оч., - сказал он торопливо, -  Констан-
тин Шахов приговаривается к смертной казни через повешение.
   - Какое же повешение? - возразил Шахов,  -  я  прапорщик,  я  подлежу
расстрелу.
   Он услышал поскрипывание и легкий скрежет, - кто-то аккуратно  срезал
ему ворот пиджака, холодной  сталью  ножниц  касаясь  худощавой,  слегка
вспотевшей кожи. Те же руки надевают ему мешок на голову и длинным  бан-
том завязывают тесемку, и все пропадает, только во рту остается  солоно-
ватый запах пота...
   - И вот я вернусь назад, - пел татарин, - я приду назад и буду  долго
спать, спать, спать...
   Шахов привстал и снова лег, - у него болела голова, было душно.
   И снова, сквозь смутные прорезы решетки, он увидел толпу,  окружившую
невысокий помост и длинную веревку, качавшуюся от свежего осеннего  вет-
ра, и человека с черным, смоляным мешком на голове, который стоял на по-
мосте и, как слепой, кружил вокруг себя легкими сухощавыми руками.
   И снова он увидел себя, на этот раз, в парадном  мундире  офицера,  с
высокой грудью, с эполетами на вздернутых  плечах.  Быстрыми  шагами  он
идет через узкий тюремный двор, вплотную подходит к помосту и протягива-
ет руки и сдергивает смоляной мешок.
   И знакомое лицо друга, с прикушенным посиневшим языком, с закаченными
глазами, качается перед ним и, заикаясь, спеша, силится сказать ему, Ша-
хову, одно слово, только одно слово, которое нельзя не сказать здесь, на
этом помосте, которое нельзя унести с собою..........
   ...............
   - Ему начальство, елки зеленые, распоряжение делает,  а  он  хочь  бы
хны! - сердито сказал кто-то за дверью.
   - Начальство? А что мне начальство? Было да сгнило. Нас начальство по
всем фронтам третий год гоняет, а большевики хотят сразу на  Дон  отпус-
тить... Вот тебе и начальство!
   - Сволочь ты после этого!
   За дверью весело и лениво засмеялся кто-то.
   - А сейчас бы славно домой...  Матросы  вчера  говорили,  что  целыми
маршрутами отправлять будут! А девки там! Эх, дядя! Разве тут есть такие
девки?
   - Девки! - хмуро сказал первый голос, - тебе вся  суть  в  девках!  А
присягу ты, сукин сын, забыл?
   - Тоже, брат, взялся про присягу разговаривать. Довольно мы им прися-
гали! Будет!.. Пускай теперь они нам присягнут!
   - Что-то ты, Васька, больно разговорчивый стал, дерьмо такое!
   Как бы тебе в ж... ядрицы не вкапали.
   Молодой возразил было, - но шум внизу, в первом этаже, заставил обоих
казаков вскочить на ноги.
   Глухой и беспорядочный говор катился по лестницам наверх и,  как  по-
жар, начинался во всех концах дворца сразу.
   Он усиливался все больше и больше, - ни шагов, ни звона оружия не бы-
ло слышно; казалось, что каждый коридор, каждая комната этого сумрачного
и настороженного здания заговорили сами собой.
   Шахов вскочил и прислушался: в этом сплошном шуме  все  чаще  и  чаще
повторялось, перекатываясь из комнаты в  комнату,  охватывая  дворец  со
всех сторон одно и тоже знакомое слово:
   - Матросы!
 
   XIII
 
   "Серое небо, скучная земля... и эта молочница с бидонами, и этот дач-
ный вагон, и дым за окнами, и этот кондуктор с измятым  лицом,  и  грязь
вокруг.
   Куда они едут, эти молочницы? Они из пригородов возят  молоко,  домой
едут, что ли?
   Снова рука начинает болеть... Как медленно тащится поезд. До Царского
Села только сорок пять минут, а мы уже часа два едем.
   И этот старик с грязной бородой. Куда он едет?  На  фронт?..  Револю-
ция"...
   - Фронт, Революция... - снова повторила она про себя, стараясь понять
до конца все значение и смысл этих слов.
   - "И он там, на фронте... Константин".
   Она впервые за последние годы назвала Шахова  по  имени,  и  это  имя
вдруг показалось ей незнакомым, как это иногда бывает со словами,  кото-
рых подолгу не случается произнести.
   - Кон-стан-тин, - сказала она про себя по слогам и вздрогнула.
   - "Письмо... Быть-может, все кончено уже?"... "Я больше не увижу вас,
тоска, глупо попался", - вспомнила она. - "А я даже не знаю, что  с  ним
случилось".
   Бледные мокрые поля проплывали мимо окна, где-то далеко  в  пригороде
шел трамвайный вагон, солдаты нехотя тащились по вязкой дороге, маршрут-
ный воинский поезд стоял на боковой ветке.
   В вагоне разговаривали о голоде, о большевиках, об  очередях,  и  все
это, как надоедливый граммофон в пивной, уходило в мутный свет за  гряз-
ными окнами, в скрипучее пошатывание вагона.
   Она перебирала каждый час последних пяти дней, которые с такой  стре-
мительностью выбили ее из привычного строя ее жизни.
   И это глупое решение отправиться в Зимний с тайной надеждой  умереть,
в которой она не желала себе признаваться, и встреча с ним, с Шаховым...
   В тот день она как-будто подчеркивала, что она чужой для  него  чело-
век, что нужно наконец порвать ту случайную и непрочную связь,  которая,
несмотря ни на что, все-таки еще держалась между ними.
   Зачем она делала это? Зачем она с таким упорством не желала сознаться
перед собою в том, что с самого начала ей ясна была причина его приезда?
   Нужно было письмо, это письмо, быть-может последнее, которое он напи-
сал в своей жизни, чтобы заставить ее, не обманывая больше себя, и ниче-
го от себя не скрывая, сказать, наконец, что он приехал  сюда  для  нее,
для встречи с нею.
   И теперь, быть-может, из-за нее, из-за этой сухой и холодной встречи,
он так же, как и она, в ту ночь на двадцать шестое, пошел на фронт,  же-
лая...
   Старушка, дремавшая прикурнув в углу возле окна, испуганно вздрогнула
и сердито посмотрела на женщину в меховой шапочке, с подвязанной  рукой,
которая вскочила, как ужаленная, и, сжимая руки,  с  отчаянием  смотрела
вдоль заплеванного вагонного коридора.
   - Ах, боже мой, как медленно тащится  поезд!  -  сказала  она  вслух,
опомнившись.
   - Медленно? А вы бы, барынька, автомобиль наняли! В  автомобиле  ско-
рее! - сказал кто-то сверху.
   - И проволока как медленно тянется вдоль окна, - продолжала  она  ду-
мать, - у столба поднимается, а потом идет все ниже... поднимается...  и
вниз... поднимается... вниз. Правительственный телеграф с правой стороны
пути, - вдруг вспомнила она слышанную где-то фразу.
   И снова, сама не зная почему, она вспомнила Шахова, на этот раз моло-
дым прапорщиком, каким он был, когда она увидела его впервые: это  моло-
дое прищелкивание шпор при первом поклоне и первые слова,  произнесенные
еще незнакомым, еще чужим голосом.
   Но этот образ был неясен ей; другое лицо выплывало перед  ее  глазами
на грязном, запотевшем стекле в белесой мути вагона.
   - Он тоже там... Тарханов, - подумала она смутно,  -  быть-может  они
встретились там, на фронте.
   Со странным любопытством она представила себе эту встречу - холеное и
твердо-насмешливое лицо Тарханова и эти слова,  которые  он  должен  был
произнести при встрече с Шаховым:
   - Теперь мы можем окончить наш спор. Теперь я на деле покажу вам, что
такое приговор военно-полевого суда!
   Самое это название показалось Галине сырым и тяжелым, как земля,  ко-
торой засыпают гроб, опущенный в мокрую яму.
   - Военно-полевого суда... Военно-полевого суда, - повторила  она  про
себя, - суда...
   - Сюда! - повторил кто-то над самым  ее  ухом,  -  сюда,  закладывай,
дай-ка я завяжу!.. Видишь, сейчас уже к станции подъезжаем.
   Она очнулась. Какой-то парень в поддевке помогал старушке  завязывать
узлы, все уже давно собрали вещи и толпились у выхода, поезд подходил  к
Царскому Селу.
 
   XIV
 
   Матрос, с размаху влетевший в комнату, где сидел Шахов, сам хорошо не
знал, что он делает.
   - Арестованный? Освободить! - закричал он казакам, хотя те и без это-
го ничем не препятствовали освобождению Шахова. Тут же он бросился к Ша-
хову, схватил его за руку и потащил в коридор.
   - Взяли Гатчину? Гатчину взяли, что ли? - торопливо спрашивал Шахов.
   - Сама взялась! - весело прокричал матрос, - перемирие, что ли! Плен-
ными меняемся!
   И хотя ясно было, что матрос сам хорошо не знал, заключено ли в самом
деле перемирие, и будут ли меняться пленными, Шахов ему тотчас же  пове-
рил.
   - Где тебя взяли? - закричал матрос.
   (Кричал он также без особенной причины, - в коридоре  хотя  и  сильно
шумели, но говорить можно было, не повышая голоса.)
   - Под Пулковом в плен взяли! - ответил, тоже крича, Шахов.
   Матрос радостно завыл и хлопнул его по плечу.
   - Спирька Голубков, комендор второго Балтийского экипажа! Как звать?
   - Шахов.
   - Какого полка?
   - Смольнинского красногвардейского отряда.
   - А где тут еще пленные?
   Шахов не успел ответить, - толпа матросов хлынула снизу и  разом  от-
теснила его в один из круговых коридоров. Дворец кишел, как  муравейник.
Солдаты местного гарнизона бродили туда и назад по всем трем  этажам.  В
каждой комнате был митинг. Матросы и красногвардейцы, согласно плана Во-
енно-Революционного Комитета, "говорили с казаками через головы  генера-
лов".
   Шахов, потеряв из виду матроса, пошел дальше один. С трудом  пробира-
ясь через толпу, он бродил по дворцу, пытаясь  отыскать  кого-нибудь  из
красногвардейцев своего отряда. Наконец, устав искать, он снова спустил-
ся вниз и, незаметно пройдя лишний пролет лестницы, вдруг попал в  узкий
коридор, в котором гулко отдавались шаги, а свет электрических ламп ста-
новился все более тусклым.
   Он хотел уже повернуть обратно, когда за беспорядочной грудой оружия,
которою пересечен был коридор, услышал голос, показавшийся ему знакомым.
   - Тринадцать карабинов, - говорил хмурый мужской голос, - один,  два,
три, четыре...
   - Кто вам позволил здесь распоряжаться, во дворце? -  крикнул  другой
голос. - Зачем вы считаете оружие?
   - Как зачем? Надо же его по счету сдать, или как?
   - Да чорт побери, поймите же вы, наконец, что это  не  ваше,  а  наше
оружие!
   - Чье это ваше?
   - Наше, третьего конного корпуса!
   - Идите вы к матери с вашим корпусом, - хмуро сказал первый голос; он
продолжал считать: - семь, восемь, девять, десять...
   - Согласно условиям перемирия, - раздраженно закричал второй,  -  все
оружие остается в распоряжении третьего конного корпуса! Если вы  сейчас
же не уйдете отсюда, я...
   - Ладно, ладно. Вам оружие не нужно ни к чортовой матери.  Зачем  вам
оружие? Вы только и знаете по своим стрелять.
   - Согласно условиям перемирия...
   Хмурый голос окончил подсчет карабинов и принялся за винтовки.
   - Вот сосчитаю, да как к вечеру чего не хватит, так тебя же, как  на-
чальника арсенальной части, расстреляю.
   Над грудой винтовок, сваленных в кучу поперек коридора, Шахов мельком
увидел лицо человека, с таким хладнокровием производившего подсчет чужо-
го оружия.
   Оно за последние три дня не очень изменилось, это лицо, только  седая
щетина выросла еще больше да глаза провалились еще глубже под  нависшими
старческими бровями.
   - Кривенко!
   Шахов разбросал оружие, подбежал к нему, едва не опрокинул столик, на
котором красногвардеец записывал по счету казачьи карабины.
   - Кто это? Ты? Шахов? Вот так-так? Тебя, значит не ухлопали?
   Он стиснул Шахову руку.
   - Вот это дело! Вот это дело!
   Оба они промолчали несколько мгновений, неловко улыбаясь и глядя друг
на друга с нежностью. Красногвардеец, открыв рот, переводил глаза с  од-
ного на другого.
   - Ты, может-быть, этого, - пробормотал Кривенко, - может-быть, не  ел
давно? Я тебя сейчас...
   Шахов и в самом деле давно ничего не ел; но сейчас ему не до того бы-
ло.
   - Послушай-ка, - спросил он торопливо, - ты мое письмо получил?
   - Получил.
   - И то тоже?
   - И то получил.
   - И отправил?
   - Отправил.
   Шахов вдруг усмехнулся невесело.
   - Так, может-быть, она... А впрочем, так оно и лучше!
   Он замолчал.
   Кривенко проворчал что-то, участливо посмотрел на  него,  хлопнул  по
плечу и тут же с затруднением почесал голову.
   - Ну, и что ж такого? Еще раз напиши.
   - Нет, ничего. Ты с отрядом?
   - Отряд здесь, в Кирасирских казармах.
   - Ладно, так я к отряду.
   Кривенко присел на опрокинутый табурет и задумался.
   - Нет, погоди, мы тебя не в отряд отправим. У нас тут суматоха, пута-
ница, людей не хватает. Надо бы с Турбиным поговорить! -  Он  с  досадой
посмотрел на груду еще не просчитанного оружия.  -  Поднимись  в  третий
этаж, отыщи Турбина. Скажи, что я послал. А я тут пока...
   ...............
   На третьем этаже стояли матросские караулы.
   Было уже четыре часа дня, в Военно-Революционный  Комитет  давно  уже
была послана телеграмма о том, что "Гатчина занята  Финляндским  полком,
казаки бегут в беспорядке и занимаются мародерством", а капитан пущенно-
го ко дну корабля под защитой матросской шинели и  синих  консервов  уже
более трех с половиной часов тому назад покинул свой капитанский мостик.
   - Турбин? Да ведь это должно быть тот самый прапорщик Турбин!  Это  к
нему меня тогда, в городе, из главного штаба посылали. Я так  его  и  не
нашел тогда...
   Один из матросов провел его к запасной гостиной, той самой, в которой
военный совет при штабе Керенского пять дней назад обсуждал план наступ-
ления на Царское Село.
   Матрос вошел в гостиную и через несколько минут вернулся обратно.
   - Занят. Говорит, что если дело насчет отряда, так пускай отыщет  то-
варища Кривенку.
 
   XV
 
   - Т-так ваша фамилия, гражданин офицер?
   - Подпоручик Лебедев.
   - К-какого полка?
   - Гвардии Литовского полка, начальник нестроевой роты.
   Турбин на особом листке из блокнота отметил это показание и, морщась,
дважды подчеркнул какие-то слова.
   - Лит-товского полка?
   Офицер смотрел на него, приподняв голову.
   - Да, Литовского полка.
   - А где стоит Л-литовский полк?
   - В Петрограде, на Кирочной улице.
   - Так каким же образом вы п-попали в Гатчину?
   - Как лицо подчиненное я был обязан исполнить распоряжение моего  ко-
мандования.
   - К-кто приказал вам покинуть вашу часть?
   - Я выехал из Петрограда 28 октября по приказанию капитана Козьмина.
   Турбин пробормотал что-то невнятно.
   - Однако ж, вы, п-по вашим словам, служите  в  Л-литовском  полку,  а
оказались в ш-штабе третьего конного корпуса. Л-литовский полк к корпусу
Краснова не принадлежит.
   Офицер хотел возражать.
   - Да нет, это н-неважно, - пробормотал нехотя Турбин (видимо все  это
- и дело и самый допрос были ему неприятны до крайности). - Вам  извест-
но, по какому поводу вы задержаны?
   - Нет. Я считаю мой арест простым недоразумением.
   - Н-не-до-ра-зу-мением? - по слогам переспросил Турбин. - Так п-поче-
му же вы отстреливались, когда вас задержали м-матросы?
   Что-то дрогнуло в лице офицера. Он ответил, вежливо улыбаясь.
   - Я, знаете ли, щекотлив, а они меня как-то неловко схватили под мыш-
ки.
   - Вы арестованы по п-подозрению в переброске казачьих войск н-на  Дон
с целью сосредоточения там крупных сил для  п-поддержки  п-правительства
Каледина, -  хмуро  сказал  Турбин  и  добавил  немного  погодя:  -  Это
к-контр-революция, за которую нужно судить по всей строгости законов...
   - Строгости законов? - вдруг переспросил офицер торопливо.
   - Р-революционного времени, - твердо  докончил  Турбин,  -  а  теперь
будьте д-добры ответить на эти вопросы. Прошу вас  отвечать,  как  можно
п-подробнее.
   Он развернул согнутый пополам лист; на левой стороне его четко от ру-
ки было написано несколько вопросов. Офицер внимательно и спокойно  про-
чел один вопрос за другим и тотчас, не задумываясь, принялся  записывать
свои показания на правой стороне листа.
 
   1. Состояли ли вы 1 ноября с. г. на действительной военной  службе  в
Гатчинском отряде?
   1. Да, состоял. К отряду был причислен  согласно  распоряжения  Штаба
корпуса от 28 октября.
 
   2. Кто и когда вызвал отряды с фронта, какие части с каких мест?
   2. Отряды с фронта вызывались от имени Верховного Главнокомандующего.
Названия частей не могу указать, так как об этом велись неизвестные  мне
переговоры в порядке командования.
 
   3. Каким эшелонам генерал Краснов посылал телеграммы о переброске  их
на Дон, и о каких частях идет речь  в  телеграмме  фронтового  казачьего
съезда от 30 октября?
   3. Из телеграмм, полученных Штабом корпуса за время моего  пребывания
в Гатчине, мне известны:
   1) от генерала Духонина - о подчинении Временному Правительству;
   2) от кавказской армии - тоже;
   3) о задержании трех эшелонов с  броневыми  машинами  на  ст.  Режица
большевиками.
   4. Известны ли вам обстоятельства, при которых А. Ф. Керенскому  уда-
лось скрыться, и что вы сделали, чтобы это предупредить?
   4. Последний раз я видел Керенского 1 ноября в 11 часов дня.  На  мой
вопрос о положении дел в Гатчине он ответил одним словом "скверно".  Че-
рез час, проходя по тому же коридору,  я  встретил  бегущего  прапорщика
Брезе с пальто Керенского на руке. От него я узнал, что Керенский бежал.
С этим известием я явился к генералу Краснову и здесь был задержан  мат-
росами.
 
   5. Когда была  послана  телеграмма  Каледину  с  требованием  захвата
волжской флотилии и подчинения донскому правительству войск на Кубани  и
Тереке?
   5. Никакой телеграммы Каледину я лично не посылал и за посылку  тако-
вой, как лицо подчиненное, не ответствен.
 
   Офицер хотел отвечать на остальные вопросы,  но  Турбин,  внимательно
следивший за каждой фразой, которую он вносил в протокол допроса,  оста-
новил его.
   - Т-так вам ничего неизвестно о связи Каледина с Красновым?
   - Ничего.
   - А известно вам, что за л-ложные показания...
   - Я ответил на каждый вопрос все, что мне известно, - перебил офицер;
глаза у него потускнели, лицо передернулось.
   Турбин вдруг побагровел и, пробормотав что-то про себя, с силой хлоп-
нул ладонью по столу.
   - Вы называете себя п-подпоручиком Литовского полка Лебедевым?
   - Да.
   - А мне известно, что вы...
   Он остановился и докончил спокойно:
   - Что вы исполняющий д-должность штаб-офицера для поручений  при  на-
чальнике третьего конного корпуса поручик Т-Тарханов.
   Офицер встал, пошатываясь, и дрожащей рукой схватил со стола протокол
допроса.
   - Вам было п-поручено д-держать связь с с-советом с-союза  к-казачьих
войск, - отчаянно заикаясь, продолжал Турбин, - вами  была  отп-правлена
телеграмма Каледину, вами...
   Офицер разорвал на мелкие клочки протокол допроса. Лицо его судорожно
дергалось.
   - Хорошо, - сказал он, наконец, глуховатым, но ровным  голосом,  -  я
отвечу на ваши вопросы все, что знаю. Но я ставлю условием мое  освобож-
дение и полную возможность уехать отсюда, куда мне угодно.
   - В-ваши товарищи по штабу Краснова и по  п-политическому  управлению
К-Керенского были немедленно отпущены по своим частям п-после дачи пока-
заний, - не глядя на него, сказал Турбин.
   Тарханов несколько мгновений с напряженным вниманием разглядывал узор
ковра; на ковре изображены были букеты и гирлянды, толстый амур летел со
стрелой в руках, нога Венеры торчала из-под письменного стола  и  вокруг
плыли облака и цветы, облака и звезды, облака и цветы...
   Он качнул головой и начал говорить, с трудом выдавливая из себя  одну
фразу за другою.
   - Совет союза казачьих войск предложил генералу Краснову...
 
   XVI
 
   - Это какая деревня будет?
   - Селькилево.
   - А эта, напротив?
   - А это будет Монделево.
   - Ну, спасибо.
   Галина кивнула головой и быстро отошла от повозки.
   Финн погладил свою бороду, которая росла откуда-то снизу, из рубашки,
и замахнулся на лошадь. Тут же он придержал ее и, оборотившись, закричал
на Галину.
   - Ну, куда посол, куда ты посол? Сута не нужна ходить, там треляют.
   И видя, что Галина не оборачивается, он запыхтел, сердито шлепнул гу-
бами и погнал лошадь.
   В Сельгилеве стреляли. Вызванный с Северного фронта и  пришедший  уже
после перемирия ударный батальон утром 1 ноября застрелил  парламентеров
Военно-Революционного Комитета и пошел в наступление со стороны  Витебс-
кой железной дороги.
   Редкие ружейные выстрелы п