адно,- сказал Серега.- Считайте, что мы не сработались с бригадиром.
     - Выходит,  не сошлись характерами...  Развод и девичья фамилия...  Это
что ж,  у вас в Сибири  так заведено - после первой  неурядицы  менять место
работы?  Нет,  брат, в  этом деле горячность плохой советчик. Помню, когда я
еще счетоводом работал, был у  нас главным бухгалтером Эйно Карлович Пиккус,
из эстонцев. Бог  весть  каким ветром занесло его к нам, и ничего, прижился.
Аккуратист  был,  каких теперь, наверно,  не  встретишь. Все денежные бумаги
печатными буквами от руки заполнял. А я был молодой,  только  после школы, у
меня в голове танцы-шманцы, мне нужно было поскорей  отделаться на  работе и
на свиданку бежать.  Вот  я  стал выписывать  счета  и  перепутал графы.  Ну
ничего, думаю, обойдется. Не тут-то  было. Эйно  Карлович  заставил меня все
переделать. Я переписал, но с  помарками. Он  меня опять  вернул. И  так раз
пять. Ну, я вскипел. Прибегаю к тогдашнему директору и бац на стол заявление
об  уходе.  Он даже  не  спросил,  почему мне  вздумалось  уходить. Приходи,
говорит, через неделю, подпишу. Только через неделю я уж  и думать забыл про
свою обиду. А потом мы  были с  этим  Пиккусом не  разлей вода. Он, когда на
пенсию уходил, меня рекомендовал в главные бухгалтера... И как  я благодарен
директору, что не подписал он мне тогда заявление...
     Так что, дорогой товарищ, сначала остынь, а потом приходи. Сдается мне,
твое заявление  блажь.  Гуляев,  конечно, любит поколобродить,  но на работу
злой и как бригадир меня вполне устраивает. Опять же о тебе хорошего мнения.
Кстати, просил тебе сто рублей выписать в счет получки, говорил - нуждаешься
очень. Так что можешь получить.
     Серега ушел от директора ни с  чем, но странное дело - он не пал духом,
а  даже  наоборот.  Он  чувствовал  себя,  как  человек,   который  исполнил
неприятную, но неизбежную обязанность.
     "Все одно к одному,- думал Серега, комкая в кармане новенькие червонцы,
которые  выдали ему  в бухгалтерии.- Зачем казаться лучше,  чем ты  есть  на
самом деле? Ведь это обман, а обман рано или поздно все равно откроется. Так
лучше уж раньше. Судьба такая, против нее не попрешь".
     Спроси  его, куда он идет, он толком и не ответил бы. А между  тем ноги
сами несли его к Гуляю. Погруженный в свои мысли, он не заметил, как миновал
мастерские,  магазин, возле которого было по вечернему оживленно. По  новому
мосту Серега перешел на другую сторону реки. К вечеру ударил  легкий морозец
и  уже успел  прихватить  лужи на улицах. В  холодных сумерках фонари  возле
клуба  показались Сереге холодными и  колючими, как  льдинки. И припомнилась
ему почему-то чайная в Большой Мурте, где любили сиживать шофера: запотевшие
окна, рассказы о том, кто что видел в рейсе, ожидание новых дорог...
     За воспоминаниями  он и не заметил, как очутился возле гуляевской избы.
За занавесками  горел свет  и  слышалась музыка. Кто-то  пытался  вывести на
баяне первую фразу "Подмосковных вечеров".
     "Поблагодарю  за аванс  и  скажу,  что подаюсь  в весовщики",-  наскоро
придумал Серега и потянул за ручку двери.
     В  низенькой, жарко натопленной комнате  было полным-полно народу.  Был
здесь и  Матвей Хренков, который, как Сереге показалось, подмигнул ему из-за
стола. Соус пытался сыграть на баяне. Здесь же сидел и Ерофеич. Он то и дело
прикладывал к воспаленным глазам грязный платок,  и при этом полные его щеки
дрожали как студень на  блюде. Гуляй,  разгоряченный выпивкой и  разговором,
размахивал перед ним руками.
     -  Да  не  казнись  ты,  дед,-  говорил  он.-  Пусть  подавится   твоим
имуществом. Поживешь пока у меня, а там, глядишь, мы тебя опять женим.  Мало
ли кривых да рябых в округе.
     Увидев Серегу, он еще более воодушевился.
     -Вот Сережа к нам пришел, кореш наш закадычный. Скажи ему, Сергей, ведь
чем так жить, как он жил последнее время со своей бабой, лучше все бросить и
уйти.
     - Наверно,- сказал Серега.
     - Вот  видишь,  дед, а  ты убиваешься,  что  она  тебя из дому поперла.
Погоди, может, еще и спасибо  за это ей скажешь. Так, маманя? - обратился он
куда-то в угол.
     И тут Серега  увидел,  что  в углу сидит  старушка и,  подперши головку
обеими руками, смотрит своими светлыми глазами на Гуляя и  улыбается  совсем
как ребенок, который не понимает, о чем говорят взрослые, но виду не подает.
     - Один раз  живем на  свете, маманя, а где и погулять-то, пошуметь, как
не здесь,- все более  заводился  Гуляй.-  Ты проходи,  Сергей, не стой там у
дверей как чужой. Выпей с нами за нашу житуху нескладную  и закуси, вон хоть
огурчиком.
     Серега сел за  стол, и к нему тут же  со  всех сторон потянулись руки с
полными стопками. Он взял одну. Выпил. Сам налил еще.
     А между тем  веселье  разгоралось. Соус,  наконец, подобрал частушечную
мелодию и заорал дурным голосом:
     Часты звезды светят в небе
     Ярче электричества.
     Девки качеством берут,
     А бабцы количеством.
     Гуляй подхватил:
     Моя милка семь пудов,
     Не боится верблюдов.
     Увидали верблюды - разбежались кто куды.
     И пошло, и завертелось. Кто пел наперебой, а кто и плясать пытался. Все
шумели, чокались, выпивали. И Серега не отставал.
     После пятой  стопки  он, наконец,  понял,  зачем сюда пришел. Во всяком
случае не затем, чтобы начать новую жизнь. После восьмой его стало мутить. И
тогда  он  встал и  пошатываясь вышел  на крыльцо. Следом  за ним увязался и
Ерофеич.
     - Что  же  теперь  делать, Сережа? - сказал он  заплетающимся  языком и
икнул. Как будто поставил точку.
     - Курить есть? - спросил Серега.
     Ерофеич  долго  шарил  по  карманам,  прежде чем  достал измятую  пачку
папирос. Серега,  не дожидаясь, пока его угостят, взял всю пачку и, ни слова
не говоря, пошел прочь от веселого дома Гуляя.
     Ерофеич  еще что-то  говорил,  но  Серега  уже  не слушал  его. Он  шел
навстречу  непроглядной  ночи,  не  разбирая  дороги  в темноте, напрямик  к
шоссейной дороге, которую в Синюхино все называли бетонкой.
     То  наступая  на  вывороченные  комья  земли,  то вдруг  проваливаясь в
колдобины, Серега выходил к автобусной остановке, и редкие огоньки села один
за  другим потухали где-то  справа, едва  дотронувшись  до невидимого сейчас
края леса. У столба,  где обычно останавливался автобус,  который следовал в
райцентр,  не было ни души, но  Серега почему-то абсолютно  не  сомневался в
том, что  автобус вскоре придет. И  действительно, не прошло и десяти минут,
как вдали сверкнули две светлые точки. Потом  они пропали, снова сверкнули и
опять  пропали и, наконец, вынырнули  из темноты  не точками  уже, а  целыми
солнцами.
     Кроме него в автобусе ехало несколько  молодых людей и девушек, по всей
видимости  студенты,  в  разрисованных  стройотрядовских   штормовках   и  с
рюкзаками. Они пытались  петь под гитару, но дальше первого куплета у них не
шла ни одна песня. Видно  было, что петь  им не хочется, но раз есть гитара,
нужно что-то изображать.
     Бесцеремонно оглядев усталые некрасивые лица девушек, Серега решительно
потянулся к гитаре.
     - Ну-ка,  дайте инструмент, друзья  туристы,- сказал он наглым, как ему
показалось, голосом и сам удивился тому, как легко он заговорил с совершенно
незнакомыми ему людьми.- Может, Генделя сбацаем, а?
     Никто   из  студентов   даже  не  улыбнулся.  Они  смотрели   на   него
настороженно,  вроде  бы  даже враждебно, и молчали. Серега понял,  что  дал
маху, но решил не показывать виду и до конца сыграть роль деревенской шпаны,
за которую его, вероятно, принимали.
     - Не сечете, так и скажите. Я вам  что-нибудь сельскохозяйственное могу
исполнить.
     - Частушки? - серьезно  спросила одна из девушек.- Только если не очень
ругательные...
     - Можно и не очень. А вы, что же, на филфаке учитесь? - поинтересовался
Серега, позабыв о своем намерении покуражиться над студентами.
     - Нет,  мы  строители,- сказал  один  из  ребят.-  А до  Калинников еще
далеко? Мы туда на практику едем.
     -  Сейчас будет  Красновидово,- стал  объяснять Серега,-  а оттуда  три
километра влево  по хорошей дороге.  Может  быть,  еще  и попутка  будет  из
района. Там, то есть в Калинниках, один шофер живет...
     Он понял, что ребята вовсе не задаются перед ним. Просто они целый день
в дороге, устали наверно,  а час поздний  и неизвестно, как их встретят там,
куда  они едут,  так что  радоваться особенно нечему. А тут еще он со своими
дурацкими приколами.  Другие бы, может, даже и накостыляли  за такие дела, а
эти  ребята  головастые,  с  пьяным  связываться  не захотели. Сереге  стало
стыдно. Он вернул студентам' гитару, отсел в сторонку и не проронил ни слова
до самого Красновидова. А когда ребята вышли, его потянуло в сон.
     И так сморили Серегу  душевная усталость, вино и дорога, что проспал он
аж до райцентра, где его и разбудил шофер автобуса.
     Сразу со сна  Серега никак не мог сообразить, зачем он сюда приехал,  а
припомнив,  поднял  воротник  пальто,  засунул  руки  поглубже  в  карманы и
знакомыми улицами зашагал к ресторану.
     -  Тебе чего? -  неласково  встретила Серегу гардеробщица, осмотрев его
запачканные грязью резиновые сапоги.- Местов нет.
     - А Клавдия сегодня работает? - спросил Серега.
     Пароль  подействовал. Гардеробщица  с  видом  царицы,  которая жертвует
перстень со своей руки, протянула ему мокрую тряпку.
     -  Пойди  оботри  обувку, а то  нанесешь грязи,  а  уборщица  нажалится
дилектору...
     Свободных  мест в зале оказалось больше чем достаточно. Только за двумя
столиками  сидели  посетители.  В  углу,  на гуляевском  излюбленном  месте,
расположились  начальники  в галстуках.  Начальников, даже и без  галстуков,
Серега  определял по крепким шеям и гладким  подбородкам. За другим столиком
сидела  супружеская  пара  средних лет.  Он в  свитере, а она  с фиолетовыми
волосами. Серега сразу смекнул, что это их "жигуленок" стоит на улице  возле
ресторана. Они отдыхали культурно, пили фирменный "напиток из сухофруктов" и
говорили, наверно, про здешние памятники  старины. Впрочем,  может быть, они
обсуждали и выборы во  Франции. Серега над  этим  особенно не задумывался, а
так,- прикинул  про  себя, по старой шоферской привычке, на  всякий  случай,
чтобы знать, кто может невзначай выскочить под колеса.
     Сейчас его больше всего занимала собственная персона, а точнее, решение
перестать врать себе и людям и жить так,  как он заслуживает. Что ни говори,
а  где-то   внутри  все-таки  шевелилось  беспокойство,  вроде  того,  какое
причиняют новые ботинки, пусть самые  что ни на"  есть подходящие, но еще не
разношенные.
     Он выбрал Клавдию. То есть эта женщина должна была стать по его замыслу
чем-то  вроде  камня на  шею  для  человека,  смертельно уставшего  плыть  в
безбрежном  океане и потерявшего  всякую надежду на спасение. Но Клавдия  не
спешила  его утешать. Она  сперва подошла к начальникам, поулыбалась им  как
положено, потом получила  деньги  с "туристов" и  только  тогда обратилась к
Сереге. Однако она то  ли не признала его, то ли по какой-то причине сделала
вид, что не узнает. Только сказала, как будто прочитала накладную:
     - Салат  "Весна", битки, коньяк "Дойна", водка "Русская", вино "Лидия",
первого по вечерам не подаем.
     - Здравствуйте, Клава,- сказал Серега тихо, словно боялся, что  она его
услышит.
     -  А, старый знакомый,- без  всякого энтузиазма ответила Клавдия.- Если
при  деньгах  -  возьми' лучше двойные битки,  а то  не наешься. Фарш  такой
привезли, заразы, одни жилы...
     Серега  заказал  бутылку  коньяку и битки. Клавдия принесла  все  это и
хотела уйти, но Серега, собравшись с духом, попросил ее остаться.
     - Не положено,- отрезала она  сухо, но, глядя на  вытянувшуюся Серегину
физиономию, сказала уже  просто,  по-человечески:  - Директор  у  нас новый.
Строго-настрого  запретил к гостям  подсаживаться. Правда,  он  вроде  домой
собрался...
     Оставшись один, Серега налил себе коньяку, выпил,  еще выпил и подумал,
что Клавдия все-таки придет. И она действительно пришла, да еще и с бутылкой
вина.
     - Подарок фирмы,-  сказала она,  разливая темную, синеватую жидкость по
бокалам.- Свалил, наконец, наш руководитель. Теперь можно с устатку...
     Выпитого коньяка было уже достаточно, чтобы у Сереги развязался язык.
     - Да,- сказал он, прихлебывая сладкое винцо.- У вас трудная работа. Вы,
наверное,  очень  устаете.  Другие   по  вечерам   ходят  в  кино,  сидят  у
телевизоров, отдыхают, а вы должны  тут всем угождать да  еще и  выслушивать
всякое...
     - Вот  оно  что,  пожалел,  значит...-  Клавдия  расхохоталась,  да так
громко, что даже  начальники перестали на некоторое время работать челюстями
и уставились в ее сторону. Судя по всему, она выпила за вечер не один бокал,
несмотря  на  строгость  директора.-  Работа как  работа,  не хуже  других,-
продолжала Клавдия, вдруг  посерьезнев.- Вот  я  три года на швейной фабрике
работала, так там действительно вкалывать приходилось. После смены свалишься
на койку, а перед глазами манжеты, обшлага,  проймы... И  хотя бы  один хрен
пожалел. А теперь вас, болельщиков, как собак нерезаных. Только и  смотрите,
как бы на холяву выпить да пожрать.
     -  У меня есть  деньги,- сказал Серега  и  выложил  на  стол  пятьдесят
рублей.
     - Да я не про тебя,- сказала Клавдия.- Ты мякиш. А есть  такие, которые
совсем совесть потеряли. Думают, если женщина одинокая, так можно ее заместо
коровы доить... А ведь это гадство?..
     - Гадство,- подтвердил  Серега,  который почти допил бутылку коньяку  и
теперь никак не мог поймать нить разговора.
     - Да ты закусывай, а то еще развезет,- сказала она.
     Серега послушно придвинул к себе битки и стал жевать холодную невкусную
жвачку.
     - Эх, парень,- вздохнула  Клавдия, глядя, как он пытается есть.- На кой
ляд  эти трояки, пятерки, червонцы, которые я здесь сшибаю, если кругом одна
шантрапа...
     И тут Серега отставил тарелку и положил руку на колено официантке.
     -  И  этот  туда  же,-  усмехнулась  Клавдия, но руки его  не  убрала.-
Серединка сыта, и кончики зашевелились. Ты хоть знаешь, сколько мне лет?
     - Я думал о тебе,- произнес Серега, тяжело ворочая языком.
     -  Ладно,-  сказала  Клавдия.-  Иди  вниз  и  подожди  меня  где-нибудь
поблизости,  только  на  виду  не околачивайся,  а то  скажут  -  Клавка  со
школьником связалась.
     На улице вроде бы потеплело. А может быть, это только показалось Сереге
из-за того,  что  звездное небо заволокло  и на  земле  стало уютнее  или он
настолько разогрелся, что холод ему был нипочем.
     Окна домов  погасли,  и  вся  жизнь  городка, казалось, сосредоточилась
возле фонаря, который висел над входом в ресторан.
     Серега отошел в  темноту, на другую сторону улицы, и стал прохаживаться
взад-вперед, не спуская глаз с дверей ресторана.
     Сначала  появились  "туристы". Они деловито  осмотрели  со всех  сторон
машину, как по команде хлопнули дверцами и укатили.
     "В  сторону  Синюхино",- отметил про  себя Серега и  вдруг почувствовал
какое-то беспокойство.
     Правда, оно тут же рассеялось, когда на  улицу  выкатились  начальники.
Прежде чем разойтись в разные стороны,  они долго  и смешно похлопывала друг
друга по плечам, жали руки, глядели в глаза и даже пробовали затянуть: "Мы с
тобой два берега у одной реки..."
     Наконец,  появилась  Клавдия. В пуховом платке и с хозяйственной сумкой
она  выглядела точь-в-точь как деревенская,  но  только накрашенная, да так,
что даже в темноте это было заметно.
     Серега догнал ее и обнял за талию.
     - А, это ты,- сказала Клавдия, оглядывая его, как  будто в первый раз.-
Что так легко одет-то? У меня валенки есть, может, будут тебе впору...
     Возле  своего дома Клавдия  приложила палец  к  губам.  Тише, мол, надо
подняться  наверх   незаметно.  Затаив  дыхание,  Серега  на  цыпочках  стал
подниматься по лестнице, но возле самой двери стукнулся  головой обо что-то,
кажется  о корыто,  подвешенное  к стене, и  мощный  гул прокатился по всему
дому. С досады Клавдия аж ущипнула Серегу за руку.
     Даже у себя в квартире она разговаривала шепотом.  Провела Серегу в уже
знакомую ему комнату, включила торшер, а сама ушла куда-то, видимо на кухню,
потому что вскоре послышалось позвякивание посуды и шум льющейся воды. Время
от  времени она появлялась в комнате, чтобы что-то достать из  серванта,  и,
даже не глядя в сторону Сереги, уходила опять на кухню.
     Ему стало  скучно,  от нечего  делать он  потрогал чеканку  на стене  -
русалку  с необыкновенно большим бюстом, потом подошел  к  окну и  раздвинул
шторы. Окно  выходило на площадь, там стоял автобус, освещенный изнутри, как
какой-нибудь корабль.
     "Зачем я здесь? - подумал вдруг Серега и, кажется, даже сказал вслух, и
сразу же поймал себя на мысли, что этот вопрос давно уже не дает ему покоя.-
Антонина уж,  верно, все Синюхино на ноги  поставила. Она  ведь такая, сложа
руки сидеть не станет. И дочурка не спит. Она беспокоится. Что к чему еще не
понимает, а сердечко чует... Сейчас, сейчас..."  Серега выскочил в прихожую,
схватил пальто, шапку  и кинулся  на  улицу.  Ни  сложного замка,  ни темной
лестницы, на  которой  и  днем-то  немудрено поломать ноги,  Серега даже  не
заметил.  На  одном  дыхании выбежал  он на площадь,  но автобуса там уже не
было. Да его  и  в  расписании  не  значилось: последний  автобус уходил  на
Синюхино в половине  двенадцатого, а  сейчас пошел уже первый час. Вникать в
это  дело  Серега не стал, на нет, как говорится, и суда нет, да  и спросить
было не у кого, вокруг ни души. И он, не  долго думая, отправился в Синюхино
пешком.
     Он шел  сначала не спеша, радуясь тому, что каждый шаг приближает его к
селу, которое уже не было для него чужим хотя бы потому, что у него там жена
и дочь. Но за городом, где подул  пронизывающий ветер,  Серега  заспешил, не
для того  чтобы как-то согреться, а затем,  чтобы поскорее снять с  Антонины
тяжесть  неизвестности,  которая,  как  ему  казалось,  нарастала  с  каждой
минутой.
     Он не  знал и  не  думал  о том, какие слова  скажет ей при встрече, но
почему-то  полагал, что никаких слов  и не понадобится. Все и так обойдется,
если он поспешит.
     Мысль о  том, что все разрешится наилучшим образом, настолько  овладела
Серегой, что  он  даже не заметил,  когда посыпалась снежная  крупа, которая
слепила глаза так, что приходилось все время отворачиваться от ветра.
     Вот  и  Красновидово. Дальше  поворот на  Калинники,  а там...  Прошла,
наверное, часа  три, прежде чем Серега добрался до своих мест, но за все это
время  ни  одна машина не проехала  по  шоссе ни в  ту, ни в другую сторону.
Теперь он уже почти бежал.
     Постепенно,  невидимые ранее за  черной  завесой  ночи,  стали  как  бы
просачиваться   сначала  ближние   предметы:  телеграфные  столбы,  ящики  и
железяки,  которых  полно  возле  любой  дороги,  затем  проступили  контуры
отдельных  деревьев, кустов...  Из всего этого Серега сделал вывод, что ночь
пошла  на убыль. К тому же  и места  пошли совсем знакомые.  Вон поле, где в
сентябре убирали свеклу, а там дальше болото и сосны на юру...
     Вот-вот  за  поворотом должна  была показаться  силосная башня  дальней
синюхинской фермы,  и  тут Серега услышал или скорее почувствовал  за спиной
нечто  похожее   на  шум   двигателя.  Серега  остановился,   чтобы  получше
прислушаться,   и  сразу   же   увидел   автомобиль.   Это   был  тот  самый
межколхозстроевский  "уазик", на котором Гуляй  приезжал в  Дерюгино. Даже в
очень еще густых  сумерках можно было разглядеть яркую желтую полосу  вокруг
всего кузова. По своему опыту  Серега знал, что водители неохотно  подбирают
попутчиков на дороге,  да  еще мужчин. Всякие  люди по ночам  шляются. Но на
всякий  случай  "проголосовал". Оказалось, что не  зря, шофер призна