дре  Гарсии  Эррероса  восходила  еще  к  1955  году,  когда
Национальная  телекомпания с января начала  транслировать  его  программу по
седьмому каналу. До этого, с пятидесятого года, голос падре Гарсии  Эррероса
можно  было часто слышать по радио Картахены, Кали, Медельина,  а  с декабря
пятьдесят  четвертого  -- по  столичному.  На  телевидение  он пришел  почти
одновременно с началом телевещания. Глядя в глаза зрителям, священник прямо,
порой  даже грубовато,  делился с  ними  своими  мыслями, иногда  звучавшими
весьма загадочно. С 1961 года он ежегодно организовывал "Миллионный Банкет",
куда приглашались  самые известные или желавшие стать известными люди, чтобы
заплатить  миллион песо  за  чашку крепкого бульона  и кусок хлеба, поданные
королевой красоты. Эти средства шли на  программу социального строительства,
которая, как  и  передача, называлась "Минута с Господом". Самое скандальное
приглашение  падре  послал в 1968 году лично  Бриджит Бардо.  Актриса  сразу
приняла его,  чем  вызвала протесты  местных  ханжей,  пригрозивших  сорвать
банкет.  Падре  не  уступал. Тут  весьма кстати  случился пожар в  парижской
студии  "Болонье",  а  явно  надуманные  ссыпки  на  отсутствие  авиабилетов
позволили избежать скандала на всю страну.
     Охранники  Пачо Сантоса, жадно смотревшие "Минуту с Господом",  больше,
конечно, интересовались религиозным, а не социальным аспектом проповеди. Как
большинство жителей трущоб в департаменте  Антьокия,  они слепо верили,  что
падре -- святой. Обычно он произносил свою проповедь надрывным голосом, и ее
содержание порой оставалось непонятным. Но передача 18 апреля, которая явно,
хотя и без упоминания имен, предназначалась  для  Пабло  Эскобара, вообще не
поддавалась расшифровке.
     Мне сказали,  он хочет сдаться.  Мне сказали,  он хотел бы  говорить со
мной.  -- Падре Гарсия Эррерос говорил прямо в камеру. -- О, море! О, море в
Ковеньясе  в пять  часов,  когда садится солнце!  Что  я должен  делать? Мне
говорят, он  устал  от своей жизни и от своих  распрей,  а я  никому не могу
открыть  свою тайну. Она  давит на меня изнутри. Скажи мне, море! Смогу ли я
сделать это?  Должен  ли  я это  сделать? Ведь  тебе  известна  вся  история
Колумбии, ты видело на  своих брегах  творящих молитву  индейцев, ты слышало
шепот истории: должен ли я сделать это? Отвергнут ли меня, если я соглашусь?
Отвергнет  ли меня  Колумбия?  Если  я  сделаю  это,  если  я пойду  с ними,
засвистят ли пули? Паду ли я вместе с ними на этом пути?
     Марухе эти  слова  показались  менее странными, чем многим колумбийцам,
поскольку она давно заметила, что  падре склонен блуждать в дебрях галактик.
Обычно она воспринимала это как неизбежную  увертюру к семичасовым новостям.
Но  тот  вечер  запомнился,  поскольку  все,  что  имело отношение  к  Пабло
Эскобару, непосредственно  касалось и ее.  Передача  смутила и заинтриговала
пленницу,  заставив  беспокойно  гадать,  что  стоит  за  всей  этой   вещей
галиматьей.
     А Пачо,  уверовав в то, что падре  вытащит его из  этого чистилища,  от
радости бросился обнимать охранника.

ГЛАВА 10_____________________________________

     Своей  проповедью падре Гарсия Эррерос  пробил брешь в тупике. Альберто
Вильямисару это показалось  чудом:  он  как  раз перебирал  в  памяти  имена
возможных посредников, чей авторитет и заслуги вызвали бы наибольшее доверие
Эскобара.  Рафаэль Пардо, узнав  о передаче, даже заподозрил: нет ли из  его
офиса  утечки  информации?  Иными словами, и  он,  и  Вильямисар  сошлись во
мнении,  что  падре  Эррерос  может  стать наилучшим  посредником, способным
склонить Эскобара к явке с повинной.
     Однако обмен посланиями в  конце  марта не  принес ничего нового. Более
того,  стало  очевидным,  что  Эскобар  просто  использует  Вильямисара  для
письменных  контактов   с  правительством,  ничего  не  обещая  взамен.  Его
последнее письмо  состояло из сплошных бесконечных претензий. Эскобар писал,
что  не  хотел  бы  нарушать  перемирие,  но  после  серии  крупных операций
полицейского  спецназа  вынужден  приказать  своим  людям  использовать  все
средства  защиты,  а  если  правительство  не  примет  срочных мер,  усилить
ответные  действия  и против полиции, и в  отношении гражданского населения.
Далее  он  жаловался,  что  прокурор  отстранил  от  должности  только  двух
офицеров, хотя Подлежащие Экстрадиции выдвигали обвинения против двадцати.
     В безвыходных ситуациях Вильямисар обычно обращался к Хорхе Луису Очоа,
но в особо  деликатных случаях тот отсылал  его за советом в усадьбу к отцу.
Старик  наливал Вильямисару полстакана дорогого  виски. "Выпейте  до дна, --
приговаривал он,  -- не представляю,  как вы справляетесь с  этим кошмаром".
Так было  и в начале апреля,  когда Вильямисару пришлось  снова  приехать  в
Ла-Лому и подробно  рассказать дону Фабио о своих  разногласиях с Эскобаром.
Дон Фабио выслушал рассказ с сочувствием.
     -- Пора открыть карты, -- посоветовал он.  -- Так тянуть можно еще  сто
лет. Лучше всего вам лично встретиться с Пабло и обо всем договориться.
     Дон Фабио сам обратился к Эскобару с этим предложением. Он написал, что
Вильямисар,  невзирая   на  риск,  готов  добровольно  залезть  в   багажник
автомобиля.  Эскобар  отказался  от  встречи.  "Возможно,  я  и  поговорю  с
Вильямисаром, но  не теперь".  Он, видно, по-прежнему опасался какого-нибудь
электронного устройства слежения, которое можно спрятать куда угодно -- хоть
в золотую коронку.
     Пока же Эскобар продолжал настаивать на наказании полицейских,  попутно
упрекая Масу Маркеса в сочувствии и помощи Калийскому картелю, истреблявшему
его людей. Эти аргументы вкупе с убийством Луиса Карлоса Галана он постоянно
использовал как  тяжелую артиллерию против генерала. Маса Маркес и публично,
и в  частных  беседах  твердил, что  в настоящий момент  не  борется  против
Калийского  картеля  лишь  потому,  что   считает   приоритетной  борьбу   с
терроризмом, а не с самой наркомафией, В  ответ Эскобар написал Вильямисару:
"Передайте донье Глории, что се мужа убил Маса,  пусть не сомневается". Маса
парировал эти  обвинения неизменной фразой:  "Кому  и знать, что это вранье,
как не Эскобару".
     Кровавое и опустошительное противостояние сводило на нет любую разумную
инициативу,  и Вильямисар, отчаявшись, решился на последнюю попытку добиться
от правительства передышки для  переговоров. Ничего из  этого не получилось.
Рафаэль  Пардо сразу  подчеркнул,  что  чем сильнее  родственники похищенных
требуют  уступок от правительства, тем  яростнее атаки противников  политики
подчинения: дескать, правительство отдает страну на откуп наркодельцам.
     Вильямисар,  на  этот раз в сопровождении свояченицы,  доньи Глории  де
Галан встретился  также  с директором Национальной полиции генералом Гомесом
Падильей. Глория попросила  генерала о  кратковременном перемирии, чтобы она
могла встретиться с Эскобаром.
     --  Мне очень жаль,  сеньора, -- ответил генерал,  -- но  мы  не  можем
остановить  оперативных  действий   против  этого   преступника.  Вы  вольны
действовать  на свой  страх и риск,  и  единственное, что мы  можем,  -- это
пожелать вам удачи.
     Руководство  полиции  свирепело  от  необъяснимых   утечек  информации,
несколько  раз позволявших  Эскобару  ускользать из  тщательно расставленных
сетей. На все просьбы Глории ответ был один: нет, нет и нет. И все  же донья
Глория ушла не с  пустыми  руками: провожавший ее офицер сообщил, что Маруху
прячут где-то  в  департаменте  Нариньо на границе с  Эквадором. От  Беатрис
Глория  знала, что Маруху держат  в Боготе, и  то,  что полиция об  этом  не
ведает, рассеяло опасения насчет возможной силовой операции.
     Бесплодное обсуждение  в прессе условий сдачи Эскобара переросло к тому
времени в крупный скандал. Полиция отнекивалась, правительственные чиновники
разных уровней вплоть  до  самого президента  выступали с  разъяснениями, но
никак не  могли убедить большинство граждан в том, что никакие переговоры не
ведутся и негласные условия сдачи не обсуждаются.
     Генерал Маса Маркес считал, что это  вранье. Более того, он был убежден
и  заявлял  об  этом  всем, кто  хотел слушать,  что  его  отставку  Эскобар
выдвигает  одним из  основных  условий сдачи.  Президент  Гавирия  уже давно
выражал  недовольство  и  по поводу  слишком  вольных  заявлений генерала  в
прессе, и по поводу  слухов (правда, неподтвержденных) о  его причастности к
утечке  кое-какой деликатной информации.  Однако  в тот момент  было не  так
просто  принять решение об увольнении генерала, который столько  лет  вел на
своем  посту   беспощадную  борьбу  с  преступностью,  пользовался  огромной
популярностью и проявлял удивительную набожность. Маса, который хоть и верил
в  свои  силы, но знал, что президент  все  равно  поступит по-своему, через
общих  друзей просил  только  об  одном: чтобы его  заранее предупредили  об
отставке и он успел обеспечить безопасность своей семьи.
     Единственным  чиновником,   уполномоченным   поддерживать   контакты  с
адвокатами  Пабло  Эскобара,  строго фиксируя  их  в  письменном  виде,  был
директор Криминально-следственного  управления Карлос Эдуарде Мехийя. Ему по
закону принадлежало  право согласовывать оперативные детали сдачи  и условия
безопасности Эскобара в тюрьме.
     Министр Хиральдо Анхел  лично рассмотрел  возможные  варианты  будущего
места  заключения.  После  сдачи  Фабио Очоа в  ноябре прошлого года министр
обратил внимание адвокатов на сектор повышенной безопасности в Итагуи, но те
забраковали это убежище, не способное противостоять начиненному  взрывчаткой
грузовику.  Приемлемой  показалась  идея  превратить  в  укрепленную  тюрьму
монастырь в Побладо,  недалеко от жилого дома, который Эскобар когда-то спас
от  взрыва  двухсот  килограммов динамита,  заложенных  Калийским  картелем.
Однако владеющие монастырем монахини отказались его продавать. Затем министр
предложил  укрепить  тюрьму  в  Медельине,  но  против  единодушно  выступил
муниципальный  совет.  Беспокоясь,  что  из-за  отсутствия  надежной  тюрьмы
Эскобар откажется  сдаться, Альберто Вильямисар привел весомые  аргументы  в
пользу сделанного Эскобаром в октябре прошлого года предложения использовать
муниципальный  наркологический  Центр "Кларет", расположенный  в  двенадцати
километрах от центрального парка  города  Энвигадо в усадьбе, известной  под
названием  Ла-Катедраль-дель-Валье  и  оформленной  Эскобаром на  подставное
лицо.  Изучая  возможность  аренды и перестройки  этого Центра  под  тюрьму,
правительство  хорошо понимало, что Эскобар не сдастся без решения вопроса о
его  личной  безопасности. Его адвокаты настаивали, чтобы  внутренняя охрана
состояла   из   антьокцев,   а   внешнюю   безопасность  обеспечивало  любое
военизированное  подразделение,  кроме полиции,  --  во  избежание  мести за
убитых в Медельине полицейских.
     Алькальд  Энвигадо,  ответственный  за  выполнение  проекта,  принял  к
исполнению распоряжение  правительства и выделил средства  на  строительство
тюрьмы, которую должен  был передать Министерству  юстиции в соответствии  с
подписанным двусторонним договором об  аренде. Основная  постройка выглядела
по-школьному просто: цементные полы, черепичная крыша и металлические двери,
выкрашенные  зеленой  краской. Для  администрации  отводилась  старая  часть
усадьбы -- три небольшие комнаты, кухня, вымощенный камнем дворик  и карцер.
Имелось общее  спальное помещение  площадью  четыреста  квадратных  метров и
большая  комната под библиотеку и  читальный зал, а также шесть  одноместных
камер  с туалетами. Центральная часть  площадью  шестьсот квадратных  метров
отводилась под бытовые помещения, в том числе четыре душевые,  раздевалку  и
шесть  санузлов.  Реконструкцией  усадьбы  с февраля  занимались  шестьдесят
рабочих-монтажников,  спавших  по  очереди  всего несколько часов  в  сутки.
Сложный  рельеф  местности,  плохие  дороги  и  тропические  ливни  вынудили
отказаться от использования самосвалов  и грузовиков  и  перевозить  большую
часть   оборудования   на  спинах   мулов.   Прежде   всего   привезли   два
водонагревателя на  пятьдесят  литров каждый, казарменные койки и пару дюжин
небольших  стульев из  гнутых труб. Внутреннее  убранство дополняли двадцать
кадок  с   декоративными  араукариями,  лавровыми  деревьями  и  чернильными
пальмами.  Поскольку  в  прежнем  изоляторе  не  было  телефонной  разводки,
тюремную связь предполагалось поддерживать по радио. Окончательная стоимость
проекта составила сто двадцать миллионов песо, которые выделил муниципалитет
Энвигадо.  Первоначально  рассчитывали  закончить  строительство  за  восемь
месяцев, но  когда  к переговорам  подключился падре Гарсия Эррерос,  работы
ускорились.
     Еще  одним  препятствием  для сдачи  оказался  предусмотренный  роспуск
личной армии Эскобара. Сам он рассматривал тюрьму не как  инструмент закона,
а  как убежище от врагов и  местного  правосудия,  но  убедить  свое  войско
сдаться вместе с командующим, похоже, не  мог. Тогда  Эскобар заявил, что не
имеет права  прятаться с семьей  в безопасном  месте,  бросив соратников  на
милость Элитного корпуса. "И вообще, я не один здесь командую", -- писал  он
в одном из писем. Многие подозревали, что  Эскобар лукавит,  хочет сохранить
команду, чтобы вести свои дела из тюрьмы.  Поэтому правительство настаивало,
чтобы   вместе   с   Эскобаром   сложили   оружие    и   сели   за   решетку
пятнадцать-двадцать его полевых командиров.  Иначе ему  ничего не  стоило --
даже  из тюрьмы  --  за  несколько часов собрать  и  вооружить  около  сотни
группировок,  не  принимавших постоянного  участия  в  вооруженной  борьбе и
составлявших ближайший резерв медельинской армии.
     Во время  редких  встреч  с  Вильямисаром президент  Гавирия  неизменно
интересовался, как  он  может облегчить  действия  Альберто  но освобождению
заложников.   Вильямисар   верил,  что  правительство   не   ведет   никаких
переговоров,  кроме  предусмотренных  политикой  подчинения  правосудию   и,
разумеется, тех,  что  поручены ему  самому. Экс-президент Турбай  и Эрнандо
Сантос хорошо понимали трудности правительства, но все же рассчитывали,  что
президент проявит хоти бы минимальную гибкость. Поэтому то, что он, несмотря
на уговоры, просьбы и призывы Нидии, отказался изменить установленный указом
край  ний  срок  преступлений,  навсегда останется  занозой  в сердцах  всех
родственников Дианы. А  изменение этого срока через три дня  после ее смерти
семья покойной вообще  никогда не сможет понять. "Мне, конечно, очень  жаль,
-- говорил президент в частных беседах, -- но изменение сроков  все равно не
спасло бы Диану от случайной гибели".
     Эскобар никогда не ограничивался одним каналом для переговоров: он, как
говорится, молился и Богу, и  дьяволу, используя все  законные и  незаконные
средства. Не то  чтобы  кому-то  он  верил больше,  а кому-то  меньше,  -- а
потому, что не  верил никому  и никогда. Уже добившись от Вильямисара всего,
чего хотел, Эскобар  продолжал лелеять мечту о политической амнистии, такой,
как  в  1989  году, когда крупные  наркоторговцы  и  их  приспешники  сумели
запастись удостоверениями членов М-19, чтобы попасть в  списки амнистируемых
повстанцев. Тогда их планы разрушил команданте Карлос Писарро, введя строгие
формальности при проверке. Спустя  два  года Эскобар попытался действовать в
том же направлении через Конституционную Ассамблею, пустив в ход все способы
давления на депутатов -- от подкупа до прямых угроз. Враги вновь сорвали его
планы. В  нужный  момент  на  свет  появился  так  называемый  "наркоролик",
вызвавший громкий,  хотя и бесплодный скандал.  Говорили, что ролик был снят
скрытой  камерой  в  номере какой-то гостиницы в тот  момент,  когда один из
членов  Конституционной  Ассамблеи  получал  наличные  деньги  от  человека,
обозначенного как адвокат Эскобара. На  самом деле этот законник,  избранный
по спискам М-19, входил в группу сторонников Калийского  картеля, помогавших
бороться с медельинцами, и при его репутации трудно было кого-нибудь убедить
этой  записью. Через несколько месяцев уволенный  Калийским картелем военный
инструктор   показал  под  присягой,  что  его  люди   сделали   эту  грубую
видеоподделку для  доказательства того,  что Эскобар прощупывает депутатов и
что амнистия и отмена экстрадиции принесут вред.
     Действуя на разных фронтах, Эскобар пытался торговаться об освобождении
Пачо за спиной  Вильямисара даже в  период  наиболее  активной  деятельности
Альберто.  Через приятеля-священника  он  направил Эрнандо  Сантосу письмо и
предложил встретиться с одним из своих адвокатов в церкви Усакена.  В письме
говорилось, что это  очень важно для  освобождения  Пачо. Эрнандо знал этого
священника  и уважал его  как  праведника, поэтому в указанный  день ровно в
восемь  вечера  прибыл на встречу один.  Собеседник,  которого  трудно  было
разглядеть  в  церковном полумраке,  предупредил,  что  к картелю  не  имеет
никакого  отношения,  но  своей  карьерой обязан  Пабло  Эскобару  и не  мог
отказать  в его просьбе. Ему поручено просто  передать два документа: доклад
Международной  Амнистии,  критикующий  полицию  Медельина, и  предисловие  к
докладу о бесчинствах Элитного  корпуса, которое он предложил опубликовать в
газете как передовицу.
     -- Я приехал только  ради  вашего сына, -- уверяя адвокат.  -- Если  вы
завтра опубликуете эти материалы, послезавтра Франсиско будет на свободе.
     Эрнандо  прочитал   "передовицу".  В  ней  шла  речь  об  уже   не  раз
обнародованных  Эскобаром  фактах,  изложенных  теперь  с  леденящими   душу
подробностями,  которые  не  поддавались  проверке.  Текст  был   написан  с
откровенностью  и изощренным  коварством. По  словам адвоката, писал его сам
Эскобар. Во всяком случае, его стиль чувствовался.
     Доклад Международной Амнистии уже  публиковался в нескольких газетах, и
Эрнандо Сантос не возражал сделать это еще раз. Что касается предисловия,  в
нем приводились слишком серьезные факты, чтобы публиковать их без  проверки.
"Пусть пришлет мне доказательства, и мы опубликуем это немедленно, даже если
Пачо не освободят", -- ответил Эрнандо. На этом  разговор окончился. Адвокат
заявил,   что   считает   свою   миссию   выполненной,   как   бы   вскользь
поинтересовался, сколько Эрнандо заплатил Гидо Парре за посредничество.
     -- Ни сентаво, -- ответил Эрнандо. -- Мы никогда не говорили о деньгах.
     --  Скажите  правду, -- настаивал адвокат, --  Эскобар контролирует все
счета, и ему эти сведения нужны для проверки.
     Эрнандо повторил еще раз то же самое, и они сухо распрощались.

     Наверно, единственным, кто верил тогда, что  развязка не за горами, был
астролог Маурисио Пуэрта, пристально следивший за жизнью страны по звездам и
сделавший неожиданные выводы из гороскопа Пабло Эскобара.
     Эскобар родился в  Медельине  1 декабря 1949 года в  11.55  дня.  Таким
образом, он был Стрельцом под сильным влиянием Рыб при самом неблагоприятном
сочетании планет: Марс  вместе с  Сатурном  находились в созвездии Девы. Для
таких  людей  характерны жесткий авторитаризм,  деспотизм, неуемные амбиции,
строптивость, вспыльчивость, непокорность, анархия, отсутствие  дисциплины и
противостояние власти. Финал неизбежен: внезапная смерть.
     Поскольку с 30 марта 1991 года в ближайшие три года  Сатурн будет виден
под углом пять градусов,  у Эскобара остаются только три варианта дальнейшей
судьбы: больница, кладбище или тюрьма. Четвертая -- монастырь -- выглядела в
его   случае  маловероятной.  Так   или  иначе,  ситуация  требует,  скорее,
согласования сроков переговоров, чем окончательного разрыва. И  самое лучшее
для Эскобара -- сдаться на предлагаемых правительством условиях.
     Как заметил  тогда  один из журналистов, "Эскобар, должно  быт