our(53), сказал он. Оба мальчика. Генерал будет очарован. Он
продлевает свое купание и гимнастику, когда месье Уолта нет, в надежде,
что тот придет. А теперь и месье Сэм.
   Они повстречались в пивной два дня назад, и Уолт узнал Жан-Люка в
джинсах, свитере и датской студенческой кепочке прежде, чем Жан-Люк засек
Уолта. Обмен сигналами рук, означавшими ну конечно же, представление Сэма
как лучшего друга, любезности вроде той, что в одежде не узнаешь людей,
которых привык видеть голышом, реплики о том, кто где живет, согласие в
том, что месье - человек совершенно симпатичный. Месье Сэм его знает? О
да. Все они - кружок друзей матери Уолта. Сэм, благородно предложил
Жан-Люк, может чувствовать себя в "Гермесе" как дома, когда там только
месье Марк и Уолт, да очень старый генерал, поддерживающий форму на тот
случай, если отвратительные германские свиньи вторгнутся во Францию в
следующий раз, а такого безобразия можно ожидать в любой момент. Членом
клуба можно стать с пятнадцати лет, а поскольку месье Уолт выглядит
взросло для своего возраста, о котором он не спрашивает, ту же самую точку
зрения можно распространить и на лучшего друга Уолта.
   - Сэм рассказывал о том, как с тобой встретился, большую часть обеда,
сказал Марк. Они могут одним полотенцем вытираться.
   - Мы тут не жадные, ответил Жан-Люк, кидая Марку три полотенца,
пойманные Сэмом, который широко раскрытыми глазами изучал свои голые ноги
и причинные.
   Взгляд Уолта сказал смелее. Марк прикрыл Сэма, пока тот переодевался,
поэтому к тому времени, как Жан-Люк отправился приветствовать и
расcупонивать генерала, они все уже плескались в бассейне, Марк - кролем,
длинными гребками, а рядом - два эльфийски гибких лягушонка, загребающих
по-собачьи и бултыхающих, повизгивая, ногами.
   Генерал был в восторге. Еще один пышущий здоровьем юноша, на чьем плече
гордо свернется петлей вытяжной шнур.
   - Друг вон того, говорите? Очаровательны они вместе, вы не согласны,
Жан-Люк?
   Из хороших семей, к тому же. Это сразу видно. Это всегда заметно.







   ПОЛЕВАЯ ТРОПА





   Барсучья тропа от одной каменной шашки к другой, зубра - к пруду,
овечьи тропы старше самой истории, охотничьи маршруты. Римская империя
была системой сплошных дорог. Прогулка по местности - игра. Уолт с Сэмом
могут быстро сделать ее игрой - в салочки, бегая наперегонки, выискивая,
исследуя. Уолту хочется, чтобы боярышник пах, но он утверждает, что
горько-зеленый аромат золотянки ничуть не хуже.







   24





   Марк в черных джинсах с белой строчкой, очерчивающей карманы и ширинку,
в серой толстой футболке, рубчатых белых носках и кроссовках возник в
середине дня.
   - Портфель, сказал Уолт, значит, ты вернулся работать. Мама у Дэйзи и
будет дома немного погодя. Мы с Сэмом слоняться ходили, только пришли.
Хочешь хлеба с американским ореховым маслом и джемом?
   - Привет, Сэм, сказал Марк, или ты - Би? Майку Гарвардского
Университета, которая, по всей видимости, - твое единственное одеяние, -
топорщит на твоих половых признаках.
   - Сэм, ответил Уолт.
   - Би, сказал Сэм, показывая, что майка и впрямь единственное ее одеяние.
   - Марк краснеет, заметил Уолт. Хочешь от моего бутерброда откусить? Так
челюсти склеивает, что разговаривать не сможешь. Спорим, ты от вина с
сыром не откажешься?
   - Не думайте, О Мыши, что не заметил я, как встретились вы взглядами на
миллисекунду.
   - Что ж, ответил Уолт, опускаясь на колени развязать Марку шнурок,
мы-то знаем, что с тобой такое. После утреннего семинара сегодня ты
побрился, переоделся в обеззараженное белье, а уши у тебя еще розовые
после душа, и пальцы на ногах пахнут тальком.
   Сэм развязал другой шнурок, и каждый из них стащил по носку.
   - Цветочный тальк, сказал Уолт. Лаванда и миндаль.
   - Если у Жан-Люка в спортзале с большой висюлиной, сказал Сэм, две
девчонки есть, интересно, он их обеих каждый день любит, или одну по
понедельникам, другую по вторникам и так далее. Снимай ремень и
расстегивайся, Уолт. А я молнией займусь.
   Когда вошла Пенни, каждый из них тянул за штанину джинсов.
   - Мы тебе время экономим, сказал Уолт.
   - Я отвернулась, ответила Пенни, направляясь в кухню. Мне показалось, я
заметила двух полуголых детишек, которые из моего ассистента месье Марка
Бордо, тоже полуголого, тряпичную куклу сделали.
   - Жан-Люк выглядит смышленым и, вероятно, очень талантлив. Я спорить
готов, он немного об одной девчонке подумает, пока с генерала кальсоны
стягивает, о ее миленьком пупке, а потом на другую переключается, на ее
язычок вертлявый или что там еще бывает.
   - Мы играем в Жан-Люка и Старого Генерала в спортзале. Ему лет сто уже,
наверное, и плавает по-собачьи. Потом, когда больше народу приходит
поплавать и поразминаться, Марк говорит, Жан-Люк надевает микроплавки, для
генерала же он ходит как на греческой олимпиаде.
   - Генерал утверждает, что плавки de bain(54) скандалезны.
   - А когда, донеслось от Пенни из кухни, жан-люковы Люсиль и Анна-Мари
узнают друг о друге, у нас будет великолепный французский сюжет для
романа. Я вижу, вы освободили генерала от последней ниточки одежды. Могу я
его у вас позаимствовать через некоторое время?







   25





   Для того, чтобы знать, как жить, ответ нужно поискать. Когда подруга
Дэйзи вдова Курси предложила ей домик в деревне на выходные, Дэйзи, Пенни,
Уолт и Сэм съездили туда на поезде, влюбились в это место и постепенно
превратили его в свое убежище. В доме имелась огромная кухня, выходившая в
сад за высокими заборами, две небольшие комнатки внизу, прямо из "Матушки
Гусыни"(55), а вверх по крутой и узкой лесенке - две спальни с каминами.
Пенни звала его коттеджем Жюля и Луизы Мегрэ(56) на М„н-сюр-Луар. Фурье и
Кропоткин(57) потирали бы руки от восторга. В меньшей спаленке, где Сэм с
Уолтом провели свою первую ночь, попискивали мыши. Именно что провели, а
не проспали, сказал Сэм, поскольку перья щекотались, и огонь в камине, и
деревенские запахи в окно, и сова, и место новое и странное - поэтому
большую часть ночи они проговорили, так и не заснув.
   - Целых два дня, сказала Пенни Уолту на деревенской дороге от станции,
ни улиц тебе, ни метро, ни телефона.
   - Только мы.
   - Тонны спокойствия. А тебе скучно не станет?
   - Еще чего. Ты же сама как-то сказала, может, и не для моих ушей вовсе,
что подростки родителям своим вовсе не друзья и отрываются сами по себе, и
дружить с собственными детьми можно лишь до тех пор, пока у них волосы на
лобке не пробьются. Ну а я с тобой дружить всю жизнь буду, вот увидишь.







   САД





   Марк в шезлонге, фотоны впитывает, Уолт в беспорядочном движении.
   - Эти деревья - древние, как время. Яблоня и груша. Еще римляне
посадили.
   Часть грядки, которую нам предстоить прополоть, была, я думаю,
петрушкой и базиликом, но они одичали. Мне нравится мох на кирпичах.
Понюхай у меня пальцы.
   - Лакрица, ответил Марк, не открывая глаз.
   - Ею там все зарастает, вон там, позади. У семян крючки, как на
липучках.
   - Glycyrrhiza glabra, la reglisse(58). Солодковый корень. Один из самых
характерных ароматов.
   - Если я даже с ним подружусь, откуда-то издалека сзади донесся голос
Уолта, Кристофер, наверное, все равно не даст понюхать. Его лосьон после
бритья, как говорит Сэм, - липкий, он думает, лосиная сперма. А свитера и
рубашки у него конским потом воняют.
   - Как голоса разносятся в этой тишине - она, кажется, сама как-то
резонирует.
   Послушай.
   - Я никогда норвежцев не нюхал.
   - Пенни говорит, что мы никогда больше не услышим о любопытстве твоего
носа, стоит тебе обнаружить, что существуют люди, гораздо менее нас
щепетильные по части купания.
   - Вот это как раз самое интересное. Что если носки у Кристофера
действительно тошнотны, как львиные клетки в венсаннском зоопарке? Нам
что-нибудь от "Феликса Потэна"(59) нужно? А есть книжка, в которой
давались бы имена всей этой мошкары, мух и комаров?
   - Уолт.
   - Adsum(60). Вот тут, посреди того, что я считаю мятой. Квадратный
стебель, верно?
   - Квадратные стебли у мяты. Уолт, я всецело честен и дружелюбен в своем
желании тебя понять.
   - Теперь, значит, во мне проблема.
   - Под понять, мне кажется, я имею в виду узнать. Кропоткин и Фурье -
это очень хорошо, равно как и простой здравый смысл, который Пенни
применяет с таким авторитетом, хотя по моему частному мнению, вы вчетвером
все это придумали, мы же вместе с бедным Кристофером - мы чужаки, пришли
снаружи будто бараны на стрижку, невинные и сбитые с толку.
   - Бээ.
   Марк привстал в шезлонге, снял солнечные очки и почесал в раздумье
лодыжку.
   Уолт, приподняв бровь, провел языком по верхней губе.
   - Подойди сюда, сказал Марк, чтобы я еще раз понюхал твои лакричные
пальцы.
   - Ну, там сейчас еще и мята, и если это базилик, значит, и базилик, и
на письке тоже.
   - А это как произошло?
   - Откуда я знаю? Самыми интересными должны быть пальцы на ногах - все
травы, и лиственный мусор, и сорняки. В голландском журнале из киоска на
Ваграм старший брат с джинсово-голубыми глазами и в джинсах, прогнивших в
промежности, мастурбирует младшего братца часто и продолжительно, если
верить словарю и моей дешифровке грамматики, а промежду тем, как, мне
кажется, там написано, когда старший брат - со своими очень дружелюбными
друзьями, младший мастурбирует себя сам - постоянно и счастливо, еще два
голландских наречия. У них обоих изумительно большие ноги, у двух этих
любящих братьев, и члены удешевленного размера.
   - И ты душевно веришь, что младший братец сойдет с ума от счастья
прежде, чем у него волосы в трусиках заведутся.
   - У него уже немного есть. У старшего - клевая густая рощица, как у
тебя и Жан-Люка в спортзале.
   Марк выдохнул улыбку, притянул Уолта поближе и поцеловал в пупок.
   - Ты в самом деле умастил письку лакрицей. У тебя колени дрожат,
парнишка.
   - С ума схожу.
   - Ты пахнешь солнышком, травой и мальчиком.







   27





   Стоило "роллсу" тихонько укатиться, как Сайрил рванул наверх к Марку,
грохоча по лестнице так, что консьержке понравилось. Месье le petit(61)
раньше был таким серьезным, суровым.
   Он уже развязывал галстук, когда Марк открыл ему дверь.
   - Когда поднимался, слышал твою пишущую машинку, сказал Сайрил после
бодрого привет.
   - Не понимаю, каким образом, ответил Марк. Хвастался в письме старому
другу о том, как я сейчас живу, и выпустил добрую половину. Он мне не
поверит.
   Сайрил в спальне развешивал на плечики рубашку, пиджак и брюки. Из
коробки в углу, на которой Сэм печатными буквами написал БЭТМЭНСКИЙ ПРИКИД
САЙРИЛА, он вытащил красную спортивную рубашку, короткие белые брючки,
длинные синие носки, трусики стиля микро и обтерханные тенниски, когда-то
- Уолта.
   - Сегодня утром - сорок отжиманий, сказал он.







   28





   Пенни, свернувшись калачиком в кресле, читала "Le Charretier de la
"Providence""(62) Сименона. Деревенский денек, сияющий, синенебый и
теплый, продвигался к полудню. Они с Уолтом вышли рано утром, сели на
поезд от Звезды до Вернона, где на площади выпили кофе и прошли восемь
километров до коттеджа, беседуя с коровами, лошадьми и почтальонами на
велосипедах. Уолт всю дорогу был живым собеседником. В конюшне осталась
одна лошадь - та, которую хозяин взнуздал, чтобы ехать на рынок, крупное
серое животное, дружелюбное, как собачонка: ее не привязывали, и время от
времени она пускалась бродить по двору среди наседок.
   Уолт босиком пропалывал граблями старую цветочную клумбу, откуда
выдергивал сорняки и траву.
   - Я всю землю переворачиваю и хорошенько перемешиваю, правильно?
   В ста метрах по узкоколейке лесного склада туда-сюда катался маленький
поезд, и его машинист в кабинке за небольшим паровозиком раскрыл большой
зонт, под которым и стоял, ссутулившись.
   - Да. Надо взрыхлить поглубже. У тебя спина похожа на шведскую ячменную
печенюшку.
   - А я и сам весь таким стану, как только семена посажу. Циннии и астры.
Грязь между пальцами - это здорово.
   - Да уже поздно, наверное, сажать циннии с астрами, но нас это не
смутит.
   Накидай д„рна лопатой, полей водой и воткни несколько семян.
   - А потом надейся и наблюдай.
   Двух лошадей вела маленькая девочка, дет восьми-десяти, в красном
платьице - в вытянутой руке она несла свою куклу.
   - Лопата, лопата. А-а, она в сарае. А где пакеты с семенами?
   - У тебя за спиной, в мешке. Если ты сбросишь всю одежду с себя, как ты
это сейчас делаешь, кажется, то начнешь с собой играть и о цветоводстве
забудешь.
   - Мнэ. Ну, может, самую чуточку, смеху ради. Я должен был родиться
ирокезом, маис в Огайо выращивать. Ведро воды из кухни.
   - И чашку - зачерпывать и медленно поливать. А потом над каждым
маленький холмик навали.
   - А когда писька у меня будет со смуглой кожей, винно-синей, с толстыми
венами, как у Марка?
   - Когда дорастешь до его лет, судя по всему. Природа сама за такими
вещами следит.
   - С помощью Марка.
   - Ведро наливай примерно наполовину, а то слишком тяжело. Марк тебе
завидует.
   Говорит, что сам был отсталым, робким и забитым. Не могу себе ясно
представить его родителей. Обычные славные люди, насколько могу судить.
   - А потом он попался нам. Он до сих пор робкий. Это как бы мило.
   - Я знаю. Думаю, он нам не совсем верит. А ты не смог бы, раз уж ты
такой практичный, притащить термос с супом, две чашки, пакетики с
бутербродами и ложки, чтобы мы устроили fete champetre(63) прямо тут, в
саду?
   - Клянусь Пуленком(64).







   29





   Уолт вытащил два одеяла - загорать.
   - Вон тот трактор, который едва слышно, сказал он, сюда не ближе всех
остальных, поэтому можно валяться на солнышке, как датчанам у себя на
задних дворах, как новым каледонцам. Из-за забора все видно, не надо даже
голову просовывать, как это сделал однажды пацан, тот, что весь в
веснушках, когда мы с Марком тут были.
   - И увидел прекрасного маленького мальчика и прекрасного большого
мальчика, которые либо нежились на солнышке, либо занимались такими
вещами, о которых он до сих пор размышляет.
   - Я уже не маленький мальчик, разве нет, а Марк весь уже вырос, правда?
   - Он большой мальчик.
   - А может я свою мышку ласкал, чтобы она себя нелюбимой не чувствовала.
Марку нравится быть моим старшим братом, знаешь?
   - Дэйзи считает, что он изумителен, судя по тому, что я ей
рассказывала. Уолт, милый, раз уж мы тут сельскую оргию устроили, резвимся
в Аркадии, мне бы еще кофе и маленький глоточек арманьяка - он в буфете
стоит. И подушку. Носи по одному, и бегать душить свою мышку не стоит. Где
одеяла расстелить? Здесь?
   - Сейчас вернусь, вместе с мышкой, сначала кофе. Сахар один, правильно?
   Уолт вернулся, едва ли не на цыпочках, кофе в одной руке, бренди в
другой, балансируя подушкой на голове.
   - Сэм обзавидуется, когда я ему скажу, что принес тебе сразу три вещи.
Официант у "Бальзака" мог бы еще шесть кофе принести и тарелку с ветчиной
и сыром.
   - Вся эта сладостная тишь на меня влияет, произнесла Пенни. Возраст
этого сада несравним с возрастом зданий и улиц в городах. Старая груша вон
там знает, что существует, в то время как Эйфелева башня - нет. Какое
возбуждение должно быть у нее в цветках, листьях и плодах. Ей нравятся
дождь и солнце, она уходит в себя, прочь от мороза и пронизывающих ветров.
Их привезли сюда римляне - вместе с яблонями, а римляне получили их от
греков. Они происходят из очень древних цивилизаций Персии и может быть
даже издалека, из Китая.
   - Я себе в тетрадку потом это запишу.
   - Ты захватил ее с собой?
   - Везде со мною ездит, и Сэм в ней тоже пишет. Сэм слышит то, что я
пропускаю мимо ушей. А есть вещи, значения которых не видишь, пока много
дней не пройдет.
   Я могу ведь настоящим тупицей быть. А ты все с себя снимать разве не
собираешься?
   - Ну если только ты думаешь, что местные не выломают забор, не упадут и
не поранятся. У меня сейчас то, что я зову своей долгой памятью, какие-то
прустовские возвраты к опыту, который Спиноза называл третьим видом
познания.
   Когда я Марку объяснила, он был очарован.
   - Спиноза, отозвался Уолт. Кто-то древний.
   - Философ, голландский, из еврейской семьи, семнадцатый век. Марк о нем
может рассказать больше, чем тебе захочется. Спиноза много писал о том,
как мы познаем и чувствуем мир и самих себя. Терпеть не мог неряшливого
мышления и неряшливых чувств. Но оставлял место воображению и интуиции как
способам познания. У нас накапливается опыт давно прошедшего опыта,
воспоминания, которые возврашаются сами собой. Когда ты нес мне подушку,
бренди и кофе, я вдруг вспомнила, как нянчила тебя, и чувственный восторг
от того, как прилежно, ох как жадно ты сосал грудь, наблюдая за мной краем
глаза. Именно тогда я вся обкончалась от глупости и начала жить заново -
десятилетней девочкой со своей куклой. Изумительно сексуальным было это
чувство: одновременно мне и десять лет, и я - уже мать с настоящим,
теплым, улыбающимся, сосущим грудь младенцем. Я околесицу несу? Это же
поэтично, спонтанно, ясно об этом говорить никак нельзя. Вся любовь,
влившаяся в твое зачатие, растаяла в отвратительной боли рождения, и вс„
это стало одним сложным удовольствием, экзистенциальное подтверждение
которого - ты. Цельность опыта - тайна, пока такое мгновение не наступает.
Конечно, может быть и так, что это твое счастье от титьки на меня
переливалось. Я, помню, думала вс„: я должна сохранить это мгновение, оно
мне позже пригодится.
   - Я был твоей куклой, сказал Уолт. Я смотрел на тебя краем глаза, вот
так?
   - Да, только ты был намного мудрее. Младенцы всегда такие. Они вс„
знают.
   - А потом я вс„ забыл. А есть еще такие минуты Спинозы? Может, и у меня
такая будет.
   - Ну конечно же. Когда ты впервые одел Би в свою одежду и придумал Сэма
- я тогда вспомнила, как сама завидовала мальчишкам, их одежде. Такие
интуитивные грезы наяву как-то связаны с источниками искусства, поскольку
мои исполнены духовидческой интенсивности Редона(65), Палмера(66) или
Б„рчфилда(67). Марк говорит, что они у меня мистические. Не думаю. Мистика
- каша сантиментов. Мои интуитивные мгновения - награда за то, что с
самого начала обратила внимание.
   - Сэма Би придумала. А может и я. Мы вместе Сэма придумали.
   - Похоже, твоя мышка счастлива, поскольку она значительно больше тех
мышей, что я видела. Больше на молодой огурчик похожа.
   - Рядом с Марком - пастернак. А у Сайрила - черешок спаржи.
   - Дэйзи любит вспоминать, когда вы с Би впервые увидели друг друга
голышом, на пляже в Дании, смуглые как овсяные печенюшки, с вопрошающими
глазами, но коварно бесстрастные, разрываясь между вежливым безразличием и
неистовым любопытством.
   - Этот сад - волшебный, знаешь? Я живу под вон тем кустом уже тыщу лет.
   - Гортензия.
   - Да, и прилетаю сюда из Парижа по ночам, примерно за пять секунд. Тот
мох на крыше, где горчичный с зеленым мешаются, - мне нравится парить
прямо над ним. Я проваливаюсь сквозь крышу и спальни в кухню, там холодно
и темно, если не считать лунного света на очаге и столе. Но самое лучшее -
лететь обратно, над рельсами, и в постельке уже тепло и уютно. Ночной
воздух - сырой и промозглый.







   30





   Уолт, вырезав кубик дыни, кормил им Би, одновременно жуя кубик дыни,
который ему скормила она.
   - Видел бы это Сайрил, сказал Марк. Наша прогулка в Сен-Жермен для
него, бедняжки, стала просто сном.
   - Странненький он пацан, должен вам сказать.
   - Дайте разберусь хоть немного, сказала Пенни. Вы переодели его в
одежду Уолта, которую тот держит у Марка.
   - Вс„, кроме трусов - у него они вот до сюда доходят, практически
кальсоны.
   - И вы поехали поездом, презрев шофера, и отправились в музей.
   - Где, продолжил Марк, Уолт с Сэмом большую часть времени не отрывали
рук от задниц друг друга, выпендриваясь перед Сайрил