е на этот счет.
     Если мужчина последовал родительской воле и обеспечил продолжение рода,
он  может  иметь  сколько угодно внебрачных связей,  не испытывая  угрызений
совести и не посягая, как ему кажется, на устои собственной семьи.
     Помимо многочисленности  браков по сватовству,  есть  еще один  признак
того, что старинный семейный уклад все еще сохранился в  Японии.  Это широко
распространенная практика  усыновления. Феодальный домострой строго требовал
от каждого  обеспечить  продолжение  рода  по  мужской  линии. Собственность
семьи,  оказавшейся  без  такого  наследника,  немедленно  конфисковывалась,
невзирая на остальных родственников.
     Старые законы  давно отменены, однако  стремление непременно иметь сына
по-прежнему присуще  в  Японии любой супружеской паре. Дело тут  не только в
продолжении рода. Не иметь сына -- значит для японца обречь себя на одинокую
старость.
     Доживать свой век под  одной крышей с замужней дочерью здесь до сих пор
не  принято.  (Существует  множество  японских  пословиц о  взаимоотношениях
невестки и свекрови, но нет ни одной о зяте и  теще.) Сына оттого и почитают
с рождения словно наследника престола, что именно на него ложится потом долг
заботиться о престарелых родителях.
     Если в семье  есть лишь  дочери, отец  и  мать подыскивают одной из них
жениха, согласного на усыновление. При такой свадьбе муж  берет себе фамилию
жены вместе с сыновними обязанностями по отношению к приемным родителям.
     Устои  патриархальной семьи  -- это устои  японского образа жизни.  Его
столпы  -- субординация и семейственность.  Правота и неправота определяются
здесь  не абстрактными понятиями  добра и зла, а  признанием своего места  в
сложном переплетении взаимных  обязанностей. Излюбленная американцами фраза:
"Я никому ничего не должен" -- немыслима в устах японцев.
     Человек в Японии постоянно чувствует себя частью  какой-то группы -- то
ли семьи,  то ли  общины,  то ли фирмы. Он  приучен  подчиняться мнению этой
группы  и  вести  себя  соответственно  своему положению  в  ней.  Он  готов
выплачивать долг признательности своему  покровителю столь же безоговорочно,
как собственному отцу.
     В  этом-то  и коренятся  причины  неистребимой  фракционности,  а проще
говоря -- групповщины  или семейственности, которые пронизывают общественную
и политическую жизнь Японии, проникая даже в деловой мир.
     Японцы  не  упускают случая подчеркнуть  свою принадлежность к тому или
другому клану, а также свое положение в нем,  --  без знания этого им трудно
общаться  друг с другом.  Вот почему столь важной считается  здесь процедура
взаимного представления.
     В прежние времена представляться друг другу обязаны были  даже воины на
поле брани. Описывая попытку монгольского  вторжения  в Японию в 1274  году,
историк Бринклей замечает, что  учтивые самураи были поражены, когда в ответ
на их заявления  об  именах и  титулах,  заморские  варвары кинулись  на них
беспорядочной ордой, не проявляя интереса к выбору достойных противников.
     На  свадебных церемониях и сейчас  еще  можно  видеть  старинный наряд,
предназначенный  для  самых  торжественных случаев:  черные кимоно с  белыми
родовыми  гербами. В  современной  жизни  место соперничающих  родов  заняли
конкурирующие фирмы, а роль гербов на кимоно унаследовали  значки этих фирм,
которые обычно носятся служащими на лацканах пиджаков.
     Еще  шире  вошли  в  японский  обиход  визитные   карточки,  сразу   же
позволяющие  судить,  кого  представляет человек и каков  его  ранг.  Японцы
сейчас  совершенно не могут  обходиться  без визитных карточек, и  не только
потому, что они упростили ритуал представления друг другу.
     Как  прежде родовым  гербом,  японец  демонстрирует значком  фирмы  или
визитной  карточкой  свою   принадлежность  к   определенной  группе,   свою
готовность   ставить  личную   преданность  выше  личных   убеждений.  Такая
беспредельная и безоговорочная верность, основанная на долге признательности
семье, общине  или какой-то  другой группе, считается у японцев краеугольным
камнем морали.

     Семейный   строй   в   Японии  выполняет,  помимо  своего  специального
назначения,  еще  одну   социальную  функцию  чрезвычайной  важности:  семья
является  институтом  страхования  на  случай старости. Глава японской семьи
воспитывает  старшего  сына-наследника,  выделяя его  из  всех прочих членов
семьи,  и несет всю  тяжесть семейных обязанностей до 50-летнего возраста. С
этого времени он  сдает  свою власть и  всю деловую  сторону  семейной жизни
своему старшему сыну, а сам больше ни во что активно не входит; остаток дней
своих  он и его жена  проводят без всяких забот, сохраняя при этом в семье в
высшей степени достойное положение.  Таким  образом,  строй  японской  семьи
парализует в громадном  большинстве случаев  одно из  крупнейших и  наиболее
вопиющих  зол, свойственных Европе: необеспеченность рабочих людей на случай
старости.
     Г. Востоков,  Общественный, домашний и  религиозный быт Японии.  СПб..,
1904

        "x x x"
     Покорность  воле  старших и  вышестоящих  подавляет  в  японцах  личную
инициативу, рождает привычку  мыслить  и  действовать сообща. Решение любого
вопроса в японской конторе начинается  с поисков прецедента. Обсудив на этой
основе возможный курс действий, его выносят на одобрение вышестоящих. Вместо
личного решения налицо, стало  быть, общее анонимное  согласие поступать как
прежде.
        "Итиро Кавасаки, Япония без маски. Токио, 1969"

        "x x x"
     Японские политики,  дельцы, кинорежиссеры и даже спортсмены чрезвычайно
безлики и бесцветны как индивидуальности, и никакие трюки пишущей машинки не
способны  оживить их  настолько, чтобы средний читатель мог заинтересоваться
ими.
     Японское общество не  признает  выдающихся  личностей, оно  тянет назад
всякого, кто стремится  опередить остальных.  Самые  умные и  рассудительные
японцы постигают это раньше  других. Поэтому именно люди, талант которых мог
бы   сделать   их  яркими  индивидуальностями,  превращаются  в   наибольших
приспособленцев  и  делают свою карьеру  именно японским  путем,  как  почти
анонимные члены какой-то группы.
     Даже  в мире  искусства  индивидуальность  является крамольным  словом.
Известна история  дирижера Сейдзи  Одзава. Когда он  вернулся в Японию после
шумного  успеха  за  границей,  ведущие  японские  оркестры отказались с ним
играть. Известна также история  с первой красавицей Японии актрисой  Фудзико
Ямамото, которая не захотела продлевать свой контракт  с кинокомпанией и тут
же  была  практически отстранена  от  японского  экрана, ибо  нарушила  долг
верности нанимателю.
     В  деловом мире человек известен  просто по фирме, в которой он служит,
но не по своим способностям. Без визитной карточки он ничего не представляет
как  личность, а с  визитной карточкой и со  значком  на  лацкане пиджака он
разделяет славу своей фирмы, независимо от того, как бы ни был мал его пост.
Как бы бездарно он ни работал, его не уволят, какими бы яркими способностями
он  ни  обладал,  он  почти не имеет  возможности  продвигаться быстрее, чем
другие люди его возрастной группы.
        "Рафаэл Штейнберг, Почему трудно писать о Японии. Нью-Йорк, 1966"

        "Совесть и самолюбие -- долг чести"
     Есть две скрытые  пружины, которые исподволь  движут сложным механизмом
поведения японцев. О первой из них уже шла речь -- это долг признательности.
Но есть и вторая: долг чести.
     На  протяжении  всей  японской  истории  люди  рубили  чужие  головы  и
вспарывали собственные животы во имя "гири", или долга чести. И хотя самураи
с их  обычаем совершать  харакири  сохранились  сейчас лишь  в  кинофильмах,
понятие  "гири"  по-прежнему  незримо  присутствует  в поступках современных
японцев.
     Если такая первейшая для японцев добродетель, как долг признательности,
уходит корнями в  древнекитайскую  мораль,  то  долг  чести  --  это  сугубо
японское понятие, которое не имеет ничего общего ни с учением Конфуция, ни с
учением  Будды. Раскрыть смысл гири трудно, ибо даже  сами японцы  не  могут
дать ему достаточно ясного толкования.
     Гири -- это некая моральная необходимость, заставляющая человека делать
что-то порой  против собственного желания или  вопреки  собственной  выгоде.
Довольно  близко   к  этому  термину  стоит  старый  французский  оборот  --
"положение обязывает".
     Гири можно  было  бы  назвать совестью.  Однако  бывают обстоятельства,
когда  гири заставляет японца действовать вопреки великодушию и даже вопреки
справедливости.  Это   "совесть",   которая,  однако,   может   толкнуть  на
бессовестный  поступок,  это  "честь",  которая порой  заставляет  поступать
бесчестно.
     Гири -- это долг чести,  основанный не на  абстрактных понятиях добра и
зла, а  на  строго  предписанном  регламенте  человеческих  взаимоотношений,
требующем подобающих поступков в подобающих обстоятельствах.
     Вот типичный  пример.  Считается,  что особенно  тяжек  долг  чести для
жениха,  принятого  в чужую семью  и взявшего себе фамилию  тестя  и тещи. В
прежние  времена  приемный  сын  должен  был  блюсти  долг чести тем,  чтобы
безоговорочно вставать на сторону своих приемных родителей, даже если бы это
требовало убить собственного отца или мать.
     В отличие от неоплатного долга признательности японцы  смотрят  на долг
чести как на  некое  добавочное бремя, неосмотрительного увеличения которого
следует остерегаться.
     Поскольку любая  услуга вплоть до предложенной кем-то на улице сигареты
требует взаимности, должна быть как-то  вознаграждена, японцы подсознательно
стараются избегать случайных одолжений со стороны незнакомцев.
     Это  отразилось даже в том,  что  речевые обороты,  предназначенные для
выражения  благодарности, несут  в себе,  как  ни  странно, оттенок  некоего
сожаления. Например, наиболее широко известное иностранцам  слово "аригато",
которое мы привыкли переводить  как "спасибо", буквально значит  "вы ставите
меня в трудное положение".  Другой близкий ему оборот  "сумимасен" означает:
"ах,  это  никогда  не  кончится" или  "ах,  мне  теперь  вовек  с  вами  не
рассчитаться".
     Таким образом, уже выражая благодарность,  японец как  бы  с сожалением
признает, что остался перед кем-то в долгу.
     Стихийное стремление избегать случайных одолжений со стороны незнакомых
людей  порой  производит  впечатление,   что  японцы  --  люди   черствые  и
неотзывчивые. Прохожий может  даже  не замедлить шага  на улице,  видя,  как
кому-то  рядом  стало  плохо. Но  тот  же человек  способен  проявить чудеса
отзывчивости к соседу, у которого сгорел дом, или к жертвам землетрясения на
другом конце страны.
     Речь, стало быть, идет не о черствости, а о своеобразии норм поведения.
Сделать что-то для  незнакомца  без  его  просьбы --  значит поставить его в
положение морального  должника,  значит воспользоваться  его затруднением  в
свою пользу -- вот к какому абсурдному парадоксу приводит японцев их понятие
о долге чести.
     Гири подчас  вынуждает человека  уподобляться  роботу, который слепо  и
механически  выполняет  заложенную в  него  программу подобающего поведения,
который не рассуждает, а поступает так, как принято, чтобы окружающие его не
осудили.
     "Стыд  служит  почвой,  на  которой  произрастают все  добродетели", --
распространенность  этого  изречения   выдает  обостренную  чувствительность
японцев  к суждениям  других  людей  об  их поступках. С  детства  поведение
человека регулируется не только семьей, но и ближайшим окружением. Тому, кто
не соблюдает  общепризнанных  обычаев,  кто  не считается с мнением  общины,
соседи или односельчане грозят отчуждением.
     Поступай как принято, иначе люди осудят и отвернутся -- вот что требует
от  японца долг чести. Смысл гири, стало быть, лучше выразить не французским
оборотом "положение обязывает", а словами "традиция обязывает".
     Гири, или долг чести, проявляется, во-первых, по отношению к окружающим
(как разновидность  нашего  понятия "совесть"), а  во-вторых, по отношению к
самому себе,  к собственной репутации (что во многом соответствует тому, что
мы называем самолюбием).
     Неверно полагать, что одна сторона этой добродетели требует от человека
быть благодарным, а другая -- мстительным.
     Долг  чести  по  отношению  к  самому  себе  отнюдь  не  ограничивается
необходимостью  мстить  за нанесенное  оскорбление.  Гири  побуждает  японца
избегать  положений,  в  которых как  он  сам,  так и  кто-то  другой  может
оказаться униженным или оскорбленным.
     Японцы  с поразительной  изобретательностью  стремятся  обходить случаи
прямого соперничества, где выбор в пользу одной из сторон означал бы "потерю
лица" для другой. Именно обоюдная боязнь "потерять лицо" рождает потребность
в третьем лице,  то есть в посреднике, без которого  японцы  не  мыслят себе
никаких  переговоров,  начиная  от сватовства и  кончая заключением торговой
сделки.
     Во время сватовства считается очень важным так обставить первую встречу
жениха  и  невесты,  чтобы в  случае отказа какой-либо из сторон не  унизить
другую. Поэтому такие смотрины  чаще всего устраиваются как якобы  случайная
встреча в  каком-нибудь общественном  месте, например  на ежегодной выставке
хризантем или во  время любования  весенним цветением  вишен в  каком-нибудь
парке. Такая встреча, никого ни к чему  не  обязывая, позволяет молодым и их
родителям познакомиться друг с другом.
     Японский школьник вряд ли ответит, кто из его сверстников первый ученик
и кто, наоборот, тянет класс назад. Если  педагог хвалит  или журит кого-то,
он всегда исходит из способностей и  прилежания данного  ребенка,  сравнивая
его  нынешнюю   успеваемость  с  его  же   прежней   и  старательно  избегая
противопоставления одних учеников другим.
     Японские рикши  в прежние  времена строго блюли неписаный закон о  том,
что  молодой  возчик мог  обгонять  старого, лишь изменив маршрут, чтобы его
превосходство в силе и выносливости не бросалось людям в глаза.
     Это стремление хотя бы внешне  свести  до минимума прямое соперничество
доныне пронизывает  японскую  жизнь. Даже  проявлениям  острой  конкурентной
борьбы японские  дельцы ухитряются придавать видимость компромисса на основе
"подобающего места" фирмы в данной отрасли промышленности или торговли.
     Долг чести по  отношению  к  собственной  репутации не позволяет японцу
проявлять  свою неспособность в том, к  чему он  по  своему положению обязан
быть  способен.  Нежелание  "потерять  лицо"  подчас мешает японскому  врачу
отказаться от ошибочного диагноза. По той же причине преподаватели не любят,
когда ученики обращаются к ним с вопросами.
     Бывалый  иностранец,  остановленный  за нарушение правил езды на улицах
Токио,  прикидывается,  что  не.  знает  японского   языка.  И  регулировщик
отпускает его,  так как, в свою очередь, не хочет признать, что  не силен  в
английском, то есть ронять престиж столичного полицейского.
     Именно  из-за  такого  представления  о  "потере  лица" японцы  считают
правилом   никогда   не   говорить  человеку   чего-либо   касающегося   его
профессиональных ошибок.
     Наслышавшись   об    учтивости    японцев,   нельзя   преуменьшать   их
чувствительность  к  обидам.  Японцы  болезненно  реагируют  на  иронические
реплики личного характера, которые никто из нас не принял бы всерьез.
     Сказать, что японцы очень самолюбивы, что они высоко ставят свою честь,
--  значит  показать  лишь  одну  сторону  их  характера.  Непримиримость  к
оскорблениям, болезненная чуткость к любому  унижению их личного достоинства
не привели к тому, что  месть стала у них главенствующей чертой человеческих
взаимоотношений.  Понятие  "гири" обрело как  бы  возвратное  значение. Долг
чести по  отношению  к  самому себе  с  малолетства приучает  японцев щадить
самолюбие и достоинство других.
     Лишь прожив в стране  несколько лет, начинаешь  понимать,  что японская
вежливость  --  это не  низкие  поклоны,  которые выглядят  весьма  нелепо в
современной уличной  толпе  или  на перроне  метро;  и  не  обычай  начинать
разговор с множества  ничего  не  значащих фраз. Японская  вежливость -- это
умение щадить  как собственное самолюбие,  так и достоинство окружающих, это
искусство избегать ситуаций, способных кого-либо унизить.
     Раз  мораль требует от  человека хранить свою репутацию незапятнанной и
мстить за  нанесенные  оскорбления,  он, по логике японцев, должен  всячески
остерегаться случаев, когда в этом может возникнуть необходимость.
     Итак,  японская  вежливость  --  это  прежде всего  проявление  высокой
культуры человеческих  взаимоотношений, взаимное  стремление людей при любых
контактах не задевать самолюбия друг друга.

     Полагаю, что в  мире  нет народа,  который  относился  бы к собственной
чести более щепетильно, чем японцы. Они  не терпят ни малейшего оскорбления,
даже грубо  сказанного  слова. Так  что  вы обращаетесь  (и поистине  должны
обращаться) со всей учтивостью даже к мусорщику или землекопу. Ибо иначе они
тут же бросят работу, ни секунды не задумываясь, какие потери это  им сулит,
а то и совершат что-нибудь похуже.
     Они  весьма осмотрительны  в своем  поведении и  никогда  не  утруждают
других жалобами и перечислениями собственных бед. Они  с детства выучиваются
не раскрывать  своих  чувств, считая  это глупым.  Важные  и  трудные  дела,
которые могут вызвать гнев, возражение или спор,  у них  принято решать не с
глазу на глаз, а только через третье лицо. Обычай этот настолько в ходу, что
применяется  между  отцами  и детьми, между хозяевами и слугами и даже между
мужьями и женами.
     Алессандро Валиньяно, История деятельности ордена  иезуитов в Восточной
Азии. Ватикан, 1642

        "x x x"
     Когда два  американца должны  решить  между  собой сложный вопрос,  они
инстинктивно стараются исключить третьих лиц и переговорить с глазу на глаз.
Когда  такая проблема  возникает  между японцами, они  столь же инстинктивно
стремятся разойтись на почтительное расстояние и призывают посредника.

        "x x x"
     Попав в  неприятную историю на улице Токио, имейте  в виду: чем хуже вы
знаете японский язык, тем лучше.
     Секс в Японии так же легко доступен, как в Соединенных Штатах получение
шоферских прав. И наоборот.
        "Джон Рандольф, Афоризмы о Японии. Токио, 1965"

        "Область ограничений и область послаблений"
     Японская    мораль    постоянно    требует   от    человека   огромного
самопожертвования  ради  выполнения  долга  признательности  и долга  чести.
Логично  было  бы  предположить,  что  та же мораль  насаждает  аскетическую
строгость   нравов,   считая   грехом   физические   удовольствия,  плотские
наслаждения. Именно такую позицию, кстати  говоря, занимает в данном вопросе
буддизм.
     Поэтому  вдвойне неожидан факт,  что японцы не только терпимо, но  даже
благожелательно относятся  ко  всему  тому, что христианская мораль называет
человеческими слабостями.  Хотя Япония  --  буддийская  страна, ее жизненная
практика вступает здесь в резкое противоречие с учением Будды.
     Воздержанность, строгий вкус, умение  довольствоваться  малым  вовсе не
означают, что японцам присущ аскетизм.  На них давит тяжкое  бремя моральных
обязанностей.  Их  связывают  по  рукам  и  ногам путы  бесчисленных  правил
поведения. Но наряду с жесткими ограничениями японский образ жизни сохраняет
и  лазейки,  которые ведут  к  распущенности нравов.  Японская  мораль  лишь
подчеркивает, что плотским наслаждениям следует  отводить подобающее, причем
второстепенное, место.
     Двойственность японской натуры проявляется в  контрасте  между суровым,
бескомпромиссным  подавлением личных порывов во  имя долга  и  поразительной
терпимостью  к человеческим слабостям, на которые  японцы смо