е забавляют. Она давала
ему  советы  в  трудных случаях и  изредка заговаривала о  браке,  но  таким
безразличным тоном,  что нельзя было заподозрить с ее стороны никаких личных
мотивов.  Когда маркиз иногда обращался к  ней с  теми нежными и  галантными
речами, которых нельзя избежать по отношению к бывшей возлюбленной, она либо
улыбалась, либо не обращала на них внимания. Если послушать ее, то сердце ее
безмолвствовало:  она-де сама не подозревала,  что для ее счастья достаточно
было такого друга, как он, а кроме того, годы якобы брали свое и темперамент
ее охладевал.
     "Как! У вас ничего нет, в чем бы вы могли мне признаться?"
     "Нет".
     "А молодой граф, дорогая моя, который так настойчиво ухаживал за вами в
пору моего владычества?"
     "Я перестала его принимать, и мы больше не видимся".
     "Необычайная причуда! За что вы его отстранили?"
     "Он мне больше не нравится".
     "Ах, сударыня, я, кажется, угадал: вы меня все еще любите".
     "Возможно".
     "Вы надеетесь, что я вернусь".
     "Почему бы нет?"
     "И хотите обеспечить за собой безупречное поведение".
     "Пожалуй".
     "И если бы,  по счастью или к несчастью,  я снова оказался у ваших ног,
вы вменили бы себе в заслугу молчание о моих провинностях".
     "Вы прекрасного мнения о моей деликатности и моем великодушии".
     "После  такого  поступка я  считаю вас  способной на  любое  проявление
героизма".
     "Я не прочь, чтоб вы так думали".
     "Честное слово, вы для меня опаснейшая женщина; я в этом уверен".
     Жак. И я тоже.
     Трактирщица.  Это положение длилось примерно месяца три,  когда госпожа
де  Ла  Помере решила,  что  настало время  нажать главную пружину.  В  один
прекрасный летний день, когда маркиз должен был у нее обедать, она приказала
передать д'Энон и ее дочери,  чтоб они отправились в Королевский сад. Маркиз
явился,  обед был ранний;  откушали,  и откушали весело. Затем госпожа де Ла
Помере предложила маркизу совершить прогулку, если только он не имеет в виду
чего-либо более приятного.  В тот день не было ни оперы,  ни комедии; маркиз
сам отметил это,  и судьбе было угодно,  чтоб опять-таки он,  желая заменить
веселое   зрелище   полезным,   пригласил   маркизу   посетить   Королевскую
кунсткамеру.  Приглашение это,  как  вы  легко можете себе  представить,  не
встретило отказа. И вот заложили лошадей; едут; приехали в Королевский сад и
смешались с толпой, разглядывая все и не видя ничего, как и все прочие.


     Читатель, я забыл описать вам мизансцену, в которой действуют указанные
здесь персонажи:  Жак,  Хозяин и  трактирщица;  по причине этого упущения вы
слышали,  что они говорили,  но  вы их не видели;  однако лучше поздно,  чем
никогда. Хозяин - налево, в ночном колпаке и в халате, небрежно развалился в
большом ковровом кресле,  положив платок  на  локотник и  держа  табакерку в
руке.  Трактирщица -  в глубине,  против двери, у стола, на котором стоит ее
стакан.  Жак,  без шляпы,  оперся локтем на стол и склонил голову между двух
бутылок; две другие - на полу рядом с ним.


     Выйдя из кунсткамеры,  маркиз и  его приятельница отправились гулять по
саду.  Не успели они свернуть в первую аллею направо от входа, поблизости от
Ботанической школы, как госпожа де Ла Помере воскликнула с удивлением:
     "Это они! Я не ошиблась: это действительно они".
     Тотчас  же  она  покидает маркиза и  устремляется навстречу двум  нашим
притворщицам. Младшая д'Энон была очаровательная в своем простеньком наряде,
который, не бросаясь в глаза, тем не менее приковывал к себе внимание.
     "Ах, это вы, сударыня?"
     "Да, я".
     "Как вы поживаете? Я не видала вас целую вечность".
     "Вы  знаете о  постигших нас  несчастиях:  пришлось покориться участи и
жить по  нашим скромным средствам;  нельзя бывать в  свете,  когда не можешь
поддерживать свой ранг с достоинством".
     "Но  покинуть меня -  меня,  которая удалилась от  света!  Впрочем,  со
свойственной мне рассудительностью я всегда считала его скучным".
     "Недоверие -  одно из печальных последствий нищеты: бедняки боятся быть
назойливыми".
     "Назойливыми -  по  отношению  ко  мне!  Такое  подозрение  равносильно
обиде".
     "Сударыня, я в этом неповинна; много раз напоминала я о вас матушке, но
она  говорила:  "Госпожа де  Ла  Помере?..  Нет,  дочь моя,  никто о  нас не
думает".
     "Какая несправедливость!  Присядем, побеседуем. Вот маркиз Дезарси: это
мой друг,  и его присутствие нас не стеснит.  Как ваша дочь выросла! Как она
похорошела с тех пор, как мы не видались!"
     "Наше  положение  обладает  тем  преимуществом,  что  ограждает нас  от
многого такого,  что вредно для здоровья;  взгляните на ее лицо, на ее руки:
вот что значит умеренная и правильная жизнь,  нормальный сон, работа, чистая
совесть, а это немало..."
     Присели;  завели дружескую беседу.  Мать говорила хорошо; дочь говорила
мало.  И  та  и  другая  выдерживали благочестивый тон,  но  без  натяжки  и
жеманства.  Они  собрались  удалиться  задолго  до  наступления сумерек.  Им
заявили, что время раннее; но мать шепнула довольно громко на ухо госпоже де
Ла Помере,  что им предстоит еще служба в  церкви и что они ни в коем случае
не  могут дольше оставаться.  Они уже отошли на некоторое расстояние,  когда
госпожа де  Ла Помере упрекнула себя в  том,  что не спросила их адрес и  не
дала им свой.
     "Такой оплошности, - добавила она, - я бы в прежнее время не сделала".
     Маркиз поспешил ее исправить;  они приняли к  сведению адрес госпожи де
Ла Помере, но, несмотря на все настояния маркиза, не пожелали сообщить свой.
Он  не  осмелился предложить им  свою  карету,  но  признался госпоже де  Ла
Помере, что ему очень хотелось это сделать.
     Маркиз  не  преминул  спросить  у  своей  приятельницы,  кто  такие  ее
знакомые.
     "Это два существа более счастливые,  чем мы с вами.  Посмотрите,  каким
здоровьем они  обладают,  какая безмятежность написана на  их  лицах!  Какой
благопристойностью дышат  их  речи!  В  нашем кругу вы  не  встретите ничего
подобного.  Мы относимся с сожалением к набожным людям, а они жалеют нас, и,
в конце концов, я готова думать, что они правы".
     "Неужели, маркиза, вы собираетесь стать святошей?"
     "А почему бы нет?"
     "Берегитесь,  мне не  хотелось бы,  чтоб наш разрыв,  если вообще можно
говорить о разрыве, завел вас так далеко".
     "А вы предпочли бы, чтоб я снова пустила к себе молодого графа?"
     "Предпочел бы".
     "И вы мне это советуете?"
     "Без колебаний".
     Госпожа де Ла Помере в высшей степени сердечно и трогательно рассказала
маркизу все,  что знала о  семье,  родине,  прежнем состоянии и  проигранной
тяжбе обеих святош; затем добавила:
     "Эти  женщины  отличаются исключительным благородством,  особенно дочь.
Согласитесь,  что  с  ее  внешностью ей  было легко при  желании великолепно
обеспечить себя;  но они предпочли честную бедность позорному богатству;  их
средства настолько скромны,  что я,  право, не знаю, чем они существуют. Они
работают день и ночь.  Переносить бедность, в которой родился, умеют многие,
но   перейти   от   настоящего   богатства   к   нищенскому   существованию,
довольствоваться им,  находить в  нем радость -  вот чего я не понимаю.  Это
последствия веры.  Что бы  ни говорили наши философы,  а  вера -  прекрасная
вещь".
     "В особенности для несчастных".
     "А кто же в той или иной мере не несчастен?"
     "Готов ручаться, что вы станете святошей".
     "Велика беда! Наша жизнь - такая малость по сравнению с вечностью".
     "Да вы уже говорите как миссионер".
     "Я  говорю как  убежденная женщина.  Ответьте,  маркиз,  положа руку на
сердце, - разве все наши богатства не казались бы нам жалким хламом, если бы
мы больше думали о  будущей жизни и больше бы опасались возмездия за гробом?
Было бы величайшим безумием соблазнить молодую девушку или женщину,  любящую
мужа,  и  сознавать при этом,  что можешь внезапно умереть в  ее  объятиях и
обречь себя на вечные муки".
     "Тем не менее ежедневно кого-нибудь соблазняют".
     "Оттого, что нет веры; оттого, что люди стараются забыться".
     "Дело в  том,  что наши религиозные воззрения оказывают мало влияния на
наши нравы.  Но  уверяю вас,  дорогая моя,  вы  полным ходом устремляетесь к
исповедальне".
     "Это лучшее, что я могла бы сделать".
     "Какое безумие! Вам предстоит грешить с приятностью еще добрых двадцать
лет; не упускайте этой возможности; а потом вы еще успеете покаяться и, если
пожелаете похвастаться этим,  упасть к  ногам священника...  Но вот поистине
невеселый разговор!  Вы погрузились в  мрачные фантазии;  таковы последствия
ужасающего одиночества,  на которое вы себя обрекли. Поверьте мне, призовите
молодого графа;  вам не будут мерещиться ни ад,  ни дьявол,  и вы останетесь
такой же  очаровательной,  какой были раньше.  Вы  опасаетесь,  что  я  буду
упрекать вас за это, в случае если мы снова с вами соединимся. Но ведь этого
может и  не  произойти.  И  вот,  исходя из предположения,  в  большей или в
меньшей степени обоснованного,  вы лишаете себя сладчайшего из удовольствий.
Право, честь оказаться безупречнее меня не стоит такой жертвы".
     "Конечно; но не это меня удерживает..."
     Они говорили еще о многом, но я всего не припомню.
     Жак. Хозяйка, выпьем по стаканчику: это освежает память.
     Трактирщица.  Выпьем... Пройдясь несколько раз по аллеям, госпожа де Ла
Помере и маркиз сели в карету. Она сказала:
     "Как это меня старит!  Ведь когда мы  жили в  Париже,  она еще под стол
пешком ходила".
     "Вы говорите о дочери той дамы, которую вы встретили на прогулке?"
     "Да,  это как в  саду,  где свежие розы сменяют увядшие.  Вы  ее хорошо
рассмотрели?"
     "Ну конечно".
     "И как вы ее находите?"
     "Рафаэлевская головка  мадонны на  теле  его  же  Галатеи;  и  к  этому
восхитительный голос!"
     "Какая скромность во взгляде!"
     "Какие прекрасные манеры!"
     "Таких высоконравственных речей я  не слыхала ни от одной девушки.  Вот
что значит воспитание!"
     "Или хорошие задатки".
     Маркиз довез  госпожу де  Ла  Помере,  которая поспешила сообщить нашим
святошам,  что  они прекрасно исполнили свою роль и  что она ими чрезвычайно
довольна.
     Жак.  Если они  будут продолжать как  начали,  то  господину маркизу не
отвертеться, будь он хоть самим чертом.
     Хозяин. Я хотел бы знать их намерения.
     Жак. А я не хотел бы: это испортило бы все дело.
     Трактирщица. С того дня маркиз стал чаще навещать госпожу де Ла Помере,
которая заметила это,  но не подала виду. Она никогда первая не заговаривала
об обеих святошах, а дожидалась, пока он сам не затронет этой темы, что он и
делал с плохо скрываемым нетерпением.
     Маркиз: "Виделись ли вы с вашими друзьями?"
     Госпожа де Ла Помере: "Нет".
     Маркиз:  "Знаете, это не особенно великодушно. Вы богаты; они находятся
в нужде, а вы даже не приглашаете их изредка пообедать с вами".
     Госпожа де  Ла  Помере:  "Я  полагала,  что  господин маркиз знает меня
несколько лучше. Любовь некогда приписывала мне достоинства; а теперь дружба
приписывает мне недостатки.  Я приглашала их раз десять,  но безуспешно. Они
отказываются приехать ко мне по каким-то непонятным соображениям,  а когда я
их навещаю,  то мне приходится оставлять карету на углу и  являться к ним не
иначе как  в  простом платье,  без румян и  алмазов.  Не  приходится слишком
удивляться  их   осторожности:   достаточно  одной  лживой  сплетни,   чтобы
восстановить против  них  некоторых благотворителей и  лишить их  поддержки.
По-видимому, маркиз, делать добро не так-то просто".
     Маркиз: "В особенности когда делаешь его святошам".
     Госпожа де Ла Помере:  "...Которые пользуются малейшим предлогом, чтобы
его отклонить.  Если б узнали,  что я принимаю в них участие, то сказали бы:
"Госпожа де Ла Помере им покровительствует...  они ни в чем не нуждаются..."
И всем благодеяниям конец".
     Маркиз: "Благодеяниям!"
     Госпожа де Ла Помере: "Да, сударь, благодеяниям".
     Маркиз: "Вы с ними знакомы, а они дошли до благодеяний?"
     Госпожа де Ла Помере: "Еще раз, маркиз, я вижу, что вы меня не любите и
что  большая часть  вашего  уважения растаяла вместе со  страстью.  Кто  вам
сказал, что если эти женщины дошли до приходских благодеяний, то это по моей
вине?"
     Маркиз:  "Тысяча извинений,  сударыня,  я не прав.  Но по какой причине
отказываются они от доброжелательной помощи приятельницы?"
     Госпожа де Ла Помере:  "Ах, маркиз, мы, светские люди, весьма далеки от
щепетильных деликатностей,  свойственных робким душам.  Они  не  от  всякого
согласны принять помощь".
     Маркиз:  "Тем самым они  лишают нас  лучшего способа искупить безумства
нашей ветреной жизни".
     Госпожа де  Ла  Помере:  "Нисколько.  Предположим,  что господин маркиз
Дезарси умилен их  несчастием,  -  почему бы  ему не передать им своего дара
через более достойные руки?"
     Маркиз: "...И менее верные?"
     Госпожа де Ла Помере: "Бывает".
     Маркиз:  "А  как вы  думаете,  если я  пошлю им двадцать луидоров,  они
откажутся?"
     Госпожа  де  Ла  Помере:  "Уверена.  Неужели этот  отказ  покажется вам
неуместным со стороны матери, у которой прелестная дочь?"
     Маркиз: "А знаете ли вы, что у меня было искушение их навестить?"
     Госпожа де Ла Помере:  "Охотно верю.  Маркиз,  маркиз,  берегитесь! Вот
порыв великодушия, который и очень внезапен, и очень подозрителен".
     Маркиз: "Пусть так, но как по-вашему - они приняли бы меня?"
     Госпожа де Ла Помере: "Конечно, нет. Одной роскоши вашего выезда, вашей
одежды,  ваших лакеев было бы достаточно,  чтобы, в соединении с чарами этой
молодой особы, вызвать сплетни соседей и соседок и погубить их".
     Маркиз:  "Вы меня огорчаете,  так как это,  конечно,  не  входит в  мои
намерения. Значит, мне нельзя будет ни помочь им, ни видеть их?"
     Госпожа де Ла Помере: "Полагаю, что так".
     Маркиз: "Но не мог ли бы я оказать им помощь через вас?"
     Госпожа де Ла Помере:  "Я не считаю ваши побуждения достаточно чистыми,
чтобы принять такое поручение"...
     Маркиз: "Это жестоко!"
     Госпожа де Ла Помере: "Да, жестоко; вы правильно выразились".
     Маркиз:  "Какое предположение!  Маркиза, вы надо мной смеетесь! Молодая
девушка, которую я видел всего лишь раз..."
     Госпожа де  Ла  Помере:  "Но  она  из  числа тех  немногих,  которых не
забываешь, если увидишь".
     Маркиз: "Правда, такие лица не забываются".
     Госпожа де Ла Помере:  "Берегитесь, маркиз: вы готовите себе огорчения,
и я предпочитаю уберечь вас от них, чем утешать впоследствии. Не равняйте ее
с  теми,  кого вы  знали:  она на  них не  похожа;  таких не  ослепишь,  они
неприступны. Она вас слушать не станет, и вы от нее ничего не добьетесь".
     После этой беседы маркиз вдруг вспомнил о каком-то неотложном деле;  он
поспешно встал и удалился в задумчивости.
     В  течение  довольно продолжительного времени  маркиз  не  пропускал ни
одного  дня,  чтоб  не  навестить госпожу де  Ла  Помере;  но  он  приходил,
усаживался и  хранил молчание.  Госпожа де  Ла  Помере говорила одна.  Через
четверть часа он вставал и удалялся.
     Затем  он  сделал месячный перерыв,  после  которого снова  явился,  но
грустный,  подавленный чем-то,  расстроенный.  Посмотрев  на  него,  маркиза
сказала:
     "Какой у вас вид! Откуда вы? Можно подумать, что вы провели это время в
доме свиданий".
     Маркиз:  "Приблизительно так и  было.  С  отчаяния я окунулся в ужасный
разврат".
     Госпожа де Ла Помере: "Как! С отчаяния?"
     Маркиз: "Да, с отчаяния..."
     Вслед за тем он принялся молча расхаживать взад и вперед; он подходил к
окнам,   глядел  в  небо,   останавливался  перед  госпожой  де  Ла  Помере;
приближался к  дверям,  звал своих лакеев,  которым ему было нечего сказать,
отсылал их назад;  возвращался в комнату, к тому месту, где работала госпожа
де Ла Помере,  не обращавшая на него внимания,  пытался заговаривать,  но не
решался. Наконец госпожа де Ла Помере сжалилась над ним и сказала:
     "Что  с  вами?  Вы  пропадаете на  целый месяц,  возвращаетесь с  лицом
покойника и бродите как неприкаянная душа!"
     Маркиз:  "Я  больше не в  силах сдерживаться и  должен вам все сказать.
Дочь вашей подруги произвела на меня глубокое впечатление; я предпринял все,
решительно все,  чтоб ее  забыть;  но  чем  больше я  старался,  тем чаще ее
вспоминал.  Образ  этого  ангельского существа  неотступно  преследует меня;
окажите мне большую услугу".
     Госпожа де Ла Помере: "Какую?"
     Маркиз:  "Мне  необходимо снова повидаться с  ней,  и  ваше  содействие
крайне меня обязало бы.  Я прибег к помощи своих слуг.  Они узнали,  что эти
дамы ходят только в  церковь и  обратно.  Десять раз я  останавливался на их
пути;  они меня даже не заметили.  Я напрасно дежурил у их дверей. Благодаря
им я  стал сначала развратен,  как обезьяна сапажу,  затем благочестив,  как
ангел:  за две недели я не пропустил ни одной обедни.  Ах,  друг мой,  какое
лицо! Как она прекрасна!.."
     Госпоже де Ла Помере все это было известно.
     "Иначе говоря, - ответила она маркизу, - после того как вы сделали все,
чтоб  исцелиться,  вы  не  упустили ни  одного из  безумств,  и  в  этом  вы
преуспели".
     Маркиз:  "Да,  преуспел,  и  в  такой мере,  что не  смогу вам описать.
Неужели вы не сжалитесь надо мной и откажете мне в счастье ее повидать?"
     Госпожа де Ла Помере:  "Дело трудное,  но я  им займусь;  впрочем,  при
одном  условии:  вы  оставите  этих  несчастных  в  покое  и  перестанете им
докучать.   Не  скрою  от  вас,  что  они  горько  жаловались  мне  на  ваши
преследования, и вот их письмо..."
     Письмо,  показанное маркизу,  было  составлено ими  сообща.  Дочь якобы
написала его по приказу матери: оно было преисполнено достоинства, кротости,
наивности,  изящества и ума - словом, всего того, что могло вскружить голову
маркизу.  А  потому он  каждое слово сопровождал восклицанием,  каждую фразу
перечитывал и плакал от радости; он говорил госпоже де Ла Помере:
     "Согласитесь, сударыня, что лучше написать было нельзя..."
     Госпожа де Ла Помере: "Пожалуй".
     Маркиз: "...И что от каждой строки проникаешься восхищением и почтением
к женщинам такого склада".
     Госпожа де Ла Помере: "Так оно и должно быть".
     Маркиз: "Я готов дать слово, но просил бы вас не отказаться от своего".
     Госпожа де Ла Помере:  "Право,  маркиз,  я не благоразумнее вас. Должно
быть, вы сохранили надо мной ужасную власть; это меня пугает".
     Маркиз: "Когда я увижу ее?"
     Госпожа де Ла Помере: "Не знаю. Прежде всего надо найти способ устроить
это  так,  чтоб не  возбудить подозрений.  Они не  могут заблуждаться насчет
ваших намерений; подумайте только, какого мнения будут они о моих стараниях,
если заподозрят,  что  я  действую с  вами заодно!..  Но  между нами говоря,
маркиз,  к чему мне все эти хлопоты?  Какое мне дело до того,  любите вы или
нет, безумствуете или нет?.. Распутывайте сами этот клубок. Роль, которую вы
хотите мне навязать, носит какой-то странный характер".
     Маркиз:  "Друг мой,  если вы меня покинете, я погиб. Не буду говорить о
себе,  ибо  это  вас  обидит;  но  заклинаю вас  теми  милыми  и  достойными
существами,  которые вам так дороги; вы знаете меня; охраните их от всех тех
безумств,  на которые я способен.  Я пойду к ним;  да, я пойду, предупреждаю
вас;  я взломаю дверь,  ворвусь против их воли, усядусь. Не знаю, что скажу,
что сделаю;  ибо нет ничего такого,  чего бы  вы  не могли опасаться при том
бешеном состоянии, в котором я нахожусь..."
     - Заметьте,  господа, - добавила хозяйка, - что с первого до последнего
момента этой  истории каждое  слово,  сказанное маркизом Дезарси,  вонзалось
ножом в сердце госпожи де Ла Помере.  Она задыхалась от негодования и гне