Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
17 -
18 -
19 -
20 -
21 -
22 -
23 -
24 -
25 -
26 -
27 -
28 -
29 -
30 -
31 -
32 -
33 -
34 -
35 -
36 -
37 -
38 -
39 -
40 -
41 -
42 -
43 -
44 -
45 -
46 -
47 -
48 -
49 -
50 -
51 -
52 -
53 -
54 -
55 -
56 -
57 -
58 -
59 -
60 -
61 -
62 -
63 -
64 -
65 -
66 -
67 -
68 -
69 -
70 -
71 -
72 -
73 -
74 -
75 -
76 -
77 -
78 -
79 -
80 -
81 -
82 -
83 -
84 -
85 -
86 -
87 -
88 -
89 -
90 -
91 -
92 -
93 -
94 -
95 -
96 -
97 -
98 -
99 -
100 -
101 -
102 -
103 -
104 -
105 -
106 -
107 -
108 -
109 -
110 -
111 -
112 -
113 -
114 -
115 -
116 -
117 -
118 -
119 -
и
тут же исчезла в гордыне, воздух сотряся и как бы дверью хлопнув, отчего
электроорган Клементьева снова заиграл за стеной.
Данилову стало жалко Анастасию. Впрочем, он знал, что Анастасия унывать и
страдать долго не будет, да и вряд ли он один у нее ненаглядный. "Но отчего
я был холоден с ней? - думал Данилов. - Из-за Кармадона... У меня дела с
Кармадоном, и я не имел права... - объяснил он себе, но тут же посчитал это
объяснение наивным и фальшивым. - Нет, вот почему..." Прежние его жаркие
свидания с Анастасией на Земле происходили в местах отдаленных, безлюдных,
оттого-то стихийные явления, бывшие следствием их любви, приносили жителям
не столь уж много бед и неожиданностей. Здесь же была область столичная,
густонаселенная, к тому же и обильная памятниками архитектуры, Данилову
милыми. Вот он и забоялся... Но и это объяснение его не устроило. Соблюдая
меры предосторожности, можно было и памятники не разрушить... "Нет, все
из-за Наташи", - понял Данилов.
Это было странно. Прежде Данилову земные женщины вовсе не служили
препятствием в демонических отношениях. Явились сейчас же Данилову мысли о
том, что с ним случилось. Однако он их отогнал, решив, что раздумья следует
отложить до лучших времен. Но что же это за лучшие времена! Откуда они? Их у
него или вообще не будет, посчитал Данилов, или они наступили уже теперь.
Может, и время "Ч" отменено. А что, подумал Данилов, вот ведь и Кармадона к
нему прислали на отдых, и Валентин Сергеевич исчез. Может, и вправду
произошло нечто? Скажем, подействовала искупительная жертва Химеко?
Данилов взбодрился. Он уже верил в Химеко и в облегчение своей судьбы.
Ему показалось даже, что в комнате его запахло цветами анемонами из нежных
рук Химеко. "Может, и насчет альта ей намекнуть?" - подумал Данилов. Но тут
же он вспомнил, что его инструмент, его музыка к демоническим силам не могут
иметь никакого отношения. "Вот вернется Кармадон, я с ним поговорю при
случае насчет времени "Ч" и Валентина Сергеевича, - в благодушии рассуждал
Данилов, - вдруг альт и объявится... сам собой... А что Анастасия грозила -
так это она в сердцах..."
15
"Батюшки! - спохватился Данилов. - Я забыл про Кармадона!"
И он отлетел в Мадрид.
Данилов сразу же узнал, что Бурнабито взял у Синтии Кьюкомб сто тысяч
долларов.
При этом он, Бурнабито, заявил, что свидание с Синтией вряд ли будет
полезно быку Мигуэлю, однако отказать прелестной даме он не может. "Ну и
наглец!" - возмутился Данилов.
Бурнабито улыбался, а внутренне был растерян. Ничто не пробуждало в
Мигуэле корридного бойца! Десятки отборных коров, кровь с молоком, пылких и
отзывчивых, пытались увлечь принсипского быка, но ни одна из них не смогла
стать его подругой. В гневе жестокий Бурнабито пустил этих ни в чем не
повинных существ на мясной фарш для консервов "Завтрак странствующего
рыцаря". Кормили быка лекарствами, показывали ему редкие фильмы, от каких и
слепой бы почувствовал муки любви, ничто не помогало. Дышал принсипский бык
ровно, а сенажную массу, пахнувшую росой, жевал машинально. "Фу-ты! Лучше бы
тебя взорвали в Нуакшоте!" - свирепел Бурнабито. Впрочем, он полюбил быка
Мигуэля.
В Синтии Бурнабито видел теперь чуть ли не последнюю надежду. Да и Мадрид
верил в Синтию. Десятки тысяч взволнованных людей пришли к особняку быка
Мигуэля.
Люди облепили ограду в чугунных узорах, повисли на створках ворот, со
съестными припасами в руках заняли плоские крыши соседних домов, уплатив
хозяевам умеренную мзду. "Ну как, как? Вошла она к нему?" - спрашивали
опоздавшие. "Вошла, вошла..." - отвечали им с тихой радостью. Возле ворот
было установлено электрическое табло фирмы "Роллекс", отмечавшее доли
секунды. Бурнабито как бы держал собравшихся в напряжении и призвал их во
свидетели - если она, Синтия, продлит свои удовольствия хоть на мгновение,
пусть, если честная, выкладывает еще сто тысяч.
Среди публики присутствовал и переживал на лошади Пржевальского
странствующий рыцарь Алонсо Виталио Резниковьес, вернувшийся из провинции,
со странствующим же официантом. К копью недавнего тореро была привязана
проволокой металлическая тарелка с портретом Синтии Кьюкомб и словами
"Синтия, и более никакая!". Было известно, что рыцарь объявил Синтию дамой
своего сердца и пообещал проткнуть копьем с электронаконечником каждого, кто
усомнится в Синтииных совершенствах. Пришли к особняку и любители шахмат,
привыкшие узнавать о ходе партий в фойе и на улицах. Чем ближе было к
контрольному времени, тем тише становилось на площади.
Когда на табло "Роллекс" вспыхнули нули, дверь особняка распахнулась, и
роскошная Синтия, не подарив Бурнабито ни мгновения, вышла на воздух. Она
сердито обвела взглядом безмолвную толпу и сказала устало, но зло:
- Бык - импотент!
Толпа так и ахнула!
- Отмщенье, синьоры, отмщенье! - вскричал странствующий рыцарь
Резниковьес и потряс копьем с тарелкой.
Все поняли, что оскорбитель Синтии погибнет. Скорее всего - сегодня же.
Официант протянул рыцарю печеное яблоко в слоеном тесте, присыпанное
сахарной пудрой. Рыцарь яблоко проглотил, обдав пудрой соседних дам, но не
успокоился.
"Такой наделает дел! - опечалился Данилов. - Изверг, по роже видно, хоть
и рыцарь. Да и Синтия, бедолага, наверное, в обиде... И что они привязались
к Мигуэлю! Не дают животному поспать..." Данилов понял - за Мадридом нужен
глаз да глаз. Принсипский бык Мигуэль никому не был теперь безразличен,
следовало ждать событий, а каких - неизвестно. "Будем глядеть..." - вздохнул
Данилов.
Вернувшись в люди, Данилов стал стелить постель и тут остро захотел
сыграть одну из "Песен для сумасшедшего короля" Майкла Дениса, шестую.
Сыграл. Один раз. И еще. "Кабы на Альбани..." - подумал Данилов. Но и без
Альбани вышло хорошо. "Кабы Наташа тут сидела и слушала..." Но и для самого
себя сыграть было приятно. Данилов потянулся, представил Наташу спящей,
нежность возникла в нем. Однако он тут же вспомнил Анастасию, снова пожалел
ее. "А ведь она грозила... Как бы Наташе не сделала худого... Нет, Анастасия
не сделает... Она земную женщину в расчет не возьмет... А вот мне что-нибудь
да устроит!.."
Данилов взял ноты Переслегина, думая пробежать их хоть наискосок. Одолел
первый лист и впился в бумагу глазами. Скоро он понял, что перед ним музыка.
В симфонии было семь частей, альт вел сольную партию, но не так, как у
Берлиоза в "Гарольде", а находясь почти всегда в состоянии любви, ненависти
или усталого безразличия к кларнету и валторне, причем валторна показалась
Данилову выражением прошлого альта, или, может быть, даже и не пережитого
альтом, а только пригрезившегося ему. В семи частях симфонии Данилов не
увидел претензии автора, он посчитал, что семь частей тут необходимы, хотя и
не понял пока, в чем эта необходимость. Он вообще не стал теперь вникать в
замысел Переслегина и во все случаи его партитуры, отложив это на свежую
голову. Он просто понял, что перед ним вещь. Он захотел сыграть одну тему из
третьей части. Но не смог, а тут, у стола, и заснул.
16
Утром опять был звонок. Опять - ожидание услышать голос Наташи. И опять в
трубке - напор неугомонной Клавдии. Клавдия в канун окончания хлопот
Данилова по ее списку желала напомнить о временной своей власти.
- Помню, помню... - с досадой пробормотал Данилов и, снятый Клавдией с
постели раньше звуков будильника, не смог отказать себе в мелкой мести: - Ну
как, достала книги по голографии?
- Пока мне хватит Войнова, - сказала Клавдия. - Он уже мой. Взят.
- Сегодня салют?
- Сегодня и ежедневно. С голографией успеется. А то еще к сроку все
позабуду, если сейчас прочту... Да, помнишь, я говорила тебе насчет синего
быка?
- Ну?
- Что ну! Тот был в Мадриде. А теперь у нас свой объявился в костромских
землях, в Панкратьевском районе.
- Кто объявился?
- Бык.
- Какой бык?
- Такой же, как у них. То есть, конечно, выделка у них, наверное, лучше и
рога небось не те. Но такой же, гигантский и синий, как у них. Только у них
был принсипский, а у нас панкратьевский!
- Какой панкратьевский?
- Данилов, с тобой говорить... У меня маска на лице питательная из
томатов - и та стечет. Ты ведь газет не читаешь? Я этого принсипского быка
две ночи во сне видела, а сегодня - нате вам! - у нас нашли...
Данилов быстро закончил разговор, натянул джинсы, накинул на голое тело
пальто и в шлепанцах бросился на первый этаж. Вынул газеты и в лифте прочел:
"Интересная находка. На скотном дворе артели "Прогресс" Панкратьевского
района найден удивительный бык. Он весь синий, а ростом выше членов артели и
выше несгораемого шкафа, установленного в конторе. Это сильное и
неприхотливое животное, представителей его породы еще не было на наших
скотных дворах. Необыкновенный бык - смирный и откликается на поэтическое
имя Васька. На взгляд зоотехника В.Широкова, он ни в чем не уступает
знаменитому принсипскому быку Мигуэлю, виденному Широковым в телепрограмме
"Время". "Наверное, не уступает", - вздохнул Данилов.
Дома он перечитал заметку, помещенную под рубрикой "Удивительное -
рядом", будто в ней могли объявиться новые слова. "Так... Значит, еще и
панкратьевский... Что же я тут сижу-то, - спохватился вдруг Данилов, - когда
мне надо в Мадрид! Вдруг этот панкратьевский-то - самозванец!" А очень могло
быть, что и самозванец.
Тотчас же Данилов ткнулся носом в изумительные ворота стиля чурригереско,
в иные дни он непременно бы исследовал их линии, теперь же он прошел сквозь
них и обнаружил, что быка Мигуэля в особняке нет. И в Мадриде быка не было.
Минут двадцать назад люди Бурнабито имели его в виду, сейчас же из виду его
потеряли. Переполох еще не начался, в Мадриде было тихо. Странствующий
рыцарь Резниковьес, сломавший вчера копье при попытке вытащить кость хека из
зубов, спал на сырой брусчатке возле ворот особняка, а верная его кобыла
Пржевальского, по кличке Конкордия, стояла привязанная к столбу.
Данилов перенесся в северные земли. Артель "Прогресс" была уже на ногах.
Данилов оглядел шкаф, установленный в конторе, учуял некое волнение в
кабинете председателя. Причиной волнения была высоких свойств бумага,
прибывшая вертолетом. Бумага указывала: "Немедленно в сопровождении
представителей отправить в Москву на Выставку достижений выведенного в
колхозе (это подчеркивалось) племенного быка Василия. Для показа гостям
столицы и обмена опытом". Правлению было жалко не быка, а представителей.
То, что бык у них не жилец, понимали все. Большому кораблю - большое
плавание. Данилов заглянул на скотный двор. Бык, интересовавший его, спал.
Здесь было прохладнее, нежели в особняке Мигуэля, дыхание панкратьевского
быка отлетало паром. Но он спал. Это Данилова успокоило.
История панкратьевской находки, выяснил Данилов, была простая. Три дня
назад в утренних сумерках животноводы колхоза Кукушкин А.А. и Кулешов А.В.
возле скотного двора наткнулись на незнакомый предмет. Когда они встали и
осветили предмет фонарями с жужжанием, то увидели, что перед ними на снегу
лежит то ли бык, то ли корова, то ли зверь. "Экая глупая скотина!" - сказал
Кукушкин, но другими словами. Стоял мороз, мужики, хоть и были в досаде, все
же пожалели животное и, растолкав его подшитыми валенками, повели в
помещение. Там, при электрическом свете, животноводы поняли, что вчера у
этой стервы Любки приняли лишнего, да и самогон ее, видно, был дурной.
Первым их движением было - сейчас же бежать опохмелиться, но ноги не
понесли. Тем временем бык - а животноводы уже поняли, что это не корова, -
тихо прошел к свободному стойлу и устроился там на соломе. "А это ведь не
наш", - сказал Кукушкин. "Не наш", - согласился Кулешов. "А чей же?" Кулешов
объяснил, кто знает чей. "Может, из "Луча" прибрел? - предположил Кукушкин.
- У них в "Луче" жизнь, сам знаешь, не то что быки, телевизоры и те не
принимают". "Да откуда же он в "Луче" вырос бы такой! - сказал Кулешов. -
Этот не от людей, этот из лесу..." Кукушкин усомнился, но Кулешов стоял на
своем. Было известно, что где-то рядом бродит медведь-шатун, видно, этот
медведь и выгнал быка из леса. Странно, но и завфермой, а потом и другие
удивленные колхозники тоже склонились к тому, что бык вышел из лесу. Быком
любовались, жалели его, окликали: "Васька", и ухо у быка дергалось, будто он
все понимал. Тогда и решили принять животное на артельный баланс.
Случившийся в деревне командировочный человек решение похвалил, он даже
сказал: "Это будет бык-рекордист!"
Однако теперь быка вызывали в Москву.
"Ну и нечего мне в Панкратьевском районе делать, - решил Данилов. -
Выставка от моего дома - в двух шагах... Значит, Кармадон еще три дня
выгадал... Ловок приятель!" Но вовсе не исключалось, что это и не Кармадон.
Может, Кармадона растревожили, и он затеял там нечто новое, с
исчезновениями, сюрпризами и бенгальскими огнями, а здесь, в Панкратьеве,
проклюнулись Данилова недруги? Накинули на плечи шкуру принсипского быка - и
тут как тут! На всякий случай Данилов опять поискал следы Кармадона в
Испании. Но ничего не нашел.
"Ладно, - сказал себе Данилов. - Поживем - увидим. Сегодня же небось быка
в Москву и привезут".
Однако ни сегодня, ни завтра, ни на третий день быка в Москву не
привезли.
Данилов в списке забот Клавдии Петровны поставил последнюю галочку,
счастливо вздохнул. "Свобода!" - вскричал он и сыграл на альте "Оду к
радости".
Галочка, ликующая, от ликования подпрыгнувшая, возникла возле пункта -
"купить моющиеся обои под парчу, под сатин, под вельвет, под кирпич, под
дворянское гнездо. Или на Колхозной, или у спекулянтов. Где хочешь!"
Вежливо Данилов дал понять Клавдии, что подобные предприятия имели место
последний раз. Хотел было и вовсе перейти на заочные с ней отношения, однако
душевные слова Клавдии опять смягчили Данилова. Он понял, что ему еще
придется встретиться с хлопобудами. А может, и с Ростовцевым.
"И все же свобода! - подумал Данилов. - Теперь я хоть брюки возьму из
химчистки!"
- Ну, а с быком-то твоим, Васькой, что же? - спросил Данилов у Клавдии на
прощанье. - Где он?
- Он еще два дня назад должен был прибыть на Выставку! Я туда звонила.
Говорят, все в порядке, корм выделен, но быка нет. Ты же знаешь наши
скорости!
- А зачем тебе бык-то?
- Как зачем? - удивилась Клавдия Петровна. - Такой бык-то?
Композитору Переслегину Данилов отправил открытку, хотел было сам сгоряча
съездить к нему, но понял, что не хватит времени. Да и надо было почитать
ноты внимательнее. Открытка вышла сухим предложением позвонить в указанное
время.
Но и бык, и Клавдия, и хлопобуды, и альт Альбани, и композитор
Переслегин, и собственные старания в музыке были теперь Данилову словно бы и
не важны. А лаковая бумажка с багровыми знаками времени "Ч" казалась и вовсе
привидевшейся.
Да и что они!
Данилов при людях в троллейбусе на обледеневшем стекле монеткой выводил -
"Наташа".
Наташа была всюду и всегда - и в нотах, и в полетах дирижерской палочки,
и на сцене, не только в движениях Жизели или трепетной Одетты, но и в
шуршании занавеса, в звуках падающих цветов, пусть даже брошенных "сырами"
артиста Володина, и дома - в мечтаниях Данилова при жареве яичницы, и на
улицах - в торопливой, схваченной морозом толпе. Данилов всюду, даже в
оркестровой яме, то и дело оборачивался - не появилась ли Наташа? Однако она
не появлялась. И не звонила.
И он ей не звонил.
Теперь ему казалось, что он напрасно в последний раз не сказал Наташе,
что любит ее. Он как бы забыл, что тогда эти слова сами ему не явились. Это
сейчас, по прошествии трех дней, они в нем созрели. "Да что я!.. Вот как
она... Может, я и вовсе ей не нужен..." Однажды он все-таки позвонил ей на
работу, ему отчего-то казалось, что с работы Наташе будет легче говорить с
ним. Если он для нее чужой, то служебный телефон сделает естественной
сухость ее ответов. Но, как и днями раньше, Наташа была в походе за
химической посудой. "Оно и к лучшему, - решил Данилов. - Хоть на неделю надо
успокоиться, а там, может, все пройдет, и само собой..." Неделю, чуть
больше, оставалось еще гулять на каникулах Кармадону, и Данилов полагал, что
лучше держать Наташу подальше от отпускника.
Последние дни Данилов много играл. И в театре, и в чужих оркестрах, куда
приглашали. Много играл и дома. Он уставал и, как ни звали его Муравлевы, не
мог выбраться даже к ним. Лишь однажды встретился с Муравлевым на Страстном
бульваре, принял от него в долг пятьсот рублей, вырученные от продажи
колонковой шубы. Деньги эти Данилов тут же отнес Добкиным, он у них брал на
Альбани. В собрание домовых на Аргуновскую Данилов последние недели не
заглядывал, далеки ему стали его прежние приятели...
17
Наташа Данилову не звонила. А вот Клавдия по утрам звонила. Об услугах
она его не просила, что само по себе Данилова пугало, а говорила о всякой
чепухе, будто с министерской приятельницей, у какой купила пеньюар. Данилов
понимал, что эти звонки неспроста, а имеют непременную дальнюю цель. Придет
день, Клавдия свое решение ему и объявит. А теперь она как бы приучает его к
своей ежедневной дружбе, чтобы потом его, забывшего об осторожности,
размягченного, застигнуть врасплох и проглотить. "Нет уж, дудки!" - опять
храбрился Данилов.
Между прочим, Клавдия говорила о синем быке. Она побывала на Выставке и
даже, справа от фонтана "Каменный цветок", видела помещение для
панкратьевского быка. А бык все не ехал. Клавдия ворчала, говорила: "Может,
они его уморили?"
Данилов однажды чуть было не успокоил ее насчет быка. Сам не понял, как
удержался. Он-то кое-что знал про панкратьевского быка Ваську. Москва метала
громы и молнии, а бык никак не мог расстаться с заснеженными просторами
Галичской возвышенности. Но и в провинции жизнь его текла интересно. В
первый день после вызова быка в столицу в артели никак не могли решить, кого
посылать представителями и в каком виде. Надо сказать, охотников быть при
Ваське, хоть и в Москве, находилось мало. Наконец, к ночи, определили в
поездку для обмена опытом животноводов Кукушкина А.А. и Кулешова А.В. В
сопроводительной было сказано, что они племенного быка Ваську воспитывали с
грудных мгновений. При Кукушкино и Кулешове послали непьющего агронома
Василькову. На тракторных санях бык Васька доставлен был к станции железной
дороги. И здесь народ, стекшийся к саням, уж на что приученный ко всяким
чудесам, удивлялся быку. Василькова отчего-то краснела. Кукушкин молчал
задумчиво, говорил лишь Кулешов, поскольку был кучерявый, но и то одни и те
же слова: "Да, кабыздох будь здоров вымахал!" На станции долго думали, в
какой вагон быка сажать - не в товарном же ехать быку на Выставку по
приглашению. Потом решили: Москва Москвой, а у них и своих дел много.
В Испании Данилов так и не смог обнаружить ни быка Мигуэля, ни иных
следов Кармадона. Не один Данилов искал там теперь принсипского быка.
Бурнабито клокотал, вначале он предъявил иск ни в чем не повинной девице
Синтии Кьюкомб, будто она очаровала Мигуэля и уговорила его скрыться, - при
этом Синтия никак не опровергла его слов. Адвокаты Бурнабито послали бумаги
в Международный суд. Бурнабито пригрозил многим странам