до двадцати сразу. Болотный лунь выглядывал из  камышей
за домом Уайлдива. Песчаный бегунок каждогодно посещал Мистоверский  холм  -
птица столь редкая, что ее не больше  десяти  раз  наблюдали  в  Англии;  но
какой-то варвар не знал покоя ни днем ни  ночью,  пока  не  застрелил  этого
африканского бродягу, и с тех пор песчаные бегунки остерегались показываться
на Эгдонской пустоши.
     Кто наблюдал этих перелетных гостей так близко, как сейчас Диггори, тот
как бы вступал в непосредственное общение с неведомыми  человеку  областями.
Прямо перед ним сидела дикая утка, только что прибывшая с  родины  северного
ветра. Эта пичуга несла в себе целую сокровищницу  северных  былей.  Ледовые
обвалы, снежные бури, сверкающие сполохи, Полярная звезда в зените, Франклин
под ногами, фантастическая картина для нас, - для нее была  повседневностью.
Но сейчас, поглядывая на Венна, она, казалось, думала, как и  многие  другие
философы, что одна минута мирного довольства в настоящем стоит  десяти  дней
грандиозных воспоминаний.
     Венн проходил мимо  всех  этих  тварей,  направляясь  к  дому  одинокой
красавицы, которая жила среди них и их презирала. День  был  воскресный,  но
так как эгдонцы редко хаживали в церковь, кроме как на свадьбу или похороны,
то это не составляло разницы. Диггори принял  смелое  решение  повидаться  с
мисс Вэй и то ли  хитростью,  то  ли  с  бою  поколебать  ее  положение  как
соперницы Томазин, в чем и проявил явный недостаток галантности, характерный
для  подавляющего  большинства  мужчин,  от  мужланов  до  королей.  Фридрих
Великий,  воюя  с  очаровательной  эрцгерцогиней,  или   Наполеон,   утесняя
прекрасную королеву Пруссии,  выказывали  не  большую  нечувствительность  к
разнице полов, чем сейчас Диггори, замышляя ниспровержение Юстасии.
     Посещение капитанского дома всегда было целым  предприятием  для  более
скромных жителей Эгдона. Сам капитан мог при случае и посмеяться  с  вами  и
поболтать, но у него раз  на  раз  не  приходился,  и  нельзя  было  сказать
сегодня, как он  встретит  вас  завтра.  Юстасия  всегда  была  замкнутой  и
держалась особняком. Кроме служанки, дочери одного из поселян,  и  паренька,
который работал в саду и на конюшне, редко кто переступал их порог. Они были
единственными аристократами во всей округе, если не считать Ибрайтов, и хотя
сами далеко не  богатые,  не  видели  надобности  выказывать  дружелюбие  ко
всякому человеку, птице и зверю, как это делали их смиренные бедняки-соседи.
     Когда охряник вошел в сад, капитан рассматривал в подзорную трубу синюю
полоску на горизонте, и якорьки на его пуговицах поблескивали на солнце.  Он
узнал в Диггори своего  вчерашнего  попутчика,  но,  не  упоминая  об  этом,
сказал: только:
     - А, охряник! Пришел? Выпьешь стаканчик грога?
     Венн отклонил  эту  любезность  на  том  основании,  что  еще  рано,  и
объяснил, что имеет дело к мисс Вэй. Капитан обмерил его взглядом от картуза
до жилета и от жилета до краг и наконец пригласил зайти в дом.
     Там ему сказали, что мисс Вэй сейчас видеть нельзя, и  он  приготовился
ждать, усевшись в кухне на скамейке и свесив руки с картузом меж разведенных
колен.
     - Барышня, наверно, еще не встала? - спросил он погодя служанку.
     - Да не совсем еще. В такой час не принято к дамам ходить.
     - Ну так я выйду, - сказал Венн. - Если она захочет меня видеть,  пусть
пошлет сказать, и я сейчас же приду.
     Он вышел из дому и стал бродить по прилежащему склону. Время шло, а его
все не звали. Он уже было решил, что затея его не удалась, как вдруг  увидел
Юстаспю, неторопливо, как бы гуляючи,  идущую  к  нему.  Мысль,  что  этакая
курьезная фигура ищет свиданья с ней, показалась ей забавной и  выманила  ее
из дому.
     Но с первого же взгляда на Диггори Венна она почувствовала, что и  дело
у него к ней не совсем обычное, и сам он не так прост, как  ей  думалось,  -
ибо он не корчился и не переступал с ноги на ногу и не выказывал  ни  одного
из  тех  мелких  признаков  смущения,  которые  невольно  проскальзывают   у
деревенского неотесы в присутствии женщины более высокого круга. Он спросил,
можно ли с ней поговорить, она уронила в ответ:
     - Хорошо, можете пойти со мной, - и продолжала прогулку.
     Но уже через несколько шагов проницательный охряник сообразил,  что  не
следовало ему держаться  так  независимо,  и  решил  при  первом  же  случае
исправить ошибку.
     - Я взял на себя смелость, мисс, прийти к вам, чтоб  рассказать,  какие
до меня дошли слухи об одном человеке.
     - Да-а? О каком человеке?
     Он показал локтем на северо-восток - в сторону гостиницы.
     Юстасия быстро повернулась к нему.
     - Вы имеете в виду мистера Уайлдива?
     - Да. Тут в одной семье  из-за  него  неприятности,  я  и  надумал  вам
сказать, потому что вы, я считаю, можете отвести от них беду.
     - Я?.. Какую беду?
     - Они пока это в секрете держат. Дело в том.  что  он,  того  и  гляди,
совсем откажется жениться на Томазин Ибрайт.
     Юстасия, хотя в ней и дрожала каждая жилка, сумела выдержать роль.  Она
холодно ответила:
     - Я не хочу ничего об этом слышать, и вы не должны рассчитывать на  мое
вмешательство.
     - Но одно-то словечко, мисс, еще выслушаете?
     - Нет. Мне дела нет до этой свадьбы, а  если  бы  и  было,  я  не  могу
заставить мистера Уайлдива слушаться моих приказании.
     - А по-моему, вы могли бы, вы же единственная настоящая  леди  в  наших
краях, - с мудрой непрямотой ответил Венн. - Вот как  сейчас  обстоит  дело.
Мистер Уайлдив немедля бы женился на  Томазин  и  все  бы  уладил,  кабы  не
замешалась тут другая женщина. Как-то он с ней познакомился, и, кажется, они
до сих пор встречаются на пустоши. Он на ней никогда не  женится,  но  из-за
нее может не жениться и на той, которая любит его всем сердцем. Ну,  а  если
бы вы, мисс, - вы же имеете такое влияние на нашего брата мужчин, - если  бы
вы настояли, чтоб он эту другую оставил и поступил бы  по-честному  с  вашей
молоденькой соседкой Томазин, он бы, пожалуй, так и сделал, и не пришлось бы
ей, бедной, так горевать.
     - Ах, боже мой! - воскликнула Юстасия со смехом, приоткрывшим ее  губы,
так что солнце заглянуло в них, как в чашечку тюльпана, и наполнило таким же
пурпуровым огнем. - Право же, охряник, вы  преувеличиваете  мое  влияние  на
мужчин. Будь у меня  такая  власть,  я  бы  тотчас  обратила  ее  на  пользу
кому-нибудь, кто мне друг, чем Томазин Ибрайт, насколько я знаю, никогда  не
была.
     - Неужто вы правда не знаете, что она на вас прямо молится?
     - Никогда об этом не слышала. Хотя мы живем всего в двух милях друг  от
друга, мне не случалось бывать в доме ее тетки.
     По ее надменному тону Диггори понял, что его тактика пока что не  имела
успеха. Он мысленно вздохнул и решил выдвинуть свой второй довод.
     - Ну, не будем об этом, но поверьте мне, мисс, есть в вас  такая  сила,
что вы можете много добра сделать другой женщине.
     Она потрясла головой.
     - Ваша красота - закон для Уайлдива. Она закон для всех  мужчин,  какие
вас видят. Они говорят: "Вот какая приглядная идет, как ее звать-то? До чего
хороша!" Куда лучше Томазин  Ибрайт!  -  настаивал  он,  добавив  про  себя:
"Прости мне, господи, эту ложь!" Она и в самом деле  была  лучше,  но  этого
Диггори не видел. Красота Юстасии временами словно затаивалась, а у охряника
глаз был неискушенный. Сейчас, в зимней одежде, она  походила  на  тигрового
жука, который при слабом освещении  кажется  серым  и  неприметным,  но  под
сильным лучом света вспыхивает ярчайшими красками.
     Юстасия не удержалась от ответа, хотя и сознавала, что роняет этим свое
достоинство.
     - Есть много женщин красивее Томазин, - сказала она, - так что  это  не
бог знает какой комплимент.
     Венн молча стерпел обиду и продолжал:
     - А он на женскую красоту зорок, вы его могли бы  как  лозинку  завить,
только бы захотели.
     - Уж если она не смогла, бывая с ним постоянно, так где же мне, когда я
живу здесь и с ним даже не вижусь.
     Охряник резко повернулся и глянул ей прямо в лицо.
     - Мисс Вэй! - сказал он.
     - Почему вы так это сказали - словно мне не верите? - Голос ее  упал  и
дыханье пресеклось. - Еще смеете говорить со мной в таком тоне!  -  добавила
она, силясь надменно усмехнуться. - Что вам пришло в голову?
     - Мисс Вэй, почему вы притворяетесь, будто не знаете этого человека? То
есть я понимаю почему. Он ниже вас, и вам стыдно.
     - Вы ошибаетесь. Что все это значит?
     Охряник решил играть в открытую.
     - Я вчера был возле Дождевого кургана и все  слышал.  -  сказал  он.  -
Женщина, что стала между Уайлдивом и Томазин. - это вы.
     Для нее это было, как если бы вдруг развернулся занавес и она оказалась
открыта всем взглядам в  горьком  своем  унижении,  как  выставленная  нагою
напоказ жена Кандавла. Уже не  было  сил  сдержать  трепет  губ  и  подавить
возглас изумления.
     - Мне поздоровится, - торопливо проговорила она. - Нет, не то... Я не в
настроении слушать вас. Оставьте меня.
     - Мисс Вэй, я должен говорить, хоть, может, и сделаю вам больно. Я  вот
что хочу сказать. Кто тут ни виноват - она ли, вы  ли,  ей  все-таки  сейчас
куда труднее, чем вам. Если вы бросите мистера Уайлдива, это будет  для  вас
только выигрыш, потому что не пойдете же вы за него замуж? А ей так легко не
выпутаться, - все ее осудят, если жених от нее сбежит. Вот я и прошу  вас  -
не потому, что у нее прав  больше,  а  потому,  что  ее  положение  хуже,  -
уступите его ей.
     - Нет, нет, ни за что! - пылко вскричала она, совсем  позабыв  о  своих
недавних стараниях говорить с охряником, как с низшим. -  Какое  неслыханное
оскорбление! Все шло хорошо - и вдруг мне  велят  смириться,  да  еще  перед
таким ничтожеством! Очень мило, что вы ее защищаете, но разве  не  сама  она
виновата в своем несчастье? Выходит, я никому не смею выказать расположения,
не спросясь сперва у кучки безграмотных мужиков? Она пыталась отбить  его  у
меня, а теперь, когда справедливо за это наказана, подсылает вас просить  за
нее!
     - Клянусь вам, - с жаром перебил ее Венн,  -  она  ничего  об  этом  не
знает. Я сам, от себя, прошу вас с ним расстаться. Этак лучше  будет  и  для
нее и для вас. Люди станут нехорошее говорить, если узнают, что  благородная
барышня тайком встречается с человеком, который так изобидел другую женщину.
     - Я ей зла не делала; он был моим, когда о ней еще  и  не  помышлял.  А
потом вернулся  ко  мне,  потому...  потому,  что  меня  любил  больше!..  -
выкрикнула она вне себя. - Но я теряю всякое самолюбие,  оправдываясь  перед
вами... Чего я тут наговорила!..
     - Я умею хранить тайны, - мягко сказал Венн. - Не бойтесь. Кроме  меня,
никто не знает о ваших свиданьях. Еще только  одно  -  и  я  уйду.  Вчера  я
слышал, вы как будто ему сказали, что вам противно здесь жить, что Эгдон для
вас тюрьма?
     - Сказала. Эти места довольно красивы, я знаю, есть  какое-то  обаяние,
но я здесь как в тюрьме. И этот человек, о ком вы упоминали, он  не  спасает
меня от этого чувства, хотя живет здесь. Я бы о нем и не думала, найдись тут
кто-нибудь получше.
     Охряник оживился; после этих слов его третий довод, который он пока что
приберегал, уже не казался таким безнадежным.
     - Ну вот, мисс, - начал он с запинкой, - мы теперь  немножко  открылись
друг другу, и я скажу, что хотел вам  предложить.  С  тех  пор  как  я  стал
торговать охрой, мне много приходится разъезжать, как вам известно.
     Она слегка наклонила голову и повернулась так, что перед глазами у  нее
была лежавшая глубоко внизу затопленная туманом долина.
     - И во время моих разъездов я часто бываю возле Бедмута. Ну,  а  Бедмут
чудесное место - прямо-таки чудесное, морская ширь блещет на солнце и  дугой
вдается в берег, и тысячи  нарядных  людей  гуляют  по  эспланаде,  оркестры
играют, и морских офицеров там встретишь и сухопутных, и  на  каждые  десять
встречных девять в кого-нибудь влюблены.
     - Знаю, - презрительно сказала она. - Я лучше вас знаю  Бедмут.  Я  там
родилась. А мой отец приехал из-за границы и был там военным музыкантом. Ах,
боже мой! Бедмут!.. О, если б мне сейчас быть там!
     Охряника поразила эта неожиданная вспышка скрытого огня.
     - И ежели бы вы там очутились, мисс, - сказал он,  -  вы  через  неделю
даже не думали бы об Уайлдиве - не больше чем об одном из стригунов, что вон
там пасутся. Так вот, я могу это устроить.
     - Как? - спросила Юстасия с жадным любопытством, вдруг сверкнувшим в ее
обычно полусонных глазах.
     - Мой дядя двадцать пять лет  был  доверенным  лицом  у  одной  богатой
вдовы, у которой есть там отличный дом на  самом  берегу,  окнами  на  море.
Теперь она уже старая и хромая, и ей нужна молодая компаньонка, чтобы  могла
ей читать и петь, но она еще никого не нашла себе  по  душе,  хотя  помещала
объявленья в газетах и уже перепробовала  с  полдесятка.  А  вам  она  будет
рада-радехонька, и мой дядя все устроит.
     - Но там, может быть, работать придется?
     - Да нет, настоящей работы никакой -  так,  почитать,  поговорить...  И
потребуетесь вы ей только после Нового года.
     - Я так и знала, что это работа, - сказала она, снова поникнув.
     -  Ну,  иной  раз,  может,  придется  немножко   похлопотать,   сделать
что-нибудь для ее развлеченья... Бездельник, пожалуй, назовет  это  работой,
но рабочий человек - игрой. Зато подумайте, какая у вас будет  жизнь,  мисс,
сколько интересного увидите и замуж выйдете за джентльмена. Она велела  дяде
поискать какую-нибудь достойную барышню из усадьбы, городских она не любит.
     - Ну да, это значит из кожи лезть, чтобы ей угодить. Нет, не поеду.  О,
если бы я могла жить в шумном городе, как  прилично  даме,  быть  сама  себе
госпожой, делать, что хочу, - за это я всю вторую половину жизни бы  отдала.
Пусть умру молодой, только бы так пожить!
     - Помогите мне сделать Томазин счастливой, мисс, и у вас будет шанс,  -
еще раз попытался уговорить ее Венн.
     - Шанс!.. Никакой это не шанс, - с презрением бросила она. - Да и  что,
в самом деле, может мне предложить такой бедняк, как  вы?  Я  иду  домой.  И
больше мне нечего сказать. А вам разве не нужно кормить лошадей, или штопать
мешки, или искать покупателей на ваш  товар,  что  вы  тут  попусту  тратите
время?
     Венн не проронил больше ни  слова,  только  отвернулся,  чтобы  она  не
увидела горечи разочарованья на его лице, и, заложив руки  за  спину,  пошел
прочь. Ясность ума и сила, которые он  нашел  в  этой  одинокой  девушке,  с
первых же минут разговора поколебали в нем надежду на успех. Зная,  как  она
молода и в какой глуши до сих пор  жила,  он  ожидал  встретить  деревенскую
простушку, для которой вполне годились бы его приманки.  Но  то,  что  могло
соблазнить более слабых, только оттолкнуло Юстасию. А меж  тем  для  жителей
Эгдона Бедмут всегда был магическим словом. Этот растущий портовый городок и
посещаемый королем курорт с минеральными источниками отображался  в  их  уме
как  некая  вершина  цивилизации,  непостижимым   и   пленительным   образом
совмещавшая в себе оживление и пышность Карфагена, неги Тарента,  красоты  и
целительность Байи. Представление Юстасии об этом  городе  было  не  намного
реальнее. Но она все же не  согласилась  пожертвовать  своей  независимостью
ради того, чтобы туда попасть.
     Когда Диггори Венн удалился, Юстасия подошла к насыпи и стала  смотреть
на лежащую внизу дикую и живописную долину - в ту сторону,  откуда  вставало
солнце и где жил Уайлдив. Туман уже  немного  осел,  и  вершины  деревьев  и
кустов чуть проглядывали вкруг его дома,  как  будто  постепенно  прокапывая
себе ход наверх сквозь огромную белую паутину, закрывавшую  их  от  дневного
света. Воображение Юстасии явно влеклось туда - неопределенно и  прихотливо,
то завиваясь вокруг него, то снова развиваясь, но опять и опять  возвращаясь
к нему, как к единственной точке видимого  ей  мира,  вокруг  которой  могли
кристаллизоваться мечты. Человек, который вначале был для нее забавой и  так
и остался бы ее минутной прихотью, если бы вовремя  ее  не  покинул,  теперь
снова стал для нее желанным.  Его  равнодушие  оживило  ее  любовь.  Ленивый
ручеек ее чувств к  Уайлдиву,  запруженный  руками  Томазин,  превратился  в
бурный поток. Когда-то она смеялась над Уайлдивом, но это было до того,  как
другая подарила его  своей  благосклонностью.  Часто  бывает,  что  капелька
иронии, внесенная в положение,  уже  ставшее  пресным,  вновь  сообщает  ему
остроту.
     - Никогда его не отдам - никогда! - страстно воскликнула она.
     Намек охряника, что о ней может пойти дурная слава,  не  мог  устрашить
Юстасию. Эта сторона вопроса ее заботила  не  больше,  чем  богиню  нехватка
белья. И это происходило не от врожденного бесстыдства, а просто оттого, что
она жила до такой степени вдали от людей, что  до  нее  не  достигал  натиск
общественного мнения. Зеновию в глуши вряд ли интересовало,  что  говорят  о
ней в Риме. Во всем, что касалось общественной  морали,  Юстасия  находилась
еще  в  дикарском  состоянии,  хотя  в  области  эмоций   достигла   большой
утонченности. Она проникла в самые тайники чувства, но  еще  не  ступала  на
порог условностей.

ГЛАВА XI
                        БЕСЧЕСТНОСТЬ ЧЕСТНОЙ ЖЕНЩИНЫ

     Охряник ушел от Юстасии, не имея  уже  почти  никаких  надежд  устроить
счастье Томазин, но на обратном пути к своему фургону, завидев издали миссис
Ибрайт, медленно идущую по направлению к гостинице "Молчаливая женщина",  он
стал  соображать,  что  один  ход,   во   всяком   случае,   оставался   еще
неиспользованным. Он пошел ей наперерез и,  когда  они  сошлись  на  дороге,
догадался по ее озабоченному лицу, что она направляется к Уайлдиву с тем  же
намерением, с каким сам он поутру шел к Юстасии.
     Она не стала это отрицать.
     - Ну, миссис Ибрайт, - сказал охряник, - вряд ли что из этого выйдет.
     - Я и сама так думаю, - сказала она. - Но ничего  больше  не  остается,
как поставить перед ним вопрос ребром.
     - Сперва я  хотел  бы  сказать  словечко,  -  с  твердостью  проговорил
охряник. - Не один мистер Уайлдив сватался к Томазин,  -  так  почему  бы  и
другому сейчас не попытать счастья? Миссис Ибрайт, я буду счастлив  жениться
на вашей племяннице, уже два года, как  в  любой  день  с  радостью  бы  это
сделал. Ну вот я вам и открыл свою тайну, а до сих  пор,  я,  кроме  как  ей
самой, ни одной живой душе не говорил.
     Миссис Ибрайт редко проявляла свои чувства вовне, но сейчас  ее  взгляд
невольно приковался к необычной, хотя и складной, фигуре охряника.
     - Не судите по виду, - сказал он, заметив ее взгляд. - Ремесло  мое  не
так уж плохо, если говорить о  деньгах,  и  достатки  у  меня,  пожалуй,  не
меньше, чем у Уайлдива; нет ведь беднее, чем эти ученые неудачники.  А  если
не нравится вам мой цвет, так я же не отроду таков и за дело это  взялся  из
причуды; могу со временем и чем другим заняться.
     - Я очень признательна вам за ваш интерес к моей племяннице, но  боюсь,
тут будут возражения. И главное - она любит этого человека.
     - Это верно. Иначе я не стал бы делать то, что сделал сегодня.
     - Да, если бы не это, то и волноваться было бы  не  из  чего  и  вы  не
застали бы меня сегодня на пути к его дому. А что ответила Томазин, когда вы
сказали ей о своих чувствах?
     - Она написала, что вы меня не  захотите  -  и  еще  разное.  -  Она  в
какой-то мере права. Не принимайте это за обиду, просто  я  говорю  то,  что
есть. Вы были добры к ней, мы это помним. Но раз она  сама  отказалась  быть
вашей женой, то это решает дело, независимо от моих желаний.
     - Да. Но есть разница между тем, что было тогда и  что  теперь.  Теперь
она в горе, и я подумал, что если вы поговорите с ней обо мне и сами  будете
за меня, так, может, она и передумает