ь того же о Клер, от которой Энн  успела
наслушаться бурных соболезнований и которая  расписывала  Рэндла  в  самых
зловещих красках.  Целомудренная  симпатия  Дугласа  к  Энн,  конечно,  не
оставалась для нее секретом. Со  своей  стороны  она  проявляла  несколько
болезненный интерес к супругу Энн, как бы смакуя  его  эксцессы.  Энн  уже
давно чувствовала, что Рэндл сильно занимает воображение  Клер,  и,  когда
после какого-нибудь очередного рэндлианского безобразия Клер восклицала  с
особенной горячностью: "От моего мужа  я  бы  такого  не  стерпела!  Я  бы
ушла!", Энн чувствовала в своей приятельнице прямо-таки тоску по неистовой
страстности, тоску,  которую  мягкий,  рассудительный  Свон  едва  ли  был
способен утолить.
   Однако в самое последнее время (как подозревала Энн, следуя увещеваниям
в письмах Дугласа) Клер сменила свое "Довольно  терпеть  такое  обращение,
дорогая!"  на  "Он  вернется,  дорогая,  вот  увидите".  В  том  же  духе,
несомненно, будут и изустные увещевания самого Свона; и Энн, спускаясь  по
лестнице, испытывала чувство вины  и  безнадежности.  Ее  долгая  битва  с
Рэндлом,  казалось,  постепенно  лишала  ее  всех  непреложных  ценностей,
которыми она жила, словно у нее исподволь, кусочек за  кусочком,  отнимали
реальный мир и прятали его  в  каком-то  неизвестном  ей  месте.  В  самих
ценностях она от этого  не  разуверилась.  Она  не  ждала,  что  внезапный
поворот выключателя осветит  совершенно  новую  для  нее  сцену.  Но  было
уныние, была пустота. Не может она стать такой, какой ее хотели бы  видеть
другие.  Это  она  чувствовала,   готовясь   выслушать   слова,   которые,
несомненно, скажет ей Дуглас. И в то же время, подходя к дверям  гостиной,
она просто радовалась посещению друга.
   Дуглас Свон,  стоявший  у  окна,  повернулся  к  ней  с  приветственным
восклицанием. Здороваясь с ним, Энн сердито отметила,  что  Миранда  опять
устроила посреди комнаты "кукольный дурбар". Ее  "маленький  народец"  или
"маленькие принцы", как она их иногда называла, в полном составе расселись
полукругом на полу. Картина получилась  яркая  и  страшноватая,  поскольку
вкусы по части одежды и украшений были у "маленького народца" экзотические
и варварские.
   - Дорогая Энн, - заговорил Дуглас, обходя кукол, - дорогая... - Он взял
ее за обе руки и потянул к диванчику в оконной нише.  Глаза  его  излучали
сочувствие.
   Энн высвободила руки и сказала бодрым голосом:
   - Страшно рада, что вы вернулись, Дуглас, и как мило,  что  сразу  меня
навестили. - Потом вспомнила, почему он уезжал, и устыдилась, что только о
себе и думает. - Но как здоровье вашей мамы? Надеюсь, ей получше?
   Дуглас покачал головой.
   - К сожалению, нет. На улучшение мало надежды. Вернее, нужно свыкнуться
с мыслью, что надежды нет. Конец ее пути уже близок.
   - Какое несчастье! - Энн сжала ему руку, и оба сели.
   - "Распад и смерть повсюду видим мы", -  сказал  Дуглас.  -  Нужно  это
принять. Но разлуки эти причиняют страшную боль. Боюсь, в этом сказывается
недостаток веры.
   Недостаток веры, подумала Энн. А у нее есть вера? Верит  она,  что  еще
когда-нибудь увидит Стива? Нет. А  между  тем  в  бога  она  верит.  Иначе
нельзя. Бедный Дуглас!
   - Я  находил  в  родителях  такую  поддержку,  -  сказал  он,  -  такую
неизменную поддержку. Наверно, мне посчастливилось.
   Энн посмотрела в  окно.  По  лужайке  мчалась  Миранда,  помахивая  над
головой, как тамбуринами, двумя белыми эмалированными мисками,  в  которых
она каждый вечер выставляла своим ежам молоко. А  Миранда  находит  в  ней
"поддержку"? В последние дни дочь держалась с нею холоднее обычного,  даже
перестала  называть  ее  мамочкой,  а  внимание  ее,  когда  было   нужно,
привлекала возгласами вроде "О!" или  "У!".  Да  что  там,  трещина  в  ее
отношениях с Мирандой появилась еще со смерти Стива.  И  с  Рэндлом  тоже.
Словно все винили ее за смерть Стива. А может быть, дело в том, думала она
иногда с обидой, что другим хотелось кого-то винить, а ей нет, вот  она  и
оказалась вместилищем для их обвинений.
   Вдали под буками Энн увидела одинокую фигуру. Это был Пенн. Он смотрел,
как Миранда пересекает лужайку, а  потом  растворился  среди  колеблющихся
зеленых теней.  Бедный  фавн,  наблюдающий  людские  дела.  Чтобы  отвлечь
Дугласа от его горя, а также отсрочить разговор о Рэндле, она сказала:
   - Спасибо вам, что до отъезда принимали такое участие в Пенни, Он к вам
очень привязался.
   - Он очень положительный мальчик, - сказал  Дуглас.  -  Вам,  вероятно,
будет его недоставать?
   - Да. - Энн подумала, что  ей  будет  страшно  недоставать  Пенни.  Она
вздохнула. - Вы знаете, по-моему, он немножко влюблен в  Миранду.  Смешно,
правда? Мне кажется, он серьезно страдает, бедный малыш.
   Дуглас улыбнулся:
   - Как мы в юности умеем страдать! - Потом,  словно  спохватившись,  что
позволил себе бестактность,  добавил:  -  Подождите,  скоро  Миранда  сама
подрастет и влюбится. Вот когда небу жарко станет!
   - Поэтому он, вероятно, и отказался ехать с Хамфри  в  Лондон.  Не  мог
расстаться с Мирандой. А я-то ломала голову, с чего это он.
   - Я полагал, что вы сами раздумали его отпустить, поскольку Хамфри...
   - Ну что вы! Хамфри же разумный человек. А Пенни -  святая  невинность.
Но сейчас мне его искренне жаль.
   Они умолкли. Энн,  нервно  потирая  руки,  снова  вздохнула.  Дуглас  -
воплощенная  заботливость  -  наклонился  впереди  свесил   руки,   словно
собираясь встать и сделать важное сообщение.
   Однако он не встал, но произнес смягчившимся голосом, не глядя на Энн:
   - От Рэндла, надо полагать, нет никаких известий?
   - Нет. Он не писал. Я, конечно, написала ему в  Челси,  но  я  даже  не
знаю, там он или нет. - Она смотрела на кукол, а  они  дружно  глазели  на
нее, маленькие враждебные  соглядатаи;  ей  на  минуту  померещилось,  что
Миранда нарочно их здесь посадила, чтобы держали ее под наблюдением.
   - Следует надеяться на лучшее, только на лучшее, - сказал Дуглас.
   - Конечно. - Энн почувствовала раздражение. - Не будем  преувеличивать,
милый Дуглас. Мало ли какие катастрофы могут произойти в браке, а брак все
же остается, вы это знаете не хуже меня.
   - Я верю в это всей душой, -  сказал  Дуглас  чуть  высокомерным  тоном
человека, который сам счастлив в браке,  а  о  таких  вещах  знает  только
понаслышке. - Брак есть таинство. И мы должны верить, что в таких  случаях
нашей любви содействует божественная благодать.
   - Моя любовь только злит Рэндла. - Энн хотелось свести разговор с небес
на землю. - Но он вернется.  По  многим  причинам  -  привычка,  удобство.
Благодарение богу, браки от любви не зависят.
   Дуглас, казалось, был слегка шокирован.
   - В чисто мирском смысле - может быть, и нет. Но в брачном богослужении
содержится слово "любить". Это наш первый обет. Постоянство в  любви  есть
долг, и оно управляется волей в большей степени, нежели в наши дни принято
думать. Даже если оставить в стороне божественную благодать.
   Энн устала, ей  не  хотелось  разбирать  эту  проблему  ни  с  участием
божественной благодати, ни без оного. Внимание Свона она ощущала физически
- словно ее дергали за веревки. Словно  он  стремится  ее  сломить.  Может
быть, он и в самом деле, пусть бессознательно, стремится сломить ее, чтобы
потом утешать. А у нее непочатый край работы.  Она  обещала  Боушоту,  что
поможет поливать розы. И корректура каталога еще  не  прочитана.  И  нужно
заняться бельем Миранды. Она сказала:
   - Сомневаюсь, чтобы у Рэндла еще осталось сколько-нибудь любви ко  мне.
В общем, это не важно. - Но это было очень важно. Только это, в  сущности,
и было важно.
   - Вы должны обвить его сетью доброты и  христианской  любви,  -  сказал
Дуглас.
   Представив себе разъяренного Рэндла, запутавшегося в сетях, Энн чуть не
расхохоталась, но тут же  сердце  ее  залила  жгучая,  покровительственная
нежность к мужу, так что в следующее мгновение она чуть не расплакалась.
   - Ну, не знаю, - сказала она. - Моя любовь к Рэндлу очень несовершенна.
Едва ли она способна оказать такое магическое действие.
   - Наша любовь по большей части не многого стоит. Но всегда есть  тонкая
золотая  полоска,  тот  кусочек  чистой  любви,  от  которой  зависит  все
остальное... и которая все остальное искупает.
   Это, пожалуй, правильно, подумала Энн, но его  экзальтация  действовала
ей на нервы. Она сказала:
   - Возможно. Но увидеть это в таком свете я не могу.  Все,  что  видишь,
бесформенно и нескладно.
   Произнося эти слова, она почувствовала: вот и я такая,  бесформенная  и
нескладная. Нескладной она была еще в школе, ей тогда  говорили,  что  это
пройдет. Не прошло, и она научилась с этим жить, но по мере того, как  она
взрослела, легче не становилось. Давным-давно, когда ее  полюбил  Рэндл  и
когда волосы у нее были такие же рыжие, как сейчас у Миранды, в ней была -
конечно же, была - какая-то грация, тем  и  порожденная,  что  ее  полюбил
блистательный, неотразимый Рэндл. Но это время  теперь  было  трудно  даже
вообразить. А нескладность осталась, и еще -  усилия,  бесконечные  усилия
приноровиться к людям, с которыми  приходилось  общаться.  А  как  было  с
Рэндлом? В дни своего счастья они жили как в  тумане,  и  вопрос  этот  не
возникал. Теперь туман рассеялся, и оказалось,  что  они  несовместимы.  А
между тем общение с людьми - возможная вещь. Вот с Дугласом, например, она
чувствует себя совершенно естественно. И  с  Феликсом.  Коснувшись  этого,
мысль ее тотчас упорхнула. Это  было  место,  куда  мыслям  не  полагалось
залетать. Вечно я говорю "нет", подумала Энн, все мои силы уходят  на  то,
чтобы говорить "нет". Ни для чего положительного сил не  остается.  Вполне
понятно, что Рэндл  видит  во  мне  смерть,  говорит,  что  я  убиваю  его
веселость. Но почему это так? И ей  смутно  припомнилась  какая-то  цитата
насчет того, что дьявол - это дух, который все отрицает.
   - Бесформенно и нескладно, - сказал Дуглас. - Вот именно. Мы не  должны
стремиться к тому, чтобы придать нашей жизни зримую форму. Все наши  жизни
незримо формирует бог. Доброта приемлет такое положение  вещей.  И  любовь
его приемлет. Ничего нет пагубнее для любви, чем стремление во всем  найти
форму.
   - Рэндл во всем стремится найти форму, - сказала  Энн,  -  но  ведь  он
художник.
   - В первую очередь он человек, а уж потом художник, -  произнес  Дуглас
авторитетно и строго.
   Энн почувствовала, что разговор этот ей  невмоготу.  Будто  они  вдвоем
травят Рэндла. Она сказала:
   - Ну, меня ждет работа, - и попыталась встать.
   Дуглас Свен удержал ее. Он приблизил к ней свое  гладкое  лицо,  втянув
подбородок, подпертый пасторским  воротничком,  шире  раскрыв  темно-карие
глаза, так искусно врезанные в углубления над щеками, и спросил:
   - Энн, вы ведь не перестали молиться? Вы молитесь?
   Энн ответила яростно:
   - Еще бы. Я каждый вечер  молюсь,  чтобы  Рэндл  вернулся,  -  и  вдруг
разрыдалась.
   - Полно, полно, дитя мое, - тихо сказал Свон. Теперь  они  стояли  друг
против друга. В тоне его  слышалась  удовлетворенность,  как  у  человека,
благополучно проведшего корабль трудным курсом. Он потянул к себе рыдающую
Энн, приглашая ее склонить голову ему на плечо.
   Дверь гостиной распахнулась, вошла Милдред Финч.
   - Надо же! - сказала Милдред.
   В следующее мгновение Энн судорожно искала по карманам платок, а Дуглас
Свон кашлял и смахивал с лацкана пылинки.
   - А-а, Милдред, - сказала Энн. Она нашла платок. Все ее лицо было мокро
от слез. Просто удивительно, сколько слез может вылиться за одну  секунду.
Но так или иначе, секунда эта миновала, и Энн  вытерла  лицо  и  заправила
волосы за уши.
   Милдред подошла к ней, описав полукруг, чтобы не наступить на кукол.
   - Успокойтесь, милая! - И метнула сердитый взгляд  на  Свона,  который,
отступив на несколько шагов, тревожно поглядывал на Энн.
   Энн, успевшая справиться с собой, сказала:
   - Я так рада вас видеть! - и высморкалась.  -  Не  знаю,  что  на  меня
нашло. Я все время была в отличном настроении.
   Милдред скептически вздернула брови, а потом,  слегка  расставив  ноги,
приняла позу терпеливую, но упрямую, до грубости ясно  давая  понять,  что
она ждет, чтобы Свон удалился.
   Свон спросил Энн многозначительно-нежным голосом:
   - Ну как вы, ничего?
   - Какое там ничего, -  сказала  Милдред  и  продолжала  тоном  светской
беседы: - А я была в деревне и решила  заглянуть  к  вам.  Кажется,  дождь
собирается. Хорошо, что я захватила зонтик.
   Свон все смотрел на Энн. Она сказала:
   - Ничего, Дуглас, обошлось. Спасибо, вы были так добры.
   Свон легонько потрепал ее по плечу, с улыбкой кивнул Милдред, промямлил
что-то насчет того, что ему пора домой, и вышел из комнаты.
   - Скатертью дорога, - сказала Милдред.
   Энн села. Слезы обессилили ее. Она была рада  Милдред,  однако  ощущала
при виде ее смутное беспокойство,  словно  старая  ее  приятельница  могла
стать фигурой несообразно значительной, даже угрожающей.
   - Снимайте же пальто, - сказала она. - А то  у  вас  такой  вид,  будто
сейчас уйдете. Вы ведь позавтракаете с нами?
   - Еще не знаю. А пальто я не сниму. Мне холодно. Непонятно,  почему  вы
камин не зажгли. Ну вот, что я вам говорила? Дождь пошел.
   Энн посмотрела в окно. Солнце скрылось, и, повинуясь одной из внезапных
причуд, свойственных английскому лету, весь сад дрожал от ветра, деревья и
трава намокли и потемнели. Энн почувствовала, что ей тоже холодно. Все  на
свете разом утеряло смысл.
   - О господи, я так устала...
   - Вам нужно отдохнуть, -  сказала  Милдред.  Она  стояла,  все  так  же
расставив ноги, с зонтом под мышкой, сунув руки в карманы теплого  синего,
в клетку пальто, светлые волосы топорщились вокруг доброго лица, которое к
старости не столько покрылось морщинами, сколько смягчилось.
   - Отдохнуть! - Энн невесело рассмеялась.
   - А что? Здесь все будет идти своим  чередом.  С  хозяйством  справится
Боушот.
   - Нет, не справится. Да не в том дело. Это неважно. - Только это она  и
говорит последнее время!
   - Надо полагать, от злодея Рэндла никаких известий?
   - Нет.
   - Он, надо полагать, прочно связался с этой Риммер?
   - С кем?
   - Ах ты господи! Неужели я сболтнула лишнее? Вы правда не знали, что  у
него роман с Линдзи Риммер, ну, знаете, компаньонкой Эммы Сэндс?
   Энн встала и сунула платок в рукав свитера. У нее мелькнула мысль,  что
Милдред отлично знает, что делает. Она ответила резко:
   - Я так и думала, что у него с кем-то роман. А  с  кем,  не  знала.  Да
сказать по правде, это меня особенно не интересует.
   - Вздор, моя милая, - сказала Милдред, внимательно посмотрев на нее.  -
Конечно, это вас интересует. Но я рада, что вы, как видно, списали  Рэндла
со счета.
   - Я его не списала. Просто мне нет дела до подробностей. Он вернется. -
Энн говорила отрывисто, голос ее стал низким и хриплым, как на исповеди.
   Теперь Милдред заговорила мягче и плавнее, словно сменив  проповедь  на
песнопение:
   - Не думаю, чтобы он вернулся, дорогая.
   - Нет, вернется, - сказала Энн. Она не  хотела  снова  расплакаться.  -
Пошли в кухню. Там теплее и можно выпить кофе.
   - А Рэндл скотина, - сказала Милдред. - Скотина и хам.
   - Перестаньте, Милдред, прошу вас. Идемте в кухню. Кстати, как вы  сюда
добрались? Вы сказали, что пришли из деревни?
   - Да, а туда меня подвез Феликс. - Голос ее звучал сурово и вызывающе.
   - А-а, - протянула Энн.
   Выждав немного, Милдред продолжала:
   - Да, он поехал в Мэйдстон за новыми ножами для  косилки.  Так  удобно,
когда он у нас. Он привел в порядок все машины. Абсолютно все  понимает  в
технике.
   - А как вы доберетесь домой?
   - О, он через час вернется. Я  ему  сказала,  чтоб  заехал  за  мной  в
трактир, а если меня там не будет, пусть едет сюда. Вы  можете  обоих  нас
пригласить к завтраку. Или мы вас захватим с собой в  Сетон-Блейз.  Почему
бы вам не погостить у нас несколько дней, без всяких хлопот и забот?
   Энн потерла пальцем губы и  поправила  волосы.  Снаружи  душа  ее  была
спокойна, но далеко внутри что-то рушилось, возвещало панику и бегство.
   - К сожалению, не могу, - сказала она. - Я должна позавтракать у  Клер.
Я уже столько раз откладывала. Она  хочет  обсудить  со  мной  конкурс  на
лучший букет.
   - Но вы же пригласили меня завтракать!
   - Да, я совсем забыла про Клер. Простите ради бога. Сегодня не выйдет.
   - Ну так приезжайте завтра к нам. Феликс в любое время заедет  за  вами
на "мерседесе".
   - Не могу. Я бы с радостью, но очень уж я занята. У  нас  сейчас  самый
горячий сезон. Нужно кончать каталог. Там в  корректуре  придется  вписать
много добавлений.  Мы  выбрасываем  на  рынок  некоторые  новые  сорта  из
Германии, надо дать описания, фотографии и  все  такое.  Спасибо  вам.  Но
кофе-то вы на дорогу попьете?
   Милдред только глянула на нее и сказала:
   - Ах, Энн, Энн, Энн!
   Они помолчали, Милдред - неколебимая  как  скала,  Энн  -  потупившись,
методично растирая пальцами лоб и веки. Наконец Энн сказала устало:
   - Пошли, Милдред, я и сама с удовольствием выпью кофе.
   Милдред не сдалась. Она преградила Энн дорогу и сказала очень спокойно:
   - Вы ведь знаете, что Феликс в вас безумно влюблен?
   Энн молчала, и после ей казалось, что она размышляла очень  долго.  То,
что она сейчас скажет и сделает, многое  решит  не  столько  для  Милдред,
сколько для нее самой. Милдред ловко подготовила свой театральный  эффект,
но его нужно сорвать, оставить ее ни с чем. Тут  не  должно  быть  никакой
драмы, никакой зацепки для фантазий. То, что Милдред  пытается  вызвать  к
жизни,  нужно  обессмыслить,  объявить  несуществующим.  Нужно  убить  это
шуткой, похлопать Милдред по плечу и увести ее пить кофе. Нужно не выдать,
что знаешь или интересуешься, не допустить ни смущенных взглядов,  ничего.
Опять сплошные "не" и "ничего".
   - Да, - сказала Энн.
   Последовало долгое молчание, и Энн опустила  голову.  Она  чувствовала,
что заливается краской. Голова была  как  тяжелый  плод,  который  вот-вот
сорвется с ветки.
   Милдред показала себя тактичной и милосердной. Это ей не стоило труда -
ведь она уходила отнюдь не с пустыми руками. Она сказала:
   - Ну, не буду вас  мучить.  Вы  совсем  вымотались.  Кофе  я  не  хочу,
спасибо. Мне еще нужно купить кое-что в деревне, благо есть время.  Феликс
меня там заберет. А вы, как  надумаете,  приезжайте.  В  любое  время,  мы
всегда будем рады. - Она пошла к выходу и чуть не споткнулась о  кукол.  -
Великовата Миранда играть в куклы, вам не  кажется?  -  Она  вгляделась  в
пестрые фигурки. Потом начала потихоньку опрокидывать их  зонтом  на  пол.
Одна за другой они падали навзничь и смежали восковые веки.



        "15"

   - Не верится, что ее здесь нет, - сказал Рэндл.
   Он стоял в гостиной у Эммы, держа Линдзи  за  руку.  Магнитофон,  запах
табака, столик с сигаретами - все  было  как  всегда,  но  большое  кресло
опустело. Эмма уехала в Грэйхеллок.
   - Если хочешь убедиться, можешь обыскать квартиру, - сказала Линдзи.
   - Я понимаю, что это глупо, но, кажется, я так и сделаю. - Он  двинулся
к двери. Потом пропустил Линдзи вперед. - Веди.
   Линдзи опять взяла его за руку и вывела в прихожую. Вот  кухня,  ее  он
знал, сколько раз носил туда и обратно подносы с чаем. Вот  ванная,  тоже,
конечно,  знакомая.  Вот  столовая,  где  он  изредка  у  них  обедал   по
торжественным дням, например в день рождения Эммы.  Обычно  же  Эмма  весь
вечер работала, а на ужин съедала пару сандвичей. Потом  шла  комната  для
гостей, превращенная в чулан:  у  Эммы  никто  никогда  не  гостил.  Потом
спальня Эммы. Здесь  Рэндл  задержался.  Это  была  просторная  комната  в
итальянском  духе,  чем-то   напоминавшая   полотна   Карпаччо,   какая-то
затаившаяся и значительная. Казалось, за окном должен быть светлый  пейзаж
с  колокольней  вдали