воими ботинками.
- Я,  пожалуй, пойду, Игорь... Валентинович, - сдавленным  от на-
клона голосом пропыхтел он.
- Ку-да?
- У тебя гости... Мурад... Гранаты... Неудобно.
- Еще как удобно,  - категорически возразил Буров. - Наоборот, 
поможешь.  Я пойду Анито-сан встречать,  а ты  приготовь  чего-
нибудь, вот-вот  Мурад явится,  ты его прими - и на кухню.  Да пусть 
разуется... А там видно будет, сообразим.
- Не...  - замахал руками, как мельница, Голиков и застыл  от те-
лефонного звонка. Стих, словно ветер.
- Извини, - удалился в комнату Буров.
Слышно было как он кричал в трубку:
- Нет здесь таких!  И не звоните больше,  вы все время не  туда 
попадаете. Ясно?!
- Все в порядке, - вернулся в переднюю Буров. - Ждет меня  на 
соседней улице. Пойду к ней. А ты - как договорились.
Буров ушел,  а  Голиков  маятно  послонялся  по передней,  по-
смотрел зачем-то в глазок,  выпукло вывернувший обитую дерматином 
соседнюю дверь. Ему почудилось, что там, за дверью напротив тоже 
кто-то стоит и смотрит на него. Голикову хотелось тихо  исчезнуть, 
раствориться, слинять и к тому были все возможности,  но совершенно 
неожиданно он ощутил отчаянный стыд за свой страх.
"А чегой-то это я в натуре?" - подумал  Голиков.  -  "Перестройка 
же,  гласность, сколько можно трястись, ну, собираюсь  я в Чехосло-
вакию, не пустят что ли, если узнают, что я у Бурова  с  японкой  
встречался?  Да  и откуда узнают?  И что они у меня  спросят? О чем? 
Не я же японке свидание назначил. Так, случайно  оказался.  На  охоту 
мы собираемся с товарищем...  полковником.  Тут зашла какая-то 
женщина,  я подумал,  что знакомая Игоря Валентиновича, о чем го-
ворили не помню, японский городовой..."
Звонок в дверь разорвал атмосферу  ожидания,  похожую  на  
предгрозовое удушье.
Голиков щелкнул замком.  На пороге - невысокая  фигура  в  
пальто и сапогах.  Из щели между замотанным вокруг шеи шарфом и  
надвинутой на лоб меховой шапкой на Голикова смотрели  раскосые  
черные глаза.  С той восточной немигающей непроницаемостью,  от  
которой становится не по себе.
- Чего встал столбом?  Принимай по полному протоколу Аниту-
сан, - на весь подъезд пророкотал Буров.
Японка была совсем миниатюрной и от того казалась еще более 
широкоскулой.  Желтолицая, с розовыми губами и черными густыми 
блестящими волосами,  стриженными под мальчишку.  Привычно  
разулась,  скинула  пальто  и шапку на руки Голикова и деловито  ос-
мотрела комнату, кухню, даже заглянула в совмещенный санузел.
- Ничего,  - гортанно резюмировала она самой себе.  -  Вы  кто? 
Горикоф? Игор-сан говорир.
"Все правильно",  - обреченно подумал Голиков,  - "Японцы  ино-
гда "л" как "р" говорят. Вот влип..."
- Мурад не приехал? - осведомился Буров.
- Нет.
- Вот чурка,  где же он шляется? А ты чего встал столбом,  левое 
плечо вперед - на пище-блок!
Голиков не желал покидать прихожую,  в которой желанным ис-
ходом желтела дверь,  но Буров буквально вытеснил  его  до кухни, 
вручил нож, разделочную доску и батон хлеба:
- Потоньше нашинкуй, не как у костра в поле, понял?
Ножи у  Бурова всегда были отменные.  Голиков старательно  ре-
зал батон, искоса поглядывая на "высокую" гостью. Она с ногами за-
бралась на диванчик,  стоящий на кухне,  и курила "Малборо" с  не-
проницаемым, как у идола с остова Пасхи, лицом.
Буров в комнате копался среди аудиокассет,  выискивая подхо-
дящую к моменту музыку.
- Только здесь,  где СССР,  могу немножко отдыхать,  -  в  про-
странство  произнесла  японка.  - Женщина должна все делать,  госпо-
дин дома нельзя работать!
"Господин" Голиков уныло вспомнил свою "госпожу", как она  
возвращается домой,  кряхтя садится на галошницу в прихожей,  а  
Голиков встает на колени и стягивает с нее сапоги.
Анито-сан выгнулась по-кошачьи,  спрыгнула с дивана и залезла 
в холодильник. Внимательно изучив его внутренности, японка помор-
щилась:
- И почему Игорь-сан не ходит на супер-маркет,  в магазин  
"Березка-шоп"?
"Я бы и сам не прочь побывать  в "шопе",  вот из Чехословакии 
разве сертификаты привезу..." - Голиков отрезал  совсем  тонкий кусо-
чек хлеба.  И вспомнил свой холодильник, всегда грохочущий по но-
чам, как несчастный, страдающий несварением содержимого.
Вернулся Буров,  он словно принес с собой звуки  оркестра  Поля 
Мориа и втроем они быстро управились с сервировкой стола. 
Буров аккуратно и уверенно разлил по стопкам водку, Аните  на-
равне со всеми.
- Со свиданьицем!  - отставил горизонтально локоть Буров,  так  
солдаты  меняют почетный караул у мавзолея Ленина.  - Или,  как 
говорят у нас на флоте, да и на охоте, за успех безнадежного дела.
Если мужики ахнули и,  морщась, разом потянулись к закуске, то 
японка втянула в себя "Московскую", как пчелка нектар.
"Со свиданьицем...  С международным... Дело похоже безнадеж-
ное, значит, с досвиданьицем..." - несвязно подумал Голиков.
- Между первой и второй  перерывчик  небольшой,  -  Буров  спо-
ро разлил еще по дозе.  - За тех, кто в море, заграницей и в  венериче-
ской больнице!
- Это за меня,  - вскинула на Бурова черные маслины своих  глаз 
японка. - Я живу заграницей.
И повернулась к Голикову:
- У вас много венерического?
Голиков поперхнулся водкой.
- Я не про вас рично,  я про вашу страну,  -  поправилась  Анита.
- Голиков в этом вопросе не специалист,  у него дома  не жена, а 
настоящая держиморда, никогда просто так на охоту не  отпустит, 
обязательно со скандалом. И где ты ее только откопал?  А тост был не 
за тебя, Анита-сан, а за нас, мужчин.
- За них можно и два раза.
- Нет уж, дудки. Как говорят гусары, за баб-с!
Буров оттопырил мизинец и заржал,  как жеребец кобелиный.  
Глаза его масляно облизывали японку.
- У русских не женщины,  а бабы? И что такое держать мордой? - 
японка опять повернула к Голикову свое лицо-луну.
- Игорь Валентинович шутит.  Держиморда - персонаж из пьесы 
нашего великого писателя Николая Васильевича Гоголя. "Ревизор" 
называется.
- Ревизор?  А-а-а...  это инспектор.. ГАИ, не так? Они на  улицах 
стоят, деньги требуют.
- Во-во,  это ты точно,  - Бурова явно развозило. Голиков  пре-
красно знал по совместным  застольям  на  охоте,  что  Буров  всегда 
быстро впадает в состоянии пьяной эйфории,  начинает хохотать,  
бурно веселиться. - Ревизоры хреновы, на каждом углу по менту,  
слышь,  Борис,  приходит такой к своему начальнику -  окажите мате-
риальную помощь,  дайте ограничительный знак  сорок  километров, 
поставлю там, где его никогда в жизни не было - все, кто за  рулем - 
мои.
- А в Японии ревизоров нет, может и есть, но я их никогда  не ви-
дела. У нас много чего нет - только остров голый. Вы умный  Горикоф, 
все знаете, мне Игорь говорир, простите, я иногда неправильно 
говолю, вот опять перепутала, вы лучше скажите, почему  у вас такая 
богатая страна, столько деревьев, руды, земли, а вы  такие неимеющие 
- ни авто,  ни домов,  ни поехать отдохнуть  на  Канары, а?
У Голикова то ли от водки,  то ли от волнения закружилась  голо-
ва.  Он стал мучительно припоминать до одури набившие оскомину 
пионерские сборы,  комсомольские слеты, институтские семинары по 
марксизму-ленинизму, занятия политкружка на работе, беседы с аги-
таторами перед очередными выборами  в  Верховный  или  какой  
другой  Совет -  что же там говорили о достоинствах нашей  системы 
развитого социализма? Ага... кажется...
- Во-первых,  мы строим социалистическое общество впервые  за 
всю историю человечества по научно обоснованным принципам  и  
законам, - поначалу тихий голос Голикова окреп.  - Есть три источника 
марксизма...
- Я предпочитаю им только этот,  - Буров потянулся к  бутылке. - 
Ты ей еще про "Антидюринг" что-нибудь загни, серые они  япошки, ни 
хрена не знают.
- Во-вторых, у нас бесплатное медицинское обслуживание, -  Го-
ликов опять снизил темпы изложения,  последний довод не показался 
ему столь убедительным,  как  предыдущий,  Голиков  тут  же  вспом-
нил,  сколько он потерял здоровья и времени в изматывающих  очере-
дях,  когда проходил диспансеризацию перед поездкой в  Чехослова-
кию.
- В третьих,  жилье.  Только в прошлом году в СССР   введено в 
эксплуатацию два миллиона квадратных метров жилья. Из  года в год 
растет благосостояние советских людей...
Снизошла благодать и проглочен спазм горла, словно открылось 
дыхание у певца, органно зазвучала музыка пропаганды в исполнении 
простого советского члена профсоюза товарища Голикова,  завороже-
но слушала, широко раскрыв глаза цвета черного бархата  Анита-сан, 
даже Буров перестал скалиться, притих и с нескрываемым интересом 
уставился на Голикова.
- А ты оказывается соловей... - с уважением хмыкнул он. И  доба-
вил, - разбойник...
- Я всегда говорила мужу,  что Союз Советских Социалистиче-
ских Республик - это...  это... - Анита не смогла найти слов,  она  по-
краснела,  как  краснеют  желтокожие  и стала вкусной на  взгляд,  как 
персик. - Горикоф, вы меня победили, я уже завтра,  нет сегодня сде-
лаю мужу ультиматум, переедем в СССР, а не захочет, Игор-сан раз-
решит пока пожить здесь...
Буров замотал головой, как пьяный матрос в кабаке:
- Ты лучше с мужем возвращайся к себе, на остров свой голый, и 
там расскажи про это...  ну,  что тут Голиков излагал, а  лучше вызови 
его в Токио,  по линии  советско-японской  дружбы,  ты, Голиков, как 
не против съездить к самураям?
Голиков растерянно осознал,  что он только что помог полковнику 
Бурову завербовать Аниту,  да и сам попался, но в то же  время 
полыхнула румянцем, засияла блеском глаз, задрожала в руке подня-
той рюмкой вырвавшаяся из затаенности неутоленная мечта  взойти по 
склону священой горы Фудзи-яма,  своими глазами  увидеть рассвет в 
стране восходящего солнца,  и сидеть в саду семнадцати камней, где 
никогда не увидишь больше шестнадцати...  А может,  их шестнадцать, 
а видишь только пятнадцать?.. Голиков  уже размышлял, где бы 
справиться поточнее, у Аниты-сан вроде бы  неудобно... Словно 
напрашиваешься...
- В мае устроит? - деловито спрашивал Буров.
- В мае хорошо,  в мае цветет сакура,  - закивала головой  Анита.
- Не путай "Сакура" - это ресторан японский, - отмахнулся  от нее 
Буров.  Кстати,  ты же сейчас в Чехословакию  намылился,  так тебе 
справку о здоровье не надо будет еще раз получать...
Буров уже планировал, как совместить весеннюю охоту с поезд-
кой  Голикова,  Анита уверенно подливала масла в огонь - она  помо-
жет быстро сделать визу Голикову,  есть у нее дружок в консульском 
отделе,  а вот за это обязательно надо махнуть, сказал  Буров, нет,  не 
за дружка, а за Аниту, зови ее, Голиков, просто  Анютой, Нюра-сан, 
Анюта, в свою очередь, захотела выпить за Бурова, потом Голиков 
поднял тост за них и за дружбу советского и  японского народов,  и  
даже неуклюже поднялся...  Голова у него  закружилась и он опомнил-
ся только в другой комнате,  где мерцал  ночничок и Анюта прижима-
лись к нему в медленном блюзе...
Ослепительно вспыхнул свет, в проеме дверей стоял Буров:
- Анита-сан, ты сама просила предупредить...
- Домари...  - по-японски поблагодарила Анита,  мгновенно  оде-
лась и исчезла, не обернувшись, не попрощавшись за дверью.
Буров и Голиков вернулись на кухню.  Посуда была  помыта,  
лишь  на столе стояли рюмки с водкой и блюдце с двумя кусочками  
черного хлеба, увенчанных половинками солененького огурчика.
- Давай,  на посошок,  - предложил Буров.  - А Мурад  чегой-то 
так и не приехал, чурка с гранатами...
Голиков слегка протрезвел,  а ведь нескладно  получилось,  обма-
нул он не только друга, но, можно сказать, будущего, а может и  уже 
настоящего... резидента, а с резидентами шутки плохи, вдруг  не пой-
мет, обидится, сдаваться надо скорей... И впредь ни-ни...
- Да нет никакого Мурада, - застенчиво улыбнулся Голиков.  - Это 
я... придумал... товарищ полковник...
Буров остро глянул на Голикова и вдруг расхохотался:
- Ну, ты даешь!
Буров крутил головой и все больше заходился в смехе.  Пронесло,  
облегченно вздохнул Голиков и тоже засмеялся. Они смотрели  друг  
на друга и, словно в рот влетела заразная смешинка,  смеялись, умол-
кали, чтобы вытереть слезы, и снова сотрясались в  приступе ржачки, 
пока Буров не выдавил:
- Анита тоже не японка...
Увидев выражение Голиковского лица,  Буров впал в истерику. 
Он с большим трудом остановился, чтобы, давясь, рассказать,  что... 
Анюта с Алтая... где он охотился в прошлом году... дочка егеря... про-
ездом в Москве... и что они разыграли так не одного  Голикова...
Голиков сидел на скамеечке около дома Бурова и редко,  но  
сильно икал. Подмораживало, но его совсем не тянуло возвращаться в 
дом,  где встретит его не гейша, а "настоящая держиморда",  как изво-
лил выразиться Буров,  а утром, после неминуемого скандала, придется 
трястись в давке автобуса на службу, на которой ждет его свой ре-
зидент.
Время от времени он поднимал голову вверх,  где в черной,  как 
глаза Аниты-сан,  темноте заманчиво подмигивали звезды неведомых 
миров...
                                                1977 - июль 1997


1







                         КРАСНЫЙ ТУМАН
Лосин вошел первым в пустой полусумрак купе,  поднял  свой  ба-
гаж на верхнюю полку,  повесил шинель  на плечики,  раздернул  пах-
нущие влагой прачечной белые шторки и присел у окна, разглядывая 
перрон вокзала с его негромкой ночной сутолокой.
Равнодушно светили молочные шары фонарей.
Уютный кубик купе создавал иллюзию  спокойной отдельности,  
за неплотно  задвинутой  дверью  стукались чемоданы,  шуршали о  
стены плащи, переговаривались, сдерживая дыхание, голоса.
Несильно прогрохотала сдвинутая по желобу дверь,  долговязый 
худой мужчина в толстых очках,  которые  сильно увеличивали  его 
глаза, склонился из коридора в купе, пытаясь разглядеть нумерацию 
мест. Он сморщил нос, обнажив крупные желтые зубы, шумно дышал,  
что-то  зло  пробормотал себе под нос,  торжествующе  выпрямился и, 
обернувшись, произнес:
- Я же говорил,  что пятнадцатое здесь и,  как всегда, был  прав.
Он поставил  небольшой  чемодан вдоль дивана и сел рядом с  Ло-
синым.
- Вот и прекрасно, - сказал вошедшая вслед за ним женщина.
- Добрый вечер!
- Здравия желаю,  - негромко, но по-военному четко ответил  Ло-
син.
- Вольно, - рассмеялась женщина и, закинув руки за голову,  спус-
тила на шею платок. Она села напротив Лосина, раскинув полы  рас-
стегнутого плаща.
Последней в купе боком вошла толстая  девочка  с  сердитым  ли-
цом. Она плотно уселась рядом с женщиной,  которая, обмахиваясь 
платочком, улыбалась Лосину.
Свежий аромат лаванды перебил казенные запахи купе.
В полутьме неясно светилось ее лицо, блестели глаза, матово 
сверкала на белой шее нитка гранатовых бус.
Лосин невольно стал открыто рассматривать ее,  пока, спохва-
тившись, не повернул голову к девочке.  Та сидела, мрачно уставив-
шись в крепко сцепленные руки с обгрызенными ногтями.
Потом Лосин  взглянул  на  соседа и встретился с огромными  не-
мигающими глазами, как бы плавающими в аквариумах очков.
Силой случайных  обстоятельств Лосин оказался в кругу незна-
комых ему людей и сидел среди них,  как свой,  как близкий, и  Лосину 
представилось, что воцарившееся молчание  -  это пауза в  разговоре, 
когда все уже сказано-пересказано друг  другу  перед  прощанием.
Ощущение это, однако, было у Лосина кратковременным, именно 
молчание обеспокоило его,  поменяло его ощущения на обратные  - он 
понял, что они стесняются при нем говорить прощальные слова и  
проявлять  свои чувства - судя по единственному чемодану,  ехал из 
них кто-то один.
- Извините, - приподнялся Лосин со своего места.
Очкастый сдвинул ноги вбок. Лосин, протискиваясь между ним и 
столиком, прижался к коленкам соседа, ощутив, какие они худые  и 
острые.
Пробравшись по коридору,  Лосин вышел в тамбур и по решетча-
тым металлическим ступеням спустился на асфальт перрона.
Прошелся вдоль  вагона и остановился под столбом с большим  
круглым циферблатом электрических часов.
В черной  щели  между вагоном и платформой неожиданно воз-
никла голова обходчика. Молоточком на длинной ручке он постучал  
по колесам, приподнял и захлопнул буксу.
Звук этот напомнил Лосину щелчок замка портсигара, он достал 
папиросу, чиркнул спичкой, лицо его осветилось. Затянувшись  дымом, 
он приподнял голову и увидел, что стоит под окном своего  купе.
Сквозь стекло на него смотрела сверху женщина, как на картине 
Крамского "Незнакомка".
Спичка, догорая,  обожгла пальцы. Лосин выронил ее и затер  са-
погом.
Дрогнули стрелки часов,  колокольчик динамика  гулко  объявил, 
что посадка заканчивается.
Сделав пару глубоких затяжек, Лосин вернулся в вагон, но в  от-
крытую дверь купе не вошел, а остался стоять в коридоре, опираясь 
спиной о подоконный поручень.  Женщина в проеме между диванами 
склонилась  к окну,  опираясь на локти. Плаща на ней уже  не было, 
платье приподнялось, обнажив стройные ноги.
Поезд тронулся,  вагон  несильно дернулся,  и ей пришлось,  
удерживая равновесие,  изогнуться и выпрямиться.  Она облокотилась 
на  верхние  полки  и помахала руками тем,  кто остался на перроне.
Потом повернулась лицом к Лосину.
Волна густых каштановых волос, удерживаемых красной закол-
кой, карие, ореховые глаза в овалах пушистых ресниц, полные губы, 
тронутые розовой перламутровой помадой, и белая белая кожа.
- Что же вы?  - с упреком сказала она Лосину. - Я беспокоиться 
начала.
Неправда, подумал  Лосин,  я  стоял  под  окном  и вы меня  виде-
ли, но не сказал этого.
- Заходите же.
Лосин вошел, задвинул за собой дверь.
В купе  вспыхнул  свет,  заиграла  музыка из репродуктора.  Бод-
рый мужской тенорок под ритмичный аккомпанемент запел:  "Хорошо 
на верхней полке у раскрытого окна..."
- Евгения, - протянула она ему руку. - Можно просто Женя.
- Николай, - успел ответить Лосин.
Вагон загрохотал на стрелке,  их качнуло и Лосин  инстинктивно 
крепко ухватился за ее ладонь.
- Так больно,  - улыбнулась она.  - Но боль бывает разной.  Эта - 
приятная.  А давайте-ка лучше присядем.  Скажите,  как вы  переноси-
те морскую болезнь?
- Какую болезнь?  Морскую?  Не понял, - немного озадаченно  
переспросил Лосин.
- Ой, правда, при чем тут море? Вас в вагоне не укачивает?
- Нет, - пожал плечами Лосин.
- Ни на пароходе, ни в самолете, ни в машине? Когда по горам 
едете?
- Никак нет, не укачивает.
- А меня мгновенно,  ну мгновенно и все, что тут попишешь?  Я на  
море  даже смотреть не могу,  когда волны большие.  А вы,  сразу 
видно, мужчина крепкий.
- Не жалуюсь, - согласился Лосин.
По здоровью признан первым в части,  подумал  он.  Первым.  
Здесь я лучше всех.  Даже Хмелика. Вот только курю. Не могу отвы-
кнуть. А надо бы. Хмелик не курит.
- А какое у вас звание?
- Капитан, - покосился Лосин на левый погон своего кителя.
- Вот чего никогда не могла запомнить - это как вы,  военные, 
умудряетесь различать друг друга?
- Продольная полоска на погонах  называется  просветом,  -  пока-
зал Лосин.  - Просветов бывает один или два.  Один просвет,  одна 
звездочка - младший лейтенант,  две звездочки - лейтенант,  три - 
старлей, четыре - капитан.
- Один,  два, три, четыре, - вслух посчитала Евгения звездочки 
Лосина. - Получается капитан.
- Так точно.
- И чем больше просветов, тем лучше?
- Тем старше по званию. А насчет лучше... не знаю. Вот стану ге-
нералом, скажу. Хотя есть такая шутка: живу, как генеральский погон, 
без просвета.
- А голубое что значит?
- Авиация.
- Вы летчик?
- Угадали.
- Летчик.  Капитан. Мне крупно везет в жизни, если учесть,  что я 
обожаю военных, особенно летчиков.
- Билетики попрошу, - вошел в купе проводник.
Он присел рядом с Лосиным, разложил на коленях черную сумку с 
пронумерованными кармашками.
Оказалось, что Лосину ехать почти до конца,  а Евгении выходить 
на остановку раньше.
- Чай пить будете?  - спросил проводник, равнодушно-
оценивающе глянув на Евгению и Лосина.
  - А есть в поезде ресторан?  - спросила она.