олки, а он вручную отбивать должен?
официант принял у них заказ, все записал, прошел во вращающиеся двери,
передал заказ повару.
   - эй, - сказал повар. - это у тебя там что?
   - ты о чем?
   - о том, что у тебя тут рог вырос! спереди! ко МНЕ с этой штукой даже
не приближайся!
   - да это ерунда.
   - ерунда? этой ерундой кого-нибудь убить можно! иди под холодный кран
его засунь! смотреть противно!
   официант зашел в мужскую уборную. некоторым так все девки достаются. а
он - писатель. у него полный чемодан рукописей. 4 романа, 40 рассказов,
500 стихов.
   ни шиша не опубликовано. паршивый мир. таланта распознать не могут.
принижают талант всячески. "связи" им, видишь ли, тут нужны, вот и все.
паршивый хуесосный мир. обслуживаешь целыми днями этих дурацких людишек.
   официант извлек свой член, водрузил на раковину и начал плескать на
него холодной водой.
 
 
 
 
 
 
 
   СОВОКУПЛЯЮЩАЯСЯ РУСАЛКА ИЗ ВЕНЕЦИИ, ШТАТ КАЛИФОРНИЯ
 
 
 
 
 
   Бар уже закрылся, им еще до меблирашек тащиться, а тут на тебе -
катафалк прямо на улице, где Желудочная Больница стоит.
   - Мне кажется, сегодня - ТА САМАЯ ночь, - сказал Тони. - Я уже в
крови это чую, вот те крест!
   - Та самая ночь для чего? - переспросил Билл.
   - Смотри, - сказал Тони. - Мы уже хорошо знаем расписание. Давай
отметем одного! Какого хуя? Или кишка тонка?
   - Ты ч„, с дуба рухнул? Думаешь, я зассал, потому что этот морячок мне
по сраке надавал?
   - Я этого не говорил, Билл.
   - Да ты сам ссыкло! Да я тебе вломлю как не фиг делать...
   - Ага. Я знаю. Я не про это. Я в смысле, давай жмурика отметем прикола
ради.
   - ‚бть! Да хоть ДЕСЯТЬ жмуриков!
   - Постой. Ты сейчас назюзюкался. Давай подождем. Мы знаем расписание.
Мы знаем, как они работают. Мы ж каждую ночь следили.
   - А ты, значит, не назюзюкался, а? Да у тебя иначе бы ОЧКО взыграло!
   - Тихо ты! Смотри! Вот идут. И жмурик с ними. Бедолага какой-нибудь.
Смотри, простыню ему на голову натянули. Печально.
   - Да смотрю я, смотрю. В самом деле печально...
   - Ладно, мы знаем расписание: если жмурик только один, они его
закидывают, перекуривают и уезжают. А если двое, то дверцы в катафалке они
оба раза не станут запирать. Настоящие четкие мальчонки. Им все это
обрыдло. Если жмурика два, одного парня они просто оставляют на каталке за
машиной, заходят внутрь и вывозят второго, а потом обоих закидывают. Мы
сколько ночей за ними наблюдали?
   - Фиг знает, - ответил Билл. - Шестьдесят уж точно.
   - Ладно, вот у них один жмурик уже есть. Если сейчас вернутся за
вторым, этот - наш. Не обосрешься, если они сейчас за вторым пойдут?
   - Обосрусь? Да у меня кишка потолще твоей!
   - Ладно, тогда смотри. Сейчас узнаем... Оп-ля, поехали! За вторым
пошли! - сказал Тони. - Хватаем?
   - Хватаем, - ответил Билл.
   Они рванули через дорогу и схватили труп за голову и ноги. Тони
досталась голова - прискорбный отросток, туго обмотанный простыней, - а
Билл держал пятки.
   Потом они неслись по улице, и чистая белая простыня развевалась на
трупе по ветру: иногда проглядывала лодыжка, иногда - локоть, иногда -
полная ляжка, а затем они взбежали по парадным ступенькам меблированных
комнат, допыхтели до двери, и Билл сказал:
   - Господи ты бож мой, у кого ключ? Меня трясет чего-то!
   - У нас мало времени. Эти уроды скоро второго жмурика вынесут! Кидай
его в гамак! Быстро! Надо этот чертов ключ найти!
   Они швырнули труп в гамак. И тот раскачивался в лунном свете -
взад-вперед, взад-вперед.
   - А может, тело назад отнесем? - спросил Билл. - Господи боженька,
царица небесная, назад его что, нельзя?
   - Времени нет! Слишком поздно! Нас засекут. ЭЙ! ПОГОДИ! - вдруг
завопил Тони.
   - Я ключ нашел!
   - СЛАВА ТЕ ГОСПОДИ!
   Они отперли дверь, сгребли эту штуку с гамака и помчались с нею вверх
по лестнице. Комната Тони находилась ближе. Второй этаж. Труп довольно
гулко стукался о стену и перила.
   Тут они дотащили его до двери Тони и разложили на полу, пока Тони
нашаривал в карманах второй ключ. Потом дверь открылась, они плюхнули труп
на кровать, сходили к холодильнику, зацепили тонин галлон дешевого
мускателя, хлопнули по полстакана, возобновили, вернулись в спальню,
уселись и посмотрели на труп.
   - Как ты думаешь, нас кто-нибудь видел? - спросил Билл.
   - Если кто и видел, то здесь, наверное, уже легавых бы полно было.
   - А как ты думаешь, они район обыскивать будут?
   - Каким образом? Ломиться в двери в такое время и спрашивать: "Нет ли
у вас мертвого тела"?
   - Блин, наверное, ты прав.
   - Конечно, прав, - ответил Тони, - но все равно интересно, каково
парням было: приходят, а тела нет. Весело, наверное.
   - Ага, - подтвердил Билл, - наверное.
   - Ладно, весело или нет, но жмурик у нас. Во какой, на кровати
валяется.
   Они посмотрели на штуку под простыней, выпили еще.
   - Интересно, он сколько уже покойник?
   - Недолго, наверное, - я так думаю.
   - А интересно, когда они застывать начинают? Интересно, когда они
начинают вонять?
   - Этот ригор мортис не сразу начинается, я думаю, - сказал Тони. - А
вонять начнет довольно скоро. Как мусор в раковине. Мне кажется, кровь им
только в морге спускают.
   И вот эти два алкаша продолжали себе глотать мускатель; временами они
даже забывали о трупе и разговаривали о других вещах, смутных и важных,
даже не умея толком выразить свои мысли. Затем беседа снова возвращалась к
покойнику.
   Тело по-прежнему лежало на месте.
   - Чего с ним будем делать? - спросил Билл.
   - Поставим в чулан, когда застынет. Когда несли, у него все еще
болталось.
   Вероятно, полчаса назад умер или около того.
   - Так, ладно, ставим его в чулан. А что дальше будем делать, когда
вонять начнет?
   - Я об этом еще не подумал, - ответил Тони.
   - Так подумай, - сказал Билл, начисляя себе щедрой рукой.
   Тони попытался подумать.
   - А ведь знаешь, мы же в тюрьму сесть за это можем. Если нас поймают.
   - Ну дак. И?
   - Н-ну, мне кажется, мы сделали ошибку, только уже слишком поздно.
   - Слишком поздно, - отозвался Билл.
   - Поэтому, - подытожил Тони, начисляя щедрой рукой себе, - раз уж мы
с этим жмуриком тут застряли, можно хоть поглядеть на него.
   - Поглядеть?
   - Ну, поглядеть.
   - А очко не взыграет? - осведомился Билл.
   - Фиг знает.
   - Ссышь?
   - Ну. Меня к такому не готовили, - сказал Тони.
   - Хорошо. Ты тянешь простыню, - решил Билл, - только сперва мне
налей.
   Наливай, а потом тяни.
   - Ладно, - согласился Тони.
   Наполнил стакан Билла. Подошел к кровати.
   - Ну, вс„, - сказал Тони, - по-ЕХАЛИ!
   И содрал с тела простыню через голову. Глаз он не открывал.
   - Боже ПРАВЕДНЫЙ! - произнес Билл. - Это же баба! Молодая!
   Тони открыл глаза.
   - Ага. Была молодой. Господи, ты посмотри на эти волосы, светлые, аж
задницу прикрывают. Но УМЕРЛА! Кошмарно и окончательно умерла, навсегда.
Вот невезуха! Я такого не понимаю.
   - Как ты думаешь, ей сколько было?
   - Да не похожа она на мертвую, - сказал Билл.
   - Тем не менее.
   - Посмотри только, какие сиськи! Какие ляжки! Какая пизда! Во пизда:
   по-прежнему как живая!
   - Ага, - сказал Тони. - Про пизду знаешь, как говорят: первой
появляется, последней уходит.
   Тони подошел к пизде, потрогал. Приподнял одну грудь, поцеловал эту
чертову дохлятину.
   - Так грустно, все так грустно - живем всю жизнь, как идиоты, а в
самом конце подыхаем.
   - Трупы нельзя трогать, - сказал Билл.
   - Она прекрасна, - ответил Тони, - даже мертвая, она прекрасна.
   - Ага, только если б она живой была, то на такую шантрапу, как ты, во
второй раз бы и не взглянула. Сам же знаешь, разве нет?
   - Еще бы! В этом-то все и дело! Теперь она ОТКАЗАТЬ не сможет!
   - Ты это о чем, к ебеней фене?
   - О том, - ответил Тони, - что хуй у меня твердый. ОЧЕНЬ ТВЕРДЫЙ!
   Тони сходил и налил себе из банки. Выпил.
   Потом подошел к кровати, стал целовать ей груди, запускать в ее волосы
пальцы и, в конце концов, впился ей губами в мертвый рот. Поцелуй живого и
мертвой. А потом взгромоздился на нее.
   Это было ХОРОШО. Тони рвал и метал. Ни разу в жизни такой хорошей ебли
у него не было! Он кончил. Скатился, вытерся простыней.
   Билл наблюдал за всем процессом, то и дело поднося ко рту галлон
мускателя под тусклой лампочкой.
   - Господи, Билл, это было прекрасно, прекрасно!
   - Да ты совсем рехнулся! Ты только что выебал покойницу!
   - А ты всю жизнь покойниц ебал - дохлых теток с дохлой душой и дохлой
пиздой, - только не знал этого! Прости, Билл, но ебаться с нею было
прекрасно. Мне нисколько не стыдно.
   - Она настолько хороша?
   - Ты никогда в это не поверишь.
   Тони сходил в ванную и поссал.
   Когда он вернулся, Билл уже сидел на теле верхом. Продвигался он
успешно. Даже постанывал и немного рычал. Затем нагнулся, поцеловал этот
мертвый рот и кончил.
 
   Потом скатился, схватил край простыни, вытерся.
   - Ты прав. Лучше никогда в жизни не ебался!
   Потом они оба сидели на стульях и смотрели на нее.
   - А интересно, как ее звали? - спросил Тони. - Я влюбился.
   Билл засмеялся.
   - Вот теперь я знаю, что ты назюзюкался! И в живую-то бабу только
придурок конченый влюбится, а ты на мертвой залип.
   - Ну, залип, и что с того? - сказал Тони.
   - Залип так залип, - сказал Билл. - Теперь-то что будем делать?
   - Выкинем ее отсюда к чертовой матери! - ответил Тони.
   - Как?
   - Так же, как и затащили: по лестнице.
   - Потом?
   - Потом - в твою машину. Отвезем ее на Пляж Венеция и скинем в море.
   - Вода холодная.
   - Она ее почувствует не больше, чем твой хуй у себя внутри.
   - А твой? - спросил Билл.
   - Его она тоже не почувствовала, - ответил Тони.
   Вот она - дважды выебанная, мертво разлатанная на простынях.
   - Шевели мослами, крошка! - заорал Тони.
   Он схватил ее за ноги и помедлил. Билл схватил за голову. Когда они
выбежали из комнаты, дверь осталась открытой. Тони пинком захлопнул ее,
как только они оказались на площадке; простыня больше не обматывала тело,
а, скорее, просто телепалась на нем. Как мокрая вихотка на кухонном кране.
И снова много билась она головой, бедрами и обширной задницей о стены и
лестничные перила.
   Они зашвырнули ее на заднее сиденье к Биллу.
   - Постой, постой, малыш! - завопил Тони.
   - Чего еще?
   - Пузырь забыли, ишак!
   - О, ну еще бы.
   Билл остался сидеть и ждать с мертвой пиздой на заднем сиденье.
   Тони был человеком слова. Вскоре он выбежал с банкой муски.
   Они выехали на шоссе, передавая банку друг другу и отпивая из нее
хорошими глотками. Стояла теплая и красивая ночь, луна, разумеется, была
полной. Только не совсем ночь. Часы уже показывали 4:15 утра. Все равно
хорошее время.
   Они остановили машину. Еще глотнули доброго мускателя, вытянули тело и
поволокли его долгим-долгим, песчаным-песчаным пляжем к морю. Потом
добрались, наконец, до той его части, где песок то и дело заливало
прибоем, где в песке, мокром, пористом, было полно песчаных крабиков и их
норок. Там они опустили труп и приложились к банке. Время от времени
избыточная волна обдавала всех троих:
   Билли, Тони и мертвую Пизду.
   Биллу пришлось подняться с песка, чтобы отлить, а поскольку его учили
манерам девятнадцатого века, отлить он отошел на несколько шагов по пляжу.
Когда друг удалился, Тони стянул простыню и посмотрел на мертвое лицо
сплетении и колыхании водорослей, в соленом утреннем воздухе. Тони смотрел
на это лицо, а Билл ссал у берега. Милое доброе лицо, носик чуть
остренький, но очень хороший рот, и тут, когда тело ее уже начало
застывать, он склонился к ней, очень нежно поцеловал ее в губы и сказал:
   - Я люблю тебя, сука мертвая.
   И накрыл тело простыней.
   Билл стряхнул последние капли, вернулся.
   - Мне еще выпить нужно.
   - Давай. Я тоже глотну.
   Тони сказал:
   - Я ее от берега отбуксирую.
   - А ты хорошо плаваешь?
   - Не очень.
   - А я хорошо. Я и отбуксирую.
   - НЕТ! НЕТ! - заорал Тони.
   - Черт побери, хватит орать!
   - Я сам ее отбуксирую!
   - Ладно! Ладно!
   Тони еще раз хлебнул, стянул простыню вбок, поднял тело и медленно
зашагал к волнолому. Мускатель ударил в голову сильнее, чем он
предполагал. Несколько раз большие волны сбивали их с ног, вышибали ее у
него из рук, и он отчаянно барахтался, бежал, плыл, стараясь отыскать в
волнах тело. Потом замечал ее - эти длинные, длинные волосы. Совсем как у
русалки. А может, она и была русалкой.
   Наконец, Тони вывел ее за волноломы. Стояла тишина. На полпути между
луной и рассветом. Он проплыл немного с нею рядом. Очень тихо. Время
внутри времени и за пределами времени.
   Наконец, он слегка подтолкнул тело. Она отчалила, наполовину
погрузившись, и длинные пряди ее клубились вокруг тела. Все равно она
оставалась прекрасна, хоть мертвая, хоть какая.
   Она отплывала от него, попав в какое-то течение прилива. Море взяло ее.
   Тут он неожиданно отвернулся, заспешил, загр„б к берегу. Казалось, он
очень далеко. Последним взмахом оставшихся сил он выкатился на песок,
словно волна, перебитая последним волноломом. Приподнялся, упал, встал,
пошел, сел рядом с Биллом.
   - Значит, ее больше нет, - произнес Билл.
   - Ну. Корм акулий.
   - А как ты думаешь, нас поймают?
   - Нет. Дай хлебнуть.
   - Полегче давай. Там уже на донышке.
   - Ага.
   Они вернулись к машине. Билл сел за руль. По пути домой они спорили,
кому достанется последний глоток, потом Тони вспомнил о русалке. Он
опустил голову и заплакал.
   - Ты всегда ссыклом был, - сказал Билл, - всегда ссыклом был.
   Они вернулись в меблирашки.
   Билл ушел к себе в комнату, Тони - к себе. Вставало солнце. Мир
просыпался.
   Некоторые просыпались с бодунами. Некоторые - с мыслями о церкви.
Большинство же еще спало. Воскресное утро. А русалка, русалка со своим
славным мертвым хвостом - она уже в открытом море. А где-то пеликан
нырнул и взмыл с серебристой рыбкой, похожей на гитару.
 
 
 
 
 
 
 
   АККУМУЛЯТОР ПОДСЕЛ
 
 
 
 
 
   я купил ей выпить, а потом еще выпить, и уж потом мы поднялись по
лестнице за баром. там располагалось несколько больших комнат. она меня
завела. язычком мне крутила. и мы лапали друг друга всю дорогу, пока
поднимались. в первый раз я всунул стоймя, прямо в дверях. она лишь
трусики оттянула, и тут я вставил.
   потом мы зашли в спальню, а на другой постели пацан какой-то лежит, там
две постели было, и пацан этот говорит:
   - здорово.
   - это мой брат, - говорит она.
   парнишка - прямо доходяга, а по виду - отпетый бандит, но если
вдуматься, все люди на свете по виду отпетые бандиты.
   в изголовье стояло несколько бутылок вина. они открыли одну, я
подождал, пока оба отопьют, потом сам хлебнул.
   кинул десятку на комод.
   пацан от бутылки не отрывался.
   - у него старший брат - великий тореадор, Хайме Браво.
   - я слыхал о Хайме Браво, он, в основном, в Т. на арену выходит, -
сказал я.
   - но тюльку на уши мне вешать не надо.
   - ладно, - ответила она. - тюльки не будет.
   мы немного поговорили, прикладываясь, - просто светская беседа. а
потом она погасила свет, и с брательником на соседней кровати мы сделали
это снова.
   бумажник я сунул под подушку.
   когда мы закончили, она зажгла лампочку и ушла в ванную, а мы с
брательником отхлебнули по очереди. когда он отвернулся, я вытерся
простыней.
   она вышла из ванны, по-прежнему хорошенькая; я имею в виду, после двух
случек она все еще хорошо выглядела. груди маленькие, но твердые; сколько
бы в них ни было, торчали как надо. а задница - большая, тоже то, что
нужно.
   - ты зачем сюда заехал? - спросила она, подходя к кровати. скользнула
ко мне под бок, натянула простыню, приложилась к пазырю.
   - аккумулятор зарядить через дорогу.
   - после вот этого, - сказала она, - тебе самому подзарядка
понадобится.
   мы рассмеялись. даже брательник рассмеялся. потом посмотрел на нее:
   - он нормальный?
   - конечно, нормальный, - ответила она.
   - вы о чем это? - спросил я.
   - нам надо поосторожнее.
   - не понял?
   - тут одну девчонку в прошлом году чуть не убили. какой-то парень
сунул ей кляп в рот, чтоб не орала, потом достал перочинный ножик и по
всему тело ей крестов понавырезал. столько крови потеряла, чуть не умерла.
   брательник ее оделся очень медленно, потом ушел. я дал ей пятерку. она
швырнула ее на комод к десятке.
   протянула мне бутылку. хорошее вино, французское. от него не тошнит.
   она потерлась об меня ногой. мы уже оба сидели в постели. очень удобно.
   - тебе сколько лет? - спросила она.
   - черт-те сколько - почти полвека.
   - вжариваешь ты здорово, а выглядишь как развалина ходячая.
   - прости. я не очень симпатичный.
   - о, нет, я думаю, ты - прекрасный человек. тебе это кто-нибудь
говорил?
   - спорить готов, ты это всем говоришь, с кем ебешься.
   - нет, не всем.
   мы еще немного посидели, бутылка ходила по кругу. было очень тихо, если
не считать отзвуков музыки. доносившихся снизу из бара. я аж в какой-то
сонный транс впал.
   - ЭЙ! - завопила она. и длинным ногтем мне прямо в пупок.
   - оу! ч-черт!
   - ПОСМОТРИ на меня!
   я повернулся и посмотрел.
   - что ты видишь?
   - красивую мексиканскую индианку.
   - как ты это видишь?
   - что?
   - как ты видишь? ты же глаз не открываешь. ты щуришься. почему?
   справедливый вопрос. я хорошенько отхлебнул французского вина.
   - не знаю. может быть, я боюсь. всего боюсь. я имею в виду - людей,
домов, вещей, всего. людей, главным образом.
   - я тоже боюсь, - сказала она.
   - но у тебя глаза открыты. мне нравятся твои глаза.
   она прикладывалась к бутылке. сильно прикладывалась. знаю я этих
мексиканцев в Америке. я ждал, когда она сучиться начнет.
   тут в дверь забарабанили так, что я чуть не обосрался. распахнули ее
злобно, по-американски: там стоял бармен - здоровенный, краснорожий,
брутальный банальный ублюдок.
   - ты еще с этим мудозвоном не закончила?
   - мне кажется, ему еще хочется, - ответила она.
   - это так? - спросил г-н Банальный.
   - думаю, да, - ответил я.
   взгляд его ястребом кинулся к деньгам на комоде, и он захлопнул дверь.
общество денег. они думают, что деньги - волшебная палочка.
   - это был мой муж... как бы, - сказала она.
   - мне кажется, я больше не хочу, - сказал я.
   - почему?
   - во-первых, мне 48. во-вторых, это как ебаться в зале ожидания на
автостанции.
 
   она засмеялась.
   - я - то, что вы, парни, называете "блядью". я должна выебать 8 или
10 мужиков в неделю, по меньшей мере.
   - это уж точно мне никак не поможет.
   - зато мне поможет.
   - ну.
   мы еще раз по очереди приложились.
   - тебе нравится с женщинами ебаться?
   - я для этого и здесь.
   - а с мужчинами?
   - я не ебусь с мужчинами.
   она присосалась к бутылке. наверное, добрую четверть выхлестала.
   - может, тебе в жопу хотелось бы? может, тебе хотелось бы, чтобы
какой-нибудь мужик выебал тебя в жопу?
   - ты ахинею несешь.
   она смотрела прямо перед собой. на дальней стене висел маленький
серебряный Христос. и она смотрела на этого маленького серебряного Христа
на кресте.
   Христос был очень хорошенький.
   - может, ты это утаивал. может, ты хочешь, чтобы кто-нибудь выебал
тебя в жопу.
 
   - ладно, пусть будет по-твоему: может, мне этого действительно хочется.
   я взял штопор и откупорил верхушку нового французского вина, пропихнув
крошки пробки и прочего дерьма в вино, как я обычно делал. только
официанты в кино могут открывать французское вино без лажи.
   я сделал первый хороший глоток. с пробкой и всем остальным. протянул ей
бутылку.
   нога у нее упала с кровати. лицо стало как у рыбы. она хорошенько
глотнула.
   я забрал у нее вино. казалось, маленькие крошки пробки в бутылке не
знают, куда деваться. от некоторых я избавился.
   - ты хочешь, чтобы я тебя в жопу выебала? - спросила она.
   - ЧТО?
   - а я МОГУ!
   она поднялась с кровати, подошла к верхнему ящику комода, за