морю!


   Она забыла уже, зачем так рано вышла  сегодня  на  улицу.  Может  быть,
из-за солнца? Оно светило прямо в окно, и это было совершенно  необъяснимо
- окно выходило на север.
   Чудеса продолжались. Деревья голыми ветками писали по  небу  непонятные
строчки, шофер такси, едущего навстречу, смеялся красному светофору, синий
шар уплывал на льдине к неизвестным островам,  а  навстречу  ей,  от  арки
ворот, шел ее сосед.
   - Доброе утро, - сказал сосед.
   - Доброе утро, - ответила девушка, но вдруг задохнулась и почувствовала
такую боль в груди, что ей пришлось даже остановиться.
   У соседа было необыкновенное лицо. У него были  такие  глубокие,  такие
умные, такие необыкновенные глаза.
   "Наверное, он очень застенчивый человек, - думала  девушка,  поднимаясь
по лестнице, - он так быстро всегда здоровается и сразу уходит. И потом...
Он живет совсем один, кто же готовит ему обед и убирает в квартире?"
   Ночью ей не спалось. Иногда она забывалась на несколько минут,  но  тут
же вздрагивала и открывала глаза.
   "Что случилось? Ведь что-то случилось, но что?.. Сперва я купила... да,
да... потом было это утро, и он шел мне навстречу".
   Она вставала с постели и ходила  босиком  по  комнате,  прижав  руки  к
груди.
   Рано утром девушка побежала в магазин и купила молоко, творог и сыр.
   "Что особенного?" - говорила она себе,  подбирая  с  пола  около  кассы
деньги, сыпавшиеся у нее из рук.
   "Что особенного? - повторяла она, нажимая на звонок соседней квартиры и
прислушиваясь. - Почему я не могу помочь человеку - ведь мы же соседи".
   Дверь открылась. Он стоял на пороге и с недоумением смотрел на девушку.
   - Вот... - пробормотала она, - возьмите. Я все равно ходила. Заодно...
   -  Спасибо,  -  произнес  молодой  человек  растерянно,  -  я  даже  не
понимаю... Впрочем, конечно же - большое спасибо! Подождите, я  сейчас.  -
Он скрылся за дверью, вернулся с кошельком и, аккуратно  отсчитав  деньги,
протянул их девушке.


   Раньше время казалось ей пустой огромной комнатой, где  только  изредка
попадаются какие-то предметы, да и то -  ненужные.  Теперь  каждая  минута
была заполнена. То  стихами  -  сколько,  оказывается,  прекрасных  стихов
написали поэты, и все, ну почти все стихи - про него. И романсы, и  песни,
и даже героические симфонии - все, все про него.
   А еще она узнала, что, оказывается, очень любит футбол  и  хоккей.  Это
выяснилось однажды вечером, когда из-за стены соседней квартиры послышался
голос спортивного комментатора. Она включила телевизор  и  с  тех  пор  не
пропускала ни одного репортажа.
   "Наверное, он болеет за этих, в  темных  футболках.  Они  очень  хорошо
играют, вон, как быстро побежал тот, высокий, - думала девушка.  -  И  два
маленьких, толстых, тоже симпатичные. А может, он болеет за  светлых?  Они
так стараются, хоть им и не везет!.. Какое небо за окном,  совсем  летнее!
Как он сегодня сказал мне: "Привет!" - И побежал вниз через три ступеньки.
Почему считается, что безответная любовь - несчастная? Я почти каждый день
встречаю его или вижу из окна. Я могу думать о нем, сколько хочу".


   Наступил июль, и молодой человек собрался в отпуск к морю.
   В день отъезда, выйдя с чемоданом на улицу, где уже  стояло  такси,  он
вспомнил вдруг про свой аквариум.
   "Кто же будет кормить рыбок?" - подумал он и, секунду  помедлив,  снова
взбежал по лестнице и позвонил в  квартиру  соседки.  Никто  не  вышел  на
звонок, и тогда, вырвав листок из записной книжки, молодой человек написал
короткую записку, в которой просил девушку раз в день заходить  к  нему  и
бросать рыбам корм. Записку вместе с ключом он опустил в ее почтовый ящик.


   Целый месяц каждое утро девушка на цыпочках входила в пустую  квартиру.
Сперва она только кормила  рыбок,  потом,  заметив,  что  на  столе  и  на
корешках книг накопилось много  пыли,  стала  убирать  комнату,  открывать
форточку, подметать пол. Чтобы было уютнее, она принесла из дому  цветы  в
горшках и расставила их на  подоконниках.  Каждый  день  она  вынимала  из
почтового ящика газеты и складывала стопкой на шкафу.
   "Сколько у него книг! Как много газет он получает, - думала девушка.  -
Какой он умный и образованный!"
   Однажды, возвращаясь вечером с работы, она  увидела  в  окнах  соседней
квартиры  свет.  Бегом  поднялась  она  по   лестнице   и,   задохнувшись,
остановилась на площадке.
   "Нужно сейчас же вернуть ему ключ... Нет, пусть придет сам. Отдохнет  с
дороги, разложит вещи и придет".
   В дверь позвонили  часа  через  полтора.  Сперва  она  никак  не  могла
справиться с замком - руки не хотели слушаться. Молодой человек  стоял  на
пороге, загорелый и улыбающийся. В руках он держал аквариум.
   - Это - вам! - заявил он, входя. -  И  -  большущее  спасибо,  квартиру
просто не узнать!
   Девушка молчала. Молодой человек шагнул в комнату и  поставил  аквариум
на обеденный стол.
   - Когда я сегодня утром вошел к себе, - продолжал он, смеясь, - я  даже
испугался сперва, думал - ошибся дверью. Вы и не представляете  себе,  что
сделали для меня. Вы помогли мне принять одно очень важное решение.
   - Какое? - тихо спросила девушка.
   - Понимаете, там, на Юге, я познакомился с  одной  женщиной.  И  вот...
одним словом, сегодня я понял, что без хозяйки дом - не дом. Я сразу пошел
к ней... Что с вами?
   - Ничего, - сказала девушка и опустилась на стул, - я рада за  вас.  Вы
ее очень любите?
   - Люблю? Не знаю. Эта игра уже не для меня. Просто нельзя ведь  прожить
всю жизнь одному.
   - А она? Она любит вас? Она счастлива?
   - Она - хороший человек. Одинокий. Ей нужен дом. Разве  этого  мало?  А
любовь - вещь очень обременительная. Она только разрушает душу,  а  взамен
оставляет горечь и невыполненные обязательства. Конечно,  у  вас  все  еще
впереди, и дай  бог  вам  счастливой  любви,  ну,  а  не  получится...  Не
получится, так лучше уж устроить свою жизнь, как полагается, чем не  спать
ночей из-за какого-нибудь шалопая... А рыбок - возьмите!
   Девушка встала.
   - Спасибо, - сказала она и погладила стеклянный бок аквариума, -  пусть
живут у меня, я уже привыкла к ним. И - поздравляю вас.


   Обхватив аквариум обеими руками и  прижавшись  к  нему  лицом,  девушка
плакала. Слезы бежали по ее щекам и сползали по стеклу, точно дождь. Рыбы,
сбившись в стаю, неподвижно стояли в воде,  повернувшись  мордами  к  лицу
девушки.
   - Не надо мне никакой любви! - всхлипывала она. - Он  прав!  Завтра  же
пойду в тот магазин, пусть забирают обратно!


   Продавец узнал ее сразу.
   - А-а, это вы? Принесли назад?
   Не отвечая, девушка бросила безответную любовь на прилавок.
   - Нет, нет, - продавец отодвинул сверток, - она слишком долго пробыла у
вас, теперь у нее больше пятидесяти процентов износа.
   - Что там такое? Может  быть,  мне  подойдет?  -  раздался  из  глубины
магазина знакомый голос, и девушка вздрогнула.
   - Вам не подойдет, - посмотрите лучше на  полке  слева,  там  есть  два
прекрасных бронзовых канделябра, - ответил продавец и опять  повернулся  к
девушке. - Молодой человек ищет свадебный подарок, - объяснил он.
   Молодой человек продолжал возиться в полутьме за прилавком, а она вдруг
заметила на стуле у  стены  его  портфель,  знакомый  портфель  с  ручкой,
обмотанной изоляционной лентой.
   Продавец тем временем открыл книгу, лежащую рядом с  ним  на  прилавке.
Лицо его сразу стало грустным, углы рта повисли. Он читал, шевеля  губами,
вздыхая, иногда сокрушенно тряся головой.
   Зажав  безответную  любовь  в  кулаке,  девушка  боком  подвинулась   к
портфелю, протянула руку, но не достала и сделала еще шаг. Теперь портфель
был у нее за спиной. Какой-то странный звук напугал девушку - опустив лицо
в ладони, продавец всхлипывал.  Не  оборачиваясь,  она  нащупала  застежку
портфеля, одним пальцем надавила на замок и, приоткрыв портфель, мгновенно
опустила туда сверток с любовью.
   Плечи продавца вздрагивали. Из глубины  магазина  доносились  шорохи  и
какое-то позвякивание. Крадучись, она вышла за дверь.
   Она бежала по улице прочь от магазина. Бежать было легко -  тело  стало
невесомым, как воздушный шар.
   Бежать было легко, но глухой,  неприятный  звук,  нарастая,  раздавался
откуда-то сзади, шел по  пятам,  приближался,  а  оборачиваться,  она  это
знала,  было  нельзя.  И  обернулась.   Сосед   настигал   ее   странными,
неестественными прыжками, заносящими его то вправо, то влево.
   "Какое у  него...  безобразное  лицо,  -  подумала  девушка,  продолжая
бежать, - как искривился рот, а глаза пустые и неподвижные!"
   Случайно взглянув в стекло витрины, она поймала в нем свое отражение  и
испугалась еще больше:
   "Я похожа на него! У меня такие же глаза без выражения!"
   Топот за спиной слышался уже совсем близко. Девушка бросилась за  угол,
в узкий незнакомый переулок, но, пробежав всего несколько шагов,  внезапно
остановилась. В конце  переулка  качал  головой  продавец.  Он  грозил  ей
пальцем. Он смотрел на нее пустыми неподвижными глазами. И такие же  глаза
уставились на нее из окон домов, из-за тюлевых  занавесок,  из-за  толстых
портьер, из-за марлевых задергушек.
   Рыбы медленно шевелили плавниками и не  двигались  с  места.  Глаза  их
застыли. По стеклу аквариума протянулась узкая дорожка.  Пробило  полночь.
Потом час. Потом  два.  Девушка  все  сидела,  обняв  аквариум.  За  окном
прогремел трамвай.
   Продавец узнал ее сразу.
   - А-а, это вы? Принесли назад?
   - Нет, - сказала девушка, - я только хотела узнать:  счастливая  любовь
не поступила в продажу?
   Продавец покачал головой, погрозил зачем-то пальцем и улыбнулся:
   - Такой хорошенькой девушке незачем покупать себе любовь! - заявил он и
захлопнул толстую книгу, лежавшую на прилавке. - Кстати, а что вы  делаете
сегодня вечером?
   - Я не знаю, - устало ответила девушка, - мне  нужно  купить  свадебный
подарок. Может быть, у вас...
   - Канделябры? - перебил ее продавец. - Ну конечно! Есть два  прекрасных
бронзовых канделябра. Я сейчас принесу.



   Нина Катерли.
   Первая ночь

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Как же, заснешь теперь, черта с два! До утра промаешься,  прокрутишься,
а потом целый день - с больной головой. Это надо ведь, приснится же такое!
   В комнате была ночь. Будильник на стуле громко  выплевывал  отслужившие
секунды, желтоватая полоска просвечивала между краями  занавесок,  значит,
фонарь около дома еще горел. В открытую  форточку  ворвался  лязг  пустого
трамвая, хлопнула внизу дверь парадной, и тотчас раздался гулкий басовитый
лай - волкодава из пятого номера повели на прогулку.
   ...Что ему снилось, Кравцов в точности припомнить  не  мог,  но  что-то
определенно жуткое. Вроде бы его помощник, этот охломон Потапкин, вместе с
мастером Фейгиным собрались  его,  старшего  обжигальщика  Кравцова  Павла
Ильича, загрузить во вторую  периодическую  печь,  поскольку  на  участке,
видите ли, до конца смены не хватило товара, то есть кирпича. А  в  печке,
между прочим - уж кто-кто, а Кравцов знал, сегодня на термопару смотрел, и
не раз, - температура тысяча четыреста градусов Цельсия.
   И главное, лежит Кравцов на рольганге и знает,  что  сейчас  закатят  в
печь, а сделать - ну ничего не может:  ни  ногой,  ни  рукой  не  двинуть,
помер, что ли? И до того стало ему обидно, что вот - как захотят, так  они
сейчас с ним и распорядятся, до того страшно, что заорал он, завыл во  всю
мочь, и сперва не было звука, а потом  прорвало,  точно  лопнула  какая-то
пленка, и от рева своего Кравцов, задыхаясь, проснулся.
   ...Собака внизу опять залаяла, аж зашлась от злобы.
   "Носят черти по ночам с кабысдохом, - подумал Кравцов,  -  маются  люди
дурью, натащили полон город зверья и держат в квартирах  для  собственного
удовольствия, для забавы. Огромные псы, назначенные  природой  для  охраны
складов или жизни в степи при стадах, томятся  в  клетушках,  валяются  по
диванам, ведь вот запретили им в сады, так они - ночью..."
   Сердце  постепенно  унялось.  Кравцов  снова   лег,   поджал   ноги   и
приготовился заснуть, но не получалось. Картина давешнего сна стояла перед
глазами, вылезали всякие мысли  насчет  несправедливости:  и  верно  ведь,
живые, что захотят, то и делают над мертвыми, а какое право, может,  те  и
не желают. Раньше были всякие завещания, последняя воля, а сейчас?  Дураку
ясно - не каждый усопший, кого волокут в крематорий, давал  при  жизни  на
это свое согласие. А теперь, когда ему, бедняге, слова уже  не  вымолвить,
близкие родственники, обливаясь слезами, отправляют  его  в  огонь.  Хотя,
если подумать, кладбище - тоже не сахар...
   Он понял, что никакого сна не выйдет,  и  стал  уже  трезво  вспоминать
нудный вчерашний день, который и послужил,  теперь  понятно,  поводом  для
ночной чертовщины.
   Вчерашний день, воскресенье  как  раз  накануне  отпуска,  Павел  Ильич
Кравцов, кочегар-обжигальщик термического цеха, провел на кладбище - ездил
на могилу жены, - и там ему очень не понравилось. Кладбище  это,  несмотря
на лето, траву и цветы, выглядело на редкость  уныло  и  страшновато.  Без
души. Хотя - уныло, тут, вроде бы, понятно - что веселого  может  быть  на
кладбище? - однако Павел Ильич отлично помнил, что на деревенском погосте,
где под синим, выкрашенным масляной краской крестом уже сорок  лет  лежала
его мать, вовсе не было уныло. Грустно - это да, и мысли всякие  в  голову
приходили, спокойные мысли, неторопливые и важные, а уныния  или  уж,  тем
более, страха - не было.
   Там, на сельском этом кладбище, взобравшемся на сухой холм в  километре
от деревни, стояли молчаливые и строгие березы, кусты малины разрослись  у
ворот, в начале лета вспыхивали одуванчики, а осенью вылезали на  песчаных
дорожках никому не нужные маслята. От подножья  холма  далеко,  до  самого
леса, лежало ржаное поле, узкая и прямая дорога к  опушке,  где  виднелась
деревня, разрезала его, как пробор в  волосах.  Летали  над  полем  и  над
березами, медленно взмахивая  крыльями,  разные  птицы,  и  верилось,  что
мертвым тут спокойно. И было не страшно, когда подумаешь, что вот и самому
придется  так  лежать.  Не  то  что  здесь,  среди   одинаковых   казенных
памятников, сделанных из какого-то шлакобетонного материала.
   Нет, он, Кравцов, на такое не согласен.
   Видел он, правда, сегодня  одно  старинное  надгробие,  не  похожее  на
стандартные эти памятники. Большой замшелый  камень  лежал  среди  высокой
травы в стороне от дорожки, а на камне - ни  имени,  ни  фамилии,  ни  дат
рождения и смерти. Всего три слова: "Вотъ и все".
   То, что собственную его жену, Анну Ивановну Кравцову, скончавшуюся  три
месяца назад, похоронили там, куда он сам-то не хотел, это Павла Ильича не
очень расстраивало: во-первых, его лично вины тут не было,  все  решал  не
он, а женина сестра, вздорная старуха, а во-вторых, Анне Ивановне, при  ее
характере и способности на все быть согласной, наверняка без разницы было,
где лежать.
   Странно это, и признавать неловко, но смерть жены не причинила Кравцову
того горя, которое нужно испытывать в таких случаях. Тридцать лет прожили,
а вот померла, а он хоть бы что: ест, пьет, на работу ходит в  термический
цех, теперь вот отпуск взял - и никакой такой особенной тоски, уезжал ведь
он каждый год один то в деревню, то в дом отдыха, и никогда от  отсутствия
рядом жены никакого неудобства не испытывал, но  сейчас-то  совсем  другое
дело... Притворяться Павел Ильич не умел, и родные объясняли себе и другим
внешнее его спокойствие и даже равнодушие шоком и болезнью - о смерти жены
Кравцов узнал, сам лежа в больнице, и не сразу, а через восемь дней  после
похорон. Говорили, что пройдет неделя-другая или даже месяц, и он очнется,
затоскует от одиночества, и тогда - беда. Но вот уже три месяца прошло,  а
никакого одиночества и горя  не  получалось.  Павел  Ильич  сам  удивлялся
своему бездушию, раздумывал, почему это так  выходит,  и  понять  не  мог.
Внезапная и неожиданная кончина жены казалась ему  случайностью,  дурацкой
ошибкой, и он чуть ли не саму Анну Ивановну готов был обвинить в том,  что
не сумела без него дать смерти надлежащий отпор, как  никогда  никому  его
дать не умела. Смерть-то, ясное дело, в тот день приходила за  ним  и,  не
застав дома, прихватила старуху просто со зла. Павел  Ильич  лежал  в  тот
момент в больнице Эрисмана, как раз с подозрением на инсульт, состояние  -
средней тяжести, а тут супруга его, никогда на сосуды и вообще ни на какие
хвори  не  жаловавшаяся,  ни  с  того  ни  с  сего  помирает   именно   от
кровоизлияния в мозг, помирает в тот момент, когда собирает  сумку,  чтобы
нести ему передачу в больницу, так и находит ее через час соседка Антонина
- лежащей на полу посреди опрокинутых банок и раскатившихся яблок.
   Получалось, будто безответная и бестолковая - грех говорить, но  против
правды не пойдешь - бестолковая! - Анна Ивановна как бы прикрыла  Кравцова
от пули противника. Это она  уж  обязательно  бы  так  сказала,  если  бы,
например, он, Павел Ильич, помер вместо нее, любила выдумывать  и  болтать
ерунду, хотя вообще говорила мало - боялась его. Но уж  если  скажет,  так
что-нибудь выдающееся. Кстати, не так задолго до  смерти  вдруг  объявила,
что, когда помрет, превратится в какое-нибудь  дерево,  потому  что  часто
видит во сне деревья с высоты, и близкое  небо,  и  птиц,  которые  ее  не
боятся. Что до птиц, то, правду сказать, они ее и так не боялись, особенно
синицы и воробьи - вечно толклись на карнизе у окна, клевали от пуза пшено
и хлебные крошки.
   ...Опять забухал под окном  соседский  кобелина,  и  из  сада  напротив
тотчас ответил тонкий тявк - наверняка та, рыжая, коротконогая  и  толстая
ничья дворняга, которую вот уже год выкармливали пенсионеры  из  окрестных
домов. Анна Ивановна, покойница, разумеется, и тут была  в  первых  рядах:
собирала в коробку из-под ботинок  какие-то  кости,  огрызки,  недоеденную
кашу и носила.
   Нет, не дадут заснуть, до утра будут собак пасти! Павел Ильич снова сел
на кровати,  спустил  ноги,  нашарил  тапки,  поднялся  и  побрел  закрыть
форточку. Фонарь уже погасили, а может, он и не горел вовсе, к чему теперь
фонари - светло.
   Белая, как ее называют, а на самом  деле  сероватого  цвета  прозрачная
ночь текла мимо окна вдоль улицы, текла издалека, от Ладожского озера,  от
Невы, бесшумно омывая тихие, с погасшими окнами дома Петроградской, сонные
головы деревьев  в  саду  напротив,  цветущие  кусты  сирени,  беззащитный
автомобиль, одиноко брошенный на мостовой. Текла эта светлая легкая ночь к
островам, к  заливу,  а  где-то  за  восточной  окраиной,  за  безлюдными,
отточенными улицами центра, за  грудами  новостроек  уже  назревало  новое
утро.
   Худая кошка, воровато поводя хребтом, перебегала пустую улицу  к  саду,
на охоту за птицами  шла,  хищная  тварь.  Мелкие  каблучки  процокали  по
тротуару, вскинулся где-то короткий гудок буксира - тащит небось баржу или
большой пароход, время такое, когда разводят мосты на Неве. Дунул ветер, и
дерево в саду напротив махнуло  Кравцову  корявой  веткой:  "Ложись,  мол,
спать, нечего тут..."
   ...Теперь он лежал  на  спине  и  опять  с  самого  начала  внимательно
вспоминал весь вчерашний день. После  кладбища  он  ехал  от  Парголова  в
просторной электричке. Ехал, смотрел в окно, пока на Удельной не подсела к
нему грузная и неопрятная старуха в синем рабочем  халате  поверх  летнего
платья в горох, в толстых, несмотря на жаркий день,  коричневых  рейтузах,
зимних носках и разношенных  мужских  полуботинках.  Кравцов  заметил  эту
старуху, когда она еще  шла  по  проходу,  выискивая  место,  неуклюжая  и
какая-то  неустойчивая,  как