вернулся  в столицу, чтобы
заняться похоронами. Позже он  вспоминал этот день как самый тяжелый в своей
жизни  и говорил  с  горькой  иронией: "Я  был  единственным  колумбийцем, у
которого даже не было возможности пожаловаться президенту".
     Сразу  после обеда с  Вильямисаром в  тюремной камере  Хорхе  Луис Очоа
отправил Эскобару письмо,  в  котором одобрял его намерение сдаться властям.
Вильямисара  он  характеризовал как  серьезного  сантандерца, которому можно
верить и с которым можно иметь  дело.  Эскобар  ответил немедленно: "Передай
этому  сукину сыну, что мне не о чем с ним  говорить". Марта Ньевес и  Мария
Лиа, сообщившие об этом Вильямисару  по телефону, советовали не отчаиваться,
возвращаться в Медельин и продолжить  поиски контактов. На этот раз Альберто
приехал один, без  охраны. В  аэропорту  он  взял такси и добрался  до отеля
"Интерконтиненталь",  куда  минут  через пятнадцать  за  ним  заехал один из
водителей  семьи Очоа. Местный  парень лет  двадцати, симпатичный и веселый,
долго наблюдал за Вильямисаром в зеркальце и наконец спросил:
     -- Вам страшно?
     Альберто только улыбнулся в зеркало.
     -- Не беспокойтесь, доктор, с нами вы в полной  безопасности. Можете не
сомневаться!
     Эти слова добавили Альберто уверенности и  вселили  надежду, которая не
покидала его ни на минуту  во время дальнейших поездок. Он  так никогда и не
узнал,  следили  за ним  или  нет, но  постоянно чувствовал  опеку  какой-то
сверхъестественной силы.
     Эскобар,  похоже,  вовсе не  считал, что чем-то  обязан Вильямисару  за
новый указ,  открывший для него реальную возможность избежать экстрадиции. С
холодной   расчетливостью   карточного  шулера  он,  очевидно,  рассматривал
освобождение Беатрис как вполне достаточную  плату за эту услугу,  а  старые
долги,  мол, тут  ни при  чем.  И все  же  Очоа советовали Альберто проявить
настойчивость.
     Не  обращая  внимания  на  обиды,  Вильямисар  продолжил  борьбу.  Очоа
помогали ему  во всем. Еще два-три  раза он  приезжал к ним,  чтобы уточнить
общую  стратегию.  Хорхе Луис  написал  Эскобару еще одно письмо,  в котором
сообщал, что в случае явки с повинной ему  гарантируют жизнь и не подвергнут
экстрадиции  ни при каких обстоятельствах Однако  Эскобар  не ответил. Тогда
решили, что Вильямисар должен сам написать Эскобару, пояснить общую ситуацию
и представить свои предложения.
     Письмо было написано 4 марта прямо в тюрьме, и Хорхе Луис давал советы,
что можно писать,  а чего не стоит. В начале письма  Вильямисар признал, что
уважение  прав человека является основой для достижения мира. "Однако нельзя
игнорировать одно  обстоятельство:  тот,  кто нарушает  эти  права, пытается
порой  скрыть  свои  действия,  разоблачая  подобные  нарушения  со  стороны
других".  Это  препятствует  сближению сторон  и сводит на нет все, чего он,
Вильямисар, добился за несколько месяцев для освобождения своей жены.  Семья
Вильямисар стала жертвой  тупого и необъяснимого насилия: вначале покушались
на самого Альберто,  потом убили его  свояка,  Луиса  Карлоса  Галана, потом
похитили жену и сестру. "Моя свояченица Глория Пачон де Галан и  я, -- писал
Вильямисар, -- не понимаем этой бездумной и незаслуженной агрессивности и не
можем  с ней  согласиться".  В такой ситуации  только освобождение  Марухи и
других  журналистов является  необходимым условием для достижения подлинного
мира в Колумбии.
     Через две недели  Альберто получил ответ, первые слова которого звучали
как приговор: "Уважаемый доктор, к великому сожалению, я  не могу  выполнить
Вашу просьбу". В противном случае, опасался Эскобар, некоторые чиновники  из
числа  делегатов  Конституционной   Ассамблеи  под  давлением  родственников
остальных заложников могут сорвать обсуждение  вопроса об отмене экстрадиции
до  полного  освобождения   всех  пленников.  Такой  подход  Эскобар  считал
несправедливым:  ведь  похищения были совершены  до  выборов в Ассамблею,  а
потому  их  нельзя  рассматривать как  способ  давления  на делегатов. После
такого вывода  Эскобар позволил себе зловещее примечание: "Вспомните, доктор
Вильямисар, многочисленные жертвы, связанные с проблемой экстрадиции; если к
ним  прибавить  еще  две,  это  не окажет  заметного влияния  ни на  текущие
процессы, ни на развернутую вокруг них борьбу".
     После указа Эскобар уже не упоминал об экстрадиции как о причине войны,
ставшей теперь бессмысленной для тех,  кто хотел сдаться, и  выдвинул  новое
препятствие  --  нарушения  прав  человека со  стороны  противостоящего  ему
спецназа  полиции.  Его тактика  основывалась  на  том, чтобы выигрывать  по
частным  вопросам и, избегая  явки с повинной,  продолжить  войну под новыми
предлогами, которые можно было придумывать до бесконечности.
     Эскобар, понимая, что Вильямисар, как и он сам, стремится защитить свою
семью, еще  раз  повторил  протест против действий Элитного корпуса, который
уничтожил  около четырехсот  юношей в предместьях Медельина и никто не понес
за это наказания. В таком случае похищения журналистов оправданы, как способ
заставить власти наказать виновных полицейских. Эскобара также удивляло, что
в связи  с похищениями  никто из общественных деятелей не пытался вступить с
ним в прямые контакты. В конце письма он подчеркивал, что при любом развитии
событий призывы и просьбы освободить заложников будут напрасны, ибо на карту
поставлена  жизнь  его  родственников  и  друзей.  "Если  правительство   не
вмешается  и не  прислушается  к  нашим предложениям,  мы  убьем и Маруху, и
Франсиско -- в этом вы можете не сомневаться".
     Из письма стало ясно, что Эскобар  ищет контактов с политиками.  Явку с
повинной он  в принципе не отвергает, но заплатить за  нее придется  дороже,
чем ожидалось, и  Эскобар намерен взыскать полную цену без  всяких скидок на
сентименты. С такими выводами Вильямисар на той же неделе посетил президента
и  ввел его  в  курс  дела. Президент  ограничился  тем,  что принял  это  к
сведению.
     Новая ситуация  требовала гибкой тактики, и Вильямисар  навестил  также
генерального  прокурора. Визит получился весьма полезным. Прокурор  сообщил,
что  в  конце  недели   опубликует   отчет  о  гибели  Дианы   Турбай,   что
ответственность за эту трагедию лежит на  полиции, действовавшей без приказа
и должной подготовки, и  что в  отношении  троих офицеров  Элитного  корпуса
будет  проведено служебное расследование. Кроме того, прокурор  заверил, что
рассмотрел обвинения Эскобара против одиннадцати рядовых  полицейских  и уже
начал в отношении них служебное расследование.
     Он выполнил свои обещания. Третьего апреля президент Республики получил
отчет Генеральной прокуратуры об обстоятельствах смерти Дианы Турбай.  В нем
говорилось,  что   оперативные  действия  начались  23  января,  после  ряда
анонимных звонков в следственные отделы полиции Медельина  с  сообщениями  о
передвижениях  вооруженных  людей  в  горной части  Капакабаны.  Неизвестные
утверждали, что наибольшее оживление наблюдается в районе Саванеты, особенно
в усадьбах Вилья-дель-Росарио, Ла-Бола и Альто-де-ла-Крус. По меньшей мере в
одном из телефонных сообщений говорилось, что именно там спрятаны похищенные
журналисты  и,  возможно,  скрывается сам  Пабло  Эскобар. Полученные данные
попали  в  аналитическую  сводку,  на  основе  которой  полиция  планировала
операции на  ближайшие  сутки,  однако о похищенных  журналистах в сводке не
упоминалась.  Директор   Национальной  полиции  генерал-майор  Мигель  Гомес
Падилья  заявил, что  вечером  24 января  его проинформировали о предстоящей
утром  операции по прочесыванию, проверке,  поискам  и  "возможному  захвату
Пабло  Эскобара и  целой  группы торговцев  наркотиками".  О двух  последних
похищенных  тележурналистах,  Диане  Турбай  и  Ричарде   Бесерре,   в  этой
информации, похоже, также не упоминалось.
     Операция началась 25 января в одиннадцать утра. От  училища им. Карлоса
Ольгина выехал отряд капитана Хайро Сальседы Гарсия в составе семи офицеров,
пяти унтер-офицеров и сорока рядовых полицейских. Спустя  час выступил отряд
капитана  Эдуардо  Мартинеса  Соланилья  в  составе   двух   офицеров,  двух
унтер-офицеров и  шестидесяти  одного  полицейского.  В  отчете  прокуратуры
говорилось, что  соответствующие службы не зафиксировали  участия в операции
группы капитана Эльмера Эсекьеля  Торреса Белы, а  именно ей и была поручена
проверка  усадьбы Ла-Бола, где  прятали Диану и Ричарда. Между тем,  отвечая
впоследствии на вопросы Генеральной прокуратуры, капитан сам подтвердил, что
выехал в район операции в одиннадцать утра вместе  с шестью офицерами, пятью
унтер-офицерами и  сорока рядовыми агентами. Операцию поддерживали с воздуха
четыре вертолета, оснащенные крупнокалиберными пулеметами.
     В  усадьбах  Вилья-дель-Росарио  и  Альто-де-ла-Крус зачистка местности
прошла  без  неожиданностей. Около  часа  дня началась  проверка  в Ла-Бола.
Согласно  показаниям  унтер-офицера   Ивана  Диаса  Альвареса,  он  как  раз
спускался  с небольшой  площадки, куда  высадился  с  вертолета,  как  вдруг
услышал перестрелку где-то  у подножия  горы. Побежав на звук выстрелов,  он
успел заметить  девять  или десять человек, которые отступали, отстреливаясь
из  винтовок  и  автоматов.  "Несколько  минут мы пытались  понять,  с какой
стороны идет  атака,  -- пояснил унтер-офицер.  -- Тут  я  услышал откуда-то
снизу крик человека о помощи". Унтер-офицер, по его словам, быстро спустился
вниз  и наткнулся  на мужчину, который  крикнул ему:  "Прошу вас, помогите!"
Унтер-офицер  прокричал  в ответ:  "Стой!  Ты  кто?"  Мужчина сказал, что он
Ричард, журналист, и что рядом с ним раненая Диана Турбай и ей нужна помощь.
В этот момент  унтер-офицер  почему-то спросил:  "А где Пабло?" "Я не  знаю.
Прошу,  помогите!"  --  ответил Ричард.  Полицейский осторожно  приблизился,
сзади  появились люди  из  его  группы.  Он  был  озадачен:  "Мы  совсем  не
рассчитывали обнаружить там журналистов, у нас были другие цели".
     Рассказ полицейского в точности  совпал с показаниями Ричарда Бесерры в
прокуратуре. Позднее последний  уточнил  свой  рассказ, добавив,  что  видел
человека,  который  целился  в него и Диану,  стоя  метрах  в  пятнадцати  с
вытянутыми  вперед  и  влево  руками. "Едва  прозвучали выстрелы, я упал  на
землю".
     Единственная  пуля,  ставшая   причиной  смерти  Дианы,  по  заключению
технической  экспертизы,  попала в  левую часть  поясницы  и прошла  вверх и
вправо. Характер повреждений тканей позволил  утверждать, что пуля двигалась
со скоростью от шестисот до девятисот метров в секунду. Восстановить пулю не
удалось,  поскольку  она распалась  на  три  фрагмента  неправильной  формы,
которые и  вызвали смертельные разрушения органов. По всей вероятности, пуля
калибра 5,56 мм была выпущена из оружия, технические характеристики которого
сходны  с  штурмовой  армейской  винтовкой  AUG  австрийского  производства,
найденной на месте событий и  не состоящей на вооружении полиции. В качестве
примечания в отчете о вскрытии тела говорилось: "Возможная продолжительность
жизни Дианы Турбай могла бы составить еще около пятнадцати лет".
     Наиболее   загадочным  во   всей  операции  было  присутствие   некоего
гражданского  лица в  наручниках,  летевшего  в  том же  вертолете,  который
доставил в Медельин раненую Диану. Двое полицейских в один голос утверждали,
что арестованный был похож на сельского жителя, лет тридцати пяти -- сорока,
смуглый,  коротко   стриженный,  коренастый,   ростом   приблизительно  метр
семьдесят, на голове -- матерчатая шляпа. По слухам, его задержали во  время
операции и пытались выяснить личность, когда началась  перестрелка. Пришлось
надеть  на него  наручники и посадить в вертолет. Один  из  рядовых  агентов
вспомнил, что передал пленного унтер-офицеру, тот допросил его в присутствии
других  полицейских  и  приказал отпустить  недалеко  от  места  задержания.
"Сеньор не имел никакого отношения к боевикам: он  находился вверху вместе с
нами,  а  стрельба  началась  внизу",  --  подчеркнул агент.  Эти  показания
противоречили  версии  о  присутствии  задержанного  в вертолете, на которой
настаивали члены экипажа. Были  и более странные  показания. Старший  капрал
Луис Карлос Риос Рамирес,  борт-стрелок вертолета, не сомневался,  что видел
на борту человека, которого в тот же день вернули обратно в зону оперативных
действий.
     Загадочная история  получила продолжение  26 января,  когда  в  селении
Хирардота  под Медельином был  обнаружен труп  некоего Хосе  Умберто Васкеса
Муньоса,   убитого   тремя   выстрелами  в   грудь  и   двумя  в  голову  из
девятимиллиметрового оружия.  В архивах следственного отдела он значился как
член  Медельинского  картеля,  совершивший тяжкие преступления. Пометив  его
фотографию цифрой  пять,  следователи  перемешали  ее с  фотографиями других
преступников и  предъявили на опознание тем,  кто томился в  плену  вместе с
Дианой  Турбай. Хэро  Бусс заявил: "Не узнаю  никого, но человек под номером
пять похож на  бандита, которого  я видел через несколько  дней после нашего
похищения". Асусена Льевано  также показала, что человек на фотографии номер
пять, но без усов, похож  на одного из охранников, дежуривших  ночью в доме,
куда их с Дианой привезли в самом начале плена. Ричард Бесерра узнал в пятом
номере человека в  наручниках, летевшего  с ним  в вертолете, но оговорился:
"Форма лица похожа, но я не уверен". Фотографию узнал и Орландо Асеведо.
     Наконец, жена Васкеса Муньоса опознала труп мужа, показав под присягой,
что 25  января 1991 года в  восемь часов  утра ее муж вышел  из  дома, чтобы
поймать такси. На шоссе его  схватили двое полицейских в патрульной форме  и
двое гражданских и,  затащив в  грузовик,  тут  же увезли. Муж  успел только
крикнуть: "Анна  Лусия!" Однако  это заявление  не было принято во внимание,
поскольку других свидетелей ареста не оказалось.
     "Таким  образом,  --  говорилось  в  отчете, --  принимая  во  внимание
имеющиеся показания, можно утверждать,  что  до  начала операции  в  усадьбе
Ла-Бола некоторые ответственные за операцию  сотрудники Национальной полиции
знали  от  задержанного  ими  гражданского  лица, сеньора  Васкеса  Муньоса,
вероятно, убитого  после случившихся  событий, что в данном  районе укрывают
нескольких журналистов". Еще  два трупа, непонятно откуда взявшиеся на месте
событий, были также опознаны.
     Отдел  специальных   расследований,  напротив,   не  нашел  достаточных
оснований,   чтобы   утверждать,  что  генерал   Гомес  Падилья   и   другие
высокопоставленные чиновники  Национальной  полиции знали  обо  всех деталях
операции. Ни один из сотрудников спецназа полиции в Медельине не пользовался
оружием, из которого ранили Диану. Бойцы оперативной группы, действовавшей в
усадьбе Ла-Бола, несут ответственность за смерть трех человек, чьи тела были
там  обнаружены.  В  отношении  военного  следователя  93-го  участка,   его
секретарши  и экспертов  Департамента безопасности в Боготе  будет проведено
тщательное дисциплинарное расследование  в  связи с допущенными  нарушениями
принципиального и процессуального характера.
     Прочитав опубликованный отчет, Вильямисар почувствовал, что пора писать
Эскобару новое письмо. Как и предыдущее, оно было  послано через семью  Очоа
вместе с другим письмом, которое Вильямисар умолял передать Марухе. Альберто
растолковывал  Эскобару, словно школьнику, взаимосвязь трех ветвей власти --
законодательной,  исполнительной и  судебной,  --  давая понять, как  сложно
президенту в рамках Конституции  и  законов  управлять столь  многочисленной
организацией,  как Вооруженные силы. Вместе с тем  Вильямисар  согласился  с
обвинениями  Эскобара  в нарушении  военными прав  человека  и разделял  его
настойчивость в  вопросе  о гарантиях  в  случае явки  с повинной  для  него
самого,  членов  его семьи и друзей. "Вы правы,  мы оба стремимся к одному и
тому же: обеспечить безопасность самим себе и своим родственникам и добиться
перемирия".  С  учетом общей цели Вильямисар  предложил Эскобару  выработать
совместную стратегию.
     В   ответном   письме,  полученном  через   несколько  дней,  ощущалось
ущемленное самолюбие Эскобара за урок по общественному праву. "Мне известно,
что страна поделена между  президентом, парламентом, полицией и  армией. Мне
также известно,  что всем управляет президент",  -- писал Эскобар. Далее шли
четыре  листа  обычных  жалоб  на  полицию  и   перечислялись  новые   факты
притеснений  без  анализа  их  причин.  Эскобар подтвердил,  что  Подлежащие
Экстрадиции не убивали и  никогда не  пытались убить Диану Турбай: для этого
не имело  смысла  выпускать  ее из дома  и  переодевать  в  черное, чтобы  с
вертолетов  ее  приняли  за  крестьянку.  "Мертвую  нельзя  использовать как
заложницу".  Вместо  всяких послесловий  и принятых формул вежливости письмо
заканчивалось  неожиданной  фразой:  "Не  сожалейте по поводу  ваших прошлых
заявлений  в  прессе с  требованием моей экстрадиции. Я верю, все закончится
хорошо, и в вас не останется злобы: ведь вы  защищаете  свою семью,  значит,
преследуете ту же цель, что и я". Вильямисару  сразу  вспомнились откровения
Эскобара о том, как ему неловко  держать в плену Маруху, --  ведь борется он
не с  ней, а с ее мужем. Вильямисар уже  писал об  этом несколько иначе: "Мы
боремся друг против друга, но с какой стати в заложницы взяли мою жену?"  Он
предлагал себя в заложники вместо Марухи, тем более что это даст возможность
перейти к личным переговорам. Эскобар отказался.
     К  тому  времени Вильямисар уже более двадцати раз  побывал  в тюремной
камере  братьев Очоа.  И  всякий раз наслаждался  шедеврами  местной  кухни,
которые  женщины   Ла-Ломы  готовили   для   братьев   с   соблюдением  всех
предосторожностей от возможных покушений. Не  жалея  времени, мужчины часами
обсуждали каждое  слово и каждый жест Эскобара, пытались понять его  скрытые
замыслы, все лучше узнавали один другого  и учились  доверять друг другу.  В
Боготу Вильямисар почти всегда возвращался последним авиарейсом. В аэропорту
его встречал сын  Андрес с запасом  минеральной воды, которую  Альберто  пил
мелкими   глотками,  чтобы  снять  напряжение.   Он  держал  слово:  избегал
многолюдных собраний,  не встречался с друзьями.  Когда становилось особенно
тяжко, выходил на террасу, подолгу стоял, глядя туда, где должна  находиться
Маруха, и часами  мысленно  беседовал  с  ней, пока не одолевал сон. В шесть
утра Альберто снова был на ногах, вполне готовый действовать. Когда приходил
очередной ответ на его  письма  либо  случалось что-нибудь  важное,  одна из
женщин  Очоа -- Марта  Ньевес  или Мария  Лиа  -- звонила ему по телефону  и
говорила всего одну фразу:
     -- Доктор, завтра в десять.
     В промежутках  между  звонками Альберто  тратил  много времени и сил на
телевизионный проект под названием "Колумбия требует освободить", который он
готовил на основании рассказов Беатрис о тяготах и лишениях плена. Сама идея
проекта  принадлежала Норе  Санин, директору Национальной ассоциации средств
массовой  информации  (Асомедиос),  а  его  реализацией  занималась  близкая
подруга Марухи и племянница Эрнандо Сантоса, Мария дель Росарио Ортис вместе
со  своим  мужем-публицистом, Глорией де Галан  и детьми Марухи --  Моникой,
Алехандрой, Хуаной и их братьями.
     В этой  ежедневной  программе  участвовала  целая  плеяда  звезд  кино,
театра, телевидения, футбола,  известных ученых и  политиков,  произносивших
один  и тот же текст с требованием  уважать права человека. Уже первый выход
передачи  в  эфир  взбудоражил  общественное  мнение.  Алехандра  со   своим
оператором  исколесила всю страну, охотясь за знаменитостями. В течение трех
месяцев  в передаче  выступило около  пятидесяти человек. Эскобар  оставался
глух. Единственный раз, когда пиа