овек с
видным общественным положением.  Нет, я не могу вас доверить таким господам.
Вы остаетесь пока у меня.
 - Хорошо. Идем.
 - Да,  но  только нам лучше прийти домой после десяти часов,  когда все
спит на нашей улице и никто нас не заметит.
 Оставалось целых два часа, которые нужно было чем-нибудь наполнить.
 Андрей предложил погулять вдоль реки. Они будут беседовать и любоваться
великолепной южной ночью.
 - Нет,  -  сказала Зина.  Мы  можем  с  большей пользой провести время.
Давайте пойдем к тюрьме -  тогда вам завтра незачем будет ходить с Василием.
Вам обязательно нужно осмотреть место ночью, так как побег назначен на ночь.
 Они отправились прямо к  тюрьме.  Большое квадратное здание в два этажа
выступило из-за  высокой стены,  отделявшей его от остального мира.  Большая
унылая  площадь,   без  малейшего  следа  растительности,  окружала  острог,
примыкая одним углом к открытому полю.
 Зина и Андрей обошли вокруг площади по прилегающим улицам и очутились у
начала той  улицы,  где предполагалось стоять карете.  С  этого пункта лучше
всего можно было осмотреть всю позицию.
 - Обратите внимание на общий вид,  -  сказала Зина.  -  Вам не нужно ни
считать шаги,  ни мерить расстояния.  Все это Василий проделал уже несколько
раз. Он вам расскажет.
 Место,  выбранное  для  кареты  Василия,  было  недурное,  или,  вернее
сказать,  наименее дурное.  Оно было несколько далеко от  устья подкопа,  но
зато окружающие дома укрывали этот пункт от  возможных выстрелов со  стороны
тюрьмы.  Улица была хорошая.  Даже в эту сравнительно раннюю пору там никого
не было. Андрей высказал свое мнение Зине.
 - Слабый  пункт  вон  там,  -  сказала  она,  указывая  на  находящийся
неподалеку кабак.  -  Здесь  царствует мертвая тишина в  полночь,  а  в  том
несчастном кабаке засиживаются часто до  двух часов ночи.  В  случае тревоги
половые или глупые посетители могут выбежать и наделать хлопот.
 - О, что касается этого, то вам нечего беспокоиться, - сказал Андрей. -
Я беру на себя удержать их,  а в случае надобности расправиться с ними, если
они только вздумают мешаться не в  свое дело.  Я бы даже посоветовал Василию
стоять ближе к кабаку -  оно выйдет натуральнее. Я же буду сторожить на углу
и дам знак Василию отъехать в тот момент, когда наши выйдут из подкопа.
 Они опять свернули в боковую улицу, вышли с другой стороны на площадь и
прошлись по ней в направлении, параллельном тюремной стене.
 - Вот камеры политических,  -  сказала Зина, указывая ему на ряд окон в
верхнем этаже, из которых некоторые оставались темными, другие же были слабо
освещены изнутри.
 - Можете вы  мне  указать окно Бориса?  -  спросил Андрей взволнованным
голосом.
 - Седьмое от угла;  оно освещено. Он, вероятно, читает теперь. Левшин в
пятой,  а  Клейн в третьей камере от угла.  В их окнах темно -  должно быть,
спят.  Однако неприлично так всматриваться в тюремные окна, - прибавила она,
толкнув его руку. - Часовой вас заметил.
 Андрей никак не  ожидал,  что очутится так близко к  Борису сегодня же.
Мысль,  что его друг тут,  за этим окном,  что он мог бы услышать его голос,
пожать ему  руку,  -  эта мысль сильно взволновала Андрея.  Безумное желание
промелькнуло у  него в  голове:  ему  вдруг захотелось крикнуть имя Бориса в
надежде, что тот его узнает.
 Зине пришлось оттащить его за руку, чтобы заставить уйти.
 Они  шли молча.  Когда тюремная площадь осталась далеко позади,  Андрей
спросил:
 - Скажите, мог ли бы он нас увидеть из своего окна днем?
 - Нет,  -  отвечала Зина.  -  Окна  прорезаны очень  высоко в  стене  и
выкрашены в белую краску,  сквозь которую ничего не видно. Но я передам ему,
что мы проходили мимо его окна сегодня вечером и  видели свет в  его камере.
Ему будет приятно.
 - Я тоже хочу написать ему, можно? - спросил Андрей.
 - Конечно!  Пишите сколько угодно. Я могу доставить ему решительно все.
Мы с ним теперь в деятельной переписке. Но уговорить его сторожей было очень
трудно.  Знаете ли, что меня два раза чуть-чуть не арестовали. Мне не везло,
и я все нападала не на настоящих людей.
 На возвратном пути они все время говорили о Борисе.  Дома Зина показала
Андрею карточку своего маленького сына Бори,  полученную несколько дней тому
назад.
 - Посмотрите,   что  за  прелесть!  -  воскликнула  она  с  материнскою
гордостью,  держа перед Андреем и  не  выпуская из  рук фотографию малютки с
пухлыми ручками, круглыми удивленными глазками и раскрытым ртом.
 - Славный мальчуган! - сказал Андрей. - Не находите ли вы, что он очень
похож на Бориса?
 - Вылитый отец!  -  подтвердила Зина,  очень довольная таким замечанием
постороннего.  -  И  я  надеюсь,  что со  временем он будет таким же хорошим
революционером.  Ему  всего год  и  четыре месяца,  но  он  уже содействовал
революции по мере сил своих.
 Зина рассказала, как она взяла с собой мальчика - ему было всего девять
месяцев от роду - в Харьков, где ей приходилось быть хозяйкой конспиративной
квартиры.
 - Ничто не дает дому такого миролюбивого и  невинного характера и ничто
так  не  устраняет  подозрений,  как  присутствие ребенка,  -  прибавила она
улыбаясь. - Мой Боря нам оказался очень полезен. Ну, скажите, кто из нас так
рано вступал на революционное поприще? Надеюсь, что и позже, когда вырастет,
он будет молодцом.
 Андрей выразил надежду,  что к тому времени Россия не будет нуждаться в
революционерах.
 - Ну, а что же с ним теперь? - поинтересовался он.
 Тень пробежала по лицу молодой женщины.
 - Я не могу держать его у себя, чтобы в случае моего ареста ему тоже не
пришлось бы испытать тюремного заключения.  Для этого он слишком еще мал. Он
у матери Бориса,  в деревне.  Его там очень любят,  и мне часто пишут о нем.
Надеюсь, что я увижу его, если удастся, после нашего предприятия.
 Вулич давно ушла спать,  а  они все еще разговаривали в  гостиной,  где
Андрею была приготовлена постель.  Зина расспрашивала его про Жоржа,  Таню и
Репина.  Заметив некоторую странность в тоне его голоса, когда речь заходила
о Тане,  Зина спросила:  в чем дело?  Они были так дружны,  что ее вопрос не
показался ему  нескромным,  но  Андрей избегал всяких излияний.  Он  не  мог
говорить в  легком тоне о  своих чувствах,  а  толковать об  этом серьезно с
Зиной в ее положении ему было стыдно.


 Глава III

В ОЖИДАНИИ

 В  течение  следующей  недели  Андрей  и  Василий  сделали  все  нужные
приготовления и благополучно обосновались в своей гостинице. Они прожили там
целый месяц, а дело побега не подвинулось ни на волос.
 Через  несколько  дней  после  приезда  Андрея  в  Дубравник  случилось
неприятное осложнение. В камеру, где содержались Беркут и Куницын, поместили
еще  одного  арестанта,  некоего Цуката,  фальшивомонетчика,  которого сразу
заподозрили в  шпионстве.  Общим  советом уголовных решено  было  прекратить
подкоп до  тех пор,  пока им  не удастся выжить подозрительного сожителя.  В
продолжение трех недель все они,  дружными усилиями, старались сделать жизнь
невыносимой непрошеному гостю. И действительно, несчастный Цукат взмолился к
начальству.  Его перевели в  другую камеру,  и тогда только подземная работа
возобновилась.
 Такие  задержки были  в  высшей  степени неприятны,  истощая средства и
пагубно влияя на общее настроение.
 Главные участники в  деле  вынуждены были  проводить все  это  время  в
полном бездействии.  Было бы безумием с  их стороны присоединиться к местной
агитации и  пропаганде,  которые в  Дубравнике шли  своим чередом,  как и  в
других городах.  Им необходимо было держаться в стороне от всего,  что могло
бы их компрометировать.  Самое тщательное изучение их будущего поля действия
и  прилегающих улиц было сделано в несколько дней.  И,  покончив с этим,  им
пока ничего не оставалось, как сидеть сложа руки и выжидать.
 Андрею в качестве купца нельзя было постоянно сидеть дома, не возбуждая
подозрений.  Кроме того,  ему  нужно было поддерживать сношения с  Зиной,  у
которой сосредоточивались все необходимые сведения.  Поэтому он  каждое утро
выходил "по  делам" и  отправлялся в  городской сад  или  другое условленное
накануне место,  где  в  случае важных новостей его аккуратно в  одиннадцать
часов встречала Зина или чаще Вулич. Молодой девушке, очевидно, было приятно
его общество, и Зина охотно предоставляла ей это маленькое развлечение.
 Остальную часть  дня  Андрей проводил дома.  Исполнив свои  обязанности
кучера и лакея,  Василий присоединялся к нему.  Нельзя сказать, чтоб им было
очень весело.  Несмотря на внешнее спокойствие, они были слишком взволнованы
ожиданием предстоящего, чтобы находить удовольствие в занятиях или в чтении.
Даже  на  романе  им  трудно было  сосредоточиться.  Иногда они  пускались в
длинные разговоры,  обсуждая с  разных  точек  зрения  революционные задачи.
Друзья  и  знакомые,   текущая  литература,   Гамбетта  и  Бисмарк*  -   все
подвергалось обсуждению.  Но  оба не  были охотники до разговоров и  большую
часть своего времени проводили молча,  каждый сидя или  лежа в  своем углу с
папиросой в зубах.
 ______________
 *  Гамбетта,  Леон  (1838-  1882)  -  французский политический деятель.
Бисмарк,  Отто  (1815  1898)  государственный деятель  и  дипломат Германии,
крайний реакционер; вел жесточайшую борьбу с социалистами.

 Василий переносил этот образ жизни замечательно легко.  Он присматривал
за лошадью,  смазывал сбрую и  по целым часам глядел в окно,  с невозмутимым
спокойствием  покуривая  папироску,  как  будто  всю  жизнь  ничем  иным  не
занимался.  Андрей  старался примириться с  вынужденным бездействием -  боец
должен уметь выжидать.  Выдержка в  приготовлениях так  же  важна для успеха
дела,  как и храбрость и ловкость в его исполнении. Но Андрея страшно томило
такое прозябание изо дня в  день,  особенно на первых порах после деятельной
жизни в Петербурге.  С течением времени он,  конечно, стал привыкать к новым
условиям и  острое чувство тоски  притупилось.  Но  все-таки  он  со  жгучим
нетерпением ждал решительного дня,  когда товарищи и  он  сам  будут наконец
свободны.
 Солнце садилось.  Оба друга были,  по обыкновению,  дома. Андрей лениво
растянулся на кушетке, перед ним лежала раскрытая книга, которой он, однако,
не читал;  Василий сидел у окна и курил, как вдруг раздался стук в дверь. Он
вскочил и побежал в переднюю, где ему полагалось пребывать. Нельзя же кучеру
сидеть в  одной  комнате с  хозяином!  С  проворностью,  которой трудно было
ожидать от  такого неуклюжего субъекта,  Василий схватил щетку,  сунул левую
руку в сапог и стал чистить его с усердием настоящего преданного слуги.
 Но тревога оказалась напрасной.  Вошла Анна Вулич.  На этот раз комедия
Василия была ни к  чему.  Бросив сапог и щетку,  он последовал за девушкой в
комнату.
 Вулич  приходила изредка в  гостиницу,  причем всегда спрашивала кучера
Василия. В этом ничего не было удивительного. Она была одета, как горничная,
а Василий в качестве неженатого молодого человека мог иметь свой "предмет".
 Не   встретив  никого  при  входе,   Вулич  поднялась  наверх  и   сама
постучалась.
 - Не хотите ли принять участие в пикнике под открытым небом?  - сказала
она.  -  Старшая  Дудорова выдержала экзамен,  и  мы  празднуем сегодня  это
событие. Соберется несколько друзей, и будет, наверно, очень весело.
 Андрей и Василий охотно приняли приглашение.
 - Зина будет? - спросил Андрей.
 - Нет-с,  они не будут;  но они позволили мне пойти,  - сказала шутливо
Вулич, подделываясь под тон настоящей горничной.
 Она направилась к кушетке,  с которой поднялся Андрей, подобрав платье,
как  при  переходе через грязную улицу.  Усевшись,  она позаботилась,  чтобы
платье не касалось пола.
 Комната,  в которой жили оба друга,  не отличалась образцовой чистотой.
Стол, вытираемый локтями, сравнительно был чист; только на четырех углах его
виднелась пыль,  перемешанная с  хлебными крошками.  Но  на полу расстилался
голубовато-серый слой пыли,  как первый тонкий снежок. Куски белой, желтой и
синей оберточной бумаги были разбросаны в  живописном беспорядке.  Некоторые
из них, впрочем, потеряли уже свой натуральный цвет от пыли: видно было, что
уже  не  первый день они  лежат все на  том же  месте.  Пестрая мозаика пола
дополнялась раскиданной там и сям яичной скорлупой, окурками папирос, сухими
корками хлеба;  и все это хрустело под ногами, а сдвинутое с места, подымало
облака пыли.
 Дело в  том,  что комнаты Андрея наняты были без прислуги и  убирать их
входило в обязанности Василия.  Но Василий,  хотя и бегал в лавочку,  чистил
сапоги Андрея и ставил самовар с похвальной аккуратностью, считал подметание
комнаты излишней тратой времени и  энергии.  Он никак не мог понять,  почему
пыль,  по которой люди спокойно ходят по улице,  так нетерпима на полу.  Так
как  Андрей  тоже  не  обращал  на  это  внимания,  то  комнаты  подметались
приблизительно раз в месяц.
 Пикник устраивался в  небольшом лесу за  версту от  города.  Нужно было
отправиться туда пешком,  а  ужин предполагалось варить на открытом воздухе,
поздно вечером. Василий, как человек практический, сообразил, что им не худо
бы сперва подкрепиться.  У него все оказалось под рукой,  и он объявил,  что
состряпает закуску в одну минуту.
 Оба друга редко ходили обедать в трактиры;  оно было бы и дорого,  и не
совсем безопасно ввиду разношерстных посетителей подобных мест.  Поэтому они
ели большей частью у себя дома, импровизируя очень дешевые обеды, без всяких
хлопот.  Кусок  ветчины,  несколько  яиц,  сельди  и  неизбежный чай  вполне
отвечали их неприхотливым вкусам.
 Василий открыл  шкафик,  в  котором хранились чайная  посуда  и  всякая
провизия.  Там  оказалась краюха  хлеба,  чай,  сахар  и  немного молока.  В
обыкновенное время этого было  бы  достаточно,  но  ему  хотелось отличиться
перед гостьей.  Он сбегал в лавочку и через несколько минут явился с большим
куском сыра и с завернутыми в бумагу горячими сосисками.
 Самовар между тем уже кипел и  бурлил.  Василий поставил его на  стол и
заварил чай. Посуды у них было немного: две тарелки и две вилки на всех. Они
достались Вулич как  гостье и  Андрею как  хозяину.  Василий же  в  качестве
кучера удовольствовался блюдцем и перочинным ножиком, привешенным к поясу на
ремешке.
 - Как хотите, а я не могу есть за таким столом. На нем хоть репу сей! -
заявила Вулич,  рисуя  кончиком мизинца целые  узоры на  пыльной поверхности
стола.
 - Только-то! Сейчас вытру, - сказал Василий.
 Он  оглянулся кругом  и  увидел  висящие  на  стене  розовые панталоны.
Василий был очень бережлив и не любил расставаться со своими вещами, так что
он все привез с собою из Швейцарии в надежде,  что авось пригодится.  Но так
как Зина строго-настрого запретила ему показываться где бы то ни было в  его
необыкновенных розовых панталонах,  привлекавших всеобщее внимание,  то он и
повесил их на стене,  чтобы,  как он выражался, придать "жилой вид" комнате.
Однако желание доставить удовольствие гостье в  ту  минуту преодолело в  нем
бережливость.  Схватив свои столь долго хранимые панталоны, он оторвал кусок
и  услужливо  вытер  им  стол,   прежде  чем  рассмеявшаяся  девушка  успела
остановить его.
 - Вы настоящий дикарь, Василий! - воскликнула она.
 - Почему?  -  удивился он. - Шерстяной тряпкой лучше вытирать пыль, чем
бумажной.
 - Очень возможно.  Но жаль,  что вы не употребляете ни той, ни другой и
никогда,  я вижу,  не берете метлы в руки, - сказала она, указывая на пол. -
Вы бы постыдились держать в таком беспорядке комнату вашего хозяина.
 Василий только пожал плечами.
 - Что комната!  Это пустяки, - вмешался Андрей. - Вы лучше расследуйте,
не окончательно ли мы впадаем в варварство.
 И  он  рассказал,  как Василий,  с  тех пор как стал кучером,  мыл лицо
только по воскресеньям и приучился обходиться без полотенец, вытирая лицо об
подушку, а руки оставляя сохнуть на воздухе.
 - Лицо и руки скорее грубеют от этого,  -  объяснил Василий равнодушным
тоном.
 Он с  невозмутимым спокойствием прихлебывал свой чай,  не обращая более
никакого внимания на шутки своего друга, как будто речь шла не о нем.
 После чая  Василий и  Вулич ушли,  Андрей же  оставался некоторое время
дома.  Неблагоразумно было бы выйти втроем. Он нагнал их на площади недалеко
от гостиницы.
 Уже  темнело,  когда они  подошли к  дубовой роще на  восточной окраине
города.  В  лесу было пусто,  так  как  день был будничный.  Свежий вечерний
ветерок донес до  них звуки приятного,  хотя и  не  очень сильного баритона,
певшего какую-то песню.
 - Я знаю, чей это голос. Это Ватажко поет! - воскликнула Вулич.
 Она схватила Андрея под руку и  ускорила шаги.  Дочь юга,  она страстно
любила музыку и сама недурно пела.
 Следуя по  направлению голоса,  они  скоро  вышли на  небольшую зеленую
лужайку на опушке леса,  окруженную с трех сторон густою стеною деревьев.  С
четвертой стороны тянулись кустарники,  которые скрывали лужайку из виду, но
не  мешали  любоваться  окрестностями Дубравника и  полями,  расстилавшимися
направо и налево.
 Певец  сидел  под  деревом.   Он  был  товарищем  Вулич  по  Женевскому
университету и еще совсем молодой человек, казавшийся вдвое старше своих лет
благодаря обильной растительности на щеках и подбородке.
 Молодая женщина невысокого роста в темно-синем платье стояла возле него
и  слушала  пение.  Белокурые  волосы,  обрамлявшие  короткими  локонами  ее
миловидное личико,  нежный и  очень белый цвет кожи,  светло-голубые глаза -
все вместе придавало ей вид не то херувима, не то барашка.
 Она отрекомендовалась Войновой.
 - Варя?  Ах,  простите за фамильярность!  Варвара Алексеевна? - спросил
Андрей.
 - Да,  Варвара  Алексеевна,  или  Варя,  что  мне  больше  нравится,  -
приветливо сказала молодая женщина.
 Ее хорошо знали,  эту Варю Воинову.  И друзья ее были правы, называя ее
матерью всех  страждущих.  Будучи женой  доктора либеральных убеждений,  она
посвятила себя всецело заботам о политических заключенных,  делая все, чтобы
облегчить их участь, как будто они были членами ее родной семьи.
 - Хорошо,  что я с вами обоими познакомилась,  -  сказала она с улыбкой
Андрею и Василию, которого она тоже видела теперь в первый раз. - Когда ваша
очередь придет, я буду с большим усердием хлопотать о вас.
 Они поблагодарили ее за обещание,  но выразили надежду,  что еще не так
скоро попадут в число ее клиентов.
 Сестры  Дудоровы  собирали  в  лесу  хворост,  чтобы  разложить костер.
Привлеченные новыми голосами,  они подошли в сопровождении молодого человека
в  серой блузе,  с  светлыми,  как лен,  волосами,  с  бесцветными глазами и
пуговкой-носом  на  очень  смешном лице.  В  объятиях у  него  была  вязанка
хвороста, которую он тут же бросил на траву.
 - А,  Бочаров!  -  вскричала Вулич.  -  Идите сюда,  я вас познакомлю с
друзьями.
 Бочаров принадлежал к  революционной организации в  Дубравнике.  Он был
легальный,  то есть жил под своим именем,  с  настоящим паспортом.  Однако в
последнее время у него пошли неприятности с полицией.
 Все  уселись на  траву,  и  Андрей выразил удивление,  что  Бочаров так
свободно разгуливает, между тем как, говорят, полиция очень следит за ним.
 - Это  правда,  -  сказал  Бочаров серьезным тоном.  -  Но  я  вошел  в
соглашение с  приставленным ко мне шпионом,  и  мы отлично уладились.  Раз в
неделю он  является ко  мне  на  квартиру,  и  я  сообщаю ему названия мест,
которые я якобы посещал, и он оставляет меня в покое.
 Вулич заметила, что такая привилегия, должно быть, дорого ему стоит.
 - О нет!  - воскликнул Бочаров. - Стану я платить! Ни копейки не стоит.
Я заставил его сдаться безусловно.  В один прекрасный день,  недели две тому
назад,  когда мне страшно надоело иметь его постоянно за собою по пятам, я с
утра запасся куском хлеба и  колбасой и  стал ходить с  места на  место,  не
останавливаясь ни на минуту.  Так я проходил весь день,  до вечера, а он все
ходил за  мною.  Устал я,  признаться,  порядком