,  заруливаешь?  -  вдруг  каким-то  сонным  голосом
спросила Наташа. - Мне, например, налево.
   "Обиделась, - понял Ефим, - девушки любят, чтобы им говорили  слова,  а
то потащил к себе ночевать, как будто это само собой разумеется. Пусть они
в  душе  давным-давно  согласны,  а  все  равно  надо  делать  вид,   дать
возможность поломаться, так, слегка, для самоуважения..."
   - Наташа, - четко произнес он, останавливаясь и  беря  ее  за  руку,  -
Наташа, я прошу тебя стать моей любовницей.
   Чего угодно мог ожидать Лаптев в ответ на свое предложение:  сдержанной
стыдливости, притворной обиды -  мол,  "я  вам  не  такая",  -  деловитого
согласия и даже смущенного отказа - мало ли какие  могут  у  девушки  быть
обстоятельства, - но того, что произошло, он уж никак не предвидел и  даже
в первую минуту решил, что Наташа, скорее всего, сошла с ума.
   Секунду она широко открытыми глазами смотрела на него, потом взялась за
грудь,  тихо  сказала:  "Ой,  не  могу",  зашаталась,  потом   затряслась,
согнувшись, и слезы потекли по щекам, смывая синюю тушь.
   - Ну, ты даешь! - повторяла она. - У-ми-ра-ю...
   Лаптев испугался как следует: дура, казалось, сейчас упадет на  тротуар
и забьется в конвульсиях. Он стоял молча и оцепенело ждал.
   Наташа  внезапно  прекратила  свою  пляску  святого  Витта,   судорожно
вздохнула и, аккуратно промокнув ресницы носовым  платком,  тихо  спросила
Лаптева:
   - Так ты говоришь - "стать"?
   Тут припадок повторился, но продолжался на сей раз недолго и без  слез.
Однако Ефим успел за это время прийти в себя и решить, что - пошла она  на
фиг, неврастеничка, он, можно сказать, из джентльменских  соображений,  он
вообще любит другую женщину... И при этом рисковал, потому что а вдруг  бы
она согласилась? Возник бы роман между начальником и подчиненной, что, как
говорится, совсем не способствует... Тем не менее он на это  шел,  а  она,
вместо того чтобы оценить, устроила идиотскую истерику.
   - Неплохо бы иметь чувство  юмора,  Наталья  Николаевна,  -  сказал  он
ядовито, - ха - шутка! В смысле - смех.
   - Это другое дело, - очень серьезно и как бы даже с сочувствием сказала
Наташа, - надо предупреждать в таком случае.
   Всю остальную дорогу они молчали, иногда Наташа искоса  поглядывала  на
Ефима и сразу отворачивалась.
   "Поздно, матушка, - мстительно думал он, - все  понимаю:  жалеешь,  что
глупо себя вела, надеешься, что я это замечу.  А  я  -  не  замечу.  Таких
красоток на Невском - штакетником, только свистни - любая прибежит".
   Лаптев так никогда и не узнал, разболтала Бессараб в институте про этот
инцидент или нет. Могла, конечно, разболтать, чтобы похвастаться. Но могла
и промолчать, если  рассчитывала,  что  Ефим  повторит  свое  предложение.
Девчонка просто набивала себе цену, не в любовницы к нему  она  метила,  а
замуж!
   Рыбаков после встречи Нового года стал называть Ефима "герой-любовник",
вечно подмигивал, отпускал  рискованные  шутки,  решил,  очевидно,  что  у
Лаптева с Натальей что-то было. Ну,  как  же  -  танцевали,  ушли  вместе.
Счастливый человек - все-то у него просто  и  понятно,  а  на  самом  деле
ничего не просто и совсем не понятно - ведь живет же где-то на своем Урале
Светлана. Как живет? Что делает? Если  верить  теории  Эмиля  про  любовь,
похожую на скафандр, и про силовые линии, которые  отгоняют  неприятности,
то, надо думать, живет она хорошо...



   8

   В январе  события  помчались  друг  за  другом  с  пугающей  скоростью.
Десятого числа Лаптеву дали "ведущего", а  двенадцатого  был  техсовет  по
результатам первого этапа его работы, где Ефим сделал короткое, но весомое
сообщение. Пока говорил, все время видел себя со стороны - как он ходит  с
указкой вдоль своих развешанных на стене таблиц и графиков, как  уверенно,
без бумажки, рассказывает, как четко отвечает на вопросы.  А  что  ему,  в
самом деле, путаться и мандражить? Реакция с металлическим натрием впервые
пошла у него, у Лаптева. Впервые.
   Естественно, все последующие выступления  были  на  тему  "наш  большой
успех", в заключение выступил начальник и час  говорил,  тоже  напирая  на
"мы", "наша" и "у нас", строго судить его за это не стоит - все  мы  люди,
все человеки, у всех честолюбие.
   После техсовета жали Лаптеву руку,  даже  Мустыгин,  хотя  он  половину
времени провел в коридоре - в просторном зале  техсовета  ему  то  и  дело
становилось душно и страшно, и он  выбегал  за  дверь  подышать.  Рыбаков,
любящий, как известно, быть женихом на всех  свадьбах,  по  случаю  успеха
лучшего друга вырядился в кожаный пиджак, подарок американца.  Лаптеву  он
сказал, что считает для себя большой честью служить с ним в одном офисе, и
надеется, что  будущие  биографы  этого  замечательного  ученого  упомянут
где-нибудь в сносках и его, Рыбакова, скромную фамилию. С этого дня вместо
"героя-любовника" Лаптев для него стал "то академик, то герой".
   Восемнадцатого  января  Ефиму  Федосеевичу   было   предложено   начать
потихоньку оформлять  командировку  в  Москву  -  конференция  открывалась
первого февраля. Володя Рыбаков обещал все хлопоты с билетами на  "Стрелу"
и с  гостиницей  взять  на  себя.  "Устроимся  в  Советской,  у  меня  там
приятельница администратором, не таскаться же через весь город куда-нибудь
на ВДНХ". Несчастный Мустыгин, вздыхая, ехать отказался, он  не  только  в
клетушке купе, но даже в салоне ТУ-134 чувствовал себя как в гробу.
   Когда замдиректора подписал командировочное  удостоверение,  а  доклад,
любовно перепечатанный Наташей, был выучен  почти  наизусть,  Лаптев  счел
своим долгом позвонить Эмилю. Тот отнесся к его  звонку  как-то  кисло,  к
себе не позвал, о делах не спросил, зато  настырно  интересовался  Динкой:
как она, сколько гуляет, что ест и т.д. и т.д. Ефим, подавив  раздражение,
подробно ему отчитался, и "доктор" сказал:
   - Плохо. Прогулку необходимо увеличить минимум на час в  сутки,  собаке
надо двигаться. Что вы, в самом деле, не можете раз в неделю выехать с ней
за город? Эх вы... "кузнец"...
   "Выехать!" Советчик! Да как раз на  выходные  у  Лаптева  накапливается
столько дел, что успевай поворачиваться. По хозяйству - это раз,  что  он,
свалит весь свой быт на Антонину? Хватит того, что она руководит уборкой и
кормлением собаки. С первого января по воскресеньям плавательный бассейн -
это два, потом встречи с приятелями - три, а пригласить знакомую девушку в
кино надо?  Все-таки  он  мужчина,  а  не  только  собаковод.  А  театр  и
Филармония? А - читать?
   Все это Лаптев, как мог спокойно, объяснил Эмилю.
   - Собака гуляет вполне достаточно, три раза в день, - сухо закончил он,
- а уж где - в лесу или в саду, в конце концов, для нее значения не имеет.
   Сварливый тон пучеглазого благодетеля, его въедливые вопросы про  рыбий
жир, который, дескать, удавись,  а  ежедневно  подливай  собаке  в  миску,
выговор Лаптеву за то, что он ничего толком не знает о  собачьем  рационе,
так как - о ужас! - передоверил его соседке, идиотские  подкусывания  -  а
какие,  мол,  такие  невероятные  спектакли  посещает  Лаптев  и  что   за
бестселлеры он читает, может быть сказку Пушкина о рыбаке  и  рыбке?  -  и
другой подобный нудеж так в конце концов разозлили Ефима, что он, чтобы не
обхамить парапсиха, решил переменить пластинку.
   - Как там насчет Красной книги? - спросил он.
   - Че-го? - каркнул Эмиль.
   - Занесли вы меня в книгу  или  все  еще  держите  в  блокноте,  как  в
предварилке?
   - Какие еще книги? Какие блокноты? - Голос  Эмиля  звучал  брезгливо  и
злобно. - Что вы глупости болтаете? Отнимаете только время,  а  меня  люди
ждут!
   Неприятный тип. Его, видите ли, люди ждут. Лаптев  готов  был  дать  на
отсечение руку, что никаких людей нет, опять вранье.  Вот  она,  плата  за
чашку холодного чая  и  шизофреническую  беседу!  Если  бы  у  Лаптева  не
случился тогда такой неудачный день, он никогда  не  поддался  бы  на  эту
глупую  провокацию.  Прямо  гангстеризм  какой-то!  Духовное   тунеядство!
Воспользоваться трудной минутой, а потом  присосаться,  как  клещ,  дышать
невозможно, будто кто-то держит тебя за горло, давит  и  нашептывает:  "Не
забудь - ты всем мне обязан, ты - в долгу, без меня  ты  никто  и  ничто".
Видали - коллекционер благодарностей! А сам? Лаптев безропотно взял у него
абсолютно ненужную  собаку,  теперь  ходит,  тратит  на  выслушивание  его
болтовни время - время, которого не то что мало,  а  нету,  элементарно  -
нету! Регулярно звонит, наконец. А в ответ - этот нарастающий  нажим,  это
бесцеремонное влезание в душу. Можно подумать - у него что-то  просят  или
когда-то просили, сам затеял этот балаган с  колдовством  и  собакой.  Как
были вы, Ефим Федосеевич, тряпкой,  так,  видно,  и  остались.  Не  умеете
врезать. Рыбаков сумел бы. И чего же всем кому не лень не садиться вам  на
шею? Вот и Антонина Николаевна, та  тоже  в  последнее  время  стала  хуже
татаро-монгольского ига: то советы примется давать, когда ее не просят, то
- куда ходил да с кем ходил. Ей, конечно, скучно, одинокий человек, Лаптев
с Динкой ей вместо семьи, но надо же понимать, бабушка, что у нас  с  вами
разный уровень и, как ни приятно пить  чай  в  вашем  обществе  и  слушать
склеротические  рассказы  о  детстве,  когда  "жизнь  была  светлой,   как
родниковая вода", надо и меру знать, не каждый же день, правда?
   Тридцать первого января вечером Лаптев должен  был  выехать  в  Москву.
Тридцатого ему в институт позвонил киноартист и сказал, что приглашает его
и Рыбакова сегодня к шести часам на студию: будут  показывать  картину,  в
которой он только что отснялся.
   - Это еще не официальный просмотр, - сказал артист измученным  голосом,
- кроме съемочной группы будет всего человек восемь. Так я жду. И Володьке
передайте.
   Не успел Лаптев положить трубку  и  дойти  до  своего  стола,  как  его
позвали опять. Услышав голос Эмиля, которому он своего  рабочего  телефона
никогда в жизни не давал, Лаптев сразу разозлился.
   - Зайдите ко мне сегодня вечером, - не здороваясь,  отрывисто  приказал
Эмиль.
   - Сегодня вечером я занят, - холодно и твердо ответил Лаптев.
   - Ах так. А если я, допустим, болен? Лежу один, некому сходить в аптеку
за лекарством?
   Голос был провокационно-издевательским, сильным и звучным. Болезнью тут
и не пахло.
   - Повторяю, я занят.
   - Чем, позвольте вас спросить?
   Это было уже прямое нахальство.  Надо  ставить  точку.  И  Лаптев  тихо
произнес:
   - Вот что, уважаемый эскулап: а не пошли бы вы... Если вам  обязательно
требуется плата, я пошлю вам бутылку коньяка Камю. Бандеролью.
   В трубке раздались отрывистые короткие гудки.
   - Кого это  ты  послал?  -  осведомился  подошедший  Рыбаков.  -  Крут,
батюшка, крут. В голосе прямо - железный металл.
   Лаптев кратко объяснил, что привязался  какой-то  шиз  и  набивается  в
друзья, малопримечательная история, а вот другое дело - сегодня показывают
фильм, надо быть на студии к шести часам.


   Фильм оказался посредственным, а знакомый артист  играл  в  нем  просто
плохо - напыщенно и фальшиво. Однако пришлось говорить комплименты и  пить
после просмотра водку.
   На обратном пути, уже  у  самого  дома,  Лаптев  Задумался  и  чуть  не
наткнулся на слепого. Слепой был  маленький  и  тщедушный,  в  затюрханном
пальтеце и шапчонке, наехавшей на самые глаза. Он медленно и как-то совсем
неслышно двигался вдоль дома, шаря рукой по стене. Обычной в таких случаях
палки, которой стучат о мостовую, у него не было, поэтому Лаптев, шагавший
довольно быстро, чуть не сбил его с  ног.  Но,  слава  богу,  в  последний
момент заметил и отпрянул, даже лица не успел разглядеть, мелькнуло что-то
бледное, маленькое, как бы даже размытое. Мелькнуло - и  пропало.  Лаптев,
не сбавляя  шагу,  прошел  мимо.  И  вдруг,  отойдя  на  несколько  шагов,
вздрогнул. Содрогнулся от непонятно откуда  идущего  тревожного  ползучего
чувства.
   "Может, я его видел раньше? Нет. Не помню. Да и какая разница  -  видел
или нет. Ладно. Сейчас - вывести собаку, потом посмотреть еще раз доклад и
спать. Завтра ехать".
   Но противное ощущение не исчезало, скреблось,  как  мышь,  ползало,  до
самой ночи шуршало и хрустело челюстями и только во сне отпустило.



   9

   Пропала собака. Это было непостижимо - вечером Лаптев  вывел  ее  перед
сном; когда вернулся, Антонина Николаевна уже спала - света в  ее  комнате
не было, - Ефим, как всегда, запер входную дверь на  задвижку  и  крюк,  а
утром открыл глаза и не увидел Динки. Ее не было на обычном месте в  углу,
и Ефим решил, что псина кусочничает в кухне при Антонине.  Однако  соседка
все еще спала, а собаки не оказалось ни в  коридоре,  ни  в  кухне,  ни  в
ванной комнате, куда Лаптев заглянул уж так, на всякий  случай.  Тогда  он
подумал,  что  старуха  ночью  взяла  собаку  к  себе  и   теперь   вконец
избалованное животное валяется у нее в ногах на кровати. Успокоившись,  он
начал бриться, как вдруг услышал из коридора голос соседки:
   - Дина! Дина! Бака! Бача моя!
   Через секунду в  дверь  постучали,  и  Антонина  Николаевна,  заглянув,
горестно сказала:
   - Не хочет. Я ей колбаски приготовила, а она не идет.
   - Разве Динка не у вас? - удивился Лаптев.
   Потом они искали собаку вдвоем. Заглядывали во все углы, в стенной шкаф
- Антонина Николаевна боялась, что Динка заболела и забилась  куда-нибудь:
"Животные, знаете, не любят, чтобы видели, когда им плохо, это у людей все
напоказ".
   Очень скоро стало очевидно - в квартире собаки нет.
   Лаптев сидел в кухне на табуретке,  он  уже  опоздал  на  работу,  надо
срочно бежать, иначе будет скандал, на десять  часов  назначено  совещание
как раз по поводу его завтрашнего  выступления  на  конференции.  Напротив
стояла, скрестив на груди руки, Антонина и, глядя на него  с  отвращением,
говорила:
   - Вы явились вчера поздно ночью, где-то, конечно, выпили,  не  спорьте,
вы это делаете все последнее время, пошли с собакой гулять и потеряли  ее.
Не спорьте!
   К ужасу Лаптева, старуха вдруг начала рыдать, у нее дергалась голова  и
тряслись руки, но времени на объяснения и утешения  у  него  не  было,  он
побежал на работу.
   Собаку надо будет поискать вечером, наверняка бегает  где-нибудь  около
дома. Но как она  оказалась  на  улице?  Антонина  Николаевна  так  горячо
обвиняла его...  минуточку!  Не  слишком  ли  горячо?..  Эта  ее  привычка
проснуться ни свет ни заря и выносить мусор...
   Именно сегодня-то как раз  и  не  хватало  этой  галиматьи  с  собакой!
Вечером поезд, ничего не собрано.


   - Нашли Динку? - вот был  первый  вопрос,  которым  встретила  Антонина
Николаевна  вернувшегося  после  работы   Лаптева.   В   вопросе   звучала
откровенная ненависть и не было смысла - прекрасно видела, что Ефим пришел
один. А ведь перед этим он  добросовестно  обошел  все  соседние  улицы  и
дворы, спрашивал мальчишек и пенсионеров - никто не видел рыжей  собачонки
с широкой плоской спиной.
   Допрашивать соседку было глупо - как  будто  она  признается!  Так  что
пришлось Лаптеву с испорченным - очень кстати! - настроением гладить  себе
рубашку, собирать портфель, вспоминать, не забыл ли чего,  -  бритва  тут,
зубная щетка тут, папка с докладом...  вот  болван,  чуть  не  оставил  на
столе!
   Билет на "Стрелу" он аккуратно убрал в бумажник, туда же -  приглашение
на конференцию, пересчитал командировочные. Как будто все,  а  времени  до
поезда еще полно, сейчас  восемь,  а  из  дому  выходить  самое  раннее  в
одиннадцать. И Ефим решил пойти поискать Динку еще  раз.  От  Эмиля  можно
ждать чего угодно, да и старуха со свету сживет из-за этой собачонки.
   В  прихожей  на  столике,  где  телефон,  он  вдруг  заметил   записку.
Разлапистым почерком Антонины там было выведено:
   "Пока вы  вчера  пьянствовали,  звонила  ваша  супруга.  Будет  звонить
сегодня в половине одиннадцатого".
   Ну, дела! Объявилась! Потрясенный  Лаптев  бросился  назад  в  комнату,
кинул пальто на диван и зачем-то  выхватил  из  портфеля  электробритву...
Погоди. А что, собственно, произошло? Почему она? Узнала, услышала наконец
про его дела на работе... но ведь она - в Свердловске... Да  мало  ли  кто
мог рассказать?.. Приехала к матери, а тут кто-то видел  его  на  улице  с
киноартистом... Спокойно. Возможно, рассказали и про Наташку, был же он  с
ней тогда на просмотре, а такие, как она, сразу обращают на себя внимание.
И тогда Светка... Возьмите себя в руки, Ефим Федосеевич! По  крайней  мере
пусть эти руки не трясутся так мелко и противно. Никакого бритья! Это твой
звездный час, и ты обязан встретить его  как  мужчина.  Не  сидеть  тут  с
бритвой, уставясь на часы, а хладнокровно пойти и  отыскать  свою  собаку,
которую выпустила старая ведьма. Ты - руководитель научной  темы,  ведущий
инженер... Но она же была в Свердловске...
   Лаптев надел пальто и шапку, медленно - руки  все-таки  еще  дрожали  -
застегнулся на все пуговицы и твердой походкой вышел из комнаты. Когда  он
проходил мимо открытой двери в комнату Антонины Николаевны, оттуда  громко
сказали:
   - Уезжаю к сестре в Шапки. На неделю. Квартира пустая, пусть  обворуют,
мне наплевать!
   "Ну и катись!" - мысленно ответил Лаптев.


   На улице шел густой вязкий снег, он сразу же залепил  пальто  и  шапку,
начал таять, и холодные струйки  поползли  по  лбу  и  щекам.  Лаптев  шел
наугад, даже особенно не глядя по сторонам, смешно  было  надеяться  найти
кого-нибудь в этой снеговой каше. Было уже  около  девяти,  через  полтора
часа она позвонит. Ни одного вопроса он не задаст ей.  Ни  одного  упрека.
Спокойно выслушает...
   И вдруг Лаптев понял, что идет к нему, к Эмилю. Все верно: вон  за  тем
поворотом - переулок, где стоит дом в палисаднике. Мысли Лаптева болтались
где попало, а ноги делали дело, вели его по  единственному  адресу,  куда,
скорее всего, прибежала заблудившаяся собака.
   - Пожалуй, еще не захочет отдавать, будет нудить, что не уберег...
   Когда он вошел в подъезд... там было так  темно,  лампочка  не  горела,
свет падал только с улицы и, когда Лаптев открыл дверь, ему  показалось  -
он видит на каменном полу чуть заметные мокрые следы собачьих лап.
   Он долго звонил, потом  стучал.  Не  открывали.  Где  же  этот  больной
страдалец? Вчера вон не мог в аптеку сам пойти... Может быть, спит? Лаптев
взялся за ручку и тряхнул дверь, нажал плечом, и она вдруг открылась прямо
в темную прихожую, из которой потянуло нежилым холодом.
   - Есть кто-нибудь? - крикнул Лаптев.
   Было тихо.
   - Хозяин! - еще раз позвал он. Никто опять не откликнулся, но в глубине
квартиры что-то как будто шевельнулось.  Скрипнула  половица,  послышались
шаги, и вдруг из темноты в глаза  Лаптеву  ударил  белый  свет  карманного
фонаря. Непроизвольно он прикрыл лицо ладонью, а когда отвел руку,  фонарь
уже светил мимо  него  на  лестницу.  Негромкий  и  совершенно  незнакомый
женский голос спокойно спросил:
   - Что вам угодно здесь?
   - Я ищу собаку. Вы не видели? Она могла прибежать  сюда.  Светло-рыжая,
почти желтая, глаза...
   Женщина молчала, и Лаптев тоже замолчал. Луч фонаря  беспокойно  рыскал
по лестничной площадке.
   - А где Эмиль? - спросил Лаптев.
   - Что такое?! - надменно сказала женщина. - При чем здесь Эмиль?  Вы  -
кузнец своего счастья. И довольно с вас.
   Полоснув Лаптева по лицу лезвием своего проклятого  фонаря,  она  взяла
его за плечо и с неожиданной силой толкнула с порога  на  лестницу.  Дверь
тотчас захлопнулась, грохнул засов, и Лаптев  остался  один  в  темноте  и
тишине.
   "Все в том же духе, - с яростью подумал он,  -  опять  мистерия:  мрак,
шаги в коридоре. И привидение с карманным фонарем".
   Он вышел на улицу. Снег уже не падал, пахло весной. Пройдя  палисадник,
Лаптев оглянулся и вдруг увидел: а дом-то темный, света  нет  ни  в  одном
окне. Он всмотрелся, напрягая глаза, - во втором  этаже,  там,  где  живет
Эм