влек пузырь.
   - Ладно, - решила она, - пошли.
   Он пошли по переулку, девка - посередине. Ляжкой она стукалась о
Гарри. Тот облапал ее и поцеловал. Она вырвалась.
   - Сукин ты сын! - заорала она. - Пусти сейчас же!
   - Ты все испортишь, Гарри! - сказал Дьюк. - Еще раз так сделаешь, и
я тебе вломлю!
   - Не вломишь.
   - Только попробуй!
   Они дошли до черного входа, поднялись, открыли дверь. Девка посмотрела
на распростертого Фрэнки Кэннона, но ничего не сказала. Вошли в комнату.
Девка села и закинула ногу на ногу. Ноги у нее были хорошие.
   - Меня зовут Джинни, - сказала она.
   Дьюк разлил.
   - Я Дьюк. Он Гарри.
   Джинни улыбнулась и взяла стакан.
   - Один засранец, с которым я сейчас живу, голой меня держал, всю
одежду в чулане запер. Я там неделю просидела. Потом дождалась, пока он
вырубится, сняла с него ключ, забрала вот это платье и сбежала.
   - Красивое платье.
   - Нормальное.
   - Оно лучшее в тебе подчеркивает.
   - Спасибо. Эй, слушайте, парни, а чем вы занимаетесь?
   - Занимаемся? - переспросил Гарри.
   - Ага, то есть, как вам жить удается?
   - Мы золотопромышленники, - ответил Гарри.
   - Ой, бросьте, не надо мне баки заколачивать.
   - Все правильно, - подтвердил Дьюк. - Мы золотопромышленники.
   - Мы наткнулись на жилу. Разбогатеем за неделю, - сказал Гарри.
   Потом Гарри понадобилось отлить. Сортир располагался в конце коридора.
Когда он вышел, Джинни сказала:
   - Тебя я хочу выебать первым, Миленький. Тот меня не очень-то заводит.
   - Это ничего, - ответил Дьюк.
   Он разлил еще раз на троих. Когда Гарри вернулся, Дьюк сообщил ему:
   - Она трахнет меня первым.
   - Кто сказал?
   - Мы сказали, - ответил Дьюк.
   - Точно, - поддакнула Джинни.
   - Я думаю, нам следует взять ее с собой, - сказал Дьюк.
   - Сначала поглядим, как она трахается, - ответил Гарри.
   - Я свожу мужчин с ума, - сказала Джинни. - Мужики от меня благим
матом орут.
   У меня самая тугая пизда во всем штате Калифорния!
   - Ладно, - сказал Гарри, - давай проверим.
   - Сначала налейте мне еще, - ответила она, допивая залпом то, что
оставалось.
   Дьюк восполнил.
   - У меня тоже кое-что имеется, малышка, я тебя, наверное, напополам
разворочу!
   - Только если ногу туда засунешь, - встрял Гарри.
   Джинни лишь ухмыльнулась поверх стакана. Допила.
   - Давай, - сказала она Дьюку, - чего тянуть?
   Джинни подошла к кровати и стащила с себя платье. На ней остались
голубенькие трусики и застиранный розовый лифчик, скрепленный на спине
булавкой. Дьюку пришлось эту булавку откалывать.
   - Он что - смотреть останется? - спросила она Дьюка.
   - На здоровье, если хочет, - ответил тот. - Какого черта?
   - Ладно, - согласилась Джинни.
   Они залегли под простыни. Прошло несколько минут разминки и маневров;
Гарри наблюдал. Одеяло сползло на пол. Гарри видны были лишь колыхания
довольно грязной простыни.
   Затем Дьюк взгромоздился. Гарри видел, как его задница подскакивает под
полотном.
   Тут Дьюк выругался:
   - ‚бть!
   - Ч„ такое? - спросила Джинни.
   - Я выскользнул! Я думал, ты сказала, что у тебя там тесный гробик!
   - Давай вложу обратно! Мне кажется, ты и внутрь еще не попал!
   - Ну, куда-то же я попал! - ответил Дьюк.
   И дьюкова задница запрыгала снова. Вообще не надо было ничего говорить
этому пиздюку про золото, думал Гарри. А сейчас еще и сучка эта на шею
сядет. Могут против меня стакнуться. Конечно, если он случайно коньки
отбросит, я ей, наверное, больше понравлюсь.
   Тут Джинни застонала и начала молоть языком:
   - Ох, миленький мой, миленький! Ох, Господи, миленький, ох бож-же мой!
   Какой пизд„ж, подумал Гарри.
   Он встал и подошел к заднему окну. Зады ночлежки выходили в аккурат на
съезд с голливудской трассы на Вермонт. Он смотрел, как машины светят
фарами и мигают поворотниками. Его постоянно изумляло, что некоторые так
торопятся в одном направлении, а некоторые в то же самое время - в
другом. Кто-то из них неправ, поскольку иначе останется просто грязная
игра. Снова раздался голос Джинни:
   - Я щас КОНЧУ! О бож-же мой, я щас КОНЧУ! О, бож-же м-мой! Я...
   Хуйня, подумал Гарри и повернулся поглядеть. Дьюк пыхтел изо всех сил.
Глаза Джинни, казалось, остекленели; она уставилась прямо в потолок, прямо
в голую лампочку; и такая остекленевшая - то есть, повидимому
остекленевшая - она смотрела прямо поверх левого уха Дьюка...
   Наверное, придется все-таки пристрелить его на этом полигоне, подумал
Гарри.
   Особенно если у нее там действительно тесный гробик.
   золото, вс„ это золото.
 
 
 
 
 
 
 
   НОВИЧОК
 
 
 
 
 
   В общем, слез я со смертного одра, выписался из окружной больницы и
устроился экспедитором. По субботам и воскресеньям - выходные, и как-то в
субботу мы с Мадж все и обсудили:
   - Смотри, крохотуля, я обратно в эту благотворительную палату не
тороплюсь.
   Следует найти что-то такое, что мешало бы мне кирять. К примеру,
сегодня. Делать нечего - можно только нарезаться. А кино я не люблю.
Зоопарки - глупо. Ебаться весь день мы с тобой не можем. Вот проблема.
   - Ты на ипподроме когда-нибудь бывал?
   - Это еще что такое?
   - Лошадей гоняют. А ты на них ставишь.
   - А какой-нибудь ипподром сегодня открыт?
   - Голливуд-Парк.
   - Поехали.
   Мадж показала, как туда добираться. До первого заезда оставался час, и
стоянка была вся под завязку. Пришлось оставить машину чуть ли не в
полумиле от входа.
   - Сюда, кажется, много народу ездит, - заметил я.
   - Это точно.
   - А что делать, когда придем?
   - Ставить на лошадь.
   - На какую?
   - На какую хочешь.
   - И деньги можно выиграть?
   - Иногда.
   Мы заплатили за вход, и тут нам замахали бумажками мальчишки-газетчики:
   - Хватайте своих победителей! Вам деньги нравятся? Тут все ваши
рискованные ставки!
   Стояла будка, в ней сидело 4 человека. Трое продавали свои выборки по
50 центов, четвертый - по доллару. Мадж велела мне купить 2 программки и
Беговой Формуляр.
   В Формуляре, объяснила она, приводится история, запись всего, чего
лошади достигли. Потом растолковала ставки на победителя, на второе и на
третье место, а также ставки сразу на несколько условий.
   - А тут пиво подают? - спросил я.
   - Еще бы. Бары здесь тоже есть.
   Войдя внутрь, мы обнаружили, что все места заняты. Нашли скамейку
где-то на задворках, где у них было что-то вроде парка, взяли 2 пива и
раскрыли Формуляры.
   Одни кучки цифр.
   - Я ставлю просто на имена лошадей, - сказала она.
   - Одерни юбку. Все на твою жопу уставились.
   - Ой! Прости, папочка.
   - Вот тебе 6 долларов. Все твои ставки на сегодня.
   - Ты - сама щедрость, Гарри, - ответила она.
   Ну что, мы вс„ читали их и читали, то есть - я читал, выпили еще пива,
а потом прошли под большой трибуной к самым дорожкам. Лошади выходили на
первый заезд.
   На них сидели такие шибздики, разодетые в чересчур яркие шелковые
рубахи. Кто-то из болельщиков орал что-то жокеям, однако, те нимало не
смущались. Зрителей они игнорировали, казалось даже, что им скучно.
   - Вон Вилли Шумейкер, - показала она мне одного. По всему было
видать, что Вилли сейчас зевнет. Мне тоже было скучно. Вокруг - слишком
много народу, а люди всегда как-то угнетают.
   - Теперь делай ставку, - сказала она.
   Я показал Мадж, где мы с нею встретимся, и встал в одну из 2-долларовых
очередей на победителя. Все очереди были очень длинными, и мне показалось,
что народу не очень-то хочется делать ставки. Безжизненный какой-то народ.
Только мне выдали билетик, как комментатор объявил:
   - Они в воротах!
   Я нашел Мадж. Заезд был на милю, мы стояли как раз возле финишной
прямой.
   - У меня ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК, - сообщил я.
   - У меня тоже, - ответила она.
   Такое чувство, что мы выиграем. С таким именем, с таким последним
заездом похоже было, что у нас верняк. К тому же 7 к одному.
   Вот они рванулись из ворот, и комментатор начал выкликать их по одному.
Когда он вызвал ЗЕЛЕНОГО КЛЫКА довольно поздно, Мадж завопила:
   - ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК! - вопила она.
   Я ничего не видел. Везде толпились люди. Кого-то вызывали еще, и Мадж
запрыгала вверх-вниз, вопя:
   - ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК! ЗЕЛЕНЫЙ КЛЫК!
   Остальные тоже орали и прыгали. Я ничего не говорил. Тут лошади
пронеслись мимо.
 
   - Кто победил? - спросил я.
   - Не знаю, - ответила Мадж. - Здорово, правда?
   - Ага.
   На табло выставили номера. Выиграл фаворит 7/5, 9/2 пришел вторым, а 3
к одному - третьим.
   Мы порвали билетики и вернулись на свою скамейку.
   Открыли Формуляр на следующем заезде.
   - Давай отойдем от финиша, чтоб хоть что-то увидеть в следующий раз.
   - Ладно, - согласилась Мадж.
   Мы взяли себе по пиву.
   - Вся эта игра - глупая, - сказал я. - Прыгают и орут, как дураки,
каждый свою лошадь зовет. Что случилось с ЗЕЛЕНЫМ КЛЫКОМ?
   - Понятия не имею. У него было такое славное имя.
   - А лошади разве знают свои имена? Они от этого что - бегают
по-другому?
   - Ты просто злишься, потому что заезд проиграл. Их еще много будет.
   Она оказалась права. Их было еще много.
   Мы все время проигрывали. Расписание близилось к концу, и народ начал
выглядеть очень несчастным, даже отчаявшимся. Их как по голове огрели -
фу, уроды. Они натыкались на нас, толкались, наступали на ноги и ни разу
никто не сказал "Простите". Или хотя бы "Извиняюсь".
   Я делал ставки чуть ли не механически, просто потому, что я там сидел.
6 баксов Мадж закончились после первых же 3 заездов, и больше я ей не дал.
Я уже видел, что выиграть тут очень сложно. Какую бы лошади ни выбрал,
выигрывала какая-нибудь другая. На их шансы я больше не обращал внимания.
   В особом заезде я поставил на лошадь по имени КЛЭРМАУНТ III. Свой
последний заезд она выиграла легко, и на гандикап ей скинули десять
фунтов. Мадж у меня стояла к тому времени возле поворота на финиш, и
выиграть я уже сильно не надеялся. Я посмотрел на табло: КЛЭРМАУНТ III шел
25 к одному. Я допил пиво и выкинул стаканчик. Они обрулили угол, и тут
комментатор объявил:
   - К финишу приближается КЛЭРМАУНТ III!
   И я сказал:
   - Ох, нет!
   И Мадж сказала:
   - У тебя он?
   И я ответил:
   - Ага.
   КЛЭРМАУНТ обошел 3 лошадей впереди и на финише опережал чуть ли не на 6
корпусов. В полном одиночестве.
   - Господи ты боже мой! - сказал я. - Моя лошадь.
   - Ох, Гарри! Гарри!
   - Пошли выпьем, - сказал я.
   Мы нашли бар и заказали. Только на этот раз не пиво. Виски.
   - У него КЛЭРМАУНТ III был, - сообщила Мадж бармену.
   - Ну да, - согласился тот.
   - Ага, - подтвердил я, стараясь походить на завсегдатая. Как бы они
там ни выглядели.
   Я обернулся и посмотрел на табло. КЛЭРМАУНТ оплачивался 52.40.
   - Мне кажется, в этой игре можно обставить, - сказал я Мадж. -
Видишь, если ставишь на победителя, необязательно выигрывать каждый заезд.
Одно-два попадания - и расходы покрыты.
   - Правильно, правильно, - согласилась Мадж.
   Я дал ей два доллара и мы раскрыли Формуляр. Я ощущал уверенность.
Пробежал по лошадкам, глянул на табло.
   - Вот он, - сказал я. - ВЕЗУНЧИК МАКС. Сейчас идет 9 к одному. Если
не поставишь на ВЕЗУНЧИКА МАКСА, ты сошла с ума. Совершенно очевидно, что
лучше никого нет, и идет он 9 к одному. Все просто глупые.
   Мы подошли к кассе, и я забрал свои 52.40.
   Потом пошел и поставил на ВЕЗУНЧИКА МАКСА. Причем шутки ради взял 2
двухдолларовых билетика на победителя.
   Забег на милю и одну шестнадцатую. И финиш - как кавалерийский натиск.
У ленточки чуть ли не 5 лошадей оказалось. Мы подождали результатов фото.
ВЕЗУНЧИК МАКС бежал под номером 6. Тут вспыхнул номер победителя:
   6.
   Господи боже ты мой милостивый. ВЕЗУНЧИК МАКС.
   Мадж обезумела, тискала и целовала меня, прыгала вокруг.
   Она тоже купила себе лошадку. Та поднялась до десяти к одному.
Оплачивалась $22.80. Я показал Мадж лишний билетик на победителя. Она
заорала. Мы вернулись в бар. Там по-прежнему наливали. Мы еле успели взять
себе по стаканчику, как они закрылись.
   - Пускай очереди схлынут, - сказал я, - а там и мы обналичимся.
   - Тебе лошади нравятся, Гарри? - спросила Мадж.
   - Их можно, - ответил я, - их определенно можно побить.
   И мы стояли с запотевшими стаканами в руках и смотрели, как толпа
ломится по тоннелю к стоянке машин.
   - Ради Бога, - сказал я Мадж, - подтяни чулки. Ты похожа на прачку.
   - Ой! Прости, папочка!
   Она наклонилась, а я посмотрел на нее и подумал: скоро я смогу
позволить себе чего-нибудь чуточку получше вот этого.
   Ага.
 
 
 
 
 
 
 
   ИЗВЕРГ
 
 
 
 
 
   Мартин Бланшар был дважды женат, дважды разведен, а сколько раз
сожительствовал, он и счет потерял. Сейчас ему стукнуло сорок пять, он жил
один на четвертом этаже малосемейки и только что потерял свою двадцать
седьмую работу из-за хронических прогулов и общего отсутствия интереса.
   Жил на чеки по безработице. Желанья его были просты: ему нравилось как
можно чаще напиваться - в одиночестве, спать допоздна и сидеть в своей
квартире - тоже в одиночестве. Еще одна странность Мартина Бланшара
заключалась в том, что одиноко ему никогда не было. Чем дольше он мог
пребывать в разлуке с человечеством, тем лучше себя чувствовал. Все браки,
сожительства, перепихоны убедили его, что сам по себе половой акт не стоит
того, чего женщина требует взамен. Теперь он жил без женщины и часто
дрочил. Образование его завершилось в старших классах, однако когда он
слушал радио - его единственная близкая связь с миром, - предпочитал
симфонии, желательно - Малера.
   Однажды утром он проснулся довольно рано - около половины
одиннадцатого, - проведя ночь за киром по-тяжелому. Спал он в майке,
трусах и носках; он выбрался из довольно грязной постели, вышел на кухню и
заглянул в холодильник. Повезло.
   Там стояло две бутылки портвейна, а портвейн - вино не из дешевых.
   Мартин сходил в ванную, посрал, поссал, вернулся на кухню и откупорил
первую бутылку портвейна, нацедил себе хороший жирный стакан. Потом сел за
кухонный стол, из-за которого открывался отличный вид на улицу - в
северном направлении.
   Стояло лето, жаркое и ленивое. Прямо под окнами находился небольшой
домишко, в котором жила пара стариков. Они уехали в отпуск. Хоть домик и
был маленьким, перед ним расстилалась длинный и обширный газон, ухоженный,
весь такой зеленый.
   От его вида в Мартине Бланшаре разливалось странное ощущение покоя.
Поскольку стояло лето, дети в школу не ходили, и пока Мартин рассматривал
длинный зеленый газон, прихлебывая хороший остуженный портвейн, он заметил
эту маленькую девочку и двоих мальчишек: те играли в какую-то игру.
Стреляли друг в друга, что ли.
   Пух! Пух! Девочку Мартин узнал. Она жила во дворе через дорогу с
матерью и старшей сестрой. Мужчина в семье либо свалил, либо умер.
Девчонка, заметил Мартин, была оторви да выбрось - вечно норовила то язык
кому-нибудь высунуть, то гадость сказать. Он понятия не имел, сколько ей
лет. Где-то между шестью и девятью. Неосознанно он наблюдал за нею всю
первую половину лета. А когда проходил мимо по тротуару, всегда казалось,
что она его боится. Вот этого он никак не понимал.
   Наблюдая, он заметил, что одета она в какую-то матроску, беленькую, а
поверх, на лямочках - очень коротенькая красная юбочка. Когда девочка
ползала по траве, эта коротенькая красная юбочка задиралась - то есть,
если ее можно было так назвать, - а под нею находились очень интересные
трусики: тоже красные, но бледнее юбочки. И на трусиках располагались
рядами такие красненькие рюшечки.
   Мартин встал и налил себе выпить, не отводя взгляда от этих трусиков,
пока девочка все ползала и ползала. Хуй его отвердел очень быстро. Он
прямо не знал, что делать. Он покрутился по кухне, вывалился в гостиную,
затем снова оказался на кухне - смотрел. Ах эти трусики. Ах эти рюшечки.
   Господи Иисусе Христе под голым солнцем, это невыносимо!
   Мартин налил себе еще полстакана, залпом выпил и выглянул в окно снова.
Трусики выглядывали еще сильнее, чем раньше. Господи!
   Он вынул из трусов хуй, поплевал на правую ладонь и начал его натирать.
Боже, как прекрасно! Ни одна взрослая женщина никогда его так не
возносила! Хуй его стал тверже, чем когда бы то ни было, лиловый,
уродливый. Мартин чувствовал, будто он проник вовнутрь самой тайны жизни.
Он оперся на перегородку, отбивая и стоня, но глаз от этой попки в
рюшечках не отрывая.
   И тут же кончил.
   По всему кухонному полу.
   Мартин сходил в ванную, отмотал туалетной бумаги, протер пол, скомкал
склизкую гадость и смыл в унитаз. Затем сел. Налил себе еще.
   Слава Богу, подумал он, все закончилось. С глаз долой, из сердца вон. Я
опять свободен.
   По-прежнему глядя на север, он рассматривал Обсерваторию Гриффит-Парка
среди сине-лиловых Голливудских Холмов. Славно. В красивом месте он живет.
В двери никто не ломится. Его первая жена говорила, что он просто
невротик, а не сумасшедший. Ну и к черту его первую жену. Всех жен к
черту. Теперь он сам платит за квартиру, и люди его не трогают. Он нежно
прихлебывал вино.
   Смотрел, как девчонка и двое мальчишек все еще играют в свою игру.
Свернул самокрутку. Затем подумал: ну что, по крайней мере, хоть парочку
вареных яиц съесть нужно. Однако, еда его не интересовала. Редко-редко.
   Мартин Бланшар смотрел в окно. Играют по-прежнему. Девчонка ползает по
земле.
   Пух! Пух!
   Что за скучная игра.
   Тут хуй его начал твердеть снова.
   Мартин заметил, что допил первую бутылку и принялся за вторую. Хуй
своевольно загибался вверх, как нечто сильнее его.
   Маленькая оторва. Язык показывает. Оторва маленькая, по травке ползает.
   Мартин всегда нервничал, когда оставалась одна бутылка вина. К тому же
сигары нужны. Самокрутки вертеть ему тоже нравилось. Но с хорошей сигарой
ничего не сравнится. С хорошей сигарой по 27 центов за пару.
   Он начал одеваться. Посмотрел на свою физиономию в зеркале -
четырехдневная щетина. Какая разница. Брился он только когда ходил
получать свой чек по безработице. Поэтому он натянул какую-то грязную
одежонку, открыл дверь и пошел к лифту. Оказавшись на тротуаре, он зашагал
к винной лавке. Проходя, заметил, что дети умудрились открыть дверь гаража
и залезли внутрь, она с двумя пацанами:
   Пух! Пух!
   Мартин поймал себя на том, что идет по дорожке к гаражу. Они внутри. Он
зашел в гараж и захлопнул за собой дверь.
   Там было темно. Он с ними наедине. Девчонка заорала.
   Мартин сказал:
   - А ну быстро заткнулись, и никому не будет больно! Только вякните -
и будет больно, это я вам обещаю!
   - А ч„ вы будете делать, мистер? - услышал он голос мальчика.
   - Заткнись! Черт побери, я же сказал вам заткнуться!
   Он чиркнул спичкой. Вот она - единственная лампочка с длинным шнурком.
Мартин дернул. Света в самый раз. И, как во сне - такой малюсенький
крючок на гаражной двери. Он его накинул.
   Огляделся.
   - Так, ладно! Пацаны - стойте вон в том углу, и я вас не трону! Ну-ка
живо!
   Марш!
   Мартин Бланшар показал им угол.
   Мальчишки отошли.
   - Ч„ вы будете делать, мистер?
   - Я сказал заткнись!
   Маленькая оторва в своей матроске, коротенькой красной юбочке трусиках
с рюшечками стояла в другом углу.
   Мартин двинулся к ней. Она метнулась влево, потом вправо. С каждым
шагом он загонял ее все глубже в угол.
   - Пустите! Пусти меня! Ты, урод пердявый, отпусти меня!
   - Заткнись! Заорешь - я тебя убью!
   - Пусти! Пусти! Пусти!
   Мартин, наконец, ее поймал. У нее были прямые, мерзкие, нечесаные
волосья и лицо, почти порочное для маленькой девочки. Он зажал ее ноги
своими, как в тисках, нагнулся и приложился своей харей к ее личику, целуя
и всасываясь в нее ртом снова и снова, а она все колотила кулачками по его
голове. Хуй его распух до размеров всего тела. Он все целовал, целовал, а
юбчонка с нее сползала, трусики выглядывали.
   - Он ее целует! Гляди, он ее целует! - слышал Мартин голос одного
мальчишки из угла.
   - Ага, - подтверждал второй.
   Мартин с