасимбы и разбили ее наголову, так что в  город скоро
приведут много  хороших сильных рабов. Кхандцы, мысленно  переведя  дух,  не
преминули,  однако,  пожаловаться гонцу, будто цены  на  невольничьих рынках
метрополии  за последнее время  сильно упали  (что было чистейшим  враньем).
Тот, однако, не слишком огорчился: рабов захвачено  столько, что рома теперь
хватит на полгода вперед.
     В  назначенный час  в город пришел  невольничий  караван, ведомый лично
Мдиквой,  -- сто восемьдесят мужчин и двадцать женщин. Скованные между собою
мужчины, вопреки  посулам гонца, смотрелись неважно:  изможденные, сплошь  в
кровоподтеках и  ранах, небрежно  перевязанных банановыми  листьями. Но зато
женщины, которых вели совершенно обнаженными  в  голове колонны, были  таких
достоинств, что весь гарнизон столпился вокруг  них  истекая слюной и ни  на
что иное глядеть уже не желал. А зря... Ибо  цепи  были бутафорией, кровь --
краской, а сами невольники --  личной гвардией Императора. Под повязками  из
банановых  листьев  были скрыты звездообразные метательные  ножи, разящие на
пятнадцать ярдов,  однако гвардейцы вполне могли бы  обойтись и безо всякого
оружия:  каждый  из  них в беге  на короткую  дистанцию доставал лошадь, мог
увернуться от летящей в него  стрелы  и разбивал  ударом  кулака  стопку  из
восьми черепиц.  Городские  ворота  были захвачены  за  какие-то  секунды, и
Невольничья Гавань  пала. Руководил  операцией  лично Фасимба -- именно он и
привел в город "невольничий караван", нарядившись в знакомый всему побережью
леопардовый плащ Мдиквы: Император хорошо  знал, что различать в  лицо "всех
этих  головешек"  представители  высшей  расы так и не сподобились. Впрочем,
самому Мдикве плащ был теперь без надобности: свирепые огненные муравьи,  на
чьей  тропе его привязали (а  именно такое  наказание  теперь полагалось  за
участие  в  работорговле),  уже  превратили берегового  владыку  в  идеально
очищенный скелет.
     По  прошествии  двух  недель  к  причалу  Невольничьей  Гавани  подошел
кхандский корабль, предназначенный для  перевозки рабов.  Капитан, несколько
удивленный  безлюдьем на пристани,  отправился  в  город: назад  он вернулся
сопровождаемый  тремя  вооруженными  харад-римами  и заплетающимся от страха
языком потребовал  на берег  носильщиков  из числа  команды. Впрочем,  груз,
который  им надлежало  принять на  борт  для отправки в Кханд, привел  бы  в
содрогание кого угодно.
     Это были полторы  тысячи выделанных человеческих кож,  точным счетом --
1427  штук: все население городка  Невольничья  Гавань  за изъятием  семерых
младенцев, которых Фасимба, по  неведомой причине, все же пощадил. На каждой
из них  рукою  городского писаря (с  тем честно  расплатились  за работу  --
казнили  его  последним  и  сравнительно  легкой  смертью) было нанесено имя
владельца, а также подробно описано, каким именно  пыткам тот был подвергнут
перед тем,  как быть  освежеванным. На кожах,  принадлежавших женщинам, было
помечено -- сколько именно черных воинов всесторонне оценили  достоинства их
владелиц;  женщин  в городе  было  мало, а  воинов много, так что цифры были
разные,   но   во  всех  случаях   впечатляющие...  Лишь   немногим  жителям
Невольничьей  Гавани посчастливилось заработать  краткую пометку  "погиб при
штурме".  А  последним  номером  программы  было  чучело,  изготовленное  из
губернатора,    который    приходился    родственником    самому     калифу.
Профессиональные таксидермисты,  вероятно, не  одобрили  бы использование  в
качестве  набивочного материала бисера (того самого, которым кхандцы платили
за рабов), однако у Императора были свои резоны.
     ...Одни скажут, что такая чудовищная жестокость не может иметь никакого
оправдания: вождь харадримов, дескать, просто-напросто  облек в форму  мести
угнетателям   свои  собственные  садистские  наклонности.  Другие   примутся
рассуждать об  "историческом воздаянии"; ну а  что при этом не  обошлось без
"эксцессов и перегибов" -- так  что  ж поделать, харадримы -- не ангелы, они
за  прошлые  годы  такого  нахлебались...  Дискуссия  на  эти  темы   вообще
представляется довольно бессмысленной,  а в данном  конкретном случае просто
не имеет  отношения  к  делу.  Ибо  то,  что  Фасимба  сотворил  с  жителями
злосчастного  городка,  не  было  ни  спонтанным  проявлением патологической
жестокости вождя, ни местью за страдания предков -- а был это важный элемент
тонкого  стратегического  плана, задуманного и осуществленного  с  абсолютно
холодной головой.

        ГЛАВА 33

      Кхандский калиф,  получивший в  подарок шкурки своих подданных и чучело
родственника,  среагировал именно так, как и рассчитывал Император:  отрубил
голову  капитану  со  всей  командой  (впредь  не возите  чего ни  попадя!),
публично поклялся  набить такое  же  чучело из Фасимбы и немедля снарядил  в
Харад  экспедиционный  корпус.  Памятуя  о  печальной судьбе  корабельщиков,
советники  не  то что не  возразили против этой  дурацкой  затеи  -- они  не
решились даже настоять на предварительной  разведке. Калиф  же, вместо  того
чтобы  заниматься реальной подготовкой похода, предавался праздным мечтаниям
-- каким именно пыткам он  подвергнет Фасимбу,  когда тот попадется к нему в
руки.
     Спустя  месяц  двадцатитысячная  кхандская  армия  высадилась  в  устье
Куванго, у  развалин разрушенной дотла  Невольничьей  Гавани,  и двинулась в
глубь страны. Здесь следует  заметить, что кхандские воины, если считать  по
количеству  навьюченного на них  железа (а  особенно украшающих оное  железо
золоченых финтифлюшек), не имели себе равных во всем Средиземье. Беда в том,
что  их боевой опыт  сводился  по большей  части  к  подавлению крестьянских
восстаний  и иным полицейским  операциям. Однако против  чернокожих дикарей,
похоже, вполне хватало и этого: харадримы в панике разбегались, едва завидев
перед  собою  грозно  сверкающую  под солнцем  железную  фалангу.  Преследуя
беспорядочно  отступающего противника,  кхандцы  миновали  полосу прибрежных
джунглей и  вышли в саванну --  где  и  повстречали  на  следующее  же  утро
терпеливо поджидающие их основные силы Фасимбы.
     Командовавший  походом  племянник калифа слишком поздно  уразумел,  что
харадская армия превосходит кхандскую п