не ощущая ни победы, ни принуждения.
   Единственное условие для меня: я не могу ничего просить. Больше того:
уж лучше на макушке мозга у меня постоянно крутится одна и та же
пластинка: и не пытайся и не пытайся. Ничего так себе идейка, кажется.
   Как бы там ни было, после ухода Мари я уселся в кухне и выдул 3 банки
пива, которые нашел в холодильнике. До еды мне никогда особенного дела не
было. О том, как люди любят поесть, я слыхал. Мне же от еды становилось
только скучно. С жидкостью все в порядке, а вот груз навалом - тоска
смертная. Мне нравилось говно, мне нравилось срать, какашки мне нравились,
но сдохнуть легче, чем их насоздавать.
   После 3 банок пива на табуретке рядом я заметил дамскую сумочку.
Разумеется, на работу Мари взяла с собой другую. Не такая же она глупая
или добрая, чтобы деньги оставлять? Сумочку я открыл. На дне лежала
десятидолларовая бумажка.
   Что ж, Мари меня проверяет, и я окажусь достойным ее проверки.
   Я забрал десятку, вернулся к себе в спальню и оделся. Мне было хорошо.
В конце концов, что человеку надо, чтобы выжить. Ничего. Это правда. А у
меня даже ключ от дома имелся.
   Поэтому я вышел наружу и запер дверь, чтобы воры не залезли, хахаха, и
вот уже я стою на улице во Французском Квартале, ну и дурацкое же это
место, но придется смириться. Все должно было мне служить, так всегда
было. Поэтому... ах, да, иду я, значит, по улице, а беда с Французским
Кварталом в том, что тут нигде ни одного винного магазина, как в других
приличных частях света. Может, они это специально. Можно было догадаться,
что от этого процветали ужасные выгребные ямы на каждом углу, которые они
тут зовут барами. Первым делом, когда я заходил в один из этих
"оригинальных" баров Французского Квартала, мне хотелось блевать.
   Обычно я так и делал, добежав до какого-нибудь воняющего мочой очка и
извергая вс„ - тонны и тонны яичниц и недожаренной жирной картошки. Потом
возвращался, уже стравив, и смотрел на них: более одиноким и
бессмысленным, чем клиенты, выглядел только бармен, особенно если он же
был и хозяином. Ладно, поэтому я гулял по всей округе, зная, что бары -
туфта, и знаете, где я нашел три своих упаковки? В бакалейной лавчонке с
черствым хлебом, где вс„, даже облупившаяся краска, сочилось такой
наполовину половой улыбочкой одиночества... помогите, помогите,
помогите... ужасно, да, даже света в ней не хватало, электричество - оно
же денег стоит, и тут я такой, первый парень, купивший упаковку пива за
последние 17 дней, и первый парень, купивший три упаковки за последние 18
лет, и господи ты боже мой, она чуть не обкончалась прямо на кассу... Это
было чересчур. Я смел сдачу и 18 больших банок пива и выскочил на дурацкий
солнцепек Французского Квартала...
 
 
 
 
 
   Остаток сдачи я сложил обратно в сумочку на табуретке и оставил ее
открытой, чтобы Мари заметила. Потом сел и откупорил пиво.
   Хорошо побыть одному. Однако, я был не один. Всякий раз, когда нужно
было поссать, я видел этого паука и думал: ну, паук, тебе пора - уже
скоро. Ты мне просто не нравишься в этом темном углу: сидишь себе, ловишь
мух и жучков, сосешь из них кровь. Видишь, какой ты негодяй, мистер Паук.
А вот я - я в норме. По крайней мере, мне нравится так считать. А ты -
просто гребаный темный безмозглый прыщ смерти, вот что ты такое. Соси
говно. Тебе кранты.
   На заднем крыльце я нашел метлу, вернулся в сортир и сокрушил его прямо
в паутине, принес ему его же смерть. Все в порядке, это нормально, он
доехал до нее быстрее меня почему-то, что я тут могу поделать. Но как же
Мари могла пристраивать тут свою обширную задницу на обод стульчака и
смотреть на эту тварь? Она ее вообще видела когда-нибудь? Вероятно, нет.
   Я вернулся на кухню и выпил еще пива. Потом включил телевизор. Бумажные
люди.
   Стеклянные люди. Я почувствовал, что схожу с ума и выключил эту дрянь.
Отхлебнул еще. Потом сварил два яйца и поджарил две ленточки бекона.
Удалось поесть.
   Иногда о еде забываешь. Занавески пробило солнцем. Я пил весь день.
Пустые швырял в мусорку. Время шло. Затем открылась дверь. Просто слетела
с петель. То была Мари.
   - Господи ты боже мой! - завопила она. - Ты знаешь, что произошло?
   - Нет, нет, не знаю.
   - Ох, черт бы его побрал!
   - Ч„ такое, милая?
   - У меня подгорела клубника!
   - Вот как?
   Она бегала по кухне кругами, обширная задница ее тряслась.
Ненормальная. Совсем сбрендила. Бедная старая жирная пизда.
   - У меня кастрюлька клубники на огне стояла в кухне, а тут зашла эта
туристка, богатая сучка, первая посетительница за сегодня, и ей
понравились такие маленькие шляпки, что я делаю, знаешь... Ну, она как бы
милашка такая, и на ней все шляпки хорошо сидят, поэтому у нее проблема, и
тут мы про Детройт заговорили, у нас там какие-то общие знакомые нашлись,
и тут я вдруг принюхиваюсь и СЛЫШУ!!! КЛУБНИКА ГОРИТ! Бегу на кухню, да
уже слишком поздно...
   что я за растяпа! Клубника вся выкипела, везде разбрызгано, воняет,
горелым, руки опускаются, ничего уже не исправишь, ничего! Ад кромешный!
   - Сожалею. Но ты ей шляпку-то продала?
   - Я продала ей две шляпки. Она все никак решиться не могла.
   - Жалко клубнику. А я паука убил.
   - Какого паука?
   - Я так и думал, что ты не знаешь.
   - Что знаю? Что такое пауки? Просто жучки.
   - Мне говорили, что паук - не жучок. Там как-то по числу ног
определяют... Я на самом деле не знаю, да и плевать.
   - Паук - не жучок? Что это за говно тогда?
   - Не насекомое. Так люди говорят. В любом случае, я эту чертову тварь
прикончил.
   - Ты лазил в мою сумочку.
   - Конечно. Ты ж ее тут оставила. Мне нужно было пива.
   - Тебе все время нужно пиво?
   - Да.
   - С тобой будут проблемы. Ты ел что-нибудь?
   - 2 яйца, 2 ломтика бекона.
   - Голодный?
   - Да. Но ты устала. Расслабься. Выпей.
   - Я расслабляюсь, когда готовлю. Но сначала мне нужно в горячую ванну.
   - Валяй.
   - Ладно. - Она протянула руку и включила телевизор, а потом ушла в
ванную.
   Пришлось слушать телевизор. Выпуск новостей. Изумительно уродливый
ублюдок. 3 ноздри. Изумительно омерзительный ублюдок, разряженная
бессмысленная куколка, потеет, лыбится на меня, произносит слова, которые
я едва понимаю или на которые вообще плевать. Я знал, что Мари готова
смотреть телевизор часами, поэтому придется приспосабливаться. Когда она
вернулась, я смотрел прямо в стекло, отчего ей стало лучше. Выглядел я
безобидным - как человек с шахматной доской и спортивной страницей под
мышкой.
   Мари вышла, обернутая еще в один наряд. Она бы могла даже выглядеть
хорошенькой, если б не была так дьявольски жирна. Ладно, как бы то ни
было, я не на скамейке в парке все-таки ночую.
   - Хочешь, чтобы я приготовил, Мари?
   - Нет, все в порядке. Я уже не так устала.
   Она начала готовить еду. Поднявшись за следующим пивом, я поцеловал ее
за ухом.
   - Ты хорошая баба, Мари.
   - Тебе хватит выпивки на остаток ночи? - спросила она.
   - Конечно, маленькая. Еще и квинта осталась. Все прекрасно. Мне просто
хочется тут посидеть, посмотреть телик, тебя послушать. Ничего?
   - Разумеется, Чарли.
   Я сел. У нее что-то варилось. Пахло хорошо. Очевидно, что она была
хорошей поварихой. По стенам просто ползал теплый запах еды. Не
удивительно, что она такая толстая: и готовит хорошо, и пожрать не дура.
Мари готовила рагу. То и дело вставала и добавляла что-нибудь в
кастрюльку. Луковицу. Кусок капусты.
   Несколько морковок. Знаток. А я пил и смотрел на эту большую,
неопрятную на вид толстую деваху, а она сидела и мастерила самые волшебные
на свете шляпки: руки ее пробирались в корзинку, подбирали сначала этот
цвет, за ним другой, третий, такую ленту, такую, сплетала их, сшивала,
пристраивала к шляпке, а эта двухцветная солома сама по себе казалась еще
одним чудом. Мари творила шедевры, которых никогда не обнаружат - они
будут гулять по улицам на макушках богатых сучек.
   Работая и помешивая рагу, она говорила.
   - Сейчас не то что раньше. У людей денег нет. Везде аккредитивы,
чековые книжки, кредитные карточки. У людей просто нет денег. Они их с
собой не носят.
   Вс„ в кредит. Парень зарплату получает, а она уже тю-тю. Закладывают
всю свою жизнь, чтобы один дом купить. А потом обязательно надо набить
этот дом говном и машину купить. Они у этого дома на крючке, а власти это
знают и давят их до смерти налогами на недвижимость. Ни у кого денег нет.
Маленьким предприятиям просто не выжить.
   Мы уселись за рагу - оно было изумительным. После ужина вытащили
виски, она принесла мне две сигары, мы смотрели на телевизор и много не
разговаривали.
   Казалось, я живу тут уже много лет. Она продолжала мастерить шляпки, то
и дело заговаривая со мной, а я отвечал: "ага", "правильно" или "вот как?"
А шляпки все слетали с ее рук, шедевры.
   - Мари, - сказал я, - я устал. Пойду-ка я спать.
   Она разрешила мне взять виски с собой, и я так и сделал. Но вместо
того, чтобы улечься к себе в постель, я откинул покрывало на кровати Мари
и вполз туда.
   Предварительно раздевшись, естественно. Прекрасный матрац. Прекрасная
постель.
   Такая старомодная, с высокими столбиками и деревянной крышей или как их
там называют. Наверное, если уебешься до того, что крышу снесет, -
значит, получилось. Мне же эту крышу не снести никогда без помощи богов.
   Мари по-прежнему смотрела телевизор и мастерила шляпки. Потом я
услышал, как она его выключила, погасила свет на кухне и вошла в спальню,
миновала кровать, не заметив меня, и упылила прямиком в нужник. Просидела
там некоторое время, а потом я полюбовался, как она скидывает свою одежу и
влатывается в здоровенную розовую ночнушку. Она поебошилась немножко со
своей физиономией, махнула рукой, нацепила пару бигудей, развернулась,
направилась к постели и увидела меня.
   - Господи, Чарли, ты не в ту постель попал.
   - Не-а.
   - Послушай, голубчик, я - не такая женщина.
   - О, кончай базар и заваливайся!
   Она завалилась. Боже мой, одно мясо. На самом деле, я немного
испугался. Что же делать со всем этим хозяйством? Так, я в ловушке. Вся
постель со стороны Мари провалилась.
   - Послушай, Чарли...
   Я схватил ее за голову, развернул к себе, мне показалось, что она
плачет, и тут губы мои накрыли ее рот. Мы поцеловались. Черт возьми, хуй у
меня затвердел.
   Боже милостивый. Что это такое?
   - Чарли, - сказала она, - тебе вовсе не нужно...
   Я взял ее за руку и обхватил ею свой хуй.
   - Ох черт, - вымолвила она. - Ох черт!
   Тут она уже поцеловала меня, взасос. Язычок у нее оказался небольшой -
хоть что-то маленькое, - и он трепетал туда-сюда, довольно-таки слюняво и
страстно.
   Я отстранился.
   - Что такое?
   - Ща, погоди.
   Я дотянулся до бутылки, долго и хорошо приложился, поставил ее на
место, а потом подлез и приподнял эту огромную розовую ночнушку. Немного
помацал и уж не знаю, что именно нащупал, но мне показалось - то, что
надо, хоть и очень маленькое, но в нужном месте. Да, то была ее пизда. Я
ткнулся в не„ своим краником. Затем дотянулась она и направила меня куда
надо. Еще одно чудо. Штука эта оказалась тугой. Чуть шкуру с меня не
содрала. Мы заработали. Мне хотелось поскакать подольше, но плевать. Она
меня имела. Лучшая ебка в моей жизни. Я стонал и верещал, затем кончил,
скатился. Невероятно. Когда она вернулась из ванной, мы немного
поговорили, потом Мари заснула. Но она храпела. Поэтому пришлось
ретироваться в свою кровать. И проснулся я только на следующее утро, когда
она уходила на работу.
   - Пора бежать, Чарли, - сказала она.
   - Конечно, крошка.
   Как только она ушла, я сходил на кухню и выпил стакан воды. Она
оставила там сумочку. Десять долларов. Я их не взял. Вернулся в ванную,
хорошенько посрал, уже без паука. Потом принял ванну. Попробовал почистить
зубы, слегка сблевнул.
   Оделся и снова вышел на кухню. Раздобыл кусок бумаги и карандаш:
 
 
 
   Мари, Я люблю тебя. Ты ко мне очень хорошо отнеслась. Но я должен уйти.
Даже толком не знаю, почему. Спятил, наверное. До свиданья, Чарли 
 
 
   Я прислонил записку к телевизору. Мне было нехорошо. Хотелось плакать.
Там было так спокойно, как раз то спокойствие, которое мне нравилось. Даже
печка с холодильником выглядели человечески, то есть - по-хорошему
человеческими, казалось, что у них есть руки, голоса, что они говорят:
потусуйся тут немного, парнишка, тут хорошо, тут может быть даже очень
хорошо. В спальне я нашел то, что осталось от квинты. Выпил. Потом в
холодильнике отыскал банку пива. Выпил и ее. Потом встал, прогулялся по
этому узкому коридору - долго, чуть не сотню ярдов. Дошел до двери и
вспомнил, что у меня ключ остался. Вернулся, вложил ключ в записку. Потом
снова посмотрел на десятку в кошельке. Оставил ее там.
   Прогулялся еще раз. Дойдя до двери, я уже знал, что как только я ее
закрою, обратного пути не будет. Закрыл ее. Окончательно. Вниз по
ступенькам. Я снова был один, и всем плевать. Пошел на юг, затем свернул
направо. Шел себе, шел и вышел из Французского Квартала. Пересек
Канал-Стрит. Прошел несколько кварталов, а потом свернул, миновал еще
какую-то улицу и свернул в другую сторону. Я не знал, куда иду. По левую
руку оказалось какое-то заведение, в дверях стоял человек, он спросил меня:
   - Эй, мужик, работа нужна?
   Заглянул я в ту дверь: целые ряды людей выстроились вдоль деревянных
столов с молотками в руках, они разбивали какие-то штуки в раковинах,
похожие на моллюски, они ломали эти раковины и что-то делали с мясом, и
там стояла темень; казалось, эти люди лупят по самим себе молотками и
выбрасывают то, что от них остается, поэтому я ответил человеку:
   - Нет, мне не нужна работа.
   Я шел, и солнце светило мне в лицо.
   Оставалось 74 цента.
   Нормальное такое солнышко.
 
 
 
 
 
 
 
   КАКОЙ ПИЗДЫ НИ ПОЖЕЛАЕШЬ
 
 
 
 
 
   Гарри и Дьюк. Пузырь примостился между ними в номере дешевого
лос-анжелесского гадюшника. Субботний вечер в одном из самых жестоких
городов мира. У Гарри лицо было довольно круглым и глупым, выглядывал
только кончик носа, а глаза его вызывали только ненависть; фактически,
ненависть с одного взгляда вызывал и сам Гарри, поэтому на него не
глядели. Дьюк был помоложе, хороший слушатель, лишь слабенькая улыбочка
мельтешила на лице, когда слушал. Слушать он любил; люди для него были
самым грандиозным зрелищем, к тому же за вход денег не брали. Гарри был
безработным, а Дьюк работал дворником. Оба они сидели и сядут снова. Оба
это знали. Не имело значения.
   Квинту опорожнили уже на треть, а на полу валялись пустые пивные банки.
Мужики вертели самокрутки с естественным спокойствием людей, чья жизнь
была трудна и невозможна до 35 лет, но они до сих пор живы. Они знали, что
все вокруг - ведро навоза, но бросать не хотелось.
   - Видишь, - сказал Гарри, отхлебывая, - я тебя выбрал, чувак. Я могу
тебе доверять. У тебя очко не заиграет. Я думаю, машина у тебя потянет.
Разделим ровно напополам.
   - Рассказывай, - сказал Дьюк.
   - Ты не поверишь.
   - Рассказывай.
   - Ну что - там лежит золото, прямо на земле, настоящее золото. Надо
только выйти и подобрать. Я знаю, что похоже на бредятину, но оно там, я
его видел.
   - А в чем загвоздка?
   - Ну, это армейский артиллерийский полигон. Бомбят весь день, а иногда
- и ночью, вот в чем загвоздка. Надо не зассать. Но золото - там. Может,
его снарядами из земли вывернуло, не знаю. Но по ночам обычно не пуляют.
   - Значит, поедем ночью.
   - Правильно. И просто подберем его с земли. Разбогатеем. Какой пизды
ни пожелаешь - любая нашей будет. Подумай только - какой пизды ни
пожелаешь.
   - Неплохо.
   - А если начнут пулять, прыгнем в первую же воронку. Туда они по-новой
целиться не будут. Если собьют мишень, им этого хватит. А если нет - в
следующий раз бахнут куда-нибудь еще.
   - Логично.
   Гарри нацедил немного виски.
   - Но есть еще один прикол.
   - Во как?
   - Там змеи. Поэтому нужно ехать вдвоем. Я знаю, ты хорошо с оружием
управляешься. Пока я буду золото собирать, ты постоишь на васаре, змеям
головы поотшибаешь. Там гремучки водятся. Мне кажется, ты как раз
подходишь.
   - Чего не попробовать, к чертовой матери?
   Они сидели, пили и курили, обдумывая.
   - Все это золото, - промолвил Гарри, - любая пизда.
   - Знаешь, - сказал Дьюк, - а может, этими пушками они старый клад
разворотили.
   - Что б там ни было, золото есть.
   Они еще немного поразмышляли.
   - А откуда ты знаешь, - спросил Дьюк, - что как только ты соберешь
все золото, я тебя там не пришью?
   - Что ж, придется рискнуть.
   - Ты мне доверяешь?
   - Я никому не доверяю.
   Дьюк открыл еще пива, разлил еще выпивки.
   - Бля, значит, на работу в понедельник нет смысла ходить, так?
   - Уже нет.
   - Я уже чувствую, как разбогател.
   - Я как бы тоже.
   - Человеку просто как-то оторваться нужно, - сказал Дьюк, - и тогда
к нему начнут относиться как к джентльмену.
   - Ну.
   - А где это место? - спросил Дьюк.
   - Увидишь, когда приедем.
   - Делим напополам?
   - Делим напополам.
   - Ты уже не волнуешься, что я тебя пришью?
   - Чего ты твердишь одно и то же, Дьюк? Ведь и я тебя пришить могу.
   - Господи, я об этом не подумал. Но ты ж не будешь в кореша стрелять,
правда?
   - А мы кореша?
   - Н-ну, да, я б так сказал, Гарри.
   - Там хватит и золота, и пизды на обоих. На всю жизнь втаримся.
Никаких тебе больше судебных приставов. Никакого мытья посуды за гроши,
когда подопрет. Бляди с Беверли-Хиллз будут сами за нами гоняться. Всяким
хлопотам конец.
   - Ты в самом деле думаешь, мы этот шмат оторвем?
   - Еще бы.
   - А там в самом деле золото есть?
   - Слушай, чувак, я же тебе уже сказал.
   - Ладно.
   Они еще некоторое время пили и курили. Не разговаривали. Оба думали о
будущем.
   Стояла жаркая ночь. У некоторых постояльцев двери были распахнуты
настежь. У большинства оставалось лишь по бутылке вина. Мужчины сидели в
одних майках, расслабленные, разбитые, в непонятках. У некоторых даже
имелись женщины - не сильно-то и леди, но вино в желудке держать умели.
   - Давай-ка еще пузырь возьмем, - сказал Дьюк, - пока не закрылось.
   - У меня денег нет.
   - Я достану.
   - Валяй.
   Они поднялись и вышли за дверь. Свернули в коридор и направились к
черной лестнице. Винная лавка стояла дальше по переулку, слева от выхода.
На верхних ступеньках черного хода, загораживая путь, валялся мужик в
перепачканной и мятой одежде.
   - Эй, это ж мой старинный приятель Фрэнки Кэннон. Ну, он сегодня дал
копоти...
   Наверное, стоит его от дверей оттащить.
   Гарри приподнял его за ноги и отодвинул в сторону. Потом наклонился над
ним.
   - Интересно, до него кто-нибудь уже добрался?
   - Не знаю, - ответил Дьюк, - проверь.
   Дьюк вывернул у Фрэнки все карманы. Прощупал рубашку. Расстегнул штаны,
проверил пояс. Нашел только спичечный коробок, гласивший:
 
 
 
   УЧИТЕСЬ
 РИСОВАТЬ
 ДОМА
 Вас ждут тысячи высокооплачиваемых заказов 
 
 
   - Наверное, кто-то его уже пощупал, - сказал Гарри.
   Они спустились по черной лестнице и вышли в проулок.
   - Ты уверен, что золото - там? - спросил Дьюк.
   - Слушай, - ответил Гарри. - Ты меня просто бесишь! Ты что думаешь
- - я совсем чокнулся?
   - Нет.
   - Так не спрашивай меня тогда больше!
   Они зашли в винную лавку. Дьюк заказал квинту виски и полудюжину
больших банок пива. Гарри спер пакет с разными орешками. Дьюк заплатил за
свое, и они вышли.
   Не успели они ступить в проулок, как к ним подошла молодая женщина; ну,
для этого района молодая, около тридцатника, хорошая фигура, но волосы
нерасчесаны и речь слегка невнятна.
   - Что у вас, парни, в этом пакете?
   - Кискины сиськи, - ответил Дьюк.
   Она подвалила к Дьюку поближе и потерлась о пакет.
   - Я вина не хочу. У вас там вискач есть?
   - Конечно, малышка, пошли.
   - Дай бутылку посмотреть.
   Дьюку она показалась ничего. Стройная, платье узкое, жопку как надо
обтягивает, черт побери. Он из