а,  это  тот
самокатчик... Я его посылал с ультиматумом в Зимний.
   - Очень хорошо, товарищ, - отвечает он.
   - Временное правительство отказалось ответить на ультиматум...
   - Временного правительства больше не существует. Зимний взят.
   - Вы давно с Дворцовой площади? - спрашивает  самокатчика  человек  в
очках.
   - Не более, как минут тридцать...
   - Ну как там?
   - Да вот впервые от товарища Лобачева слышу, что Зимний сдался.
   Человек в очках быстро идет к дверям и еще раз оборачивается на поро-
ге.
   - Я еду. На всякий случай необходимо немедленно послать  за  артилле-
ристами с Морского полигона.
   На мостике, за крепостными воротами уже тарахтит автомобиль со слюдя-
ными окошечками в парусиновом верхе.
 
   5.
 
   Кривенко вернулся из штаба мрачный и почти не  отвечал  на  расспросы
красногвардейцев.
   Он хмуро выслушал сообщение своего помощника о том, что за время  его
отсутствия заставой Павловского полка были задержаны на Морской 150  юн-
керов с четырьмя орудиями, за какие-то пустяки обругал его  по-матери  и
принялся осматривать испорченный пулемет, с которым возился еще утром.
   Раза два он пробормотал что-то про себя, но Шахов, вернувшийся с  об-
хода расслышал только:
   - Все дело губят... Засранцы! Что ж, подождем.
   Шахов хотел было узнать от него о причинах замедления, но раздумал  и
отошел в сторону.
   Недавнее ощущение необычайной новизны всего мира и  странность  того,
что вещи и люди представлялись ему во всех мелочах с особенной свежестью
и убедительностью - все это было сметено встречей с Главецким.
   Это лицо, немного опухшее, тошнотное, но вместе с тем чем-то  привле-
кательное выплывало перед ним за каждым углом. За три часа,  которые  он
провел, бродя между Морской и Миллионной, оно не оставляло его ни на од-
ну минуту. Он до мелочей припоминал давешний разговор в трактире и вмес-
те с тяжелым чувством огромной и страшной для него (в этом он был  почти
уверен) неудачи, испытывал горечь от того, что встреча с Главецким прои-
зошла в этот, а не в другой день.
   И теперь, когда первое ощущение свежести и новизны исчезло, он с  но-
вой силой вспомнил о Галине.
   Теперь он тревожился о ней, жалел, что не отправился  разыскивать  ее
тотчас же, упрекал себя в этом; ему странным казалось, что он так быстро
и так просто забыл о ней. Он сидел,  обхватив  винтовку  обеими  руками,
чувствуя щекой холодок шомпола, и прислушивался к глуховатому  говору  в
цепи, раскинутой поперек Миллионной, к редкому треску ружейных выстрелов
у Зимнего дворца.
   Но эти звуки были уже привычными и неизбежными для сегодняшней  ночи;
он переставал замечать их и тогда снова отчетливо вспоминал жесты, мело-
чи одежды, чуть неверную походку Галины, как в тот год, который он  про-
вел в глухой деревушке под Томском, где напрасно старался ее забыть.
   Этот бесконечный год, который он так старательно прожил в  разлуке  с
нею, в который он пытался, наконец, свести личные счеты с собою -  вдруг
ухнул куда-то. Этот год был ошибкой, ребячеством, неуменьем совладать  с
собой, детским желаньем уйти от настоящей жизни, а настоящая жизнь  была
в ней, в Галине, в этой теплой и глухой радости, которая снова  начинала
подмывать его.
   Он поднял голову -  автомобильные  прожекторы  косыми  снопами  света
скользили по Миллионной - и снова опустил ее; в прижатых ладонью  глазах
на миг мелькнули круглые красные пятна...
   - Стой!
   Автомобиль взлетел на мостик через Зимнюю канавку и остановился.
   Кривенко, сняв винтовку с плеча, бежал к нему вдоль тротуара.
   - Кто такие? - в два голоса закричали из цепи.
   Человек в очках и в фетровой шляпе, сброшенной на затылок,  высунулся
из автомобиля.
   - Из Военно-Революционного Комитета.  Нам  только-что  передали,  что
Зимний взят.
   - Хм, вот как, взят? - с иронией переспросил Кривенко, - ну  так  он,
стало-быть, само собой взялся. Мы тут четвертый час стоим ни туда ни на-
зад, а от нас требуют, чтобы мы дворец взяли!
   - Какое там взят, недавно нас  оттуда  здорово  шпарили,  туда  ехать
опасно! - закричали из цепи.
   - Нужно полагать, что вы плохо осведомлены, товарищи...
   Человек в очках поднял голову и некоторое  время  пристально  смотрел
перед собою, вдоль Миллионной.
   Впереди, за цепью красногвардейцев, были огромные  колоссы  Эрмитажа,
за ними спорная площадь с Александровской колонной, не бросавшей тени  в
эту безлунную октябрьскую ночь, и баррикады юнкеров и  малахитовая  зала
Зимнего дворца и неизвестность, смотрящая с каждой крыши, из каждого уг-
ла круглыми дулами пулеметов.
   - Либо дворец взят частями, действовавшими со стороны Невского...
   Он опустился на сиденье и приказал ехать дальше. Вслед ему  раздались
предостережения.
   - Либо он в самом деле еще не взят! - докончил он и  приподняв  шляпу
нервным движеньем взбросил вверх длинные волосы.
   Через пять минут ни у кого не оставалось сомнений в том,  что  Зимний
еще не взят: едва только автомобиль подошел к Эрмитажу, как чей-то  нап-
ряженный голос закричал "ура!", пули со свистом полетели вдоль  Миллион-
ной, со стороны дворца затараторил пулемет.
   Автомобиль дал задний ход, пятясь пролетел горбатый мостик через Зим-
нюю канавку и остановился.
   Человек в очках выпрыгнул из автомобиля и пошел к солдатам.
   - Что, взят? - крикнули из цепи.
   Человек в очках остановился посреди улицы и закинул вверх голову.  Он
сказал спокойно:
   - Нет, Зимний дворец еще не взят революционными войсками. Но он будет
взят ими через сорок минут!
   Вокруг него столпились красногвардейцы.
   - Кто здесь у вас начальник в отряде?
   - А вот стоит, в воротах. Товарищ Кривенко!
   Кривенко с досадой оттолкнул пулемет, убедившись в том,  что  сегодня
стрелять из него все равно не удастся и вышел.
   - Вы - начальник этого отряда?
   - Да, я.
   - Есть тут у вас в отряде артиллеристы?
   Кривенко поднял голову и с усилием наморщил лоб.
   - С арсенальных мастерских есть ребята. Еще пулеметчики.
   - Нет, не пулеметчики, а артиллеристы?
   - Кроме меня, в отряде артиллеристов нет.
   Человек в очках взбросил очки на лоб и пристально посмотрел  на  Кри-
венку.
   - Вы - моряк?
   - Нет, не моряк... Я служил в артиллерии.
   - В Петропавловской крепости какая-то путаница с  орудиями  -  быстро
заговорил человек в очках.  -  Нужно  немедленно  начать  артиллерийский
обстрел Зимнего. Вам придется наладить это дело.  Передайте  кому-нибудь
отряд и поезжайте со мною.
   - Слушаюсь, - коротко ответил Кривенко.
   Автомобиль остановили только один раз, у Троицкого  моста.  Давешний,
огромного роста моряк, передававший резервам распоряжение Военно-Револю-
ционного Комитета, направил внутрь автомобиля карманный фонарь.
   Человек в очках зажмурил глаза от неожиданного света, с усилием  отк-
рыл их и назвал моряка по имени.
   - Ну да, да! В крепость!
   Автомобиль поехал дальше.
   Немного погодя  спутник  Кривенки,  задремавший  было,  встрепенулся,
спросил у Кривенки как его зовут и снова пробормотал что-то насчет того,
что в Петропавловской крепости с артиллерией неладно.
   Больше он ничего не сказал.
   Он не сказал ни слова о том, что нужно было не только уметь  стрелять
из орудий, но также уметь жертвовать жизнью за революцию для того, чтобы
открыть огонь по Зимнему дворцу из орудий Петропавловской крепости.
   Он не сказал ничего  о  том,  что  в  Петропавловской  крепости  было
сколько угодно артиллеристов, умеющих отлично стрелять из орудий, но  не
желавших жертвовать жизнью за революцию.
   Если бы он был разговорчив, он, может-быть, рассказал бы и о том  что
в Петропавловской крепости есть люди, готовые пожертвовать жизнью за ре-
волюцию, но что эти люди не умеют стрелять из орудий.
   Если бы он не был так утомлен, он, быть-может, сказал бы и о том, что
в этот час готовность умереть за революцию в полной  мере  соответствует
знанию артиллерийского дела.
   Но он ничего не сказал. Он сидел, забившись в угол автомобиля, надви-
нув шляпу на лоб, выглядывая из-под очков до-нельзя утомленными глазами.
   6.
 
   Старший крепостного патруля остановил автомобиль, спросил пропуск.
   Кривенко тронул своего спутника за плечо.
   - Приехали, кажется.
   Тот, еще не очнувшись окончательно, схватился за револьвер,  лежавший
в кармане пальто, однако тотчас же пришел в себя и сонным движеньем руки
пытался отворить дверцу автомобиля.
   Усталость схватывала его, время от времени, как судорога.
   Они оставили автомобиль у ворот и пошли пешком. За те полчаса,  кото-
рые прошли со времени получения ложных сведений о сдаче Зимнего, за сте-
нами крепости не изменилось ничего: во дворе были те  же  лужи,  так  же
бродили туда и назад солдаты, кое-где тускло горели фонари, с крепостных
стен россыпью, видимо не целясь, стреляли из винтовок.
   Ничто не нарушало простого, как будто издавна установленного  порядка
этой дождливой октябрьской ночи; только одно обстоятельство не сходилось
с этим неслучайным строем: чей-то веселый звучный  голос  неподалеку  от
крепостных ворот пел песню:
 
   Цыганочка дай, дай!
   Цыганочка дай, дай!
   Цыганочка черная
   Ты нам погадай!
 
   Это было так необычно, до такой степени не сходилось с пугливым  све-
том фонарей, с этим коротким треском винтовок на крепостных стенах,  что
и Кривенко и человек в очках остановились и с удивлением посмотрели друг
на друга.
   Человек, певший про цыганочку, шел в нескольких  шагах  впереди  них.
При свете фонаря мелькнул ворот голландки и  круглая  матросская  шапка,
сдвинутая на затылок.
 
   Цыганочка, дай, дай!..
 
   Он вдруг оборвал, посмотрел назад себя и остановился.
   - Братишки, где тут комиссара найти?
   - Должно быть, здесь! - ответил человек в очках, проходя мимо и  ука-
зывая головой на двери гарнизонного клуба.
   - Счастливо!
   Матрос захохотал беспричинно, сделал налево кругом и побежал вверх по
лестнице.
   На лестнице он обернулся и быстро заговорил:
   - Здорово жарят, а? Никакого срока не дают, жарят и жарят.  Мы  им  в
лен, они нам в капусту!
   Кривенко и его спутник молча прошли мимо; он посмотрел на них с недо-
умением, придержал дверь ногой, с размаху вскочил в комнату и остановил-
ся, оглядывая всех находившихся в комнате выпуклыми, голубыми глазами.
   Он миновал патрульного красногвардейца, видимо только что  принесшего
пакет и рассматривающего с огорченным видом измотанные вдрызг  сапоги  и
остановился глазами на человеке, сидевшем за письменным столом; на столе
не было ничего, кроме кольта - справа и недопитого стакана чая, в  кото-
ром плавала папироса - слева.
   Матрос двинулся было к столу, но человек в очках пересек ему дорогу и
подошел первый.
   - Известие о сдаче Зимнего оказалось ложным.
   - Да. Мне звонили. Спутали со штабом. Это штаб взяли.
   Человек в очках указал на Кривенку.
   - Вот... это для вас, товарищ Лобачев, - сказал он  неопределенно,  -
объясните ему, пожалуйста, в чем дело. Он - артиллерист.
   Лобачев поднялся и вышел из-за стола на середину комнаты.
   - Вы говорили ему о том, что...
   - Я ничего не говорил, - нехотя отозвался тот и сердито вытер  мокрую
щеку ладонью, - это уже вы будьте добры объяснить товарищу, что от  него
потребуется?
   Лобачев обратился к Кривенке:
   - В двух словах...
   Он не окончил - давешний моряк сделал два шага вперед и со щегольской
выправкой остановился перед комиссаром,  мотнув  по  воздуху  клешами  и
звонко щелкнув каблуками.
   - Прислан с Морского полигона в ваше, товарищ комиссар, распоряжение.
   - Хорошо, - коротко ответил Лобачев, - так вот значит вы и этот това-
рищ...
   Он вытащил из кармана мундштук и принялся прилаживать к нему  толстую
самокрутку.
   - В двух словах - нужно возможно скорее  открыть  огонь  по  Зимнему.
Здешние артиллеристы из крепости отказываются стрелять...  Дело  в  том,
что...
   Он остановился, втиснув, наконец, самокрутку в  мундштук  и  шаря  по
карманам за спичками.
   - Дело в том, что орудия, по  их  словам  -  неисправны.  То-есть  не
только по их словам... Я обязан предупредить, - объяснил он вдруг,  под-
нимая голову и вопросительно взглядывая на человека в очках.
   - Разумеется, это ваша обязанность - нетерпеливо проворчал тот.
   - Орудия, повидимому, действительно неисправны. Здешние  артиллеристы
указывают на то, что некоторые части заржавели и с этими... как их...  с
компрессорами тоже что-то неладно. Одним словом, стрельба из этих орудий
сопряжена с большим риском.
   - Так вот... если вы решаетесь, -  закончил  он  и,  найдя,  наконец,
спички, выпустил изо рта огромную  струю  вонючего  дыма.  Губы  у  него
чуть-чуть вздрагивали от волнения, которое он напрасно старался умерить.
   - Нужно сперва орудия осмотреть... Может врут, что испорчены, - хмуро
проворчал Кривенко.
   Матрос без всякой причины подмигнул на него человеку в очках,  встре-
тившему это довольно равнодушно и делая серьезное лицо, спросил у  Лоба-
чева:
   - Товарищ комиссар, орудия полевые или крепостные и какого калибра?
   - Полевые трехдюймовки.
   - Ах ты, дьявол! - вдруг удивился матрос - из полевых ни разу не при-
ходилось стрелять. Ну, да ладно!.. Справимся.
   - Справимся, а? - весело спросил он у Кривенко.
 
   ---------------
 
   На дворе стало еще темнее. Шел дождь.  Сильная  ружейная  перестрелка
слышалась со стороны дворца - изредка, как швейная машина, начинал стро-
чить пулемет.
   Патрульный - красногвардеец, провожавший Кривенко и матроса к  оруди-
ям, поминутно вваливался в лужи - грязь летела во все стороны -  он  ру-
гался по-матери, проклиная весь свет - и юнкеров, и комиссара,  и  своих
спутников, и какого-то Ваську Гвоздева, которому доставалось больше дру-
гих.
   Матрос время от времени останавливался и начинал вразумлять его:
   - Ты, мать твою так, не имеешь права по мациону так выражаться на лю-
дей! Люди идут стрелять из орудий, которые к курициной тетке годятся,  а
он выражается. Щелкану тебя по шее, враз сядешь!
   Неподалеку от "лагерей" Кривенко спросил у него:
   - Как тебя зовут?
   - Спирькой! - весело ответил матрос.
   - Да не Спирька, а фамилию скажи, - хмуро поправил Кривенко.
   Матрос смешливо посмотрел на Кривенку и свистнул.
   - Спиридон Матвеевич Голубков, моряк Второго Балтийского экипажа,  по
профессии комендор, по образованию - большевик.
   Огромные голые ветлы показались за крепостными стенами  -  за  кучами
мусора торчали неуклюжие дула орудий. Несколько солдат бродили возле них
и, против всех артиллерийских законов, курили самокрутки.
   В течение пятнадцати минут Кривенко и матрос с помощью  солдат,  дер-
жавших фонари и лампы, готовивших пыжи протиравших тряпками каналы ство-
лов, осматривали орудия. Вслед за тем между ними произошел короткий раз-
говор:
   - Предохранителей нет, - сказал матрос.
   - Ладно, нужно будет не сразу открывать затвор, - отвечал Кривенко.
   - Выбрасывателей нет...
   - Ладно, выбьем пробойником!
   - Ржавчина во всех стволах и на всех затворах...
   - Ничего... сойдет!
   - У этих двух забоины в камере, у наружного среза.
   - Ну и что же забоины... Пустяки!
   - У этой трубка ударника раздута.
   - Не беда!
   Наконец, матрос произнес самое страшное:
   И насчет компрессоров тоже... не соврали. Мало масла...
   Кривенко замедлил ответом:
   - Да... Мало. Ну что ж...
   Матрос подошел к нему ближе и сказал негромко:
   - Разорвет...
   Кривенко поднял на него глаза - у матроса было  серьезное  и  бледное
лицо.
   Он ответил сухо:
   - Не знаю...
   - Э, была не была! - высоким голосом закричал матрос - заряжаем!
   Он открыл затвор первого орудия. Кривенко уже подносил к каналу ство-
ла снаряд.
   Так начался штурм.
 
   7.
 
   Так начался штурм.
   Зимний дворец не в первый раз был атакован  революционными  войсками.
Не в первый раз растерявшееся правительство было  свидетелем  того,  как
восставшие солдаты располагались под стенами Растреллиева здания, заслу-
живающего лучшей участи, нежели быть следственной  камерой  декабристов.
14 декабря 1825 года дворец был взят лейб-гренадерским полком, предводи-
тельствуемым маленьким, с кривыми ногами, краснорожим офицером.
   Этого офицера звали Пановым и вместе с необыкновенным счастьем, кото-
рое сопутствовало ему по пути от Гренадерских казарм до Сенатской площа-
ди, история сохранила трудно объяснимые черты его поведения.
   Проходя мимо Петропавловской крепости, он занял этот важнейший  стра-
тегический пункт со своими четырьмя ротами и через четверть часа покинул
его, не оставив в крепости ни малейшего следа своего пребывания.
   Проходя мимо Зимнего дворца, он занял его - солдаты были уже во  дво-
ре, у тех самых входов, по которым девяносто два года спустя  во  дворец
проникли петроградские красногвардейцы - и  через  три  минуты  ушел  из
дворца на Сенатскую площадь, чтобы влить свой Гренадерский полк в знаме-
нитое карре декабристов.
   Не в первый раз дворец был атакован восставшими солдатами.
   Но в первый раз его стены видели не уланские  кивера,  а  измызганные
солдатские фуражки, не гвардейские мундиры, а черные матросские бушлаты.
   Тогда революционное дворянство во имя  свободы  от  тирании  пыталось
свергнуть деспотическую монархию и ценой смятений, колебаний, измен, на-
дежд и опасений добилось вечной ссылки в Сибирь и пяти виселиц на  крон-
верке Петропавловской крепости.
   Теперь матросы, солдаты и рабочие - безмундирная армия  пролетариата,
руководимые умом, расчетом, спокойствием, мужеством лучших  революционе-
ров в мире, руководимые классовой ненавистью, заняв Зимний дворец не уш-
ли оттуда до тех пор, покамест последнее сопротивление не было сломано.
   Во всяком случае нужно заметить, что  правительство  покинуло  Зимний
дворец значительно раньше петроградского пролетариата!
 
   ---------------
 
   В грохоте орудий и непрерывной, сухой дроби пулеметов, Шахов не  раз-
личал ближайших звуков - топота шагов, звона оружия, слов приказа, кото-
рыми ротные и взводные командиры пытались внести хоть какой-нибудь поря-
док в движение солдатской массы.
   Вокруг него, заполняя всю улицу, шли солдаты.
   И только время от времени звуки стрельбы затемнялись, спадали и тогда
в сознании, напряженном и пустом, с неожиданной силой отпечатывался каж-
дый шорох.
   И тогда же он начинал чувствовать странную и звонкую легкость в голо-
ве и вспоминал, что он - голоден, что он целый день ничего не ел.
   В густой темноте, вместе с отрядом Кривенки  он  вошел  под  арку  на
Морской и сквозь овал арки впервые за весь день  увидел  Дворцовую  пло-
щадь.
   Он остановился; и весь отряд на одно мгновение подался назад.
   Площадь была озарена бледным, затуманенным,  задымленным  светом,  со
всех сторон, со всех прилегающих улиц, из-за каждого угла смутными теня-
ми неслись, спотыкаясь, падая и снова поднимаясь цепи  солдат,  красног-
вардейцев, матросов.
   Все окна Зимнего были освещены; в этом свете у  баррикад  видны  были
броневики, облепленные темной массой людей.
   Без одного слова команды, без возгласов и без пения, отряд продвинул-
ся под аркой и вышел на открытое место.
   Шахов вдруг бросился вперед, и четкое сознание отметило в ту  же  се-
кунду, что весь отряд побежал вперед, пересекая Дворцовую площадь.
   Он бежал, забывая нагибаться и заметил это только тогда, когда  сзади
раздался крик - "нагнись!".
   И снова напряженное и звонкое сознание, которое как-будто было  не  в
нем, в Шахове, а где-то отдельно, рядом,  припомнило,  что  давеча  днем
солдаты шутили над тем, что красногвардейцы во время  перебежек  никогда
не наклоняют голову.
   - "Бежит и пулю ртом ловит!" - припомнил Шахов и остановился.
   Он стоял у пьедестала Александровской колонны.  Пулеметы,  скрытые  в
глубоком секторе юнкерских баррикад, стали  стрелять  наперерез  отряду.
Рабочий, стоявший рядом с Шаховым был  убит,  едва  только  он  выглянул
из-за пьедестала