ьку
Свен знает, где они все. Расмус бодро сказал, что его волновать это
совершенно не будет, поскольку маленькие засранцы гораздо умнее его, а он
может отразить наступление русской армии, медведи от него ежатся, а
барсуков он обращает в бегство, не говоря уже о ползучей желтой слизи из
открытого космоса. Асгар и Педер от нас слева, Том и Пол - Бог знает где.
Местные никогда больше не станут покупать билеты на поезд, предварительно
не удостоверившись, не будет ли в нем скаутов с рюкзаками на рамах
размером с холодильник.
   На первом привале, рассматривая карту, компас называя клоуном, разминая
натруженные мускулы, Кристиан и Адам прижались друг к другу передом своих
джинсов, глядя друг другу прямо в глаза.
   - Почему это глупо? спросил Расмус Асгара, сказавшего, что это глупо.
Они - друзья, они экспериментируют. Я считал, что особенные и
раскрепощенные друзья вызвались идти с нами. Предварительная игра мерзка и
ну ее на фиг, сказал Свен.
   Это естественно и это весело. Ладно, ответил Асгар. Я так же
раскрепощен, как и Педер, но не раскрепощеннее. Ха, ответил Педер.
   - Spejderlyst, или же hvalpseks, сказал Свен, возбуждает гораздо
больше, если состоит из одних обжиманий и поставлен вне закона. Пол с
Томом приходят ко мне, когда их честные головы кружит бог Эрос, для Тома
притворяющийся Полом, тискающим через джинсы свои яйца и улыбающимся с
прищуром, а для Пола - замаскированный под Тома, расстегивающего молнию и
скашивающего глаза, пихают друг друга на мою постель, одежду во всех
направлениях раскидывают. В их возрасте пружину у меня в хуе все что
угодно спускало. Поможешь еле знакомому пацану цепь на велике натянуть - и
простыни уже три раза желтеют, может даже четыре.
   Орляк.
   Грязная серость озера выползает пропитать оседающий туман.
   Мы поставили палатку, на вид - домашнюю и уютную, теперь нужно было
раздобыть себе ужин, хотя я склонялся к сушеным яблокам.
   - Этот сиротливый огонь, сказал Кристиан, сплошной дым и вонь. Почему
мы все вместе поесть не можем, чтоб Расмус приготовил, а огонь на самом
деле горел.
   По сторонам глядеть было боязно: карликовый лес, ястреб сидит на
мертвой валежине.
   - Страшно, произнес Кристиан.
   - Жутко, угнетает и совершенно непрошенно. Я вспоминаю березовые
рощипрошлым летом, где вся земля подо мхом, небо голубое, вода в озере
искрится, и все мы голышом, загорелые и здоровые. Мы пели и скакали
жеребцами.
   - Поскачи тут жеребцом - мигом в болото угодишь. А ты раздувай,
раздувай огонь из трубки. Поставь сковородку прямо на ветки и это месиво
из листьев. Хлеб, сыр, масло. Терпение, пару пальцев обожжешь - и у нас
будут печеные бутерброды с сыром.
   - И оливками. Я оливки захватил.
   - Все лучше и лучше. Ты гавкаешь мне в затылок.
   - А у нас что, в палатку сетка от комаров не встроена?
   - В шов закатана, с застежками, очень клевая. А почему ты к нам
насекомых пускать не хочешь? Что ты против жучков имеешь? Хлеб жарится
уже, клянусь Святым Олафом, и сыр, мне кажется, уже тает. На них немного
пепла будет, обогащенного стронцием-90 из рая для рабочих. Полезно для
здоровья.
   Не выпуская из рук шоколадных батончиков, они начали складывать одежду
вглубь палатки, ботинки и носки передавал Адам, джинсы, шорты, рубашки,
трусы, снаружи просто легче раздеваться.
   - Не тащи за собой комаров. Я поссал на огонь. А здесь какая лампа -
как летний туман или как тошнотные сумерки, которые в этих местах бывают?
   - Смотри, что от лампы внутри становится. Мы весь день друг с другом
дурака валяли. Почему эротичнее рукой под рубашку тебе лазить в поезде,
язык тебе в ухо совать - на тропе, а тут - только гаденько друг на друга
посматривать, а не завалиться вместе под одеяло одетыми только в свет от
лампы, и чтобы между нами - никакой морали.
   - Чушь собачья. Расмус со Свеном, наверное, уже тискают друг так, что
дух захватывает, сопят и греческую поэзию читают. Ты слышишь что-нибудь?
   - Медведь.
   - Комары тащат Асгара к себе в берлогу на болотах.
   - Им Педер не даст. Как ты думаешь, чем та парочка занимается?
   - Асгар на уроках себя в транс вводит, играясь со своею писькой через
дырку в кармане. Его милый взгляд, что так чарует Сигурджонссона, эти
бобриные зубки в округлости полуоткрытых губ, кокетливая коп„нка волос,
скрывающая рожки, - все это от греческих полукозликов. Паны.
   - Фавны. Skovguden.
   Снаружи, в метре или около того от палатки тихий голос Свена. Адам?
Кристиан?
   Как тут у вас, у плутишек?
   - Хо! Свен?
   Тут у вас славно, сказал Свен, сунувшись лицом в противомоскитную
сетку. Все в сперме и палатку вымазали, нет? У всех остальных лампы
погашены, только чавканье раздается, да мычание.
   - Давай к нам, подальше от комаров и тумана, от летучих
мышей-кровососов и ночных сов.
   - Можно? А кажется, что вы довольно-таки заняты друг другом.
   - Ну, немножко дружеской любви, которую, если все пойдет так же хорошо,
как сейчас, мы намереваемся продолжать примерно до завтрашнего полудня, -
или же совсем рассудок потерять, смотря что раньше наступит. А в журнал
можешь записать: Оверсков и Гандруп дрочили друг другу всю ночь напролет и
часть следующего дня, мы тебе скажем, сколько раз получилось, если со
счета не собьемся.
   - Приятное общество, сказал Свет. Agape(16) в гармонии с Эросом. На нем
была хлопковая майка, из которой он уже вырос, и поношенные трусики,
протертые в гульфике.
   - Меня Расмус с обходом отправил, посмотреть, скольких из вас уже
медведи съели. Тогда увидимся в полдень, с вывалившимися языками и
ошалевшими глазами.
   От вас хорошо пахнет.


   ОТЦОВСКАЯ КОЖАНАЯ КУРТКА

   Куртка Августа Оверскова на молнии, какие носят авиаторы и философ
Витгенштейн, обещанная Адаму тогда, когда станет впору. Она выдерживала
зимы, промозглые скважины весны, свободу лета и осенние спокойные
воспоминания о времени. Она, как выражаются японцы, - wabi, привычное
знакомое одеяние, удобное, как носок.
   По вечерам Адаму нравится носить ее на по-домашнему голое тело, рукава
болтаются, талия почти у колен. Козлиная кожа - такая же
коричнево-крапчатая, как дубовый листок в ноябре, шелковый подклад
выдержал до сих пор. Проскальзывая руками в мягкость рукавов, Адам смакует
ее удобство, мужественность, силу.
   Племенное одеяло, говорит его мать, и если он молнией крайнюю плоть
себе защемит, то ей за внуками к Питеру обращаться придется. И почему он
ее носит безо всего? Она как спальник. Ее благо в том, что она должна
прилегать к тебе целиком.


   БОГ

   Кто есть и не есть, дальше самых дальних звезд, однако же внутри нас,
кто населяет ни пространство, ни время в обители, кою выстроил он, строит
и не строит как обитель нашу и дни ее, событие в непрерывности, что может
в иных глубинах бытия иметь и более странные складки пространства, и
другие скорости времени, или же несколько времен одновременно, с
судорожными переменами, в которых старый медведь может вдруг оказаться
юным медвежонком или вообще ничем, и проистекать взад и вперед в белом
свете шести лун от старости к младенчеству.


   ПЛАКАТ

   Изображает люфтшиффе(17) "Ройал Воксхолл Нассау", пилотируемый Чарлзом
Грином, с почтенным Робертом Холландом, членом Парламента, и Томасом
Монк-Мэйсоном в качестве пассажиров, который пролетел 7-го и 8-го ноября
1836 года из Воксхолла в Лондоне до Вайльбурга в Герцогстве Нассау, 480
миль за восемнадцать часов.
   Грушевидной формы, "Ройал Воксхолл Нассау" был сделан из двух тысяч
ярдов белого и малинового шелка, сшитых чередующимися клиньями, и содержал
70.000 кубических футов газа. Переименованный в "Великий Нассау", он
служил еще тридцать пять лет под капитанством Генри Коксвелла.


   ОТКРЫТКА

   Recto, пятеро светловолосых скаутов, каждый на девять десятых наг в
хиленьких badebukser на камнях среди отмелей зеленой реки, чахлые
субарктические березы на берегу позади них. Verso, kaere Адам! Тут Рай
комариный, и мы на самом деле почти не снимаем рубашек с длинным рукавом,
на Свене же - ничего. Пифагор по-мужски выстоял перед Уитманом, вот только
рецидив случился от красот пейзажа и изумительно сымитированной Свеном
невинности. Осторожно - ангельские ухмылочки. Ваш поклонник во Хрсте
Расмус.


   СОВЕЩАНИЕ

   - Это рисунки Джеремайаса. Вот Лейб-гвардеец, в алом кителе и больше
ничего.
   - Царю небесный!
   - Вот то, что мы в зоопарке видели. Это летучая мышь. Вот это, я думаю,
- тюлень.
   - Ты купил ему такую дорогую бумагу?
   - И карандаши с акварелью тоже.


   ХОРОШЕЕ КРЕСЛО У ОКНА

   Доставшееся по наследству после ремонта в большой спальне, подушка
сиденья и спинка заново обиты лиственно-бурым (раньше были пестрыми),
обитая же скамеечка для ног, право занимать его часто оспаривается. Здесь
и сидел Адам в одном свитере и трусиках, уперев пятки в углы мягкого
сиденья, разглядывая цветные литографии в книге Пьера Шаба "La Brique et
la Terre Cuite"(18), и отвечая на питеровы а скажи еще, сам же Питер,
подперевшись подушками, в желтой пижаме на постели забавлялся сам с собой,
ладно? я orden, и, ну, в общем, Свен, который большой и высокий. Я знаю,
кто они такие, сказал Питер. Свен разрабатывает себе хуй до тех пор, пока
тот не станет таким чувствительным и здоровым, что скользнешь хоть еще
разок, и сок побежит от носа до коленей, и бросает - с точностью до
секунды. Затем, очень осторожно он втискивается в узенькие спортивные
трусы и идет искать Расмуса, вычитает спортивные трусы, стискивает зубы и
начинает сначала, только теперь уже Расмус командует, радостно, поскольку
дальше его очередь, и тоже не кончает. Когда они лишь на один счет отстоят
от того, чтобы остаться имбецилами на всю жизнь, они несутся к бассейну и
плюхаются в него плавать, или бегут кросс, или в снегу валяются. Но
главным образом они тискаются, как ненормальные, не запуская лапы друг
другу в желтые пижамки.


   СОВЕЩАНИЕ

   - Если, сказала фру Оверсков, бы мир был еще чудеснее, я бы этого не
вынесла.
   Пессимисты едят на завтрак тухлые яйца? Но ты прав: усыновить
Джеремайаса - это не то, как ему следует развиваться. Адаму и Питеру
понравится сестренка, которую они непременно получат.
   - Да, чудненько! ответил Расмус. А что будет, если я попробую
Джеремайаса усыновить?
   - Так попробуй.


   ПОЛУДЕННАЯ ВЕЛОСИПЕДНАЯ ПРОГУЛКА

   Адам, Кристиан и Расмус, к дальнему озеру за тем, что с утками. Ивы,
заросли изящной спартины, тропа, ведущая к ним с мощеной дороги, по
которой больше никто не ездит.
   - Приятная глушь, сказал Расмус. Некоторые развитые души забредают сюда
на философические пикники. Я видел здесь доктора Расвинге с таким странным
сборищем студентов и коллег, какое только можно отыскать во всей
цивилизации. Помню японца в роговых очках и костюме-тройке - он обсуждал
какие-то глубокие материи с загорелой до бронзы блондинкой в одном лишь
сообразно прилаженном треугольничке суровой марли. Отсюда нам по высокой
траве придется вести велосипеды, чтобы влюбленные парочки не переехать.
   - Ого! воскликнул Кристиан. Слева я вижу двух девчонок, которые всеми
собой витамин Д впитывают. Розовые, как вареные креветки. Сиськи прямо
вверх торчат.
   Расмус, через десять минут после звонка подкативший на своем
велосипеде, к изумлению Адама, а также Кристиана, одет был в короткие
штанишки, из-за которых ноги его казались вдвое длиннее, и которые из-за
сжатости своей являли в промежности белые сегменты нижнего белья, когда он
садился. У Адама бриджи были голубые, у Кристиана - белые.
   Под ивой намыло песчаную стрелку. Чуть дальше по отмелям с сачками
бродила группа мальчишек.
   - Болотная зоология, сказал Адам. Мне у них прикиды нравятся: один
голый, другой в маечке на бретельках, а снизу ничего, двое в мокрых
трусах, а один приятель, кажется, одет полностью, включая ботинки.
   - Вон за нами двое мальчишек друг другу ширинки расстегивают.
   - Божок Эрос, сказал Расмус, пометил этот участок озера, как кот - свою
территорию. Похоже на северную оконечность одного острова, который мы со
Свеном знаем, где тщательно поддерживается видимость невидимости,
поскольку места там не очень много, и любовники там встречаются примерно
на каждом квадратном метре - словно средневековая картина рая земного,
Джек и Джилл блаженно ебутся тут, Тристан с Изольдой - там, слившись во
многочасовом поцелуе, подростки во всевозможных сопряжениях.
   - А вы там со Свеном боролись, стараясь друг друга поубивать из-за
разности своих, в смысле, из-за ваших идей?
   - Из сотни или около того ведущих причин, по которым с человеческими
отношениями может быть что-то не так, сказал Расмус, закрепляя велосипед
на подставке, одна - не доверять людям любить нас так, как мы считаем, нас
нужно любить. Я доверяю Свену, и он это знает и доверяет мне. Он считает,
что секс для нас - это важно, а я - что важны любовь и доверие, и только
когда две эти вещи совпадают, я люблю его так, как он хочет, чтобы его
любили. Для этого нам нужно махнуться своими я. Свену, видите ли, хочется
заниматься любовью с самим собой, и мне приходится стать для него этим
собой, как ему приходится становиться мной, и только тогда мы на какое-то
время прекрасны.
   - С ума сойти! сказал Кристиан.
   - Истинно так, возразил Адам. Именно поэтому мы сюда и забрались?
   - Это экскурсия на велосипедах, сказал Расмус. Разве этого мало? Я
пригласил вас просто развлечься.
   - Мы не гундим, сказал Кристиан. По пути ты ерошил нам волосы и
похлопывал нас по попкам. Эти штанишки из Срейдерспорта?
   - Это Свена.
   - Бедный Свен, сказал Кристиан. Вы с ним - абсолютно самые чудные люди
на свете.
   - Самые дружелюбные, подтвердил Адам. Наши кореша в тех вещах, о
которых, как считается, нам знать еще слишком рано. Нельзя лыбиться на тех
мальчишек сзади, правда? Им, кажется, все равно, кто на них смотрит.
   - Если б у нас был сачок для головастиков, можно было бы яйца в болоте
остудить.
   - В грязи по колена.
   Расмус стаскивал башмаки.
   - Давайте на разведку схожу. Мы изучаем зеленолапых датских куропаток,
правда?
   Расмус побрел прямо в озеро, проваливаясь и покачиваясь для равновесия,
пока вода на несколько сантиметров не дошла до его коротких штанишек.
   - Неглубоко, сказал он, но между пальцами чавкает. Плавать тут нельзя,
плескаться тоже. Вода пресная, но ужасно насыщена отстоем, лиственным
перегноем и водорослями. Как проходит медитация?
   - Мы стараемся, ответил Адам. Мама воздела одну бровь при виде
соломенной подстилки, хоть мы ее и сами купили, Кристиан и я, сделано в
Шри-Ланке. Она сказала, что больше похоже на сделано в Польше. Я сказал,
что мы будем на ней сидеть, в одних трусах, и опустошать себе разум. Она
ответила, что надеялась на то, что мы его наоборот наполним. Сам знаешь,
какие матери. Я сказал, что мы собираемся наши разумы очистить, а она
сказала, что сделать это не получится, хоть наше усердие она и одобряет.
Поэтому Кристан - с одного конца, я - с другого, руки на коленях, пятки
вместе. Питера из комнаты выгнать никак не удается.
   - Я вхожу в транс, сказал Кристиан, и пускаюсь в числа. Беру пять,
сумму двух и трех, четырех и одного, половину и, следовательно, младшего
братца десяти, саму систему от единицы до девяти, развернув приставленный
ноль так, чтобы получилось десять, а на самом деле - все время
замаскированная девятка, где бы она ни находилась, число чисел. Когда
схлопываешь любое число к одной цифре, всегда вычитаешь девять, хоть и
приходится делать это снова и снова.
   - Я пытаюсь помнить те места, где бывал, сказал Адам, до мельчайшей
детали, время суток, ощущение от какого-то часа на прошлой неделе или
прошлым летом. А ты знаешь, что когда вы со Свеном боролись, как идиоты,
среди сосновых шишек, в тот день, когда ты посадил нас с Кристианом друг
другу на колени, чтобы наши краники перепихивались, у нас над головой все
время летал ястреб и наблюдал?
   - Его подослали, ответил Расмус, широким шагом выбираясь из болота и
растягиваясь во весь рост на песке стрелки.
   - Труднее всего, сказал Кристиан, не разговаривать. Мы с Адамом же все
время болтаем. Он всегда подает мне сигналы, чего ожидать.
   - У нас встает, сказал Адам. Кристиан смотрит на мои трусики.
   - А у меня все зудит и чешется от того, что я ничего не делаю. Мама
права, когда говорит, что я и десяти минут спокойно усидеть не могу.
   - Я знал, что вытащить вас вдвоем на прогулку будет этого стоить,
произнес Расмус. Мог бы и девчонку позвать, только от нее труднее смыться,
а мне еще надо почитать, или же Свена, от которого улизнуть еще труднее. А
вы - свободные духи, вам легко угодить, и вы полны неожиданностей.
   - Вроде Адама, который с себя трусы стягивает, как я погляжу.
   - Это не неожиданность, а неизбежность. Неожиданным было бы, если б он
их на себе оставил.
   - Мальчишки позади нас на траве, сообщил Адам, уже совсем в ней
распластались.
   Девчонки садятся. Зоологи собрали всех головастиков, которых хотели, и
уходят.
   Расмус, смеясь, встал и расстегнул штаны, сбрасывая их в комической
спешке вместе с трусами и рубашкой.
   - Дружелюбия ради, сказал он.
   - Хорошая вода, сказал Адам.
   - Слизь озерная, ответил Кристиан. Вся твоя. Но я тоже буду дружелюбен.
Может, Расмус нас снова на коленки друг другу посадит, если ты с себя
ряску сотрешь.
   - Заходи. Прохладные влажные яйца - это хорошо.
   Из ниоткуда, из-под низких ветвей ивы - мальчик. Самое поразительное в
нем - густые черные ресницы, не сочетавшиеся с торчащими буйными волосами,
темно-русыми там, где мокро, соломенными - там, где уже подсыхало. На нем
были насквозь мокрые дешевые трусики, провисавшие под гениталиями,
размерами больше напоминавшими Расмуса, чем Кристиана или Адама. Он нес с
собой свернутые грязные джинсы, замызганную нательную майку и изношенные
тенниски.
   Остановился, готовый бежать.
   - Привет, сказал Расмус.
   Мальчик оглядел Расмуса с головы до пят, потом - Кристиана и прищурился
на Адама, стоявшего посреди болота. Расмус заметил, что ему нужны очки.
   - Я вас тут видел, сказал мальчик. Я с ними был, вон там, жабьи яйца
ловил. Они меня вряд ли хватятся. Мы из города пришли.
   - На экскурсию? спросил Расмус.
   - Точно, на экскурсию. Они так и сказали. А вы тоже?
   - Мы просто на великах поехали кататься, встрял Кристиан, и
подурачиться, поболтать о том о сем.
   - Эта вода противная, сказал мальчик. Можно я тут, это самое, с вами
потусуюсь, если они мне начнут орать, на меня орать будут, то вы, типа, я
вас давно знаю и тут случайно встретились? Учитель дает понять, что я ему
нравлюсь, а этим головастикам - нет, и они до меня докапываются, когда он
не смотрит. Он тоже меня не любит, но ему приходится притворяться, что
любит.
   - Меня зовут Расмус.
   - А почему на вас одежды нет?
   - А вот это - Кристиан, а вон там - Адам, делает вид, что его
интересует экология болота. Мы голые, потому что нам нравится. Милости
просим.
   Расмус протянул руку. Ее не приняли.
   - Я б себе трусы выжал, произнес мальчик, раз уж вы такие. Повешу их на
велик сушиться, если вы не против.
   - Гипертрофия, прошептал Расмус.
   Ствол у него был густо-розов с голубоватым оттенком, крайняя плоть -
длинна и вздута, волосы на лобке - редки и девственны.
   - Ни хуя себе! не сдержался Адам.
   Мальчик, возя кончиком языка по подъему верхней губы, примерял на себя
различные фразы, ни одной из которых не произнес вслух.
   - У Адама манеры как у честного пса, сказал Расмус.
   - Не дразнитесь надо мной, как эти головастики.
   - Скажи нам, как тебя зовут, и мы не дразнимся, а восхищаемся.
   - Джеремайас. А ваши я уже забыл.
   - Вон там Кристиан, тут Адам, а я Расмус. Тебе сколько лет, Джеремайас,
десять?

   - Двенадцать.
   - У тебя красивые глаза.
   Джеремайас провел пальцем себе по щеке, обозначив в углу рта складку.
   - И вы, значит, тут, типа, время проводите, а? На великах, свежий
воздух, разделись. Я здесь с одним Лейб-гва