ельно напрягая память, старается вспомнить, в какой карман  он  положил
свой красногвардейский пропуск, единственную улику, которая может выдать
его с головой.
   Он опускает тело на землю - фонарь скользит по лицу прапорщика.
   - Откуда несете раненого?
   - Мой приятель, офицер, - глухо и медленно говорит Шахов, все еще ша-
ря руками в карманах, - его ранили там, на Дворцовой  площади...  Я  был
вместе с ним... Он жив еще...
   Офицер наклоняется над телом.
   - Вот теперь вытащить наган и прямо в лоб и бежать, бежать, бежать...
   - С него сорвали погоны, - ровным голосом объясняет он и находит, на-
конец, в боковом кармане старое служебное удостоверение.
   И время почти останавливается, каждая секунда кажется ему часом, каж-
дое движение проходит перед ним, как кинематографическая лента, пущенная
пьяным механиком с медленностью, почти сумасшедшей...
   Вот офицер осматривает изорванный китель на Галине, обыскивает карма-
ны, останавливается взглядом на  кавалерийских  кокардах,  выпрямляется,
смотрит на Шахова...
   - Да, это офицер!
   Он мельком читает удостоверение, которое Шахов протягивает ему одере-
веневшей рукой.
   - Вам далеко нести его? Занесите сюда, здесь ему  окажут  первую  по-
мощь.
   Он указывает рукой на Инженерный замок.
   - Благодарю вас, - отвечает Шахов все тем же глухим,  слишком  ровным
голосом, - теперь недалеко. На углу Садовой. Я уж  донесу  его  прямо...
Он, кажется, легко ранен. В руку, повыше локтя.
   Патруль остается позади.
   Но не успевает он, судорожно сжимая рукоятку нагана, отойти и  десяти
шагов, как слышит резкий оклик:
   - Эй вы, послушайте, вернитесь!
   Несколько секунд он стоит неподвижно.
   - Итти, или?.. Или броситься бежать?.. или?..
   Он оборачивается и мерным шагом возвращается к патрулю.
   Офицер снова наводит на него фонарь и молча вглядывается в лицо.
   - Я не был уверен в том, что вы вернетесь добровольно, - говорит он и
заканчивает, поднеся руку к козырьку, - простите за беспокойство! Прохо-
дите, пожалуйста!
   Шахов свернул за угол и, дойдя до угла Инженерной, снова остановился,
задыхаясь, и снова положил тело на землю. Только теперь он  почувствовал
страшную усталость, в которой было что-то  сходное  со  смертельной  бо-
лезнью.
   Он разогнул спину и снова с болью согнул ее, поднял руки и беспомощно
опустил их. Ноги у него дрожали, он стоял прислонившись к столбу и бесс-
мысленными, смертельно усталыми глазами смотрел на неподвижное тело, ко-
торое два часа назад он спас от верной смерти и которое несколько  минут
назад подарило ему неверную жизнь.
   И вдруг это закостеневшее, бесчувственное тело, в жизнь  которого  он
почти не верил, пошевелилось. Рука, закинутая вверх, согнутая  в  локте,
медленно разогнулась...
 
   ---------------
 
   В пятом часу утра он вернулся в Зимний. Дворцовая площадь была пуста.
Только костры горели на углах и бродили туда и назад  караулы  солдат  и
красногвардейцев.
   Каждый свой шаг делая ценою болезненных усилий, Шахов прошел во  дво-
рец и разыскал начальника охраны, невысокого бородатого моряка,  который
во все время разговора с Шаховым рассеянно играл своим револьвером, поб-
лескивающим голубой сталью.
   - Я направлен комендантом дворца в ваше распоряжение... - сказал  Ша-
хов, с трудом поднимая тяжелые чугунные веки.
   Матрос пристально смотрел на него.
   - В мое распоряжение? Это хорошо! Так, значит, в мое распоряжение?
   Шахов, качаясь от усталости, старался преодолеть тупую боль в глазах.
Он тяжело дышал, челюсти судорожно сжимались.
   - Да. С тем, чтобы получить назначение по охране дворца.
   - Идите спать! - яростно закричал матрос, - вы на  ногах  не  стоите!
Если в мое распоряжение, так я отправляю вас спать! Айда! Доброй ночи!
 
 
   Книга III
 
   I
 
   Солдат, забрызганный грязью, проскочил на  велосипеде  мимо  наружной
охраны Смольного, ловко лавируя между автомобилями, подкатил к подъезду,
наспех приткнул свой велосипед к стене и бросился бежать вверх по  лест-
нице.
   Постовые матросы схватили его за руки и отбросили назад.
   - Да какой вам пропуск, дерьмо собачье, - серьезно сказал солдат, - я
с донесением... с фронта!
   По лестнице, вдоль которой пестрели плакаты и лозунги, он поднялся  в
третий этаж и ткнулся в двери Военно-Революционного Комитета.
   Посредине комнаты стоял, покачиваясь на длинных ногах, высокий  чело-
век в офицерской  шинели,  накинутой  на  плечи;  он  негромко  бормотал
что-то, должно быть самому себе, потому что, кроме постового красногвар-
дейца, который спал на скамейке, у дверей,  уронив  голову  на  грудь  и
крепко сжимая ногами винтовку, - в комнате никого не было.
   - Мне нужен прапорщик Турбин, - хрипло сказал солдат.
   - Я и есть Т-турбин, - отвечал военный, немного заикаясь.
   Солдат отряхнул пот, катившийся по лбу.
   - Вот...
   Он протянул клочок бумаги.
   - Донесение от Комитета второго царскосельского полка.
   Шатаясь от усталости, он отошел в сторону, разбудил караульного, пот-
ребовал у него табаку и долго крутил козью ножку, ни слова не отвечая на
расспросы красногвардейца.
   Наконец, садясь с осторожностью (чтобы не коснуться натертого  седлом
места) на лавку, он сказал серьезно:
   - Да что, товарищи? - Сами видите... говно - дело!
   Высокий офицер, меньше всего похожий  на  офицера,  мучительно  морща
лоб, читал донесение.
   - Хм, чорт их возьми! Третий корпус, а? П-пустяки дело, -  сказал  он
самому себе совершенно с таким выражением, как если бы говорил какому-то
другому лицу, которого, никто, кроме него, не видел. - Что  ж...  значит
крышка? К-корпус? Это не меньше десяти тысяч. Н-нет  никого.  Сейчас  же
всех собрать н-нужно. В штабе что ли? П-пустяки дело!
   Солдат с недоумением  прислушался,  аккуратно  подклеил  оторвавшийся
клочок цыгарки и вдруг, подмигнув в сторону Турбина, хлопнул себя по лбу
и помотал рукой.
   - Не того, а? Не в порядке?
   - А шут его знает, - хмуро отвечал караульный, - не то, чтобы не  то-
го, а так... все время, шут его, разговаривает! Я седни ночью в  карауле
был, так он всю ночь сам себе разговаривает. Чудной  какой-то,  шут  его
знает!
   Чудной прапорщик вдруг пришел в себя, бросил донесение на стол, подо-
шел к карте и с напряженным лицом принялся водить пальцем по  однообраз-
ным линиям окрестностей Петрограда.
 
   ---------------
 
   Именно к этому прапорщику Турбину - одному из членов  так  называемой
"Военки" (Военной организации партии большевиков) - был направлен Шахов.
   Утром 26 он отправился разыскивать давешнего коменданта Зимнего,  ко-
торый за ночь успел переменить больше должностей,  чем  любой  гражданин
Республики за год, начиная с начальника пикета и кончая начальником шта-
ба.
   Шахов нашел его в Главном Штабе, где он бросался от телефона к  столу
и обратно, отдавая приказания, принимая донесения, налету подписывая бу-
маги и время от времени принимаясь торопливо ощупывать раненую руку, ви-
севшую на грязной повязке.
   Он переговорил с Шаховым, наскоро набросал записку и тут же  исчез  в
коридорах сумрачного здания, где еще вчера бродили растерянные офицеры в
мундирах с белыми аксельбантами и черными просветами погон.
   Шахов развернул записку: она была адресована прапорщику Турбину  и  в
двух словах рекомендовала "подателя сего", как бывшего офицера, опытного
в военно-инженерном деле.
   Через полчаса он был у подъезда Смольного; октябрьский ветер уже рвал
и взметывал вверх узкий клочок бумаги - первый военный  бюллетень  граж-
данской войны, сообщавший о том, что третий конный корпус угрожает подс-
тупом к Петрограду и о том, что "армия и красная гвардия революции  нуж-
даются в немедленной поддержке рабочих".
   - Товарищ Турбин здесь?
   Крепкий чернобровый матрос, сменивший сонного красногвардейца,  молча
вышел в соседнюю комнату; сквозь притворенную дверь,  в  синем  табачном
дыму мелькнули смутные лица, наклонившиеся над столом.  Шахов  разглядел
одно из них - квадратное лицо с запавшими, почерневшими глазами.
   - Его нет на заседании. Он только-что уехал.
   - Куда?
   - В Главный Штаб.
   - В Штаб? Да я только-что из Штаба!
   - Так значит разъехались... Нет и десяти минут, как он уехал... Поез-
жайте в Штаб, если спешное дело.
   ...............
   Трамвай полз медленно, солдаты грушами висели на нем с обеих сторон.
   На углу Литейного красногвардейский  патруль  отнимал  у  долговязого
мальчишки газеты; мальчишка ругался, дамы в шляпках, окружившие красног-
вардейцев, бодро размахивали руками и кричали что-то о французской рево-
люции.
   Перед зданием думы тесными шпалерами стояла толпа - по лестнице бега-
ли туда и назад игрушечные офицеры и студенты с белыми нарукавниками, на
которых красными буквами были отпечатаны три слова: "Комитет  обществен-
ной безопасности", из которых ни одно не соответствовало истине.
   Кое-где Шахов заметил красногвардейцев, которые меньше всего походили
на людей, только-что совершивших революцию; они молча  стояли  на  своих
постах, толпа кричала им что-то, потрясая кулаками.
   Вдоль Невского тянулись бесконечные колонны солдат, проходивших мимо,
не обращая никакого внимания на всю эту суматоху.
   "На фронт"... - подумал Шахов.
   У Главного Штаба он сошел с трамвая и,  поднявшись  во  второй  этаж,
вернулся в ту самую комнату, которую покинул час назад. Немного не дохо-
дя до этой комнаты, он встретился в полутемном коридоре с высоким  чело-
веком в офицерской шинели - с тем самым прапорщиком  Турбиным,  которого
он в течение трех часов искал неудачно, - и прошел мимо, даже не  взгля-
нув в лицо офицера.
   Но если бы он взглянул в это лицо, он вряд ли прошел  бы  дальше,  не
остановившись ни на одно мгновение: Турбин отшатнулся, с  перекосившимся
лицом бросился к Шахову и тут же дернулся назад,  вытаращенными  глазами
смотря ему вслед и с дрожью потирая руки.
   В коридоре никого не было; никто не слышал, как этот длинноногий офи-
цер, так непохожий на офицера, бормотал, потирая лоб и растерянно моргая
глазами:
   - Д-да, не... да не может-быть... Д-да, ведь это же он... Он, Шахов!
   И он прибавил, вдруг усмехнувшись и нелепо взметнув головой:
   - П-пустяки дело!
 
   II
 
   Вечером того же дня (ему так и не удалось  увидеться  с  Турбиным,  и
Кривенко завалил его утомительной работой по снаряжению и вооружению от-
ряда), вечером того же дня Шахову удалось добраться до  Кавалергардского
переулка.
   Галина  сидела  на  кровати,  обложенная  подушками;  ее  лихорадило,
большой мохнатый плед был накинут на плечи; на этом пледе лежала  забин-
тованная от плеча до локтя рука.
   Лицо ее, немного постаревшее, утомленное, было почти незнакомо  Шахо-
ву; она не напоминала нисколько ни девочку, которую он оставил  год  на-
зад, ни молодого офицера, которого, рискуя жизнью, он тащил накануне  на
своих плечах через весь город.
   Она заговорила с ним как-то неловко, даже сухо, и он  сразу  насторо-
жился.
   - Я очень благодарна вам... Вы вчера помогли мне. Я почти  ничего  не
помню... Помню только, что увидела вас там, наверху.  Вы,  должно  быть,
очень устали?
   Можно было подумать, что путешествие накануне ночью от Дворцовой пло-
щади до Кавалергардского переулка под угрозой немедленного расстрела бы-
ло спортивным упражнением или увеселительной прогулкой.
   Он отвечал медленно, немного теряясь, не зная, как говорить  с  этой,
почти незнакомой ему, женщиной.
   - Да нет, пустое. Вот за сегодняшний день я в самом деле устал немно-
го.
   Он осторожно прибавил немного погодя:
   - Вы так долго были в обмороке, что я уж было испугался...  Рука  бо-
лит?
   - Нет, ничего... Доктор говорит, что сквозная рана. Через три дня бу-
ду здорова.
   Шахов машинально взял со стола какую-то безделушку и начал вертеть ее
в руках.
   - Однако ж, я не ожидал вас таким образом встретить, - сказал он  то-
ропливо, - как-то это все на вас непохоже... Вы как-то  переменились  за
этот год. Если бы мне за час перед тем сказали, что я встречу  вас  так,
как я вас вчера встретил, я бы...
   Но и это не произвело на Галину никакого впечатления, как-будто  кур-
систке Высших Женских Курсов и полагалось носить форму прапорщика и быть
в самое опасное время на "защитных постах армии, верной Временному  Пра-
вительству".
   - Я не знала, каким образом вы вчера попали во дворец. Нет, ничего не
помню, - снова повторила она, сощурив глаза, и Шахов сразу же узнал  это
движение... - Так, что же, значит, выходит, что мы...
   - Выходит, что мы... - повторил Шахов.
   Он напряженно засмеялся.
   - Выходит, что мы вчера воевали друг против друга с той разницей, что
вы в чине прапорщика, а я - простого солдата.
   На этот раз Шахову пришлось еще раз убедиться в том, что эта  бледная
с забинтованной рукой женщина незнакома ему.
   Галина сказала, криво усмехнувшись:
   - Что же, вы - красногвардеец?
   - А разве вы вчера не успели в этом убедиться?
   Галина сощурилась, помолчала.
   - Знаете ли, Константин Сергеевич, если бы вчера ночью вы попались  в
мои руки и сопротивлялись так, как я сопротивлялась, так я бы,  пожалуй,
приказала вас расстрелять.
   - Я считал, что вы для нас неопасны, - сухо отвечал Шахов,  не  глядя
на нее, - мы немного выиграли бы от вашей смерти. Таким, как  вы,  вчера
оставляли оружие. Все это пустяки какие-то...
   Галина снова усмехнулась.
   "А пожалуй, таким, как она, не следовало оставлять оружие", - подумал
Шахов и добавил сердито:
   - И, кроме того, я думал, что мне не придется раскаиваться в том, что
я вчера помог вам добраться до дому.
   Она, не отвечая, потянулась было за портсигаром,  лежавшим  на  стуле
возле кровати, но не дотянулась и снова прилегла на подушку: видимо рука
у нее сильно болела.
   Шахов подал ей портсигар и несколько минут молча смотрел на маленькие
пальцы, державшие папиросу.
   - Так вы говорите, что юнкерам вчера оставляли оружие?
   - Почти все юнкера отпущены на честное слово.
   - Ну, вот видите... а я-то...
   - Что вы?
   - Я-то ведь никому честного слова не давала. Ведь  вы  вчера  вынесли
меня из дворца тайком?
   - Да от кого же мне было таиться? - неохотно сказал Шахов.
   Галина глядела на него с любопытством.
   - Стало-быть, вы нарушили вашу обязанность и поступили против  вашего
долга.
   - Я беру на себя ответственность за то, что я вчера  по  отношению  к
вам сделал, - сдержанно сказал Шахов. - Мне пора итти. Я зашел для  того
только, чтобы проститься с вами.
   Галина быстро взглянула на него и вдруг принялась старательно сгибать
и разгибать пальцы больной руки; потом также неожиданно бросила это  за-
нятие и закурила новую папироску.
   - Вы уезжаете?
   - Не знаю. Может-быть, завтра отряд отправят на фронт... И, кроме то-
го...
   Он принялся глазами искать свою шляпу.
   - И, кроме того, все может случиться.
   Он взглянул на нее и вдруг  с  удивительной  четкостью  вспомнил  это
бледное, закинутое вверх лицо, маячившее перед ним вчера под светом  фо-
наря на мокром тротуаре, и горьковатый запах пороха, и темноту, и разби-
тые подвальные окна...
   Он вдруг протянул к ней руки; она поспешно отвернулась, ища в  подуш-
ках карандаш и записную книжку.
   - Послушайте, - глухим и напряженным голосом сказал Шахов, - я вас ни
о чем спрашивать не хотел... Что ж... нам, может-быть, и говорить-то  не
о чем. Я знаю, что я виноват перед вами... Я уехал  тогда,  не  известив
вас ни одним словом, я скрывался от вас, я не отвечал на ваши письма. Но
теперь-то, Галя, когда мы увиделись наконец, неужели вы не  хотите  даже
спросить меня, почему же я все это...
   В дверь постучали; он с побледневшим лицом оборвал и оборотился.
   Давешний гвардейский офицер, который вчера встретился ему на Кавалер-
гардском, быстро вошел в комнату и тотчас же бросился к Галине.
   - Ах, боже мой, что с вами,  вы  ранены?..  -  спросил  он  с  беспо-
койством, - мне Мария  Николаевна  говорила...  Я  беспокоился,  остался
здесь, в городе, заходил к вам два раза, никого не находил  дома.  Но  я
представить не мог, что вы в самом деле решились...
   Шахов молча отошел в сторону.
   - Руку прострелили? Сквозная рана? - торопливо  спрашивал  офицер,  -
нужно к хирургу. Я сейчас же еду... - (Он пошел  к  двери  и  тотчас  же
возвратился обратно.)
   - Право, я все-таки считал вас благоразумнее... Пойти в эту суматоху,
в эту омерзительную возню, рисковать своей жизнью... да и не только сво-
ей...
   Он все еще не замечал Шахова. Шахов стоял спиной к нему и с напряжен-
ным вниманием разглядывал свои красноватые, сразу вспотевшие руки.
   - Я ухожу, до свидания, - сказал он вдруг, перебивая гвардейца.
   Тот остановился на полуслове и, вскинув голову, слегка сощурив  свет-
лые глаза, посмотрел на Шахова.
   Галина познакомила их.
   - Тарханов.
   - Шахов.
   Гвардеец с особенной вежливостью щелкнул шпорами. Шахов  едва  кивнул
головой.
   - Вы останетесь еще на несколько минут, - сказала Галина.
   - ...Да пустяки, кто может серьезно думать об этом! - весело  говорил
офицер, - еще день, два, и они сами над собой будут смеяться. Меня  дру-
гое беспокоит - немцы все дальше продвигаются в глубь России,  с  минуты
на минуту можно ожидать высадки десанта в Финляндии. Вот что страшно!  А
с большевиками можно расправиться в два счета - либо это кончится вмеша-
тельством союзников, и тогда военно-полевые суды покажут этим  шутникам,
что такое закон и порядок, либо...
   - А я вот думаю, - неожиданно для себя самого сказал Шахов, - что это
кончится победой большевиков, и тогда не иностранные,  а  русские  воен-
но-полевые суды покажут контр-революционному офицерству, что такое  нас-
тоящая народная Революция!
   Тарханов посмотрел на него своими светлыми и наглыми глазами.
   - Вы так думаете? - спросил он, твердо и насмешливо улыбаясь.
   - Я в этом не сомневаюсь, - хмуро отвечал Шахов.
   - Так вы, может-быть, принадлежите...
   - Если вам угодно знать, я - красногвардеец.
   - Ах, так, - весело сказал офицер, - так значит красногвардейцы умеют
не только грабить дворцы, но еще и вести политические разговоры...
   Он тотчас же спохватился и с нарочитым ужасом обратился к Галине:
   - Извините, ради бога, Галина Николаевна, вы нездоровы, а мы тут...
   Шахов взглянул в упор на это красивое и  насмешливое  лицо,  и  вдруг
знакомое чувство радостного бешенства начало овладевать им.
   - А вот красногвардейцы умеют еще и... - начал он и вдруг замолчал.
   - Кажется, нет необходимости продолжать этот разговор, - презрительно
морщась, сказал Тарханов.
   - Да, этот разговор мы кончим где-нибудь в другом  месте,  -  отвечал
Шахов, неестественно улыбаясь.
   Лицо его было бледно, нахмурено и чуть подергивалось.
   Только теперь Галина вмешалась в разговор; до сих  пор  она  молчала,
полузакрыв глаза и откинувшись головой на подушки.
   - Константин Сергеевич, вы, кажется,  снова  хотите  устроить  взятие
Зимнего дворца и на этот раз у меня в комнате? - сказала она,  усмехнув-
шись. - А вам я советую лучше обороняться, чем накануне  ваши  единомыш-
ленники, - обратилась она к Тарханову, - я могу  удостоверить,  что  они
оборонялись плохо. Если бы вы были вчерашний день во дворце, так  и  вы,
быть-может... Впрочем, бросим говорить о политике. Вчера политика проды-
рявила мне руку, сегодня она ссорит моих знакомых, - бог с ней.
   Гвардеец, весело и вежливо улыбаясь, тотчас же согласился и  принялся
рассказывать о том, что вчера вечером, как раз в то время, когда  проис-
ходила вся эта суматоха, он преспокойно слушал Шаляпина в Народном доме.
   - Он был бесподобен в "Дон-Карлосе"... Какая игра!
   Шахов смотрел на его лицо, свеже-выбритое,  слегка  припудренное,  на
прямой и твердый подбородок, на длинные белые руки, и чувство горечи,  и
недовольства собой, и злобы мутило его.
 
   III
 
   В тот же вечер, уйдя от Галины, Шахов снова встретился с Главецким.
   Он бродил по городу, сам