подмывало
высказаться:
     -- Донья Диана Турбай убита.
     Женщины  вздрогнули,  как  от удара.  Маруха  признавалась, что это был
самый  жуткий  момент  заточения.   Беатрис  опять  пыталась   не  думать  о
непоправимом, но в голове крутилось:  "Если  убили Диану,  значит, следующая
очередь  --  моя". Еще  первого  января,  когда  вместе со старым годом ушли
надежды на освобождение, она внушила  себе: "Если меня  сейчас не  отпустят,
значит, я погибну".
     Однажды, когда  Маруха играла в домино с одним из  охранников,  Горилла
вдруг начал тыкать пальцем себе в грудь: "Что-то здесь не так! Что это может
быть?" Оторвавшись от игры, Маруха презрительно посмотрела  в его сторону  и
ответила: "Газы  или  инфаркт".  Горилла  испуганно  вскочил, уронил на  пол
автомат  и,  прижав к груди ладонь с растопыренными пальцами, заорал на весь
дом:
     -- Черт возьми, у меня болит сердце!
     С этими словами он рухнул ничком на не убранную после завтрака посуду и
замер. Беатрис, которую  Горилла  люто  ненавидел, немедленно вспомнила, что
она врач, и бросилась ему на помощь. Напуганные криком и громким падением, в
комнату ворвались хозяин и его жена. Второй охранник, маленький и тщедушный,
тоже попытался помочь, зацепился за свой автомат и отдал его Беатрис:
     -- Вы отвечаете за донью Маруху.
     Охранник, майордомо  и  Дамарис втроем не смогли поднять лежащее  тело.
Кое-как  они  перетащили Гориллу в соседнюю комнату.  Беатрис  с автоматом в
руках  и потрясенная случившимся Маруха  одновременно посмотрели на лежавший
на  полу  второй автомат, и обеих  пронзила одна и та  же мысль. Стрелять из
пистолета Марухе приходилось;  как  пользоваться  автоматом, ей  тоже как-то
объясняли, но  что-то удержало ее  и не позволило поднять с пола оружие. Для
Беатрис же  автомат  был  не  в новинку. Еще студенткой она дважды  в неделю
занималась на военных курсах, была младшим лейтенантом, потом лейтенантом, а
сейчас -- капитаном медицинской службы. Но и Беатрис понимала, что  шансы на
побег невелики. Пленницы утешились мыслью, что Горилла уже сюда не вернется.
Так оно и случилось.

     Увидев  по телевизору  похороны Дианы и эксгумацию Марины Монтойя, Пачо
Сантос пришел к выводу,  что иного выхода, кроме побега, у  него нет. К тому
времени он уже приблизительно знал, где его прячут.  Неосторожные  разговоры
охранников и  наблюдательность журналиста  помогли Пачо  определить, что  он
находится в одном из угловых домов в густонаселенном жилом районе  на западе
Боготы. Его комната с забитым досками окном была  самой просторной на втором
этаже. Дом,  по-видимому,  снимали  неофициально,  потому  что хозяйка  сама
приходила  за арендной платой в конце  каждого месяца. Она была единственным
чужим человеком, который входил в  дом,  и  прежде, чем  открыть  ей  дверь,
охранник   поднимался   в  комнату  Пачо,   пристегивал   его  к  кровати  и
предупреждал, чтобы вел себя тихо и выключил радио и телевизор.
     Пачо определил,  что  забитое  окно  выходит  в  сад, а  входная  дверь
расположена в конце  узкого коридора рядом с  санузлом. Туалетом разрешалось
пользоваться без  ограничений и сопровождения, но  пленнику все равно каждый
раз  приходилось  просить,  чтобы  с  него  сняли  наручники. Сквозь круглое
вентиляционное окошко  туалета виднелось  небо. Окно располагалось  довольно
высоко и добраться до него было не просто, но  диаметр  казался достаточным,
чтобы  протиснуться наружу. Куда  выходит  окошко,  Пачо  тогда  не знал.  В
соседней   комнате,   разделенной   на   клетушки   красными  металлическими
перегородками, спали свободные от вахты охранники. Всего их было  четверо, и
дежурили они парами по шесть часов. Оружие на виду не держали, но оно всегда
было под рукой.  Кто-то из дежурных  обычно спал на полу рядом с двуспальной
кроватью.
     Протяжный гудок, раздававшийся несколько раз в день, свидетельствовал о
том, что рядом с домом расположена какая-то фабрика, а ежедневная перекличка
детских голосов и крики на  переменах  указывали на близость  школы.  Как-то
Пачо попросил пиццу, и через пять минут ее доставили еще теплую -- очевидно,
делали и продавали в  том же квартале. Газеты тоже покупали рядом, возможно,
через  дорогу,  в какой-то крупной лавке,  поскольку  там можно было  купить
журналы  "Тайм" и  "Ньюсвик". По ночам  Пачо  просыпался  от аромата свежего
хлеба,  выпеченного где-то в соседней пекарне. Задавая  продуманные вопросы,
он  узнал   от   охранников,   что  в  радиусе  ста   метров  есть   аптека,
автомастерская,  две закусочные, небольшая  гостиница, мастерская по ремонту
обуви и  две  автобусные остановки. На  основе этой  и другой  собранной  по
крупицам информации Пачо предстояло продумать план побега.
     Один  из  сторожей  признался  Пачо,  что  в случае  "нападения закона"
охранникам приказано подняться в спальню и  трижды выстрелить в него в упор:
в голову, сердце и печень.  С тех пор журналист всегда держал наготове, даже
особенно не пряча, литровую бутылку  лимонада, которая вполне могла сойти за
дубинку. Другого оружия у него не было.
     Новым способом  скоротать  время для Пачо  стали  шахматы,  которые  он
неплохо освоил с помощью одного из охранников. Другой охранник, дежуривший в
октябре,  приохотил  пленника  к  телевизионным сериалам: в перерывах  между
сериями  он  научил  Пачо находить в них интерес, независимо от того,  хорош
сюжет или плох. Секрет заключался в том, чтобы, не слишком увлекаясь текущим
эпизодом,  стараться предугадать завтрашние  сценарные  ходы.  Вместе с этим
экспертом  Пачо  смотрел авторские программы  Алехандры  и обсуждал  выпуски
теле- и радионовостей.
     Третий  охранник за оставшиеся  у Пачо  со дня похищения двадцать тысяч
песо  пообещал  принести  ему  любые  книги,  какие  он захочет.  Так у Пачо
появились  несколько  томиков Милана  Кундеры,  "Преступление и  наказание",
биография  генерала Сантандера,  написанная Пилар Морено де Анхел. Возможно,
Пачо Сантос был единственным колумбийцем  своего поколения, который слышал о
Хосе  Марии Варгасе  Виле,  всемирно известном  колумбийском писателе начала
века, и не только слышал, но и читал: его романы растрогали Пачо до слез. Он
прочел почти все, что тайком доставил ему охранник из  дедовской библиотеки.
С матерью другого охранника Пачо несколько месяцев вел интересную переписку,
пока  ее  не запретили из-за конспирации.  Книжный  рацион  дополняли свежие
газеты, которые  приносили  Пачо  нераспечатанными.  Покупавший их  охранник
заявлял, что газет  не читает,  потому  что  журналистов терпеть  не  может.
Особенно он ненавидел почему-то одного известного  телеведущего:  как только
тот  появлялся на  экране, охранник  прицеливался в телевизор из автомата  и
грозил:
     -- Этого я прикончу с особым удовольствием.
     "Тюремного  начальства"  Пачо  никогда  не видел.  Он  знал,  что в дом
приезжают какие-то шефы, которые  никогда не  поднимаются в его  комнату,  а
контрольные совещания и инструктаж проводят в одном из кафе в Чапинеро. Но с
охранниками  Пачо удалось наладить тесные отношения. Властвуя над его жизнью
и  смертью, они тем не менее  признавали право заложника обсуждать отдельные
условия  плена.  И  почти ежедневно Пачо  чего-то  добивался,  хотя и что-то
терял.  Он  уже  привык спать  прикованным, зато  завоевал доверие, играя  в
"ремис",  карточную  игру  с детскими правилами, заключавшуюся  в  умении  с
помощью десяти карт  собирать  ряды одной масти.  Раз  в две недели незримое
начальство присылало сто тысяч песо, которые картежники  делили между собой.
Пачо всегда проигрывал. Только через шесть месяцев охранники признались, что
играли  "на лапу" -- все  против одного --  и  лишь  иногда  позволяли  Пачо
выигрывать, чтобы он не падал духом.  Тем  более, что среди них  были умелые
шулера.
     Так  протекала жизнь Пачо  до самого  Нового  года. С  первых  дней  он
настроился на  долгий плен,  и  хорошие  отношения  с  охраной  давали  хоть
какую-то  надежду  выжить. Гибель Дианы и  Марины  разрушила этот  оптимизм.
Охранники,  прежде подбадривавшие Пачо,  теперь  сами  приуныли.  Все  будто
замерли  в  ожидании  решений  Конституционной  Ассамблеи  об  экстрадиции и
амнистии. И Пачо окончательно  решился на побег. Но сделать это он собирался
только тогда, когда не останется другого выхода.

     Декабрьские иллюзии Марухи и  Беатрис растаяли  на горизонте,  и лишь к
концу  января слухи об  освобождении  двух  заложников  вновь  зажгли  лучик
надежды. Женщины не знали тогда, кто еще томится в плену и были ли захвачены
новые жертвы.  Маруха не сомневалась, что освободят Беатрис. Это подтвердила
и  Дамарис  на ночной  прогулке 2 февраля. Она была  настолько  уверена, что
заранее закупила к  этому  дню губную помаду, румяна,  тени для век и другую
косметику. А Беатрис даже побрила ноги на случай, если  в последний момент у
нее не останется времени.
     На следующий  день  заложниц посетили два  начальника,  но не уточнили,
будут  ли  кого-то освобождать, а если да -- кого именно. Чувствовалось, что
эти двое занимают  высокое положение. Они были  не  похожи  на тех,  которые
приезжали  раньше,  и  вели  себя  гораздо  раскованнее.  Подтвердив, что  в
заявлении Подлежащих  Экстрадиции  действительно  говорится об  освобождении
двух  заложников, оба шефа тем не  менее оговорились, что возникли  какие-то
непредвиденные препятствия.  Пленницам  все это  живо  напомнило  предыдущие
обещания освободить их к 9 декабря, так и оставшиеся невыполненными.
     С самого начала шефы пытались внушить пленницам чувство  оптимизма.  По
несколько раз в день  они заходили  в комнату и  без всяких  на то оснований
бодро  восклицали:   "Все  идет   хорошо!"  С   детской  непосредственностью
пересказывали и  комментировали новости,  однако  никак не хотели  вернуть в
комнату телевизор и  радио и позволить пленницам узнавать эти новости самим.
Как-то  вечером, прощаясь  с  заложницами, один из  шефов -- по глупости или
злому  умыслу   --  обронил  фразу,  двусмысленность  которой  была   просто
убийственной: "Не волнуйтесь, сеньоры, все произойдет очень быстро".
     Целых  четыре  дня  шефы  по кусочку излагали изменения  в  обстановке,
постепенно  нагнетая  напряжение.  На третий  день они  сообщили  о  решении
освободить  только одного  заложника.  Скорее  всего, это  будет Беатрис,  а
Франсиско  Сантоса  и Маруху  приберегут для  более серьезных  целей. Больше
всего женщин раздражало отсутствие возможности сравнить эти обещания  с тем,
что говорилось на воле. Особенно с  данными Альберто, который наверняка знал
больше этих двоих и понимал истинную причину волокиты.
     Наконец 7  февраля  шефы  пришли  раньше  обычного  и  раскрыли  карты:
освобождается  Беатрис.  Марухе  придется  подождать еще  неделю,  "Остается
согласовать кое-какие детали", -- пояснил из-под маски  один из начальников.
На  Беатрис  напал приступ говорливости: сначала она  достала  шефов,  потом
майордомо с женой и  наконец охранников. Безучастной оставалась одна Маруха,
ее душила глухая злоба на  мужа,  решившего освободить  сначала свою сестру.
Она негодовала весь вечер и окончательно успокоилась только через  несколько
дней.
     Следующей  ночью  Маруха   объясняла  Беатрис,  как  надо  рассказывать
Альберто о  мельчайших  подробностях плена  с  пользой для общего дела. Ведь
любая,  самая  невинная  ошибка могла  стоить кому-то жизни. Беатрис  должна
говорить откровенно и точно, ничего не смягчая и ничего не преувеличивая, не
пытаясь избавить  Альберто от излишних  переживаний, но и не  вызывая у него
слишком  сильного  беспокойства,  --  одну  только голую  правду. И  никаких
сведений о местонахождении заложниц! Беатрис даже удивилась:
     -- Ты что, не доверяешь моему брату?
     -- Больше, чем  кому-либо  другому, --  ответила  Маруха, -- но  все же
пусть это остается нашей с тобой тайной.
     Осторожничала Маруха  не  напрасно.  Хорошо  зная  вспыльчивый характер
мужа,  она не хотела подвергать  опасности ни  его,  ни  себя, ни  тех,  кто
попытается  освободить  ее силой.  Другая просьба заключалась  в  том, чтобы
Альберто  узнал у врачей, нет ли побочных  эффектов у лекарства, которое она
принимает   для  улучшения  пищеварения.  Остаток   ночи  женщины  посвятили
разработке целой системы шифрованных  сообщений по  радио, телевидению  и  в
письмах, если их когда-нибудь разрешат. В  глубине души Маруха понимала, что
передает  через  Беатрис  свое  завещание:  как  поступить  с   детьми,  как
распорядиться ее драгоценностями и заслуживающим  внимания общим имуществом.
Маруха так горячилась, что охранник не удержался и поспешил ее утешить:
     -- Спокойно. С вами ничего не случится.
     Утра обе  ожидали с нетерпением,  но ничего  не  произошло. Вечером они
продолжали  согласовывать детали. В семь  часов резко  открылась  дверь  и в
комнату  вошли  два  уже  знакомых  "новых  начальника".  Один из них  сразу
обратился к Беатрис:
     -- Мы за вами, собирайтесь.
     Зловещая  фраза  уже звучала,  когда  уводили Марину, и Беатрис охватил
ужас:  та же открытая  дверь,  те же слова,  неизвестно что  предвещающие --
свободу  или смерть. Почему ей,  как Марине, сказали:  "Мы за  вами", вместо
ожидаемого: "Вы свободны"? Пытаясь найти ответ, Беатрис пошла на хитрость:
     -- Меня освобождают вместе с Мариной?
     Один из начальников недовольно оборвал ее:
     -- Никаких вопросов! Мне-то откуда знать?
     Второй добавил примирительно:
     -- Одно с другим совсем не связано. Тут дело в политике.
     Слово "свобода",  которое очень хотела услышать Беатрис, так и  не было
произнесено. Шефы не спешили. Дамарис, похожая  в  короткой юбке на девочку,
принесла шипучку  и прощальную сдобу. Обсудили  новости, о которых не  знали
заложницы: промышленники Лоренсо Кинг и  Эдуарде  Пуйана независимо  один от
другого похищены в Боготе -- скорее всего, Пабло Эскобаром. Еще ходят слухи,
что  Эскобар  устал жить столько  лет  в  подполье  и очень  хочет  сдаться.
Говорят, он  скрывался  даже  в канализации. В  ходе беседы  шефы  пообещали
сегодня  же  вернуть  телевизор и радиоприемник, чтобы  Маруха могла увидеть
Беатрис в кругу семьи.
     Предположения Марухи,  кажется,  сбывались.  До  последнего вечера  она
только  догадывалась о смерти Марины, но теперь  последние сомнения исчезли,
ибо  все  шло совершенно иначе.  За Мариной не приезжало высокое начальство,
никаких ободряющих  слов  накануне  не  произносилось. Прислали за ней  двух
рядовых бандюг и дали им пять минут на выполнение приказа. Проводы Беатрис с
вином и пирогами выглядели бы кощунством, если бы ее собирались убить. Кроме
того, когда увезли Марину, у  пленниц  отняли  телевизор и радио,  лишив  их
возможности узнать правду,  теперь же,  наоборот, все обещали вернуть, чтобы
хорошие новости успокоили  бедную Маруху. Это окончательно убеждало  ее, что
Марина убита, а Беатрис собираются освободить.
     Дав пленнице десять минут на сборы, шефы ушли пить кофе. Все напоминало
Беатрис последний вечер Марины. Чтобы привести себя в порядок, она попросила
зеркало. Дамарис  принесла  огромное  зеркало в раме, украшенной  блестящими
листьями. Маруха  и  Беатрис, уже три  месяца не имевшие такой  возможности,
бросились себя разглядывать. Это было потрясение. Марухе показалось, что она
не узнала  бы себя, если бы встретила на улице.  "Я  была в  шоке, --  позже
вспоминала  она.  -- На меня смотрела худая,  незнакомая  женщина, как будто
загримированная  перед выходом на сцену". Похудевшая  на  десять килограммов
Беатрис,  увидев свое мертвенно-бледное лицо и длинные,  свалявшиеся волосы,
испуганно воскликнула: "Это не я!" Много раз, то  в шутку,  то всерьез,  она
говорила, что  будет  стыдно  выглядеть  плохо  в день освобождения,  однако
реальность  превзошла  ее  худшие  опасения. Один  из начальников включил  в
комнате верхний свет, и нервозность возросла до предела.
     Пока охранник держал зеркало, Беатрис причесывалась.  Она хотела  еще и
накраситься,  но Маруха схватила ее за руку: "Что ты надумала? Краситься при
такой  бледности? Это будет ужасно!" Беатрис  молча покивала  и  побрызгалсь
лосьоном,  который когда-то подарил ей Золотушный. Потом, не запивая  водой,
проглотила таблетку успокоительного.
     Среди вещей  в личном  мешочке  Беатрис хранилась  одежда, в которой ее
похитили, но  она предпочла  надеть более свежий розовый  спортивный костюм.
Сомнения вызвали туфли без каблука, которые хранились под кроватью: они были
влажными  и совсем не подходили к спортивной одежде. Дамарис предложила свои
тапочки,  в  которых делала зарядку. Они подходили  Беатрис  по размеру,  но
выглядели такими убогими, что  Беатрис стала уверять, что они  ей  жмут, и с
благодарностью отказалась. В конце  концов она надела свои туфли и  завязала
резинкой конский хвост. "Прямо школьница", -- покачала головой Маруха.
     В отличие  от Марины на Беатрис не стали надевать маску, а чтобы она не
запомнила дорогу  и лица сопровождавших, ей  решили  заклеить  глаза  липкой
лентой.  Испугавшись,  что,  снимая лепту,  могут  вырвать брови  и ресницы,
Беатрис  запротестовала:  "Постойте,  я помогу вам". Она положила  на каждый
глаз по куску ваты, которую затем приклеили лентой.
     Прощание было недолгим и обошлось  без  слез. Беатрис,  правда, едва не
расплакалась, но Маруха  держалась подчеркнуто холодно,  чтобы  предупредить
сентименты. "Передай Альберто, --  сказала  она, --  пусть  не волнуется,  я
очень люблю его и детей". Они поцеловались -- один раз. Обе были в смятении,
Беатрис потому, что  в последний момент  ей  опять пришла  в голову  ужасная
мысль: им  гораздо  проще  ее убить, чем выпускать  на  свободу. Маруха тоже
боялась  за жизнь Беатрис,  но ее еще и  пугала перспектива остаться одной с
четырьмя охранниками. Единственное, что даже  не приходило Марухе  в голову,
-- это то, что ее вполне могут уничтожить сразу после освобождения Беатрис.
     Дверь закрылась. Все было, как тогда,  с Мариной. Маруха стояла столбом
перед дверью, не зная что делать. Послышался шум мотора, он все слабел, пока
не  растаял в ночи. Только тогда они  были с Беатрис вдвоем, а теперь Маруху
охватило бездонное одиночество. И обещанные телевизор с приемником  так и не
принесли, сообразила она. Как же узнать, чем все закончилось?
     Майордомо   уехал  вместе  с  Беатрис,  но  Дамарис  пообещала  кому-то
позвонить,   чтобы   телевизор  и  радио  вернули  до  выпуска  новостей   в
полдесятого. Звонила  она  или нет  --  неизвестно; во всяком случае,  никто
ничего  не  вернул.  Маруха  начала   упрашивать   охранников  разрешить  ей
посмотреть домашний  телевизор, но на такое  серьезное  нарушение распорядка
они  не  решились.  Часа  через два Дамарис  радостно  сообщила, что Беатрис
благополучно  добралась до дому, ничего лишнего  не говорила  и  вообще вела
себя так, чтобы никому не навредить. Встречала ее вся семья,  и, разумеется,
Альберто тоже  там был. Столько народу набилось -- в  доме яблоку негде было
упасть.
     Маруху терзали подозрения. Вспоминая о Марине,  она  понимала,  что  не
может верить словам  Дамарис.  Попросила,  чтобы принесли  приемник  хоть на
выпуск новостей, даже набросилась на охранников  чуть не с кулаками,  уже не
думая о последствиях. Ничего  серьезного,  однако,  не  произошло: охранники
видели,  что начальство  относилось  к  Марухе с  уважением,  поэтому только
успокаивали  ее обещаниями напомнить  кому  следует о  радиоприемнике.  Чуть
позже заглянул  майордомо и заверил Маруху, что Беатрис целую  и  невредимую
оставили в безопасном месте и что вся страна уже слышала об этом и видела ее
в окружении родственников. Но Маруха продолжала требовать радио, чтобы самой
услышать голос Беатрис. Майордомо пообещал, но опять-таки  ничего не принес.
В полночь измученная ожиданием и злостью Маруха сдалась: выпила две таблетки
снотворно