сь, сейчас, потому что только что он случайно
услышал замечание, брошенное проходившей мимо кафе девушкой, и оно стало
последней каплей, от которой он уже не смог увернуться: судя по акценту,
она была немкой, и обращалась к парню-французу на его языке: "J'espere que
ca n'arrive pas!"
   "А филолог Шумахер рассказывал о девушке, которая утверждала, что
понимает марсиан, а потом оказалось, что это ублюдочный французский."
   Он залпом выпил остатки коктейля так, словно эта мысль жгла ему горло,
и он надеялся вином погасить пожар. Стакан Арчин был еще наполовину полон,
и он, как это уже вошло у них в привычку, потянулся, чтобы допить. Но на
сей раз она остановила его руку.
   - Я хочу сама.
   Пол внимательно посмотрел на нее. Выражение ее лица его испугало. В
последнее время, после того, как он объяснил, что придется продать машину,
иначе у них не будет денег на жизнь, она стала пить почти столько же,
сколько он.
   "Почему? Если бы я знал, все равно бы сам себе не признался."
   Он не стал возражать. Он все чаще ловил себя на мысли, что чуть ли не
боится этой непостижимой девушки, к которой он приковал свою жизнь цепью и
выбросил ключ от замка. Примерно неделю назад ему впервые приснился сон,
который повторялся потом несколько раз; кошмары различались в деталях, но
неизменно заканчивались одним и тем же: она делает с ним то же самое, что
когда-то проделала с Фабердауном, медсестрой в Бликхеме, Рили и, наконец
Морисом Дукинсом, - неуловимое движение, против которого у него нет
защиты, и он остается лежать распростертым на земле, а она: уходит.
   Хоть это было и рискованно, он воспользовался штампом паспорте,
доказывавшим медицинскую степень, и купил упаковку снотворного, поэтому
сегодня ночью обошлось без кошмаров, но расплачиваться за это приходилось
гудящей с утра головой.
   - Я бы пошла поплавать, - неожиданно сказала она. - Мне нравится
штормовое море.
 
   - Давай, - пробормотал он.
   "Хорошо бы найти хоть что-то, что у меня получается лучше, чем у нее.
Пока я барахтаюсь на мелкоте, она успевает скрыться из виду, у нее
какой-то особый стиль плавания, похожий на кроль, только в другом ритме, а
прыжки со скал - она выныривает из воды, когда я покрываюсь холодным потом
и мурашками, и уже готов поверить, что она разбила о камни голову. А чему
она научила меня в постели: Она наверняка легко бы выучилась водить
машину, но я отговорил ее, сославшись на то, что у иностранцев всегда
много хлопот с правами. Теперь, когда мы остались без машины, это не имеет
значения."
   Она допила вино, но плавать не пошла. По другой стороне улицы, как раз
напротив места, где они сидели, помахивая дубинкой, прогуливался
полицейский, он смотрел на лодки в гавани, а не на них. Тем не менее, Пол
поежился. В один прекрасный день ему на плечо опустится тяжелая рука:
машину он продал не совсем законно.
   Сделать это по правилам не представлялось возможным. Во-первых, тогда
слишком много бюрократов стало бы копаться в его бумагах, во-вторых,
благодаря глупому британскому упрямству машины с левым рулем на континенте
были неудобны, в результате цена их падала в несколько раз.
   В конце концов они встретили в местном казино какого-то типа
криминальной наружности, которому и досталась машина за обидно низкую
цену. Он слышал когда-то от богатых приятелей Айрис о профессиональных
игроках, которые умудрялись прожить целый сезон в Монте-Карло, выигрывая
каждый день так, чтобы хватало на еду и жилье, и не испытывая судьбу ни
для чего большего. Когда они приехали в Луз, он выглядел еще довольно
представительно, чтобы просиль членский билет в казино - это потом уже его
борода отросла слишком длинной и стала запутываться в колтуны. Он быстро
освоил некоторые приемы - ставить на противоположный цвет, когда пять или
шесть раз подряд выпадал один и тот же, удваивать ставку, если проиграл -
и, к удовольствию Арчин, собрал таким образом достаточно денег на шесть
беззаботных дней. Затем он, правда, увлекся и потерял на одиннадцати
черных подряд все, даже деньги, отложенные на членский взнос.
   Так что машина ушла за гроши этому сочувствующему игроку.
   Оставив:
   - Ты собираешься просидеть тут целый день? - раздраженно спросила Арчин.
   - Что-то у меня голова болит, - ответил Пол. - Иди поплавай, а я еще
немного посижу.
   Мимо прошли двое парней в свитерах: похолодало. Увидев Арчин, одетую
лишь в пляжную накидку поверх бикини, они хором присвистнули. Она
улыбнулась и, перебежав улицу, направилась к пляжу. Пол задержал глаза на
парнях, чтобы посмотреть, не повернут ли они за ней, но те пошли своей
дорогой.
   Оставшись один, он достал из-под стола сумку Арчин на длинной плетеной
ручке.
   Там лежало то, что могло избавить его от нынешнего состояния. Он
подумывал о том, чтобы давать уроки английского, но этот язык и так все
вокруг знали, а французский Пола был слишком беден; пытался он разузнать и
насчет временной работы, но понял, что тогда придется слишком тесно
общаться с французскими властями, и решил не рисковать. Но был у него один
замысел, которым он поделился пока только с Арчин.
   Замысел родился как защита от тяжелых предчувствий, когда через
некоторое время после того, как они покинули Англию, на него, особенно по
ночам, стал накатываться волнами панический ужас при мысли о том, что он
наделал. Уезжая, он поддался импульсу и захватил с собой Морисов подарок,
и теперь в каждой комнате, в которой они останавливались на ночлег, жуткие
часы, отмеряя время косой, наблюдали за их занятиями любовью. Глядя на
часы, Пол вспоминал Ллэнро. Он вводил Арчин в транс почти без усилий и
находил странное утешение в ее рассказах о волшебной земле.
   С некоторых пор это превратилось в наркотик, хотя он и старался не
слишком утомлять Арчин. Если он видел на ее лице неудовольствие - за
долгие месяцы он научился вводить ее в гипноз единственным словом, - он
откладывал сеанс. Как возмещение себе самому он однажды записал все, что
мог вспомнить из ее рассказов, и тогда родилась идея написать книгу.
   "И утереть нос Сопливому Элу! Жаль, нельзя использовать ни мое имя, ни
Арчин; придется все изменить до неузнаваемости, но ведь никто никогда не
слышал о Ллэнро:"
   Мечты наяву расцветали пышным цветом, как только он принимался листать
записи:
   обычаи Ллэнро, география, одежда, искусство, даже образцы непонятной
письменности. Он попытался учиться у Арчин этому языку, и был поражен его
логикой, особенно если сравнивать с аморфностью английского, но оказался
неспособным студентом и, выучив несколько фраз, оставил эту затею, не
желая нагружать ее нудной работой. Тем не менее, прямота, заключенная в их
самом распространенном приветствии, не "Как ты?", а "Кто ты?" казалась ему
поразительно уместной, особенно по сравнению с обтекаемостью форм его
родного языка.
   С тех пор, как, перевернув всю свою жизнь, он убежал с Арчин из Чента,
катастрофические видения перестали его терзать, уступив место приступам
почти щенячьего оптимизма, однако, Полу они не казались странными. Сейчас,
перебирая страницы, на которых ему удалось привязать к бумаге бледное
отражение Ллэнро, он представлял себе издателя, который, дрожа от
возбуждения, выписывает ему чек на круглую сумму, а потом звонит каждое
утро узнать, когда же будет готова рукопись, пресс-конференции, права на
экранизацию:
   А потом: критика неистовствует, читатели рвутся узнать еще и еще об
идеальном мире, из которого появилась Арчин, клубы и сообщества,
пытающиеся жить по законам Ллэнро: К этому времени он будет уже недосягаем
ни для каких обвинений; возможно, заплатит небольшой штраф за то, что
вписал Арчин в свой паспорт, но судья будет плакать, произнося приговор,
разразится речью, бичующей пороки своей страны, и уверит Пола, что если бы
она была хоть немного похожа на Ллэнро, весь этот фарс не понадобился бы.
   Очень медленно до него дошло, что на противоположной стороне улицы
вновь появился полицейский, и на сей раз его взгляд упирается прямо в это
кафе. Ужас прополз у Пола вдоль спины. Он попросил принести счет, сунул
записи в сумку и как можно спокойнее двинулся в ту сторону, куда убежала
Арчин.
   Он нашел ее на пляже в компании тех двух парней; все трое весело
боролись, стараясь повалить друг друга на песок. Разогревшись от
упражнений, парни поснимали свои свитера, и Арчин вскрикивала от восторга,
когда ее руки смыкались вокруг их загорелых мускулистых тел.
    
  
 41
  
 Мысль о ссоре с Арчин приводила его в ужас. Ссоры принадлежали эпохе
Пол-и-Айрис, а не эпохе Пол-и-Арчин; где-то у него в сознании, так
глубоко, что он никогда не пытался облечь эту мысль в слова, хранилось
убеждение, что Арчин понимает величину принесенной им жертвы и предана ему
так, словно является его собственностью.
   Он боролся с этим весь день; за ланчем хмуро размышлял о стройных
беззаботных юношах, занятых только досугом, и почти все время молчал;
потом ему удалось встряхнуться, и они прогулялись до кэмпинга и обратно,
уворачиваясь от грубых объятий мистраля. Постепенно ему стало казаться,
что они смогут избежать выяснений, и за обедом он был уже почти самим
собой.
   Но вечером, когда Арчин лежала голая на кровати, рассеянно разглядывая
потолок, а он, склонившись над умывальником, шумно вычищал изо рта вкус
выкуренных за день сигарет - недавно она впервые призналась, что запах
табака ей неприятен, - она неожиданно сказала:
   - Знаешь, Арманд мне понравился больше.
   - Что? - Он обернулся, вытирая с подбородка белую пену.
   - Арманд. - Это имя прозвучало у нее почти как Ллэнро, а выражение
мечтательного удовольствия на ее лице заставило его сердце сжаться. - Тот,
который повыше и с карими глазами.
   - Я не подходил к ним так близко, чтобы рассмотреть цвет глаз, - сухо
сказал Пол.
   Она улыбнулась сладострастной улыбкой и закрыла глаза, словно бы для
того, чтобы получше разглядеть Арманда.
   - Рассмотришь, если захочешь. По-моему, он немного похож на тех,
которых мы видели - как называлось это место? Я забыла. Два парня и две
девушки, с которыми мы тогда ночевали. Такие люди напоминают мне Ллэнро.
Завтра я с ним встречусь - я ему обещала. А ночью, если ты захочешь, я
научу вас: - Она заколебалась, потом ее глаза, мигнув, открылись вновь. -
Обычаю? Нет, больше подходит слово игра.
   - Что еще за игра? - спросил Пол, голос его скрежетал, с трудом
прорываясь сквозь сильный привкус зуброй пасты.
   Она хихикнула и нечего не ответила.
   - Ты не спросила меня, можно ли встречаться с ним завтра, - сказал Пол
после паузы и тут же испугался, что за этими словами последует то, чего он
так старался избежать.
   - Спрашивать тебя? Зачем? - она приподнялась на локте и для
устойчивости обхватила себя второй рукой под грудью.
   "Я все время повторял себе: единственный свободный человек, которого я
встречал.
   Но ведь свобода распространяется и на:"
   Он спросил:
   - Зачем тебе встречаться с ним наедине?
   - А ты как думаешь? - презрительная нотка в ее голосе явно выдавала
какого-то неизвестного и невольного учителя из Чента. - У него прекрасное
тело и крепкие мускулы.
   Некоторое время Пол молчал. Наконец, сказал:
   - А как же я?
   Теперь настал ее черед молчать. Он поторопил:
   - Ну?
   - Пол, тогда, когда мы ночевали на берегу, ты не:
   - Ты знаешь, о чем я говорю, - перебил Пол.
   - Ты считаешь меня глупой? Почему ты говоришь таким неприятным голосом?
Разве неправда, что он, - она щелкнула пальцами, - пре: красивый?
   - И что с того?
   "Вдруг оказалось, что между нами огромный барьер, почти такой же
непреодолимый, как тот, который отделяет тяжелых душевнобольных: Нет,
стоп."
   Неимоверным усилием он взял себя в руки. Он сказал:
   - Тебе нужен другой мужчина просто для разнообразия? Тебе со мной
скучно? Ты это хочешь сказать?
   - Пол, у тебя очень тяжелый голос, и :
   - Это? - Он шагнул к кровати; в руках он все еще держал полотенце,
которым недавно вытирал подбородок, и она отшатнулась, словно испугавшись,
что он сейчас ее хлестнет.
   - Ты боишься, - сказала она. - Чего? Ты думаешь, что ты не такой
хороший мужчина, чтобы интересовать меня все время. Пол, ради: ради Бога!
Здесь или в Ллэнро, человек - это человек, и нет ничего стыдного в том,
что мы люди.
   Она скинула ноги на пол и села на кровати, вцепившись руками в матрац.
   - Чего ты боишься? Я человек, и ты тоже. Я не уйду завтра с Армандом
только потому, что он мне понравился, и потому что он красивый. Я не знаю,
такой ли он добрый, как ты, такой ли он умный, как ты. Возможно, он такой
же эгоист, как большинство людей в вашем мире - кто это может сказать?
   - Значит, ты решила это выяснить?
   - А почему бы и нет? - она дерзко дернула подбородком. - Я снова
спрашиваю, чего ты боишься? Ты жил в Англии с другой девушкой, ты был с
двумя другими, я сама это видела. Или ты думаешь, что в этом мире не
найдется для тебя женшины? Это плохое место, но все же не такое, как
Чентская больница!
   Пол чувствовал, как все мускулы его лица складываются в горькую маску,
закрывая его от слов, которые она говорила, и которые еще скажет.
   А Арчин, ничего не замечая, продолжала:
   - Мне очень жаль, что я нашла сегодня Арманда, а ты никого не нашел. Но
это неважно.
   - Неважно! - Плотина удерживала его голос, и сквозь нее прорывалось
лишь дрожащее яростью эхо ее слов.
   - Да, неважно - это хорошее слово! Мы в Ллэнро говорим то же самое. Она
гибко изогнулась и откинулась на подушку, словно заканчивая дискуссию. -
Пол, ты должен был понять, пока был со мной, что есть вещи, которые мы
знаем в Ллэнро, и о которых вы здесь не имеете понятия. Я - как это
сказать по-английски? - я для тебя как горсть. Да, как пригоршня песка,
когда набираешь его в руку, а он протекает между пальцами. Я утомляю тебя.
Ты поэтому сегодня такой усталый.
   - Я сегодня усталый, потому что:
   - Пол! - Она произнесла его имя громким шепотом, но с такой силой, что
он оборвал себя на полуслове. - Пол, в вашем мире все, даже ты, стыдятся
вещей, в которых нет ничего стыдного. Я не обвиняю тебя, поэтому не нужно
извиняться. - Она улыбнулась и протянула руки. - Иди ко мне. Я не буду
сегодня: ах:
   требовательной. Завтра я посмотрю, есть ли в Арманде что-нибудь от
Ллэнро, позову его сюда, и научу вас игре.
   Мир содрогнулся на своей оси. Борясь с землетрясением, засасывавшем его
в воронку, Пол повернулся к умывальнику, повесил, наконец, полотенце и
аккуратно расправил его на перекладине. Не глядя на Арчин, он сказал:
   - Значит, ты хочешь двоих мужчин одновременно.
   - Можно попробовать поискать тебе девушку, но:
   "Это неправда. Я поскользнулся на тропе настоящей жизни и оказался в
разрушенном тупике, где живет другой Пол Фидлер."
   - Но, - продолжала она, - я не вижу здесь подходящей. На прошлой неделе
была одна блондинка:
   - Ты сумасшедшая, - сказал Пол, вкладывая в эти слова все свое существо.
   "Попало!"
   Она подскочила на кровати. Вид у нее стал испуганным.
   - Пол, я показала тебе кучу вещей, которые нравятся телу, ты этого не
знал, хотя ты доктор, и изучил все нервы! Ты говорил, что это хорошо, ты
дрожал, и стонал, и задыхался, и говорил, что любишь меня.
   "Это правда, будьте вы прокляты, правда. В кончиках пальцев у нее
больше страсти, чем у Айрис во всей ее терпеливой туше!"
   - Я не хотел сказать, что ты сумасшедшая, - отчаянно выкрикнул Пол. -
Но то, что ты говоришь - сумасшествие.
   - Это - сумасшествие? - Она вскочила с кровати и тронула его так, как
он никогда в своей жизни не мечтал, не знал, что такое бывает, пока она не
проделала с ним это в первый раз в убогом отеле на шоссе номер пять, и
прикосновение заставило ожить и зазвенеть все его нервы от подошв до
макушки; ее пальцы нашли нужное место с той же точностью, с какой она
уложила Рили на больничных танцах. - Самое лучшее в жизни человек получает
от своего тела, а в вашем мире никто, никто не умеет с ним правильно
обращаться! Это ваш мир сумасшедший, а не мой!
   "Но я ведь писал то же самое, почти теми же словами, я собирался
говорить об этом в книге о Ллэнро!"
   Но призрак Мориса Дукинса, что-то отвратительно бормочущего, встал
между ним и Арчин, и Пол смотрел на него - невидимого ей - глазами,
подобными обломкам камня. Под этим взглядом она упала на постель и
забилась в беспомощных рыданиях, идущих из самой глубины ее существа.
   - Пол! - его имя, искаженное плачем, было первым внятным звуком,
которые он смог разобрать сквозь ее стоны. - Я не могу ничего поделать! Я
боролась, сколько могла, но они сделали меня такой, и:
   - Кто? - спросил Пол, вовсе не для того, чтобы услышать понятный ответ,
и она произнесла слово, которое уже звучало в Ченте, когда она утверждала,
что приказом таинственных "они" ей запрещено говорить, кто она такая.
   Откуда-то с самого далекого края его сознания всплыло вдруг что-то
отвратительное; он ощущал его и не мог сфокусировать на нем внимание.
   Ошеломленный, не зная, что делать, он неловко примостился рядом с
девушкой и, пытаясь успокоить, стал равномерными движениями пальцев
осторожно поглаживать ее по затылку и спине. Мало-помалу она затихла,
словно устала рыданий, и погрузилась в некое подобие сна.
   - Арчин? - мягко позвал он.
   Она откликнулась голосом, который он слышал каждый день в Ченте и
бесчисленное число раз потом, когда непреодолимое желание послушать о
Ллэнро пересиливало в нем боязнь ее беспокоить. Что-то отталкивающее
ползало вокруг его сознания и мерзко хихикало, и он наконец сообразил, что
случайно погрузил ее в гипнотический транс, единственным необходимым
элементом для которого был правильный ритм.
   Он отнял от ее тела дрожащие руки и сцепил пальцы, тщетно пытаясь унять
их биение. Он спросил:
   - Арчин, что они с тобой сделали?
   Позже он обвел взглядом комнату. Они жили в ней уже много дней и ночей
с тех пор, как приехали в Луз, но он не узнавал ничего - кроме ужасных
часов, которые он, как обычно, поставил на полку, чтобы фигура Времени
могла наблюдать за их любовью и благословлять их равномерными взмахами
косы. Все остальное было странным, невозможным, непостижимым: умывальник,
биде, шкаф, куда они вешали одежду, даже кровать, доставившая им столько
удовольствия.
   Пол Фидлер не имел больше ничего общего с вялым телом, носившим его
лицо и имя.
   Из удобной точки на другом краю пропасти, протянувшейся на тысячи миль
в безымянном направлении, он смотрел на мужчину, сидящего рядом с
прекрасной обнаженной девушкой, которая мирно спала, уткнувшись лицом в
подушку.
   Он видел, как руки мужчины открывают чемодан, привезенный из какой-то
далекой и неправдоподобной страны, безошибочно достают оттуда короткий
стеклянный цилиндр, снабженный блестящей иглой и гладким стальным поршнем.
Этот предмет оказался перенесенным к умывальнику, где была вода; еще,
зажатая у мужчины в кулаке, нашлась бутылочка с белыми таблетками, которые
он, не считая, вытряхнул на блюдце и растер в порошок. Размешанные с
водой, они были вылиты в стеклянный цилиндр - сколько поместилось.
   - Лежи тихо, - услышал он слова; голос каким-то образом соотносился с
существом, носившим его имя. - Это поможет тебе уснуть.
   Иголка проколола тонкую бледную кожу на руке девушки точно в том месте,
где темнела голубая вена, и поршень толкнул жидкость вниз.
   Тишина протянулась через всю эту безмерную пропасть, потом руки
вытащили, наконец, иглу, голова склонилась, губы прикоснулись к губам
спящей девушки, а единственная капля крови скатилась вниз и расплылась на
одеяле.
    
  
 42
  
 "Внутривенно это должно подействовать максимум через полчаса и очень
легко:
   мягкая остановка сердца, а в мозгу уже ни одной мысли, только сны."
   Пол брел по пляжу, а сознание следовало за его телом на расстоянии, как
детский шарик на длинной нитке.
   "Нет такого места - Ллэнро, никогда не было и никогда не будет; как я
мог в него поверить?"
   Мистралю было мало дела до того, ночь сейчас или день.