сь она.
     - Но, мисс!..
     - Да. Это, пожалуй, нечестно. - она сняла перчатку  и  снова  протянула
ему руку.
     Они стояли молча, минуту за минутой, глядя на темнеющие деревья,  думая
каждый о своем.
     - Я бы не хотел все сразу, - благоговейно сказал Чарли после того,  как
шесть или  восемь  минут  ласкал  ее  руку.  -  Можно,  я  остатние  минутки
как-нибудь в другой раз?..
     - Как хочешь, - равнодушно ответила Юстасия. - Только не позже, чем  на
этой неделе.  А  сейчас  мне  еще  одно  от  тебя  нужно:  подожди,  пока  я
переоденусь, и посмотри, правильно ли я все буду делать. Но сперва я  должна
заглянуть домой.
     Она исчезла на минуту. Зайдя в дом,  она  увидела,  что  дедушка  мирно
дремлет в кресле.
     - Ну, - сказала она, вернувшись, - погуляй в саду,  а  я  тебя  позову,
когда буду готова.
     Чарли бродил по дорожкам и  ждал  и  вскоре  услышал  тихий  свист.  Он
вернулся к дверям сарая.
     - Это вы свистели, мисс Вэй?
     - Да. Заходи, - донесся из темноты голос Юстасии. - Я не могу  зажигать
свет, пока дверь открыта,  а  то  еще  увидят.  И  заткни  шапкой  оконце  в
прачечную, если сумеешь найти его на ощупь.
     Он сделал, как ему было велено, Юстасия зажгла свечи и предстала  перед
ним в мужском обличье, блистая яркой одеждой и вооруженная с головы до  ног.
Может быть, она и смутилась на миг под его жадным взглядом, но краска стыда,
если таковая появилась на ее лице, не была  видна  за  свисавшими  со  шлема
цветными лентами, которые в этих костюмах имитировали рыцарское забрало.
     - Все почти впору, - сказала она, глядя вниз,  на  свои  ноги  в  белых
брюках. - Только рукава камзола - или как там он у вас называется -  чуточку
длинны. А штанины я могу подвернуть. Ну теперь смотри внимательно.
     И Юстасия  принялась  декламировать  свою  роль,  сопровождая  наиболее
воинственные фразы ударами меча по жезлу или  копью  в  традиционной  манере
этих представлений и  с  важностью  расхаживая  взад  и  вперед.  Чарли  был
восхищен и добавил только несколько очень мягких критических замечаний,  ибо
прикосновение руки Юстасии еще не отвеялось от его ладоней.
     - Теперь насчет того, как объяснить твое отсутствие, - сказала  она.  -
Где вы встречаетесь завтра, перед тем как идти к миссис Ибрайт?
     - Мы хотели встретиться здесь, мисс, если вам удобно. Ровно  в  восемь,
чтобы попасть туда к девяти.
     - Хорошо. Ты,  конечно,  совсем  не  должен  показываться.  Я  войду  с
опозданием на пять минут, уже одетая, и скажу им, что ты не можешь прийти. Я
решила, что лучше всего будет, если я тебя куда-нибудь вечером пошлю,  чтобы
у тебя была настоящая причина. Оба наших пони часто убегают в луга - вот  ты
и пойди завтра вечером посмотри, не удрали ли они  опять.  Остальное  я  все
улажу. А теперь можешь уходить.
     - Хорошо, мисс. Но мне хотелось бы  еще  одну  минутку  того,  что  мне
следует, если вы не против.
     Юстасия, как и раньше, протянула ему руку.
     - Одна минута, -  отсчитала  она  и  продолжала  считать,  пока  их  не
набралось семь или восемь. Тогда она отняла руку и  отступила  на  несколько
шагов, вдруг опять став для него чужой  и  далекой.  Выполнив  договор,  она
снова воздвигла между ними преграду, непроницаемую, как стена.
     - Как, уже все?.. А я не хотел все сразу, - сказал он со вздохом.
     - Ты получил сполна, - возразила она, отворачиваясь.
     - Да, мисс. Ну что ж, значит, так. Пойду теперь домой.

ГЛАВА V
                               В ЛУННОМ СВЕТЕ

     На следующий вечер исполнители, собравшись в том  же  сарае,  поджидали
Турецкого рыцаря.
     - Двадцать минут девятого по "Молчаливой женщине", а Чарли все нет.
     - Десять минут по Блумс-Энду.
     - Без десяти восемь по часам дедушки Кентла.
     - Без пяти по капитанским.
     На Эгдоне не существовало единого  времени.  Час  дня  там  определялся
по-разному, в зависимости от того, какого счета придерживался  данный  хутор
или  деревушка;  некоторые  из  этих  исчислений  имели  общий  корень,   но
впоследствии раскололись, другие с самого начала  были  независимы  друг  от
друга: Западный Эгдон считал время по часам Блумс-Энда, восточный - по  тем,
что висели в гостинице "Молчаливая женщина". Часы  дедушки  Кентла  в  былые
годы имели много приверженцев, но с тех пор, как он состарился, вера  в  них
поколебалась. Святочные лицедеи пришли  из  разных  мест,  каждый  со  своим
представлением о времени; поэтому, в порядке компромисса,  решено  было  еще
подождать.
     Юстасия наблюдала за  собравшимися  сквозь  дырку  для  голубей;  найдя
момент подходящим, она вышла из-под навеса и  смело  дернула  за  кольцо  на
дверях сарая. Дедушка к этому времени уже засел у "Молчаливой женщины".
     - А вот и Чарли - наконец-то! Что ты так опаздываешь, Чарли?
     - Это не Чарли, - проговорил Турецкий рыцарь из-под своего забрала. - Я
двоюродный брат мисс Вэй и решил любопытства ради занять  его  место.  Чарли
послали в луга отыскивать наших  сбежавших  пони,  я  и  согласился  сыграть
вместо него, потому что уже ясно было, что он вовремя  не  поспеет.  Я  знаю
роль не хуже его.
     Ее  легкая  походка,  стройная  фигура  и  полная  достоинства   манера
держаться внушили актерам мысль, что они, пожалуй, только выиграют  от  этой
замены, если, конечно, новый пришелец способен сыграть как следует.
     - Что ж, это ничего, только справишься ли? Уж больно ты молод, - сказал
святой Георгий. Голос Юстасии показался ему куда более юным и нежным, чем  у
Чарли.
     - Говорю вам, я знаю все до последнего  слова,  -  решительно  отвечала
Юстасия. Смелость - это все, что ей было нужно, чтобы выйти победительницей,
и  она  вооружилась  смелостью.   -   Не   канительтесь,   ребята,   давайте
репетировать. И посмотрим, найдете ли вы у меня хоть одну ошибку.
     Пьесу наскоро прорепетировали, и все пришли в восторг от нового рыцаря.
В половине девятого погасили свечи и двинулись через пустошь по  направлению
к дому миссис Ибрайт в Блумс-Энде.
     К вечеру слегка подморозило, на вереске лежал  иней,  и  луна,  хотя  и
неполная, окутывала светлым и  таинственным  сиянием  фантастические  фигуры
актеров, чьи перья и банты шелестели на ходу, как осенние листья. Путь их на
этот раз лежал не мимо Дождевого кургана, а низом, по долине,  так  что  эта
древняя возвышенность оставалась немного восточнее. По дну  долины  тянулась
зеленая полоса шириною шагов в десять, и  блестки  инея  на  стеблях  травы,
казалось, перебегали вперед вместе с тенями идущих. Справа и слева  кучились
заросли дрока и вереска, как всегда непроглядно темные, -  жалкий  полумесяц
был бессилен посеребрить такую черноту.
     После получаса ходьбы и разговоров они достигли того  места  в  долине,
где травяная лента расширялась и  подходила  к  фасаду  дома.  Завидев  его,
Юстасия, на которую во время  этого  ночного  перехода  в  компании  молодых
парней не раз уже нападали сомнения, вновь  ощутила  радость  от  того,  что
затеянная ею авантюра все же осуществилась. Что ж,  она  ведь  сделала  это,
чтобы повидать человека, который как будто имел власть освободить ее душу от
смертельного гнета. Что такое Уайлдив? Он привлекателен, да, но ей  неровня.
А сейчас она, может быть, увидит более подходящего для себя героя.
     По мере приближения к дому становилось все яснее, что  там  вовсю  идет
веселье.  Протяжные  басовитые   звуки   серпента,   излюбленного   духового
инструмента тех времен, дальше проникали в пустошь,  чем  жиденький  дискант
скрипки, и сперва актеры слышали только их да изредка особенно громкий топот
какого-нибудь рьяного танцора. Когда они подошли еще ближе, эти разрозненные
звуки объединились в бойкий плясовой мотив - "Капризы Нэнси".
     Он там, конечно. Кто та, с кем он сейчас танцует?  Быть  может,  в  эту
самую минуту какая-то неведомая женщина,  гораздо  ниже  Юстасии  по  уму  и
обаянию, решает его судьбу с помощью этого самого тонкого из всех соблазнов.
Танцевать с мужчиной - значит за один  час  сосредоточить  на  нем  обстрел,
который по правилам должен бы растянуться на  целый  год  осады.  Перейти  к
ухаживанию, минуя знакомство, и к браку, минуя все этапы ухаживания, - такое
сжатие сроков доступно лишь тем, кто идет кратчайшей  дорогой.  О,  она  все
узнает; она будет зорко следить за всеми  и  поймет,  свободно  ли  еще  его
сердце.
     Наша предприимчивая девица прошла следом за  другими  через  калитку  в
белом палисаде и остановилась перед открытой  галерейкой,  тянувшейся  вдоль
дома. Сверху он, словно толстой коркой, был накрыт соломенной крышей,  низко
свисавшей меж верхних окон; фасад дома, ярко освещенный луной, когда-то  был
белым, но теперь густые плети разросшегося пираканта затемняли  большую  его
часть.
     Тотчас обнаружилось, что танцы происходят прямо за входной дверью,  без
всяких промежуточных помещений. Слышно было, как шелестят об нее  юбки,  как
танцоры задевают за нее локтями и даже иной раз  ударяются  об  нее  плечом.
Юстасия, хотя и жила всего в двух милях от дома миссис  Ибрайт,  никогда  не
бывала внутри этого причудливого старинного жилища. Знакомство капитана  Вэя
с Ибрайтами  всегда  было  самое  поверхностное,  так  как  капитан  впервые
появился в здешних краях и купил давно пустовавший дом на Мистоверском холме
незадолго до кончины мужа миссис Ибрайт, а после смерти  старика  и  отъезда
сына порвалась и та дружба, которая за это короткое время успела завязаться.
     - Значит, там за дверью нет коридора? - спросила Юстасия, когда они все
уже стояли в галерее.
     - Нету, - ответил  юноша,  который  исполнял  роль  Сарацина.  -  Дверь
открывается прямо в большую комнату, где они сейчас пляшут.
     - Так что нельзя отворить, не помешав танцам?
     - То-то и оно. Придется нам здесь подождать, пока кончат, потому черный
ход они на ночь всегда запирают.
     - Теперь уж недолго, - сказал Рождественский Дед.
     Но это предположение не  оправдалось.  Снова  музыканты  доиграли  один
танец и тут же без передышки начали другой, да с таким пылом  и  жаром,  как
будто только что взялись за  свои  инструменты.  На  сей  раз  это  был  тот
кругообразный мотив без начала,  развития  и  заключения,  который  из  всех
танцев, хранимых в  памяти  вдохновенного  скрипача,  пожалуй,  лучше  всего
передаст идею бесконечности -  знаменитый  "Сон  дьявола".  О  стремительном
движении  танцоров,  увлекаемых  бурей  звуков,  немые  свидетели,  стоявшие
снаружи в лунном свете, могли судить по тому,  как  часто  грохали  в  дверь
носки и каблуки, когда хоровод кружился особенно быстро.
     Первые  пять  минут  слушать  было  довольно  занятно,  но  пять  минут
превратились в десять, потом в пятнадцать, а  никаких  предвестий  конца  не
замечалось в этом весьма бодром "Сие". Удары в дверь, смех и топот ничуть не
ослабевали, и  удовольствие  от  ожидания  под  открытым  небом  значительно
уменьшилось.
     - Зачем миссис Ибрайт устраивает такие вечеринки? -  спросила  Юстасия,
несколько удивленная простецким характером веселья.
     - Да у нее не всегда так, бывает и по-благородному.  А  сегодня  решила
всех соседей созвать без разбора, и простых поселян,  и  рабочих,  -  пусть,
мол, повеселятся по-своему, а потом она их хорошим ужином угостит. И сама  с
сыном за всеми ухаживает.
     - Понятно, - сказала Юстасия.
     - Ну, вроде конец, - сказал святой Георгий, который стоял, приложив ухо
к двери. - Сейчас к этому углу парень с девушкой прибились, и, слышу, он  ей
говорит: "Ах, как жалко, кончено наше блаженство, душенька".
     - Слава богу, - отозвался Турецкий рыцарь, топая ногами и снова беря  в
руки прислоненный к стене жезл. Она была в более  топких  башмаках,  чем  ее
спутники-мужчины, и ноги у нее отсырели и застыли.
     - Он, нет, еще не конец, - сказал  Храбрый  солдат,  глядя  в  замочную
скважину; музыканты уже опять играли новый зажигательный  мотив.  -  Дедушка
Кентл стоит в этом углу и ждет своей очереди.
     - Ничего, это рил для шести человек, скоро кончат, - утешил Доктор.
     - Да почему бы нам не войти, хоть пляшут, хоть нет?  Они  же  сами  нас
позвали, - сказал Сарацин.
     - Ни в коем случае, - властно сказала Юстасия, быстро расхаживая  между
домом и калиткой, чтобы согреться. -  Вломиться  во  время  танца,  помешать
гостям - это невежливо.
     - Вот еще командир выискался, - проворчал Доктор. - Думает,  он  важная
птица, оттого что чуточку больше учился, чем мы.
     - Иди ты - знаешь куда! - отрезала Юстасия.
     Трое или  четверо  парней  в  это  время  перешептывались,  потом  один
обратился к ней.
     - Можно вас спросить? - сказал он мягко. - Ведь вы мисс  Вэй?  Да?  Нам
думается, что это так.
     - Можете думать, что вам угодно, - с расстановкой проговорила  Юстасия.
- Но порядочный мужчина не станет распускать сплетни про девушку.
     - Мы никому не скажем, мисс. Честное слово.
     - Спасибо, - ответила она.
     Тут скрипки пронзительно взвизгнули на финальной ноте, а серпент  издал
напоследок такой густой рев, что крыша едва не взлетела на воздух. Когда  по
наступившей в доме сравнительной тишине актеры заключили, что танцующие сели
отдохнуть, Рождественский Дед выступил вперед,  поднял  щеколду  и  просунул
голову в дверь.
     - А, комедианты, комедианты пришли! - вскричали разом несколько гостей.
- Очистить место для комедиантов!
     Тогда согбенный Рождественский Дед окончательно протиснулся в  комнату;
помахивая своей огромной дубинкой и жестами указывая, где  быть  публике,  а
где  сцепе,  он  в  бойких  стихах  уведомил  собравшихся,   что   вот   он,
Рождественский Дед, прибыл, - рады не рады, а принимайте, - и закончил  свою
речь так:

                    Место нам, место для представленья,
                    Здесь сейчас будет кровавое сраженье,
                    Нынче на святках, как и в старые года,
                    О святом Георгии пойдет у нас игра.

     Гости  тем  временем  рассаживались  в  одном  конце  комнаты,  скрипач
подтягивал струну, серпентист прочищал амбушюр. Наконец игра началась.
     Первым вошел Храбрый солдат, выступающий на стороне святого Георгия:
     - Вот я, Храбрый солдат, по прозвищу Рубака, - начал он и закончил свою
речь тем, что бросил вызов неверным, после чего полагалось явиться Юстасии в
роли Турецкого рыцаря. До сих пор она, вместе  с  другими  еще  не  занятыми
актерами  дожидалась  в  лунном  свете,  заливавшем  галерейку.  Теперь  без
промедления и без всяких видимых признаков робости она вошла и заговорила:

                    Вот я - Рыцарь турецкий - стою пред тобою,
                    В Турции выучен ратному бою.
                    Лучше смирись, не то голову с плеч
                    Срежет тебе мой сверкающий меч!

     Декламируя, она высоко держала голову и старалась  говорить  как  можно
грубее, - под покровом лат и шлема она чувствовала себя в  безопасности.  Но
необходимость все время следить за собой, чтобы не сделать промаха,  новизна
обстановки, мерцание свечей, свисающие на глаза  лепты  забрала  -  все  это
мешало ей сколько-нибудь  ясно  разглядеть  присутствующих.  По  ту  сторону
стола, на котором стояли свечи, маячили какие-то лица - вот и все,  что  она
увидела.
     Меж тем Джим Старкс, он же Храбрый солдат, выступил вперед  и,  сверкая
глазами на Турка, произнес:

                    Еще увидим, кто из нас двух смирится.
                    Обнажай-ка меч и давай биться!

     И они стали биться: и Храбрый солдат очень эффектно пал от поразительно
слабого удара Юстасии - Джим Старкс в своем артистическом  рвении  грохнулся
со всего роста о каменный пол с такой силой, что только  чудом  не  вывихнул
себе плечо. Затем после нескольких и довольно-таки слабо прозвучавших реплик
Турецкого рыцаря и его похвальбы, что он  точно  так  же  разгромит  святого
Георгия и всю его рать, на сцепу торжественно вступил  сам  святой  Георгий,
победоносно размахивая мечом:

                    Вот я, святой Георгий, великий воитель,
                    Веры Христовой защитник и покровитель,
                    Злого дракона, грозу Египта, в бою я сразил
                    И тем сердце красавицы Сабры, царской дочери, покорил.
                    Кто из смертных столь дерзостно мнит о себе,
                    Что равняться со мною задумал в борьбе?

     Это был тот самый юноша, который первым узнал Юстасию, и теперь,  когда
она, в облике Турка, отвечала ему с надлежащим вызовом и тотчас  вступила  в
бой, он всеми силами старался как можно деликатнее действовать мечом. Будучи
ранен, рыцарь упал на одно колено, согласно ремарке. Тотчас появился  Доктор
и восстановил его силы, дав ему отпить из своей бутылки, и бой возобновился,
причем Турок слабел постепенно, пока не испустил дух, -  одним  словом,  его
умирание в этой старинной драме было столь же затяжным, как, но слухам, и  у
его тезки в паши дни.
     Это ступенчатое склонение к  земле  и  было  отчасти  причиной,  почему
Юстасия решила, что роль Турецкого рыцаря, хотя не самая короткая, будет для
нее наиболее подходящей. Внезапный  переход  из  вертикального  положения  в
горизонтальное, как у других участников сражения, которые  валились  наземь,
как бревна, для девушки был бы неизящен и неприличен. Гораздо  удобнее  было
умирать, как полагалось Турку, - мало-помалу и с расстановкой.
     Теперь Юстасия была среди убитых, однако не лежала плашмя на полу,  как
другие, ибо  изловчилась  скончаться  в  полусидячем  положении,  прислонясь
спиной к футляру стоячих часов, так что голова ее достаточно возвышалась над
полом. Игра продолжалась с участием святого  Георгия,  Сарацина,  Доктора  и
Рождественского Деда, и Юстасия, больше не занятая в  пьесе,  впервые  могла
спокойно оглядеть комнату и  поискать  среди  зрителей  того,  кто  ее  сюда
привлек.

ГЛАВА VI
                        ОНИ ВСТРЕЧАЮТСЯ ЛИЦОМ К ЛИЦУ

     В комнате еще раньше все было переставлено для танцев - большой дубовый
стол был отодвинут к камину и загораживал его,  словно  бруствер.  По  обоим
концам стола, позади него  и  в  каминной  нише  сидели  гости,  многие  еще
раскрасневшись и запыхавшись после пляски; среди них Юстасия бегло  отметила
несколько знакомых лиц - это были зажиточные хозяева из  мест  за  пределами
Эгдонской пустоши. Как она и ожидала, Томазин нигде не было видно, и Юстасия
вспомнила, что, когда они подходили к дому, в одном из  верхних  окон  горел
свет, - очевидно, в комнате Томазин. Со стула в  глубине  ниши  торчал  нос,
подбородок, руки,  колени  и  носки  сапог,  а  когда  она  вгляделась,  эти
разрозненные элементы объединились  в  фигуру  дедушки  Кентла;  он  помогал
иногда миссис Ибрайт в саду и поэтому  оказался  в  числе  приглашенных.  Из
торфяной Этны у его ног поднимался дым, вился по  дымооборотам,  ударялся  о
ящик с солью и исчезал среди подвешенной для копчения грудинки. Но тут нечто
иное приковало к  себе  взгляд  Юстасии.  По  другую  сторону  камина  стоял
служивший  вместо  дивана  большой  деревянный  ларь  с  высокой  спинкой  -
необходимое дополнение  к  этим  старинным  каминам,  где  огонь  горит  так
открыто, что только  очень  сильная  тяга  может  унести  дым  в  трубу.  По
отношению к огромной пещеристой нише камина он  выполнял  ту  же  роль,  что
восточный заслон из деревьев в открытой ветрам усадьбе или высокая  северная
стена в саду. Снаружи от  ларя  свечи  оплывают,  пряди  волос  развеваются,
молодые женщины дрожат и старики  чихают.  Зато  внутри  -  рай.  Ни  единое
дуновение не колеблет воздух, спины так же согреты, как и  лица,  и  в  этом
благодатном тепле песни и затейливые рассказы о  старине  рождаются  из  уст
сидящих столь же естественно, как спелые дыни на своих плетях в парнике.
     Но не те, кто сидел там, интересовали  Юстасию.  На  исчерна-коричиевом
мореном дерезе спинки с необыкновен