вас одобрила, так как люблю животных, но этот поступок... Породистых собак
очень часто держат из тщеславия, а таких - только из любви. Только! Можете
рассчитывать на мою помощь и в добрый, и в черный час.
   Покивав  самой  себе,  Антонина  Николаевна   горделиво   распрямилась,
поднялась вместе с Лаптевым на площадку, отперла ему дверь и только  после
этого вспомнила о своем ведре.
   С этого дня к телефону Лаптева  приглашали  таким  голосом,  будто  это
событие - исключительно большая  радость  для  всего  человечества.  Более
того, было решено, что Тоня, девушка из  "Невских  зорь",  которая  всегда
приходила к Антонине Николаевне делать уборку, вымоет и приведет в порядок
комнату Лаптева: "Что вы? Что вы? Конечно же, одинокому мужчине,  занятому
научной работой, трудно, невозможно  следить  за  хозяйством,  а  жизнь  в
неуюте -  какая  же  это  жизнь?"  А  совместные  чаепития  с  вареньем  и
пряничками, только что испеченными по новому рецепту, который привезла  из
заграничной поездки знакомая учительница французского языка! Не говоря уже
о тихих вечерних беседах, расспросах, раньше  Лаптеву  как-то  никогда  не
приходилось рассказывать о себе - не  было  слушателя,  которому  было  бы
интересно. А тут представьте: холодный ноябрьский вечер за окном незаметно
переходит в ночь.  Антонина  Николаевна,  блестя  спицами,  вяжет,  слушая
эпопею Лаптева о детстве, о школе, где его называли, конечно  же,  Лаптем,
или о том, как Рыбаков в прошлом году  посчитал  ниже  своего  достоинства
прийти к нему, Ефиму, на день рождения.
   Антонина Николаевна  слушает,  кивает,  иногда  вставляет  какое-нибудь
замечание: "Люди, в сущности, очень разные, Фима, очень".  Или:  "В  нашей
юности все было не так - дружили семьями, собирались, музицировали. Играли
в  фанты,  во  флирт,  да,  да!  Это  была  такая  игра,  очень  милая   и
целомудренная..."
   А иногда они просто молчали, каждый думал о чем-нибудь, и Лаптеву  было
уютно и тихо на душе,  исчезло  ощущение  сиротства  и  неприкаянности,  а
Динка, дремавшая у ног, положив свою морду на туфли Лаптева, усиливала это
ощущение прочности, надежности и покоя.
   Антонина Николаевна как-то сказала Лаптеву, что в детстве  у  нее  была
такая же - ну как две капли! -  собака,  первая  в  жизни  ее  собственная
собака, исчезнувшая при  загадочных  обстоятельствах  из  запертого  дома.
Кухарка - тогда, знаете, еще были кухарки, - рыдая, клялась, что  дело  не
обошлось без нечистой силы.
   - Даже ушла от нас. Взяла расчет, - закончила Антонина Николаевна.
   - А куда же все-таки девался пес? - спросил Лаптев.
   Антонина Николаевна была почти уверена, что кухарка  сослепу  выпустила
собаку или даже продала живодерам - любила, знаете, выпить.  А  уволилась,
испугавшись разоблачения. А может, и совесть мучила.
   - Мой отец расклеил  по  всему  городу  объявления  о  пропаже,  обещал
большое вознаграждение, я  ведь  серьезно  заболела  тогда.  Но  никто  не
пришел. Это бог меня наказал, - задумчиво сказала Антонина  Николаевна,  -
за Лизу. Была у меня такая подруга, а я ее... предала. Тогда,  конечно,  я
это так не называла, казалось - пустяки, подумаешь, детские дела. А теперь
вот, когда вспоминаю...  нельзя  предать  безнаказанно,  понимаете,  Фима?
Нельзя, даже если тебе одиннадцать лет... Потом были другие собаки, но это
уже не то.  Да  и  жизнь  пошла  другая,  как-то,  знаете,  сразу  все  не
заладилось... Да. А Динка была моей первой любовью.
   - Ее тоже звали Динкой?
   - Ну конечно же! Разве я вам не говорила? Именно Динкой, а как же!



   5

   На работе у Лаптева тоже кое-что произошло. Во-первых,  ту  злосчастную
конференцию внезапно отложили до февраля,  и  вот  начальник  лаборатории,
вызвав Лаптева, сказал ему:
   - Вы, Ефим Федосеевич, подработайте свой  доклад.  Время  теперь  есть,
тема, которой вы занимаетесь, перспективная, могут  получиться  интересные
данные. Поищите. Попробуйте, например, применить в  качестве  катализатора
металлический натрий, этого еще никто не делал, в  литературе,  во  всяком
случае, я ничего подобного не встречал. Ни в нашей,  ни  в  зарубежной.  А
вдруг, чем черт не шутит...
   Нехотя Лаптев начал работать с натрием, и  что-то  забрезжило.  Правда,
пока из девяти проведенных реакций нужный результат давала одна, но  и  то
хлеб. Значит, все дело в оптимальных условиях, это  ясно.  Сотрудники,  по
крайней мере, уже завидовали.
   Во-вторых, за прошлогоднюю работу лаборатория получила большую  премию.
Ответственный  исполнитель  Мустыгин  к  тому  времени   проштрафился,   и
исполнитель Лаптев очень удачно купил себе импортное демисезонное  пальто.
Выбирать его в универмаг с  Лаптевым  пошел  пижон  и  тряпичник  Рыбаков,
всегда знавший, что сейчас носят и что будут носить  в  следующем  сезоне.
Заодно купили с рук и зимнюю шапку, пыжик не пыжик, но что-то пушистое  и,
главное, Лаптеву шло.
   Когда одетый, как боярин Шуйский,  Лаптев  на  другой  день  явился  на
работу, лаборатория была потрясена.
   - Девки, он же у нас интересный мужчина,  -  сказала  главная  красотка
отделения Наташа Бессараб, - куда мы, дуры, глядели? Давайте все  выходить
замуж за Фиму.
   Каждый вечер после работы Лаптев брал Динку, и Они отправлялись гулять.
Шли по хозяйственным делам -  в  магазины,  прачечную,  химчистку.  Лаптев
медленно вышагивал по  улице  в  своем  элегантном  новом  пальто,  собака
преданно шла рядом, и попадающиеся навстречу молодые женщины  отвечали  на
взгляды Лаптева благосклонными улыбками, а не бежали прочь,  отвернувшись,
точно он - витрина похоронного бюро,  как  довольно  точно  заметил  тогда
доктор по имени Эмиль.
   Очень часто какая-нибудь девушка,  кокетливо  повизгивая  от  восторга,
принималась гладить Динку, и Лаптев отлично понимал, что все это, конечно,
камуфляж, собака - только предлог, чтобы привлечь его, Ефима, внимание.
   Как-то, выйдя из булочной, Лаптев увидел, что перед Динкой, ждущей  его
у входа, сидит на корточках барышня в клетчатом  пальто  и  длинном  синем
шарфе.  Концом  шарфа  она  щекочет  Динке  нос,  а  та   только   вежливо
отворачивается. Заметив подходившего  Лаптева,  собака  кинулась  к  нему,
девушка подняла лицо и вдруг просияла:
   - А я вас знаю! - торжествующе объявила  она,  выпрямляясь.  -  Это  вы
летом приносили нам в ателье польские туфли. Теперь поступил  новый  клей,
так что приходите, починим.
   "...Неужели все-таки гардероб играет такую роль в жизни человека?  -  с
интересом раздумывал Лаптев по дороге из булочной. - Стоило приобрести эти
вещи - и будьте нате: улыбки, заигрывания, взгляды. А раньше? И ведь прыщи
и те куда-то подевались, вот смех!"
   В последнее время Лаптев  раза  три  или  четыре  звонил  мистификатору
Эмилю, но дозвонился один раз.
   - Я беспокою вас,  почтенный  доктор  колдовских  наук,  чтобы  сказать
большое мужское спасибо, - начал Лаптев весело.
   - Знаю. Рад, - отозвался Эмиль. - Благодарность в вашем голосе заношу в
блокнот.
   - В Красную книгу?
   - Пока еще только в блокнот. Как Динка?
   - В порядке.
   - Берегите собаку, господин удачник, в ней - все ваше состояние.
   - Неужели?
   Лупоглазый доктор хмыкнул, помолчал, потом заговорил опять:
   - Скажите, вам не приходилось, например, посреди поля или где-нибудь  в
лесу испытывать нелепое желание поклониться в пояс земле или упасть в ноги
деревьям, которые так, казалось бы, безразлично стоят  вокруг?..  Впрочем,
это совсем не телефонный разговор, может быть зайдете?
   - На этой  неделе  не  получится.  Полно  работы.  И,  стыдно  сказать,
закрутился в вихре светских удовольствий.
   - Звонки. Приглашения в гости. Прелестные-женщины, а? Как  знаете.  Но,
может быть, ненадолго? На часок? Так сказать, pour passer le temp?
   - После понедельника - непременно.
   ...Все-таки  кто  он,  этот  Эмиль?  Скорей  всего,   очень   одинокий,
неудачливый человек, может быть с каким-нибудь дефектом, придумавший себе,
чтобы заполнить жизнь, вот такое развлечение: разыгрывает людей, напускает
туману и таким образом заводит знакомства... Откуда он все про  меня  знал
тогда? И знает теперь? Ну, теперь он мог просто по  голосу  догадаться.  А
тогда? Да мало ли... Если постараться, можно всегда  с  кем  угодно  найти
общих знакомых, это уже проверено. А в  конце  концов,  такое  развлечение
ничем не хуже другого, никому, во всяком случае, не во вред. Допустим,  от
кого-то чудак услышал, что  Ефим  -  интересный,  незаурядный  человек,  и
захотел познакомиться: навел  справки,  выяснил  детали  и  разыграл  этот
спектакль. Неплохо, как профессионал, мастер сцены. Собачку, конечно,  мог
бы и не всучивать, хотя, справедливости ради, надо сказать, что эта деталь
как-то убеждает... да и Антонина отмякла и в квартире - рай земной... А  я
- зря. Вместо  того  чтобы  пойти  человеку  навстречу,  поддержать  игру,
подружиться с ним - ему ведь это нужно, а не мое дурацкое "спасибо"... Да.
Схожу на той неделе обязательно. Надо бы пораньше, так ведь, серьезно,  не
разорваться, навалились приятели, как-то сразу все вдруг, что  ни  день  -
куда-нибудь тащись: то в преферанс, то Мустыгин-клаустрофоб не может пойти
на просмотр в БДТ и буквально силком навязывает билеты.
   Почему это люди так обожают играть в благодетелей? Вот  Рыбаков,  после
того как помог приобрести тогда новое  пальто,  считает  себя  опекуном  и
наставником. Сам, если уж начистоту, личность  сомнительная,  единственный
талант - умение одеться и нахально вести себя с дамами. Довольно противно,
а дамы - вон, та же красотка Бессараб - млеют. Вчера,  например,  подошел,
хлопнул по спине, условно - по  спине,  и  заорал:  "Наталья!  Беру  после
работы в пивной бар!" И - боже ты мой! - весь  остаток  рабочего  дня  эта
дурочка мазала ресницы и красила веки.
   Правда, на тот просмотр в БДТ она тоже пошла с  большим  удовольствием.
Ресниц она тогда, помнится, не мазала и вообще  вела  себя  буднично,  но,
может, и не буднично, а торжественно? Потому что пойти с Лаптевым для  нее
- событие, это тебе не Рыбаков со своей дубленкой и пустой головой.
   Раздумывая на все эти темы, Ефим брился, переодевался, завязывал  новый
галстук - настырный Рыбаков зазвал сегодня к себе на киноартиста. Артист -
довольно известный, где  только  Рыбаков  их  берет?  Ефим  посмотрелся  в
зеркало и остался доволен: новый костюм сидит прекрасно, галстук в цвет  к
носкам, лицо - очень даже ничего.
   Динка, лежащая у двери,  подняла  голову  и  с  надеждой  взглянула  на
хозяина.
   - Собака - дома! - сказал ей Лаптев, и  она,  поняв,  что  прогулка  не
светит, тотчас уткнулась в лапы и закрыла глаза. Оскорбилась.
   - Я - в гости, поняла? В гости с собаками  не  ходят,  -  вразумлял  ее
Лаптев, а сам подумал, что явиться к пижону Рыбакову с  его  киноартистом,
ведя на поводке какого-нибудь датского дога, было бы,  пожалуй,  эффектно.
Но вслух про дога он, конечно, ничего не сказал.


   Работа с металлическим натрием шла довольно успешно,  уже  не  одна  из
десяти реакций удавалась Ефиму, а четыре-пять.  Наташа  Бессараб,  которую
подключили к нему в помощь,  обещала,  что  к  Новому  году  добьется  ста
процентов.
   - От лаборанта зависит все! - самонадеянно объявила она. -  А  у  меня,
Ефим Федосеевич, золотые руки. И не только руки...
   Тут находящийся рядом Рыбаков сально заржал и сказал, что это он  может
подтвердить. Лаптев брезгливо молчал, а сам думал, что люди, все как один,
что бы ни случилось в  мире  положительного,  склонны  считать  это  своей
персональной заслугой. "От лаборанта зависит все". Видали? Что  поделаешь,
красивая женщина, ей ум ни к чему. Как это вчера выразился вон тот пошляк?
"Если бы все женились на умных, кому бы достались красивые?" И эта -  туда
же... "Не только руки..." Явно дает понять... Что ж! Поглядим,  уважаемая,
поглядим, торопиться нам некуда,  мы  один  раз  уже  нажглись  с  женским
полом... Интересно все же, как  она  там  поживает,  его  беглая  половина
Светлана Борисовна?



   6

   В ближайший понедельник Ефим, как и было обещано, позвонил  телепату  и
сказал, что освободился и может ненадолго зайти. Тот почему-то  особенного
восторга не проявил, промямлил, что простужен,  но  "если  хотите,  можете
заглянуть".
   После такого приглашения  желание  идти  у  Ефима,  откровенно  говоря,
пропало, тем более что погода была гнусная - мокрый снег.  Но  откладывать
тоже не имело смысла, остальные  дни  недели  все  были  буквально  забиты
битком,  он  специально  высвободил  вечер,  да  и  не   хотелось,   чтобы
невыполненное обязательство висело над головой.
   Ефим взял собаку и отправился, удивляясь по  дороге  странному  все  же
характеру этого типа - то сам хочет общения, просит заходить, а звонишь  -
вроде бы и не рад.


   В комнате "доктора", как и в прошлый приход Лаптева, царил  беспорядок,
а на столе он, казалось, даже увеличился, прибавились какие-то  совсем  уж
бессмысленные вещи, например ржавый детский совок и грязный  дед-мороз  из
ваты.
   Чай пили опять на тахте, и сегодня эскулап ни о  чем  не  расспрашивал.
Обвязанный  шарфом,  одетый  в  два  свитера  (рукава  нижнего   неряшливо
торчали), он, поминутно борясь с налетающим, как ураган,  кашлем,  тем  не
менее весь вечер болтал точно заведенный,  держа  на  коленях  разомлевшую
Динку.
   Сегодня он разглагольствовал о любви. Развивал  довольно  бредовую,  им
самим, конечно, разработанную теорию, что любовь,  мол,  это  нечто  вроде
магнитного поля, окружающего, как скафандр, того, кого любят.
   - Понимаете, - информировал  он,  тараща  на  Ефима  свои  и  без  того
выпученные глаза, - в  идеале  необходимо,  чтобы  каждого  человека  хоть
кто-нибудь любил. Другой человек или животное -  неважно.  Главное,  чтобы
любил сильно, - тут он наклонился и поцеловал собаку между ушами,  -  и  в
этом случае тому, кого любят, ничто не грозит, никакие несчастья.  Силовые
линии поля не пропустят их, отобьют. Или уж, в крайнем случае, смягчат.
   - Для этого вы и вручили мне собаку? - усмехнулся Ефим.
   - И для этого тоже. Но не так просто, не так однозначно, mon ami. Динка
- это талисман, волшебный пес.
   "Повело, - тоскливо подумал Ефим, - пошло-поехало.  То  силовые  линии,
теперь - волшебный пес. То мытьем, то  катаньем  хочет  внушить,  что  мои
успехи упали с неба, вернее, не с неба, а из его рук. Каждый человек - сам
кузнец своего счастья. Как говорит отец: "Не потопаешь, не полопаешь".
   Лаптев вдруг спохватился, что Эмиль давно  молчит  и  смотрит  на  него
грустным изучающим взглядом.
   "Черт бы его побрал, вдруг отгадал, о чем  я  думаю,  и  скажет  сейчас
какую-нибудь гадость!"
   Но телепат не сказал ничего, отвернулся. Он гладил Динку, чесал  у  нее
за ухом, потом долго откашливался.
   - Конфет не принесли? - спросил наконец  и,  не  успел  Ефим  ответить,
махнул рукой и устало уронил: - Ладно. Это я так, не берите в голову.
   Ефим  почувствовал,  что  пора  идти,  и  стал  прощаться,   Эмиль   не
задерживал. Непонятный это был человек и нелепый, сам не знал, чего хотел.
Очевидно, ему просто нужно было выговориться, изложить  свои  доморощенные
теории, а кому - неважно. Скорее всего, слушатели  выдерживали  не  больше
одного сеанса, сбегали и требовалось вербовать новых.



   7

   Наступил Новый год. Ефим Федосеевич встретил его дважды: сперва дома, в
десять часов, в обществе  Антонины  Николаевны  и  Динки;  ели  специально
изобретенный пирог с лимоном и пили шампанское, которое  купил  Лаптев  по
случаю прогрессивки. Вместо  обычных  двадцати  процентов  дали  тридцать.
Скажите, пожалуйста, почтеннейший Эмиль, как вас там по батюшке,  -  может
быть, решение администрации выплатить сотрудникам института лишние  десять
процентов - тоже  результат  вашего  колдовства?  Между  прочим,  старшего
инженера Е.Ф.Лаптева на днях официально  утвердили  руководителем  темы  и
написали представление на ведущего. Очень хотелось бы знать - это тоже  вы
или все-таки следствие кое-какого, пусть ничтожного,  экспериментаторского
таланта некоего жалкого химика? Каждый - сам кузнец, вот какие дела...


   Новогоднее пиршество  у  Володи  Рыбакова  прошло  блистательно.  Среди
приглашенных, кроме прикормленного, уже знакомого Ефиму  киноартиста,  был
еще американец, очень забавно и мило говоривший по-русски. Помнится,  речь
за столом зашла о собаках: Рыбаков со смехом уговаривал Ефима поменять его
дворнягу на королевского пуделя, а Наталья Бессараб приняла все всерьез  и
с пьяной страстью стала кричать, что, если Фимка совершит такую  подлость,
она выкинет его установку и все банки с натрием с пятого этажа.
   Американец, слушавший с вежливой улыбкой эту дискуссию,  принял  в  ней
участие: у его родителей в штате Индиана, оказывается, тоже  есть  собака,
немецкая овчарка, очень злая.
   - German shiper, - важно произнес Лаптев.
   - О, не совсем так, - поправил американец с  ослепительной  улыбкой,  -
немножко другое: sheep dog, а как ты сказал, это на  русский  -  "немецкий
моряк".
   И продолжал рассказывать про свою овчарку:
   - Лэрри хотел кусить меня. Не очень, ну...  так  и  так.  У  него  была
кость. Он лежит верху лестницы перед спальной родители. Они уже там, а я -
низу смотрел тиви... Когда я хотел лечь спать, Лэрри боялся, что  я  хотел
взять кость. Конце концов, нужно было мой отца взять кость, и  он  спросил
Лэрри свою спальную. Сестра бегала в свою комнату, я низу - туалет,  запер
дверь, и как мать пережила, не знаю. Следующий день -  ничего,  Лэрри  как
обычно любил меня.
   Американец  громко  захохотал,  гости  тоже,  Ефим  со  смеху  чуть  не
подавился цыпленком-табака. Ему почему-то было очень приятно беседовать  с
американцем о собаках.
   Потом   слушали   Высоцкого,   последние   записи,   потом   опьяневшая
кинознаменитость  тихим   голосом   читала   Рильке.   Под   утро   Наташа
категорически потребовала танцев, а  то  скучища,  интеллектуалы  чертовы,
больше в жизни не приду, и не зовите!
   Плясала она здорово, в основном с американцем. А он, осовевший было  от
нашей водки, - кто это выдумал, что они умеют пить? -  живо  взбодрился  и
прямо прилип. Рыбаков  чинно  танцевал  со  своей  востроносенькой  женой.
Вообще замечено: дома он  бывал  совсем  не  такой,  как  в  институте,  -
солидный, вальяжный,  эдакий  хлебосол-семьянин.  Ефим  тоже  станцевал  с
Наташей  раза  три.  Она  молчала,  стеснялась,   наверное,   -   все-таки
начальство, а может, раскаивалась, что в начале вечера назвала его Фимкой.
Кто их, женщин, поймет. Но одно-то было вполне очевидно Ефиму:  он  Наташе
нравился, пожалуй, больше всех этих.
   Поэтому, уверенно ведя ее под музыку старомодного вальса, он,  сохраняя
на лице полную индифферентность, слегка пожал ее руку.  И  тотчас  получил
ответное пожатие.
   "Антонина, конечно, давно спит  и  видит  десятый  сон..."  -  невпопад
подумал Ефим.
   После танцев пили кофе,  артист  опять  порывался  читать,  но  его  не
слушали, начали расходиться. Одеваясь, Наташа посмотрела на Лаптева, и  он
сразу ее понял.
   На улицу они вышли вдвоем, сбежали  по  лестнице,  пока  другие  гости,
галдя, пытались вызвать лифт. Было еще темно, падал снег. Наташа тихо  шла
рядом мелкими из-за высоченных каблуков шагами. Ефим нарочно  не  взял  ее
под  руку,  хотел  посмотреть,  что  будет.  Но  она  не  решалась,   шла,
помалкивала. Ждала.
   Ефим  понимал  это  и  ломал  голову:  не  предложишь  -  обида   будет
смертельная, а как предложить?.. Видела бы его сейчас Светлана -  идет  по
улице мужчина, которым она пренебрегла, которого за человека не посчитала,
использовала, чтобы кому-то там насолить, а насолив, тут  же  и  выкинула,
как пустую папиросную пачку, идет он по улице и ведет к себе  домой  такую
красотку, на которую все оборачиваются, - вон, парень  с  гитарой  аж  шею
вывернул, а сам, между прочим, с дамой.
   - Куда это ты, Фима