а, как
утверждает  историк  Плиний,  на глазах у Антония растворила  одну  из  этих
жемчужин в  кубке  с вином  и  выпила  эту  бесценную чашу  за его здоровье.
(Правда,  специалисты  утверждают,  что столь  крупная  жемчужина  могла  бы
раствориться не быстрее чем за двое суток, да и  то не в вине, а  в уксусе.)
Эксцентричную  выходку  Клеопатры  отнюдь  нельзя считать первым  письменным
упоминанием  о жемчуге. Есть  исторические записи о том, что жители Древнего
Вавилона занимались добычей жемчуга в Персидском заливе двадцать  семь веков
назад.
     Очень  давно  знали о  жемчуге и китайцы.  Именно  они  положили начало
традиции, которая  перешла и  в Японию,  --  придавать форму  жемчужины всем
другим  драгоценным  камням.  Ранг  каждого  сановника  в  феодальном  Китае
обозначался  шариком  на  его  головном  уборе.  Такие шарики вытачивали  из
нефрита, бирюзы, коралла, и, разумеется, высшим среди всех их считался шарик
жемчужный. Иероглиф  "юй", который встречается еще в самых ранних письменных
памятниках   и   обозначает   понятие  "сокровище",  "драгоценный   камень",
образуется путем добавления точки  к иероглифу  "ван", то есть "повелитель",
"владыка". Понятие "драгоценность", таким образом, графически выражалось как
"шарик", принадлежащий повелителю".

     Недостаток земли поневоле заставляет японцев становиться пахарями моря.
Не случайно,  кроме  слова "рыболовство",  у  них  бытует  и  более  широкое
понятие:  "добыча морепродуктов".  Жемчуговодство лишь  одно из ветвей  этой
отрасли японской экономики.
     Главное  действующее лицо  в  жемчуговодстве  теперь  не нырялыцица,  а
оператор, совершающий над раковиной  таинство зарождения драгоценного перла.
Впрочем,  в  таинстве  этом нет ничего потайного. Есть лишь чудо виртуозного
мастерства,  повторенное  пятьсот  миллионов раз  в  год.  Есть  лишь  сплав
дерзкого  медицинского  эксперимента  и  циркового трюка,  поставленного  на
конвейер. Чтобы  ежегодно получать девяносто  тонн  драгоценных жемчужин как
будто  бы из  ничего,  нужна, во-первых, Япония  с ее природой, а во-вторых,
нужны японцы с  их умением создавать ценности из  мелочей,  вкладывая в  них
бездну терпения и труда.
     Операторов,  то есть людей, умеющих вводить ядрышко в тело моллюска,  в
Японии  насчитывается  двенадцать тысяч (среди  которых  около десяти  тысяч
женщин). Поначалу число показалось мне небольшим. Но  ведь если вдуматься --
это двенадцать тысяч опытных хирургов, каждый из которых ежедневно делает по
четыреста-восемьсот операций, и в то же время это двенадцать тысяч ювелиров,
от  которых требуется куда более  филигранное мастерство,  чем  от умельцев,
оправляющих готовые жемчужины в золото и серебро.
     Операционный  цех:  продолговатая  постройка,   стены   которой  сплошь
застеклены, как у дачной веранды.  Такие оконные  переплеты  бывают в Японии
лишь у школ. Меня привели туда и сказали
     -- Смотрите, спрашивайте, а потом  попробуйте сделать  все сами.  Тогда
лучше поймете, что  к  чему. Жертвуем  вам сто раковин. Выживет хоть пара --
сделаете из них запонки.
     Внутри операционная похожа на светлый  школьный класс, точнее,  даже на
университетскую  лабораторию, где все студенты делают один и тот же опыт. По
обе стороны от прохода,  словно парты, расставлены деревянные столы. Женщины
сидят поодиночке.  Перед каждой из них -- лоток с раковинами, зажим, коробки
с ядрышками  разных  размеров,  набор  хирургических инструментов, смоченный
морской водой брусок с присадками.
     Чтобы ядрышко стало жемчужиной, надо ввести его именно в то место,  где
моллюск терпел  бы внутри себя этот посторонний предмет. Надо добиться еще и
того,  чтобы  раковина впредь откладывала перламутр не на  своих створках, а
именно  вокруг  этого  инородного  тела. Вот почему  приходится делать нечто
похожее на  прививку  плодовых деревьев --  вводить вслед  за ядром  кусочек
живой ткани от другого моллюска.
     В  объяснениях, которые  я слышу, нет  ничего  непонятного. Надо ввести
ядро и  присадку в  нужное место.  При этом нельзя  ни повредить,  ни задеть
внутренних органов моллюска. В первом случае устрица погибнет,  во втором --
жемчужина не  будет  иметь  правильной формы.  И  наконец,  присадка  должна
непременно касаться  ядра, иначе  ее  клетки, вырабатывающие  перламутр,  не
смогут образовать вокруг ядра "жемчужный мешок".
     После  всех  этих  разъяснений   и  указаний  еще  большим  волшебством
представляется работа операторов. Зонд и  скальпель  мелькают  у операторов,
как вязальные спицы.
     Но вот приходит  черед испробовать все самому. Беру раковину, закрепляю
ее  на зажиме.  Вместо  деревянного  клинышка вставляю  пружинистый  распор.
Створки,  обращенные ко мне своими краями, раскрыты  меньше чем на сантиметр
-- в этой щелке и надо манипулировать.
     Левой  рукой беру  зонд, похожий на вязальный крючок,  и  оттягиваю  им
"ногу" --  темный присосок,  с помощью  которого  моллюск  передвигается  по
камням. Беру в  правую руку скальпель и  делаю разрез вдоль границы темной и
мутно-серой массы, то есть несколько выше основания "ноги".
     Теперь надо  перевернуть скальпель другим, раздвоенным концом, наколоть
на эту крохотную вилку кусочек  присадочной ткани и сквозь надрез ввести его
в тело моллюска. Потом таким же движением за присадкой вводится ядро.
     Впрочем, до этого завершающего  этапа я добираюсь не скоро. Задерживает
самая распространенная среди новичков  ошибка. Если  вонзить  скальпель чуть
глубже, чем следует, створки раковины безжизненно распахиваются. Это значит,
поврежден соединительный мускул и устрица обречена на гибель...
     Встав  из-за стола  совершенно  разбитым,  я  убедился, что оперировать
раковину без подготовки -- все  равно  что вырезать  самому  себе аппендикс,
добросовестно  выслушав  объяснения  врача,  как это  делается. И  когда мне
рассказали, что  подготовка  операторов  похожа не столько  на краткосрочные
курсы, сколько на многолетний университет, это целиком совпало с моим личным
опытом.
     Девушек обычно набирают к весне. За первые месяцы они  должны выучиться
только заготовлять  присадки, чтобы снабжать ими операторов в разгар сезона.
С осени новички начинают тренироваться на бракованных раковинах.
     В  конце каждого дня инструктор вскрывает всех оперированных моллюсков,
чтобы проверить, правильно ли были введены  в  них ядра, и объясняет причины
ошибок.  Потом  ставить  оценку предоставляют уже  самой  природе.  Раковины
возвращают  в  море  и через  две  недели подсчитывают  число погибших. Если
выжило  шестьдесят-семьдесят  процентов акоя,  значит  человек уже  приобрел
необходимый навык.
     Считается,  что нужно  сделать, по крайней мере, десять тысяч операций,
чтобы научиться вводить хотя бы мелкие ядрышки. Вводить  же крупные доверяют
лишь операторам, имеющим более чем трехлетний стаж.
     В каждую сетку вместе с оперированными раковинами обязательно  кладется
керамическая плитка  с номером. По  нему  в  специальной  книге можно  точно
определить, кто именно оперировал данную партию жемчужин, когда и какие ядра
в них  были  введены. Ведь мастерство можно  в  полной мере  оценить лишь  в
период  сбора  урожая.   Мелкий  жемчуг  (диаметром   от  четырех  до  шести
миллиметров) вызревает за год,  средний  (шесть-семь миллиметров)  -- за два
года, крупный (свыше семи миллиметров) -- за три.
     Конечно, чем крупнее  ядро, тем  более дорогую жемчужину  можно из него
вырастить.  Существует, однако,  известный  биологический предел, за которым
даже при самой искусной операции организм раковины не может сохранить внутри
себя столь  большое инородное тело.  Для  акоя  таким пределом является ядро
диаметром в семь  миллиметров.  Чтобы  стать жемчужиной, оно  должно обрасти
перламутровым  слоем   толщиной   не   менее  миллиметра.  Поэтому  наиболее
распространенным  размером  крупного  жемчуга является  девятимиллиметровый.
Дальше  каждая десятая  доля миллиметра дает очень существенную  прибавку  в
цене.
     Опыт показал, что держать семимиллиметровое  ядро  в организме моллюска
дольше трех лет нецелесообразно.
     Возрастает вероятность всякого  рода наростов. Жемчужина если и растет,
то становится все  менее лучистой.  Учащается  опасность  отторжения,  когда
моллюск даже ценой собственной гибели выталкивает это разросшееся  инородное
тело из себя.
     Из сотни раковин, которые были  положены в  проволочную сетку  под моим
именем, через два года уцелели одиннадцать. Причем девять  из них совершенно
не соответствовали стандартам, и лишь две голубые, неправильной формы, имели
незначительную  коммерческую  ценность.   Что  ж,  предсказание  сбылось:  я
действительно вырастил себе лишь пару жемчужин на запонки!

     Над  загадкой  рождения жемчуга  люди задумывались  очень  давно.  Есть
персидская легенда  о дождевой  капле,  которая  своим  смирением растрогала
океан. Расставшись с тучей вдали от берегов, над которыми она  родилась, эта
первая капля взглянула вниз и воскликнула:
     -- Как  короток  мой век  в сравнении с  вечностью! И как ничтожна  я в
сравнении с безбрежным океаном!
     -- В твоей скромности большая мудрость, -- ответил океан.  -- Я сохраню
тебя, дождевая капля. Я даже сберегу таящийся в тебе блеск радуги. Ты будешь
самым драгоценным из сокровищ. Ты будешь повелевать миром, и даже больше: ты
будешь повелевать женщиной.
     Китайцы не сочиняли сказок  о том, как рождаются перлы, зато именно они
первыми в мире практически взялись за их выращивание. Еще в VIII веке жители
провинции Чжэцзян вставляли под створки больших пресноводных раковин плоские
изображения Будды. Эти фигурки обволакивались слоем перламутра и становились
жемчужными  барельефами.  Такие изделия продавались  потом как  божественные
реликвии.
     Через  множество  легенд, сложенных разными народами, проходит  мысль о
некой таинственной связи  между  жемчугом и его владельцем. Предания гласят,
что знатоки тибетской  медицины  по  одному лишь  изменению блеска жемчужных
украшений могли предсказывать смерть  могущественных повелителей  задолго до
того, как те сами узнавали о своем недуге.
     Люди давно замечали, что жемчуг тускнеет, как  бы умирает, если его  не
носить,  что ему необходимы близость и  тепло  человеческого  тела.  Мудрецы
Древней Индии знали способ оживлять тусклые жемчужины, давая  склевывать  их
петухам с яркими,  радужными хвостами. Через два часа такого петуха резали и
извлекали из его желудка воскресший перл. Дело здесь, конечно, не в радужных
перьях, а в  том, что  желудочный сок, растворяя верхние слои, улучшал блеск
жемчужины.

     Заливы полуострова Сима встречают рассвет мягкими  переливами  радужных
красок -- тех  самых,  которыми славится жемчуг.  Кажется,  черпай  ковшом и
отливай  по капле  драгоценные  перлы.  Не это ли  серебристо-розовое сияние
вбирают в себя раковины на подводных плантациях?
     Почти  всюду  гладь  заливов  заштрихована  темными полосами. Плоты  из
жердей, к  которым под  водой  привязаны  корзины с  раковинами,  напоминают
борозды рисовых  полей.  Да,  человек  сумел  возделать  даже залитые  морем
долины. Зато нивы  эти требуют куда  больше  ухода, чем  трудоемкий  рис. На
зеленых боках гор, обступивших залив,  тут и там  пестреют  рыжие рубцы. Это
жемчужные  промыслы.  Каждый из  них похож  на  маленькую  пристань.  Тесная
площадка,  вырубленная в  береговой  круче.  Домик,  где трудятся операторы.
Вокруг сложены жерди и бочки для плотов, проволочные корзины.
     Круглый  год  не  прекращается  здесь  работа,  особенно напряженная  в
ненастье.  Люди холят, пестуют,  лелеют  самое  прихотливое  из  прирученных
человеком живых существ -- даже более капризное, чем шелковичный червь.
     Сколько  забот   требует  этот   слизняк,  обитающий   в  грязно-бурой,
невзрачной  на  вид  ракушке! Ему  нравятся  только самые  живописные места,
словно  для  того, чтобы воплотить  в жемчужине  красоту окружающей природы.
Акоя любит  тихие,  спокойные  заливы с песчаным дном,  куда  не заходил  бы
прибой, где не могли бы буйствовать тайфуны.
     Однако  неподвижные, застойные воды ему не по нраву. Акоя любит,  чтобы
впадающая  где-то  поблизости  река  смягчала  соленость  моря  и  создавала
постоянный приток свежей пищи -- планктона.
     Проволочные  корзины  защитили жемчужниц  от их  давних  врагов: угрей,
осьминогов,  морских   звезд,   омаров.  Однако  они  же  породили  нужду  в
"прополке". На  проволочную  сетку  да и  на створки  самих  раковин  быстро
налипает  всякая  морская   живность.  Водоросли,  губки,  мелкие   моллюски
затрудняют доступ  воды и планктона, мешают питанию  и  росту  акоя. Поэтому
четыре-пять раз за сезон корзины вынимают из воды и тщательно очищают каждую
раковину от приросших к ней паразитов.
     С  раннего утра до  позднего вечера кочует  от плота к  плоту маленький
паром с навесом.  Женщины в резиновых фартуках, сапогах и  перчатках скребут
кривыми ножами и металлическими  щетками раковину за раковиной. Звучит тихая
песня. Готова одна корзина -- на смену ей тут же появляется другая.
     Это  очень  утомительное, трудоемкое  дело.  За  день  человек успевает
очистить  около тысячи раковин.  "Прополка" продолжается непрерывно с апреля
до ноября. Весной и осенью у работниц коченеют руки. Летом донимает зной.
     -- Хорошо хоть, что вам тут сделали навес, -- сказал я поденщицам.
     -- Разве о нас забота? -- усмехнулась одна из  них. --  Это  слизняк не
любит солнечных лучей.
     Акоя  очень  чувствителен  к изменениям  температуры и  солености воды.
Стоит разразиться ливню, подуть холодному ветру, как люди кидаются к плотам,
чтобы опустить корзины поглубже ко дну.
     Хорошо поставленная  служба  погоды,  умение  чутко реагировать  на  ее
внезапные перемены -- для жемчужных промыслов первейшее дело.  Здесь, словно
на санаторном пляже, повсюду видишь щиты, на которых трижды в день аккуратно
выписываются температура воздуха и воды, сила и направление ветра.
     Акоя  любит  именно такое  же  море,  в каком  приятнее всего  купаться
человеку. Ниже  пятнадцати  градусов -- для  моллюска слишком  холодно, выше
двадцати восьми  --  слишком жарко.  В обоих  случаях он  становится  вялым,
теряет  аппетит и значительно  менее старательно  обволакивает сидящее в нем
ядрышко перламутровыми слоями. В знойную августовскую пору плоты  приходится
отводить  дальше от берегов и опускать корзины  в более глубокие, прохладные
слои.
     Куда  сложнее,  однако,  уберечь раковины  от  холода.  При  двенадцати
градусах у  моллюсков резко  замедляются все  жизненные процессы, при восьми
они погибают. Поэтому, чтобы не рисковать жемчужницами, их перевозят на зиму
в теплые края.
     Патент, выданный Микимото в 1907 году, предоставил ему право монопольно
заниматься выращиванием перлов на двадцать лет.  После истечения этого срока
на  полуострове Сима  возникло множество  новых жемчужных промыслов, главным
образом мелких, основанных на семейном труде.
     Но  где такому предпринимателю припасти денег  на жерди для  плотов, на
проволочные  корзины  для раковин,  на  ядра  и  инструменты для операторов,
наконец, на покупку  самих акоя-трехлеток? Все приходится втридорога брать в
кредит у  крупных фирм с обязательством расплатиться лучшей частью  будущего
урожая.
     Когда  видишь,  какой  мертвой хваткой держат  мелких  предпринимателей
"жемчужные короли", поневоле задаешься вопросом: как  они до  сих пор вообще
не придушили своих многочисленных и слабых конкурентов и не монополизировали
жемчуговодство целиком в своих руках?
     Ответ может  быть  только один. Промыслы, основанные на семейном труде,
существуют  доныне лишь потому,  что  это выгодно крупным  фирмам.  Японский
капиталист всегда считает за  благо для себя иметь как можно больше дочерних
предприятий.  Во-первых, благодаря этому рабочая сила остается раздробленной
(а  стало быть,  не могут быть  многочисленными профсоюзы), а  во-вторых, за
счет таких зависимых подрядчиков можно наживаться на дешевом труде.
     Подобная  черта присуща в Японии даже  современному заводу, с конвейера
которого  сходят   автомашины   или   телевизоры.   А  поскольку  технология
выращивания жемчуга на крупном и на  мелком промысле  совершенно  одинакова,
эксплуатировать зависимых поставщиков особенно просто.
     Это  заметнее  всего  на  завершающих  стадиях жемчуговодства.  Готовая
продукция идет на экспорт  главным  образом в виде ожерелий. А  здесь прежде
всего ценится подбор. Чтобы хорошо подобрать  нитку  из пятидесяти жемчужин,
нужно, по  крайней мере, в пятьдесят раз  больше  перлов  той же лучистости,
формы и оттенка.
     Семейным промыслам заниматься этим не под силу. Они  могут сбывать свои
урожаи   лишь   за   полцены:    в   виде   рассыпного   жемчуга,   примерно
рассортированного по величине и цвету. Добавляя к собственному лучший жемчуг
сотен  семейных  промыслов,  крупные  фирмы  наживаются  не  только за  счет
высококачественного  подбора  ожерелий,  но  и  за  счет  своей  сложившейся
репутации на мировом рынке.
     Выручка  от  экспорта взращенного жемчуга  в  пятьдесят  с  лишним  раз
превышает доходы  людей,  непосредственно  занятых в  жемчуговодстве.  Стало
быть, труд, вложенный в целое ожерелье, оплачивается ценой лишь одной из его
жемчужин.  Вот  эти  ожерелья  красуются  в  роскошных  витринах  Нью-Йорка,
Лондона, Парижа, Рима. Если  бы, как  в  сказке  о  наряде принцессы, каждая
жемчужина могла поведать о  том, чего стоило людям ее рождение! Рассказать о
хлопотах, с  какими из крохотной  личинки,  прилепившейся  к сосновой  хвое,
вырастили ра-ковину-трехлетку;  о том, как  бережно готовили ее к  операции,
как  ухаживали за ней  последующие три года.  Ведь  только  ради  "прополки"
раковина побывала в человеческих руках полтора десятка раз!
     Если бы она могла рассказать о трехкратном переселении в теплые  края и
о последнем, самом приятном из путешествий -- когда буксир медленно тянет по
морю  караваны  плотов  с опущенными  корзинами  и  моллюски получают  самое
обильное   и  разнообразное   питание,  чтобы   наружный,  завершающий  слой
перламутра был наиболее лучист и ярок.
     Французы говорят
     -- Как прекрасен был бы человек, если бы он совершенствовал самого себя
так же вдохновенно и упорно, как виноградную лозу!
     Взращенный жемчуг -- это одаренность умельца и  мастерство хирурга, это
упрямая стойкость крестьянина и терпеливая целеустремленность селекционера.
     Клеопатра хотела когда-то прославиться  тем, что растворила жемчужину в
кубке с вином и выпила его. Но куда  более достойна славы история о том, как
человек  раскрыл секрет  рождения  жемчужины;  как  он приручил  и  заставил
служить себе одно из капризнейших живых существ!
     Ежегодный урожай  подводных  плантаций -- девяносто  тонн  драгоценного
жемчуга --  олицетворяет  умение  японцев находчиво возмещать скудость  недр
своей страны.  Так  же  как  крохотный транзисторный  приемник или карманный
телевизор,  взращенный  жемчуг  --  это,  по  существу,  не  что  иное,  как
овеществленный труд и разум.
     Когда я  впервые увидел  горы  и  воды полуострова  Сима,  я  подумал о
жемчужинах  как о  перлах  природной  красоты.  Мне  казалось,  что раковины
вбирают  в  себя  здесь   неповторимую  прелесть  породнения  моря  и  суши,
бесчисленных зеленых островов, тихих лагун, лазурных небес.
     Но чем ближе знакомишься с участием людских  рук в  рождении жемчужины,
тем яснее видишь в ней  воплощение красоты  и творческой силы  человеческого
труда. Есть  выражение "перлы премудрости". Взращенный жемчуг можно  в самом
прямом и высоком смысле этих слов назвать "перлом труда".

     Для   человека,   который  никогда  не  бывал  в   Японии,  она  обычно
представляется сказочной страной  красочно одетых женщин, загадочных храмов,
живописных  вост