ание, что род человеческий...  Но  с
такими мыслями жить решительно нельзя!



   Нина Катерли.
   Чудовище

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   - Лучше уж пускай бы как раньше, - сказала тетя Геля и вытерла глаза.
   - Как раньше?! Благодарю вас! Хорошенькое дело: "как раньше!" -  так  и
задохнулась Анна Львовна. - Я всю жизнь живу в этой квартире и  всю  жизнь
варю суп в комнате на плитке, почти не пользуюсь газом. И  вынуждена  была
до последнего буквально времени ходить в баню, хотя у нас  есть  ванна.  Я
боялась лишний раз выйти в туалет, не говоря уж  о  том,  что  моя  личная
жизнь...
   - Нет, лучше бы как раньше, - упрямо повторила тетя Геля, -  на  это  я
просто смотреть не могу.


   Я-то лично к Чудовищу привыкла и не очень боялась его даже в детстве. Я
родилась, когда оно уже поселилось в нашей квартире, и для  меня  не  было
ничего необычного в том, что в коридоре около ванной  или  в  кухне  можно
встретить косматое существо с одним багровым глазом посреди лба, с длинным
чешуйчатым хвостом... Да что там описывать -  чудовище  как  чудовище,  не
чудовищнее других.
   Говорят, еще  до  моего  рождения  наши  жильцы  обращались  куда-то  с
заявлением,  чтобы  Чудовище  отселили  в   другое   место,   чтобы   даже
предоставили ему отдельную квартиру.  Но  им  отказали  -  мол,  если  все
отдельные  квартиры  раздавать  чудовищам,  то  куда   же   тогда   селить
многодетные семьи, мол, чудовищ много, а квартир мало, а наш  случай,  они
так и сказали: "Ваш случай еще не самый тяжелый, - ни одного  смертельного
исхода или тяжкого телесного повреждения".
   А то,  что  мужа  Анны  Львовны  на  целый  месяц  сделали  алюминиевой
кастрюлей, так это, оказывается, не тяжкое повреждение. Муж этот, говорят,
как очухался после того, что в нем месяц варили борщи и тушили  мясо,  так
сразу и ушел к другой, а Анна Львовна осталась одна и с тех пор  не  может
простить Чудовищу, что оно разбило  ей  жизнь.  Чудовище,  правда,  давало
честное слово, что превратило мужа Анны Львовны в кастрюлю именно  за  то,
что тот каждый вечер звонил из коридора по телефону своей даме и сюсюкал с
ней, и он, дескать, все равно бы ушел, а так поневоле лишний месяц  прожил
дома, хоть и в виде кастрюли.
   Не знаю,  чем  кончилась  бы  эта  история  -  Анна  Львовна,  говорят,
грозилась подсунуть Чудовищу в миску перегоревшую электрическую  лампочку,
- но тут Чудовище надолго уехало в какую-то экспедицию с музеем этнографии
и антропологии, где служило экспонатом.
   Потом история с мужем Анны Львовны как-то забылась,  но  у  Чудовища  с
возрастом стал портиться характер, и  оно  жильцам  буквально  прохода  не
давало.
   То приходишь в ванную комнату, а в раковине и в ванне полно  лягушек  и
тритонов, то вдруг все холодильники начинают противно завывать и греться и
в них закипает молоко и печется мясо, то у несчастной Анны Львовны на носу
вскакивает невероятных размеров прыщ и каждый день меняет окраску: сегодня
он синий, завтра - лиловый, а послезавтра - ядовито-зеленый.
   Надо сказать, что с тетей Гелей у Чудовища были какие-то  более  ровные
отношения, - найдет она  у  себя  в  буфете  вместо  хлеба  черепаху  -  и
радуется: "Смотрите, рептилия! Я ее сейчас отнесу в детский сад,  в  живой
уголок!"
   Меня в детстве, как я сейчас понимаю, Чудовище просто терпеть не могло,
так я его раздражала. И тем, что с топотом бегала взад-вперед по коридору,
и что громко смеялась, и в комнату  к  нему  любила  заглядывать.  Поэтому
Чудовище вечно устраивало мне ангины. Не очень тяжелые, но такие, что и не
посмеешься - голоса нет, и не побегаешь - укладывают в постель.
   Когда  я  выросла,  Чудовище  одно  время  очень  мне  вредило:  стоило
позвонить по телефону какому-нибудь знакомому,  как  оно  всегда  успевало
раньше всех схватить  трубку  и  прошипеть:  "Нету.  Ушла  на  свидание  к
другому".
   Сейчас я живу одна. Родителей уже нет, семьи не получилось, тетя  Геля,
соседка, опекает меня, как может, а Чудовище... Во всяком случае, изводить
меня оно перестало. Ну, конечно, стоит мне поздно вернуться из театра  или
из гостей - тут уж обязательно или споткнусь в коридоре о кота, которого у
нас никогда не бывало, или новое платье разорву о  колючую  проволоку.  Но
это так, мелочи. А последнее время и того нет, последнее время с Чудовищем
что-то творится,  не  узнать  его:  глаз  из  красного  сделался  каким-то
грязно-рыжим, шерсть поседела - одним словом, стареет  наше  Чудовище.  На
службу оно теперь не ходит, сидит целыми днями  у  себя  в  комнате  и  то
шипит, то вздыхает. И вот сегодня тетя Геля как раз сказала, что лучше  бы
уж все оставалось по-старому, а то у нее душа болит смотреть на Чудовище и
сил больше нет подметать за ним чешую.
   - Что касается этой мерзкой чешуи, - заявила Анна Львовна, - то тут я с
вами, Ангелина Николаевна, целиком и полностью согласна:  это  безобразие!
Надо заставить его дежурить лишнюю неделю, никто не обязан убирать за  ним
грязь!
   Тут разговор прекратился, потому что дверь чудовищевой  комнаты  громко
заскрипела, а через минуту и оно само появилось на кухне.
   - Моете мне кости? - спросило Чудовище, и глаз его слегка порозовел.  -
Ну-ну... А вот я сейчас вас всех простужу! Такого холоду наделаю!
   И Чудовище принялось дуть, отчего щеки его  сразу  посинели,  а  голова
мелко затряслась.
   - Ф-ф-у-у! - дуло Чудовище, и вдруг я заметила, что тетя Геля дрожит  и
припрыгивает на одном месте, постукивая ногой об ногу и потирая нос, будто
он у нее отморожен.
   - Хо-о-лодно!  Хо-о-лодно!  -  жалобно  тянула  тетя  Геля  и  зачем-то
подмигивала мне. - Ты что стоишь?  -  вдруг  закричала  она.  -  Двигайся!
Двигайся! Не то - верная пневмония! Руки на пояс! Приседай!
   Мне было не то что не холодно, а даже довольно  жарко,  тем  более  что
дело происходило на кухне, где были зажжены все конфорки. Но тетя Геля так
подмигивала и кричала, что я уперла руки в бока и начала приседать.
   - Ага! Ага! - обрадовалось Чудовище. - То-т-то же! Попляшете  теперь  у
меня!
   Не успела я опомниться, как тетя Геля схватила меня  за  руку  и  стала
вскидывать ноги в каком-то дикарском танце. Я топталась рядом.
   - Сумасшедший дом какой-то! - гневно заявила Анна Львовна  и  вышла  из
кухни.
   Чудовище испуганно  посмотрело  ей  вслед,  потом  перевело  взгляд  на
пляшущую тетю Гелю и тихим голосом спросило:
   - Почему она не пляшет? Почему она ушла?
   - Она око-че-не-ла! - задыхаясь, выкрикнула тетя Геля, продолжая танец.
- Понимаете меня?
   Но Чудовище уже забыло, о чем спрашивало. Везя хвост и оставляя на полу
след чешуи, оно подошло к своему холодильнику и открыло дверцу.
   - Где же кость? - растерянно сказало Чудовище. - Ведь я помню...  Вчера
была здесь, я купило ее в гастрономе...
   - Ваша кость? Так вот же она, вы утром сварили из нее бульон,  помните?
- притоптывая, тетя Геля протягивала Чудовищу свою белую кастрюлю с супом.
   - Разве? Хм... - Чудовище недоуменно уставилось в кастрюлю: - У меня не
было такой миски.
   - Ваша, ваша мисочка, я ее немножко почистила - вот и все.
   - А-а-а! - загремело Чудовище. - Так вы посмели трогать мою  миску?!  Я
запрещаю! За это... За это вы обе... Окаменеть  сейчас  на  тридцать  пять
минут!
   Тетя Геля тут же застыла, как в детской игре в "замри", а  у  меня  как
назло зачесался нос, и я подняла было руку, но тетя Геля вдруг  незаметно,
но очень больно ущипнула меня за бок, и я замерла тоже.
   Чудовище окинуло нас победным взглядом, потом выхватило из тети Гелиной
кастрюли вареную курицу и сжевало ее целиком.
   - Прре-кррасная кость! - проурчало Чудовищу облизнулось и сжалилось над
нами.
   - Можете идти, - разрешило оно и важно удалилось из кухни,  прихлебывая
суп через край кастрюли.
   - Зачем вы отдали ему весь свой обед? -  спросила  я,  когда  дверь  за
Чудовищем закрылась. - И где его кость, в самом деле?
   - Да не было у него никаких костей, - махнула рукой тетя Геля, - оно  и
в магазин-то уже неделю не ходило.
   - Так чего же оно ищет?
   - А кто его знает! Может, забыло. А может, просто так, хочет  показать,
что все в порядке. А у самого - денег ни копейки, голодное сидит.
   - А пенсия?
   - Какая там у него пенсия? Оно же - экспонат, его...  списали.  -  Тетя
Геля понизила голос. - Его как бы нету. Я вот за комнату теперь боюсь,  не
выселили бы его. Ты только смотри Анне Львовне ничего не говори.
   - Не скажу, - сказала я тоже шепотом.


   Кости и фарш мы с тетей Гелей покупали  теперь  по  очереди  в  домовой
кухне и клали Чудовищу в холодильник. Как-то тетя Геля положила  туда  еще
два яблока и пакет с кефиром.
   - Что это - все мясо да мясо! Так и желудок можно испортить, -  сказала
она. - Я хотела ему кефир в  бутылке  взять,  так  оно  ведь  целиком  все
глотает, лучше уж пакет.
   - Яблоки точно выкинет, - сказала я.
   - Посмотрим. Может, не сообразит,  оно  последнее  время  видеть  плохо
стало, - тут тетя Геля оглянулась на дверь, в кухню входила Анна Львовна.
   - Смотрю я на вас обеих,  -  заявила  Анна  Львовна,  -  и,  право  же,
становится смешно. Вся эта ваша тайная благотворительность -  думаете,  не
вижу? Все это притворство, одним словом  -  спектакль!  И,  главной,  ради
кого! Был бы человек, а то... нечисть какая-то.
   - Неужели вам не жалко, оно же старое, - сказала я.
   - Жалость, милая моя, не то чувство, которым  можно  хвастать,  жалость
унижает. А уж в данном случае, - она поставила  кофейник  на  плиту,  -  в
данном случае говорить вообще не о чем. Еще пока  оно  приносило  какую-то
пользу в своей... кунсткамере, можно было терпеть,  а  сейчас...  Животное
должно жить в лесу.
   Чудовище вошло в кухню так тихо, что мы даже не заметили. Оно стояло  в
дверях, и глаз его багровел, как когда-то в далекой молодости...
   -  Так...  значит  -  животное...  -  медленно  произнесло  Чудовище  и
опустилось на табуретку. - Сейчас я вам покажу.
   Оно тяжело и прерывисто дышало, редкая седая шерсть на его голове и шее
поднялась дыбом.
   -  Сейчас...  у  вас  подкосятся...  ноги...  да!  Ноги!  И  вы  все...
упадете... на пол, а потом... Раз! Два! Три! На пол!
   Мы с тетей  Гелей  грохнулись  одновременно.  Анна  Львовна  продолжала
стоять, прислонившись к краю плиты, и усмехалась, глядя Чудовищу  прямо  в
глаз.
   - А ты? - спросило Чудовище. - Тебя не касается? Почему не падаешь?
   - А с какой это стати я должна падать, скажите на милость? -  ощерилась
Анна Львовна.
   - Так я же тебя заколдовало.
   - Ой, уморил, - Анна Львовна подошла  к  Чудовищу  вплотную.  -  Колдун
нашелся! Да ты только и можешь, что мусорить  чешуей  да  подъедать  чужие
подачки! Тебя скоро в утиль сдадут, рухлядь такую! Ты никто! Ты - списан!
   - Спи-сан? - шепотом повторило Чудовище. - Это кто списан?  Я  списано?
Неправда! Неправда! Я все могу! Посмотри на них, они упали, упали!
   - Ха-ха-ха! - заливалась  Анна  Львовна.  -  Да  они  притворяются.  Из
жалости - понятно? А ты - списан! Я сама была в музее и видела акт.
   - Нет! - Чудовище вскочило с табуретки и заметалось от двери  к  плите,
колотя по полу совсем уже облезлым хвостом. -  Я  тебе  сейчас  покажу.  Я
превращу тебя в крысу! В крысу!
   - Ха-ха-ха! - только и ответила Анна  Львовна  и  вдруг  изо  всех  сил
каблуком наступила Чудовищу на хвост.
   Чудовище закричало. Крупные слезы одна за другой покатились  из  глаза,
ставшего сразу бледно-голубым и тусклым. Мы с тетей Гелей вскочили с полу.
   - Как вам не стыдно! Пустите его! Пожилой человек, а такая жестокость!
   - В крысу! В крысу! - шипело Чудовище, не помня  себя,  и  тыкало  Анну
Львовну в плечо темным скрюченным пальцем. - Раз! Два! Три!..
   - Ха-ха-ха! - веселилась Анна Львовна.
   И тут закричали мы с тетей Гелей:
   - Крыса! Крыса! - кричали мы. - Подлая крыса! Гадина! Раз! Два! Три!
   И вдруг не стало Анны Львовны.
   Только что она хохотала нам в лицо, двигала плечами в белой блузке, и -
нету. Совсем нету, будто и не было никогда.
   В кухне стало  тихо.  Что-то  живое  ударилось  об  мою  ногу  и  сразу
отскочило к стене. Я завизжала и полезла на табуретку.
   Большая серая крыса пересекла кухню и юркнула под  стол  Анны  Львовны.
Чудовище тихо всхлипывало, отвернувшись к стене.
   - Вот видите, - сказала тетя Геля, - все  у  вас  получилось.  Не  надо
плакать. Пойдемте есть суп.
   - Это у вас получилось, а я... я ведь и правда списано. Есть акт.
   - Да какое нам дело до акта, - тетя Геля осторожно гладила Чудовище  по
шерсти, - не бойтесь вы никого. А если вас кто-нибудь тронет, я напущу  на
него... муравьев.
   - И я напущу! - сказала я. - Ладно?
   Чудовище не ответило. Привалившись к стене, оно дремало, закрыв глаз  и
обмотав ноги тонким голым хвостом.



   Нина Катерли.
   Кусок неба

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Серый, неопрятный  и  совсем  непривлекательный  кусок  неба  оторвался
откуда-то и пролез ко мне в открытую форточку. Он выбрал себе место в углу
за письменным  столом,  как  раз  там,  откуда  я  вот  уже  целую  неделю
собиралась вымести паутину, и поселился, подобрав под себя рваные края.
   Вот сейчас вы  скажете:  "Так  и  есть,  начинается  теперь  символизм,
интересно знать, что она имеет в виду под этим куском неба,  небось,  душу
там или какие-нибудь еще переживания". А вовсе нет, напрасно вы это.  Речь
идет об обыкновенном  натуральном  куске  нашего  осеннего  ленинградского
неба, довольно грязном, между прочим, закопченном и  неприветливом  куске,
который подозрительно и злобно  поглядывает  на  меня,  устроившись  между
тумбочками письменного стола.
   Ночью он меня пытался охмурить: синел, чернел, зажигал какие-то огни, а
ближе к утру начал багроветь и накаляться. Выглядело это весьма угрожающе.
   А сейчас опять - серый в белесых разводах.
   Раньше, еще вчера утром, можно было в любой момент задернуть  занавески
и никакого дела не иметь ни с каким небом - будь в нем хоть  солнце,  хоть
тучи, хоть звезды, хоть - вообще ничего. Задернуть занавески, зажечь  свет
и остаться одной. А что теперь? Как ни повернись, все  наткнешься  на  его
взгляд, о чем ни подумаешь - он тут как тут, ухмыляется из-под стола.
   - Что это ты, - подмигивает, - о себе вообразила? Посмотрись в зеркало.
А?.. Ну - какова?
   - Какова, какова... Не твое дело, - отвечаю, а он  немедленно  начинает
хохотать, даже стол весь трясется, даже пепельница на пол съехала и из нее
высыпались окурки.
   Уже сутки он тут. Я, конечно, пробовала от  него  избавиться:  собрала,
завернула в простыню, вышла во двор и там вытряхнула.
   Вернулся.
   Перед этим залепил окно, прямо заклеил, в комнате стало темно,  но  это
еще ладно, можно свет зажечь, а вот что дышать сделалось нечем -  это  уже
другое дело: точно весь воздух из комнаты он всосал, как  губка,  остались
четыре стены, а  посредине  -  безвоздушное  пространство,  ни  глотка  не
вдохнуть, черные круги перед глазами.
   Пришлось приоткрыть форточку, и он  сразу  влез  в  нее,  проворно  так
протиснулся, скользнул в свой угол и лежит.
   Странно, что я почему-то до сих еще его как следует не разглядела,  так
- посмотрю вскользь  и  отворачиваюсь,  не  хочется  разглядывать.  И  вот
решилась  -  подошла,  села  рядом  на  пол.   Глаза   серые,   печальные,
вопросительные, брови с сединой, а под глазами - мешки и  морщины.  Рот...
Да не хочу я его рассматривать! Почему я обязана его  рассматривать?  Я  и
знать про него не желаю - вот  закрою  газетой,  пускай  валяется  сколько
угодно под столом.
   Только все это без  толку  -  под  газетой  он  воет.  Низким  гнусавым
голосом, на одной ноте, негромко, но непрерывно голосит. Снимешь газету  -
замолкает. Уставится своими несчастными глазами и помалкивает.
   Повторяю еще раз, последний - я ничего не хочу этим сказать, ни на  что
не намекаю, никакого тайного смысла здесь  нет.  Есть  серый  кусок  неба.
Только что, буквально, пока я писала последнюю строчку, он  выполз  из-под
стола, взгромоздился мне на колени и смотрит, что я пишу.
   Вы спросите - хорошо это или плохо? Опять скажете:  что  же  он  должен
символизировать, этот огрызок неба в комнате?
   Да ничего не должен, господи боже мой! И не хорошо, и не плохо. Лежит у
меня на коленях, а в настоящий момент, например, из него идет снег.



   Нина Катерли.
   Прохор

   -----------------------------------------------------------------------
   Авт.сб. "Окно". Л., "Советский писатель", 1981.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 3 November 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Прохор постучал мне в окно. Я  влезла  на  подоконник  и  высунулась  в
форточку.
   - Ты что - свободен сегодня?
   - До обеда. Пошли гулять, а?
   - У тебя на спине целый сугроб.
   - С утра шел снег. Выходи, я тебя жду.
   Я оделась и вышла во двор, захватив с собой веник. Счистила снег у него
со спины и с боков, обломала с ушей сосульки.
   - Как тебя отпускают в такую погоду? - сказала я. - Смотри, догуляешься
до воспаления легких.
   - А разве у слонов бывают легкие? - удивился Прохор. - Я думал:  только
у людей... или, в крайнем случае, у собак.
   Мы вышли из ворот и медленно двинулись  по  тротуару.  Прохожие,  глядя
прямо перед собой, обтекали нас слева и справа, и  никто  не  остановился,
никто не оглянулся нам вслед.
   Было двенадцать часов. Дети еще  не  вернулись  из  школы.  Пенсионеры,
домохозяйки, сбежавшие с  лекций  студенты  да  обалделые  командировочные
встречались нам на тротуаре.
   - Бабушка! Да бабушка же! Смотри - слон! Живой!
   - Что ты дергаешь? Всю руку оторвал! Какой там еще слон? Ах, слон. Ну и
что? Подумаешь, не видал, что ли, слонов никогда. Пошли  быстрее,  очередь
пройдет!
   - А мы - куда? - спросила я Прохора.
   - Я бы поел, - застенчиво признался он.
   Я зашла в овощной магазин и выбрала два самых больших и зеленых  кочана
капусты. Прохор сжевал их в полминуты и с интересом поглядывал на  витрину
булочной.
   - На свадьбу берете? -  спросила  меня  оживленная  кассирша,  когда  я
расплачивалась за восемь батонов.
   - Это - слону, - объяснила я.
   - А-а... - протянула кассирша разочарованно, и  тотчас  же  из  очереди
раздался голос:
   - Вот! Мясо собакам берут, а теперь еще и слонов развели!
   Квадратная баба в фетровой шляпе, колом стоящей на голове,  надвигалась
на меня.
   - Бесятся с жиру. Не знают, куда деньги девать!
   Следом  за  мной  она  вылезла  из  булочной,  злобно  пихнула   плечом
перегородившего тротуар Прохора и, прошипев: "Госс-с!" - заковыляла прочь.


   Прохор как ребенок.  Через  пять  минут  он  запросил  пить.  Летом  мы
спустились бы с ним к реке  или  я  нашла  бы  кран  для  шланга,  которым
поливают улицу. А сейчас?
   Мы  встали  в  длинную  очередь  к  пивному  ларьку.  Очередь  галдела,
обсуждала события на Ближнем Востоке, крыла вратаря хоккейной команды.  На
нас с Прохором никто внимания не обращал, только продавщица высунулась  из
окошка и крикнула:
   - Пиво кончается! За гражданкой со слоном не занимайте!
   Прохор выпил шесть больших и одну маленькую и сконфуженно сказал:
   - Сколько ты денег на меня потратила, даже неудобно.
   - Ладно. На здоровье. Не так часто гуляем.
   Мы подошли к перекрестку, и регулировщик сразу  же  зажег  нам  зеленый
свет. Вместе с нами по  полосатому  переходу  двинулась  толпа,  такая  же
озабоченная, как там, на тротуаре, как у булочной и у пивного ларька,  как
на пер