а едем?
   - К Монго.
   - О, нет! Только не к Монго! Терпеть его не могу! Он будет надо мной
смеяться!
   Жестокий он сукин сын!
   Его правда. У Монго - хорошие мозги, только жестокие. До добра не
доведет.
   Справиться с ним я не смогу. Мы ехали дальше.
   - Слушай, - сказал Хайанс. - У меня тут подружка недалеко. Пара
кварталов на север. Высади меня. Она меня понимает.
   Я свернул на север.
   - Послушай, - сказал я. - Не убивай этого парня.
   - Почему это?
   - Потому что ты - единственный, кто будет печатать мою колонку.
   Я довез его до места, высадил, подождал, пока откроется дверь, и только
после этого уехал. Хороший кусочек жопки его умиротворит. Мне тоже бы не
помешало...
 
 
 
 
 
   Потом я услышал Хайанса, когда он съехал из дома.
   - Я больше не мог. Посуди сам: как-то вечером залез я в душ, собираюсь
выебать ее, мне хотелось хоть какую-то жизнь в ее кости впердолить, и
знаешь что?
   - Что?
   - Выхожу я из душа, а она из дому сбегает. Нет, какая все-таки сука!
   - Слушай, Хайанс, я знаю эту игру. Я не могу ничего сказать против
Черри, потому что ты и глазом моргнуть не успеешь, как вы уже опять вместе
окажетесь, и тут ты вспомнишь все гадости, которые я про нее говорил.
   - Я никогда не вернусь.
   - Ага.
   - Я решил не убивать ублюдка.
   - Хорошо.
   - Я вызову его на боксерский бой. По всем правилам ринга. Рефери,
ринг, перчатки и прочее.
   - Ладно, - сказал я.
   Два быка дерутся за телку. К тому же - костлявую. Но в Америке телка
зачастую достается неудачнику. Материнский инстинкт? Бумажник толще? Член
длиннее? Бог знает...
   Пока Хайанс сходил с ума, он нанял парня с трубкой и галстуком, чтобы
газета не зачахла. Но очевидно было, что Раскрытая Пизда еблась в
последний раз. Дела же никому не было, кроме народа за 25-30 долларов в
неделю, да бесплатных помощников. Они от газеты кайфовали. Сильно хорошей
она не была, но и плохой назвать ее было нельзя. Видите ли, там же колонка
моя была: Записки Грязного Старика...
   И трубка с галстуком газету вытащил. Выглядела она точно так же. А я
тем временем продолжал слышать:
   - Джо и Черри снова вместе. Джо и Черри снова разошлись. Джо и Черри
опять соединились. Джо и Черри...
 
 
 
 
 
   Потом как-то промозглым вечером в среду я вышел купить в киоске
Раскрытую Пизду.
   Я написал одну из лучших своих колонок и хотел убедиться, хватило ли у
них кишок ее напечатать. В киоске имелся только номер за прошлую неделю. В
смертельно-синем воздухе я ощутил: игра окончена. Я купил две упаковки
Шлица, вернулся к себе и выпил за упокой. Хоть я и был всегда готов к
концу, он застал меня врасплох. Я подошел, содрал со стены плакат и
швырнул его в мусорное ведро:
   "РАСКРЫТАЯ ПИЗДА. ЕЖЕНЕДЕЛЬНОЕ ОБОЗРЕНИЕ ЛОС-АНЖЕЛЕССКОГО ВОЗРОЖДЕНИЯ."
   Правительству не стоит больше волноваться. Я снова стал великолепным
гражданином.
   Тираж двадцать тысяч. Если б мы сделали шестьдесят - без семейных
напрягов, без полицейских наездов, - мы бы вылезли. А мы не вылезли.
   На следующий день я позвонил в редакцию. Девчонка на телефоне была в
слезах:
   - Мы пытались найти вас вчера вечером, Буковски, но никто не знает,
где вы живете. Это ужасно. Все кончено. Конец. Телефон звонит все время. Я
тут одна осталась. Вечером в следующий вторник мы проведем планерку,
попытаться оживить газету. Но Хайанс забрал вс„ - все статьи, подписной
лист и машину Ай-Би-Эм, которая ему не принадлежала. Нас обчистили. Ничего
не осталось.
   Ох, у тебя милый голосок, крошка, такой грустный-грустный милый
голосок, хорошо б тебя выебать, подумал я.
   - Мы думаем, может, нам газету для хиппи начать. Подполье сдохло.
Появитесь, пожалуйста, дома у Лонни во вторник вечером.
   - Попробую, - ответил я, зная, что меня там не будет. Вот оно,
значит, как - почти два года. И вс„. Легавые победили, город победил,
правительство победило.
   Порядочность снова вышла на улицы. Может, фараоны престанут меня
штрафовать при одном виде моей машины. И Кливер перестанет слать нам
записочки из своего убежища. И повсюду можно будет купить Лос-Анжелес
Таймс. Господи Иисусе Христе и Царица Небесная, Жизнь - Печальная Штука.
   Но я дал девчонке свой адрес и номер телефона в надежде, что
когда-нибудь у нас с нею получится на матрасе. (Харриет, ты так и не
приехала.)
   Однако, приехал Барни Палмер, политический обозреватель. Я впустил его
и откупорил пиво.
   - Хайанс, - сказал он, - вложил в рот пистолет и нажал на курок.
   - И что?
   - Заело. Поэтому пистолет он продал.
   - Мог бы еще разок попробовать.
   - Да тут и на один раз храбрости должно хватить.
   - Ты прав. Прости. Ужасный бодун.
   - Хочешь знать, что произошло?
   - Конечно. Это ведь и моя смерть.
   - Ладно, значит, во вторник вечером пытаемся мы номер подготовить.
Твоя колонка у нас была, и слава Христу, длинная, потому что материалов не
хватало. Могли все страницы не заполнить. Появился Хайанс, глаза
стеклянные, вина перепил. Они с Черри снова разбежались.
   - Бр-р.
   - Ну. Ладно, страницы пустые. А тут Хайанс еще постоянно под ногами
путается. В конце концов, поднялся наверх и вырубился на диване. Только он
свалил, как номер начал собираться. Мы закончили, сорок пять минут
остается, чтоб в типографию успеть. Я говорю: давайте я отвезу. И тут
знаешь что?
   - Хайанс проснулся.
   - Откуда ты знаешь?
   - Вот такой уж я.
   - Короче, он стал настаивать, что отвезет номер в типографию сам.
Закинул все в машину, но до типографии так и не доехал. Мы на следующий
день приходим, а на столе записка, и вс„ вычищено - Ай-Би-Эм, подписной
лист, вс„...
   - Я слышал. Ладно, давай на это так посмотрим: он всю эту чертовню
заварил, значит, вправе и закончить.
   - Но Ай-Би-Эм-то - не его. За нее он может запопасть.
   - Хайанс привык запопадать. Он от этого цветет и пахнет. У него вся
яйца в кучку собираются. Слышал бы ты, как он орет.
   - Но дело-то во всех этих маленьких людях, Бук, в тех, кто за двадцать
пять баксов в неделю вкалывает, кто все бросил, чтобы газета выходила. У
которых подметки картонные. Кто на полу спит.
   - Маленьких людей постоянно в очко вдувают, Палмер. Такова история.
   - Ты говоришь, как Монго.
   - Монго обычно бывает прав, хоть он и сукин сын.
   Мы еще немного поговорили, и все закончилось.
 
 
 
 
 
   В тот вечер на работе ко мне подошел черный верзила.
   - Эй, братан, я слыхал, твоя газета накрылась.
   - Точно, братан, а где ты слыхал?
   - В Л.А.Таймс, первая страница второй секции. Вот они радуются,
наверное.
   - Наверное.
   - Нам ваша газета нравилась, чувак. И твоя колонка тоже. Настоящий
крутняк.
   - Спасибо, братан.
   В обеденный перерыв (10:24 вечера) я вышел и купил Л.А.Таймс. Перешел с
нею через дорогу в бар, взял себе кружку пива за доллар, зажег сигару и
подошел к тому столику, где светлее:
 
 
 
   РАСКРЫТУЮ ПИЗДУ ЗАШКАЛИЛО
 
 
 
   Раскрытая Пизда, вторая крупнейшая подпольная газета Лос-Анжелеса,
перестала выходить, сообщила в четверг ее редакционная коллегия. Газета не
дожила 10 недель до своей второй годовщины.
   "Крупные долги, проблемы с распространением и 1.000-долларовый штраф за
непристойность по приговору суда в октябре месяце способствовали распаду
газеты," заявил Майк Энгел, исполнительный редактор газеты. По его
оценкам, последний тираж газеты составил 20.000 экземпляров.
   Однако, Энгел и другие члены редколлегии убеждены, что Раскрытая Пизда
могла бы продолжать выходить, если бы не решение о закрытии, принятое Джо
Хайансом, ее 35-летним владельцем и главным редактором.
   Когда сотрудники прибыли в среду утром в редакцию газеты
(Мелроуз-Авеню, д.
   4369), они обнаружили записку Хайанса, которая, в частности, гласила:
   "Газета уже выполнила свою художественную миссию. В политическом же
смысле она, к тому же, тоже никогда не была эффективна. То, что
происходило на ее страницах в последнее время, - ничем не лучше того, что
мы печатали год назад.
   Как художник, я вынужден отвернуться от работы, которая не становится
лучше...
   несмотря даже на то, что это творение моих собственных рук, и на то,
что она приносит хлеб (деньги)."
 
 
 
   Я допил кружку и отправился на свою государственную службу...
   Через несколько дней у себя в почтовом ящике я обнаружил записку:
 
 
 
   10:45 утра, понедельник 
 
 
   Хэнк -
 
 
   Сегодня утром в почтовом ящике я нашел записку от Черри Хайанс. (Меня
не было дома все воскресенье и ночь на понедельник.) Она говорит, что дети
у нее, что она болеет и у нее крупные неприятности по адресу Дуглас-Стрит,
- - - -. Я не могу найти Дуглас-Стрит на этой ебаной карте, но хотел
дать тебе знать об этой записке.
 
 
 
   Барни 
 
 
   Пару дней спустя зазвонил телефон. Не тетка в течке. Барни.
   - Эй, Джо Хайанс в городе.
   - Мы с тобой - тоже, - ответил я.
   - Джо вернулся к Черри.
   - Вот как?
   - Они собираются переезжать в Сан-Франциско.
   - Давно пора.
   - Газета для хиппи провалилась.
   - Ага. Прости, что у меня не получилось. Надрался.
   - Нормально. Но послушай, мне сейчас одну статью заказали. Как только
закончу, я хочу с тобой связаться.
   - Зачем?
   - У меня есть спонсор с пятьюдесятью штуками.
   - С пятьюдесятью?
   - Ну. Реальные деньги. Он хочет это сделать. Он хочет начать еще одну
газету.
   - Держи меня в курсе, Барни. Ты мне всегда нравился. Помнишь, как мы с
тобой закиряли у меня в четыре, проговорили всю ночь и закончили только в
одиннадцать утра?
   - Ага. Дьявольская ночка была. Для старика ты кого хочешь перепьешь.
   - Ну.
   - Как только я эту херню закончу, дам тебе знать.
   - Ага. Держи связь, Барни.
   - Буду. А ты тем временем просыхай.
   - Конечно.
   Я сходил в сортир и прекрасно просрался по пиву. Потом лег в постель,
сдрочил и заснул.
 
 
 
 
 
 
 
   ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ В БЛАГОТВОРИТЕЛЬНОЙ ПАЛАТЕ
 
 
 
 
 
   Скорая была переполнена, но мне нашли место на самом верху, и мы
двинулись. Я блевал кровью в больших количествах и боялся, что наблюю на
людей ниже меня. Мы ехали и слушали сирену. Звучала она в отдалении, как
будто и не от нашей кареты.
   Мы ехали в окружную больницу - все вместе. Бедные. Объекты
благотворительности.
   С каждым что-то не так по отдельности, и некоторые оттуда уже не
вернутся. Общее в нас только одно - мы все бедны, и шансов у нас немного.
Нас туда упаковали. Я никогда в жизни не представлял, что в скорую помощь
может войти столько людей.
   - Господи Боже мой, ох Господи Боже мой, - доносился до меня снизу
голос черной тетки. - Никогда не думала, что со МНОЙ так будет! Никогда
не думала, что такое будет Господи...
   Мне так не казалось. Уже некоторое время я заигрывал со смертью. Не
могу сказать, чтоб мы были закадычными приятелями, но знакомы неплохо. Она
придвинулась ко мне чуть поближе и чуть побыстрее в ту ночь. Звоночки
звенели:
   боль саблями тыкалась мне в живот, но я не обращал внимания. Я считал
себя крутым парнем, и боль для меня - просто невезуха: я ее игнорировал.
Боль я просто заливал сверху виски и продолжал заниматься своим делом.
Моим делом было напиваться. Виски-то меня и доконало: надо было держаться
вина.
   Кровь, идущая изнутри, - не такого ярко-красного цвета, как, скажем,
из пореза на пальце. Кровь изнутри - темная, лиловая, почти черная и
воняет хуже говна.
   Вся эта жизнетворная жидкость - и смердит похлеще пивного говна.
   Я почувствовал, как подступает еще один спазм рвоты. Ощущение такое же,
будто блюешь пищей, и когда выходит кровь, становится легче. Но это всего
лишь иллюзия... каждый извергнутый глоток крови только ближе подводит тебя
к Папе Смерти.
   - Ох Господи Боже мой, никогда не думала...
   Кровь подступила, и я удержал ее во рту. Я не знал, что делать. С
верхней полки друзей внизу вымочить можно только так. Я держал кровь во
рту, пытаясь что-нибудь придумать. Скорая свернула за угол, и кровь
закапала у меня из уголков рта. Что ж, соблюдать приличия нужно даже при
смерти. Я взял себя в руки, закрыл глаза и заглотил кровь обратно. Стало
тошно. Но проблему я решил.
   Надеялся я на одно - что мы скоро приедем куда-нибудь, где можно будет
стравить следующую порцию.
   Ни одной мысли о смерти, на самом деле, у меня не было; единственными
мыслями были (была) вот какая: это ужасно неудобно, я больше не
контролирую происходящее. Шансы сузились, тобой помыкают, как хотят.
   Скорая доехала, я оказался на столе и мне начали задавать вопросы:
каково мое вероисповедание? где я родился? не задолжал ли я округу $$$ за
предыдущие визиты в их больницу? когда я родился? родители живы? женат? ну
и прочее, сами знаете.
   С человеком беседуют, будто он в полном здравии; даже вида не подают,
что подыхаешь. И явно не торопятся. Успокаивать-то оно успокаивает, но
поступают так они не поэтому: им просто скучно и совершенно наплевать,
подохнешь ты, взлетишь или перднешь. Хотя нет, последнее бы им не
понравилось.
 
 
 
 
 
   Потом я оказался в лифте, и дверь открылась, по всей видимости, в
какой-то темный погреб. Меня выкатили. Положили на кровать и ушли.
Непонятно откуда возник санитар и дал мне маленькую белую пилюлю.
   - Примите, - сказал он. Я ее проглотил, он дал мне стакан воды и
испарился.
   Милосерднее этого со мной не поступали очень долго. Я откинулся на
подушку и обнаружил то, что меня окружало. Стояло 8 или десять кроватей,
все заняты американцами мужского пола. У каждого на тумбочке - жестяное
ведерко с водой и стакан. Простыни выглядели чистыми. Там было очень темно
и холодно - в точности как в подвале многоквартирного дома. Горела
одна-единственная маленькая лампочка без плафона. Рядом лежал здоровенный
мужик, старый, далеко за полтинник, но какой же он был огромный; хотя
большую часть его огромности составляло сало, ощущение большой силы от
него исходило. К кровати его пристегнули ремнями. Он смотрел прямо вверх и
разговаривал с потолком.
   - ...а такой славный мальчуган был, чистенький славненький мальчуган,
работа ему нужна была, говорит: работа нужна, а я говорю: "Ты мне
нравишься, парнишка, нам нужен хороший жарщик, хороший честный жарщик, а я
честных по лицу узнаю, парнишка, я характер по лицу могу сказать, будешь
работать со мной и моей женой, и хоть всю жизнь тут работай, парнишка..."
а он говорит: "отлично, сэр" - вот так прям и сказал, и похоже, доволен
был, что такая работа ему перепала, а я говорю: "Марта, мы тут себе
хорошего мальчика нашли, славного аккуратного мальчика, он в кассу не
будет лапы запускать, как остальные мерзавцы эти".
   Значит, выхожу я и закупаю цыплят, хорошенько так цыплят закупаю. У
Марты много чего из цыплят выходит, она их как волшебной палочкой готовит.
Полковник Сандерс рядом и на 90 футов не стоит. Пошел я и купил 20 цыплят
на эти выходные. Хорошие выходные хотели себе устроить, специальный
куриный день, 20 цыплят, значит, выхожу я и покупаю. Да мы бы Полковника
Сандерса разорили. За такие хорошие выходные и 200 баксов чистой прибыли
огрести можно. Мальчишка даже помог нам ощипать их и порезать - сам
вызвался причем. У нас с Мартой-то своих детей нет.
   А мне парнишка по-настоящему уже начинал нравиться. В общем, Марта
сварганила этих цыплят на заднем дворе, все приготовила... 19 разных блюд
из курицы, у нас эти цыплята только из задницы не лезли. Парню оставалось
только все остальное приготовить, типа бургеров там, стейков, ну и всего
остального. С цыплятами мы развязались. И ей-богу, здоровские выходные у
нас получились. Вечер в пятницу, суббота, воскресенье. Парнишка работал
хорошо, приятный, к тому же.
   Обходительный такой. Шуточки смешные отпускал. Звал меня Полковником
Сандерсом, а я его звал сынком. Полковник Сандерс и Сын - во как. Когда в
субботу вечером закрылись, уработались мы, как черти, но были довольны.
Цыплят всех размели, к чертовой матери, до кусочка. Яблоку упасть негде
было, люди ждали своей очереди за столик сесть, никогда раньше такого не
видел. Я дверь запер, достал квинту хорошего виски, сели мы, усталые, но
счастливые, пропустили по маленькой.
   Парнишка вымыл все тарелки, пол подмел. Говорит: "Ладно, Полковник
Сандерс, завтра во сколько приходить?" Улыбается. Я говорю: в полседьмого
утра, он свою кепку забирает и уходит. "Чертовски приятный мальчуган,
Марта," говорю я, подхожу к кассе выручку подсчитать. А касса - ПУСТАЯ!
Правильно, я так и сказал: "Касса - ПУСТАЯ!" И ящик сигарный, с выручкой
за два предыдущих дня - его он тоже нашел. Такой аккуратненький
мальчик... Не понимаю... Я ж сказал ему:
   хоть всю жизнь работай, так ему и сказал. 20 цыплят... Уж Марта знает,
как их готовить... А мальчонка этот, срань куриная, сбежал со всеми этими
деньгами проклятущими, мальчонка этот...
   Потом он заорал. Я слышал, как орет огромное число людей, но ни разу не
слышал, чтобы орали так. Он поднимался, натягивая ремни, и орал. Ремни
чуть не лопались.
   Вся кровать дребезжала, рев его рикошетом от стен обрушивался на нас.
Мужик был в тотальной агонии. Причем, орал не по чуть-чуть. Рев был
долгим, он все длился и длился. Потом прекратился. Мы - 8 или десять
американцев мужского пола - вытянулись на своих кроватях, наслаждаясь
тишиной.
   Потом он заговорил снова:
   - Такой славный мальчуган был, мне он понравился. Говорю ему: работай
у нас хоть всю жизнь. Он еще шуточки отпускал, приятный такой,
обходительный. Я пошел и купил 20 этих цыплят. 20 цыплят. За хорошие
выходные можно 200 огрести. А у нас 20 цыплят было. Парнишка меня
Полковником Сандерсом звал...
   Я перегнулся за край кровати и срыгнул глоток крови...
 
 
 
 
 
   На следующий день объявилась медсестра, выцепила меня и помогла
перебраться на каталку. Я по-прежнему блевал кровью и был довольно слаб.
Она вкатила меня в лифт.
   Техник встал за свою машину. В живот мне ткнули каким-то острием и
сказали стоять. Я чувствовал сильную слабость.
   - Я слишком слабый, я не могу встать, - ответил я.
   - Стойте и вс„, - сказал техник.
   - Мне кажется, я не могу, - сказал я.
   - Стойте спокойно.
   Я ощутил, как начинаю медленно заваливаться назад.
   - Я падаю, - сказал я.
   - Не падайте, - сказал он.
   - Стойте тихо, - сказала сестра.
   Я завалился назад. Как резиновый. Когда я ударился об пол, то ничего не
почувствовал. Я ощущал только легкость. Возможно, я и был нетяжелым.
   - Ох, черт побери! - сказал техник.
   Сестра помогла мне подняться и прислонила к машине, острие по-прежнему
упиралось мне в живот.
   - Я не могу стоять, - сказал я. - Я, наверное, умираю. Я не могу
встать. Мне очень жаль, но встать я не могу.
   - Стойте тихо, - сказал техник, - просто стойте и вс„.
   - Стойте спокойно, - сказала сестра.
   Я почувствовал, как падаю. И завалился назад.
   - Простите, - сказал я.
   - Черт бы вас побрал! - завопил техник. - Я из-за вас две пленки
запорол! А эти проклятые пленки денег стоят!
   - Простите, - сказал я.
   - Заберите его отсюда, - сказал техник.
   Сестра помогла мне подняться и снова уложила на каталку. Мыча что-то
себе под нос, она вкатила меня в лифт, по-прежнему мыча.
   Из этого подвала меня действительно забрали и положили в большую
палату, очень большую. В ней умирало человек, наверное, 40. Провода к
кнопкам были обрезаны, и громадные деревянные двери, толстые деревянные
двери, покрытые с обеих сторон листами жести, отделяли нас от медсестер и
врачей. На моей кровати закрепили бортики и попросили меня пользоваться
подкладным судном, но подкладное судно мне не нравилось, особенно мне не
нравилось блевать в него кровью, а еще меньше - срать туда. Если
кто-нибудь когда-нибудь изобретет удобное и практичное подкладное судно,
врачи и медсестры будут ненавидеть его до скончания веков и еще дольше.
   Желание посрать у меня не убывало, но получалось не очень. Конечно,
давали мне одно молоко, желудок был весь разодран, поэтому отправлять
слишком много в жопу у него получалось не очень хорошо. Одна медсестра
п