инству из вас и так известно.
Но если вы надеялись получить только это, тогда отсылаю вас к книгам. Здесь
же вам предстоит встретиться с настоящей правдой о том, что происходило в
те дни, и о том, что стало причиной случившегося. Подчеркну, настоящей
правдой. Как уже говорилось, недовольные или же те, кто по различным
причинам не способен внимать далее, вольны покинуть
   Башню . Им возвратят деньги с вычетом стоимости тех дней, в течении
которых они находились в гостинице.
  
  Он что-то сказал еще об ужине и о завтрашнем дне, но я прослушал. Меня
занимали те слова, что касались ухода из Башни . Глупо, конечно, но с
другой стороны...
  
  Под боком ерзал от нетерпения Данкэн. Я свирепо взглянул на него, и
журналист притих. Правда, ненадолго. И все равно косился на меня, как...
  Д-демоны, что могут подумать окружающие!
  
  Наконец Мугид закончил свою речь, и мы начали выбираться из
повествовательной комнатки. Весьма, замечу, своевременно, так как некоторые
уже столь откровенно поглядывали на выход, что оставалось только пустить
слюну или облизнуться - тогда бы и идиот понял: сидящие здесь крайне
голодны. Я, кстати, в этом плане не особенно отличался от остальных.
  
  Но стоило мне шагнуть на первую ступеньку лестницы - проклятый журналист
уже сопел под боком и громко кашлял. Может, он надеялся привлечь мое
внимание, но оглядывались-то все остальные! А я наоборот старался не
смотреть в его сторону и даже пошел быстрее. Данкэн не отставал.
  
  Я поискал глазами, с кем бы заговорить, но все, как на беду, либо
беседовали, либо торопливо поднимались на второй этаж и рассаживались за
накрытым столом. Оставалось лишь последовать их примеру. Я весьма удачно
примостился между господином Чрагэном и толстухой с крашеными волосами,
едва удержавшись, чтобы не показать язык растерявшемуся Данкэну. Тот тяжело
вздохнул и с видом мученика уселся по другую сторону от
   академика .
  
  Мы занялись едой, и некоторое время в зале все разговоры прекратились -
стоял только тихий, но различимый хруст и чавк. Даже с самых элегантных
господ слетает тонкий налет хороших манер, когда их (господ, разумеется)
продержат целый день голодными.
  
  Первым утолил голод Мугид. Ничего другого я, признаться, и не ожидал. Он
сообщил, что завтра всем нам предстоит не менее тяжелый день, и удалился. Я
мысленно хмыкнул.
  
  - Спокойной ночи, Нулкэр, - произнес над моим ухом нежный голосок Карны.
- Вижу, вы чему-то неописуемо рады.
  
  - А? - не понял я. - Что вы имеете в виду?
  
  - Не знаю. Просто вы так улыбаетесь.
  
  - Разумеется, - я развел руками. - Меня держали целый день голодного, а
потом таки-допустили до стола. Не плакать же мне.
  
  - Что же, приятного аппетита, - она ушла.
  
  Я покачал головой и выругал себя: нужно держать собственные эмоции под
более жестким контролем. Если и Мугид видел меня улыбающимся... Хотя... -
не приписываю ли я ему слишком уж большую проницательность? Да и потом, я
ведь не завтра собираюсь это сделать. А, скажем, послезавтра. В конце
концов, остановить он меня не сможет - уж я постараюсь, чтобы все выглядело
правдоподобно...
  
   Академик тоже пожелал спокойной ночи и ушел. За столом стало свободнее,
и проклятый журналист придвинулся поближе ко мне, отчаянно сверкая глазами.
Я сдержался, но всерьез подумывал о том, чтобы заехать ему по наглой морде.
  Ну какого демона так на меня смотреть?!
  
  - Заткнитесь! - велел я ему, стоило Данкэну только раскрыть рот. - До тех
пор, пока я не доем - ни говорите ни слова.
  
  Он замер, боясь пошевелиться, кажется, даже задержал дыхание, но потом
хрипло расхохотался и произнес:
  
  - Подайте мне, пожалуйста, вон тот салат.
  
  Наверное, я выглядел со стороны болезненно. Но сдержался и салат подал.
  Проклятье! И что сие означает?
  
  Он преспокойно наложил себе грибов и чего-то еще, потом с благодарностью
вернул тарелку мне. Я поставил ее на место и удивленно уставился на писаку.
  
  - Что все это значит?
  
  - Потом, - он взмахнул вилкой. - Дайте же поесть.
  
  - Немедленно прекратите и объяснитесь! - прорычал я. К тому времени людей
за столом уже не осталось, а слуги были слишком далеко... да и плевать я
хотел на слуг.
  
  - А не пошли бы вы, - небрежно ответил Данкэн, ковыряясь в своей тарелке.
  
  Я, конечно, не пошел. Я смирился и стал жевать, дожидаясь, пока этот хлыщ
соизволит заговорить. Держать новости в себе он долго не сможет; я же видел
  - его просто распирало от волнения.
  
  Наконец он завершил трапезу и повернулся ко мне. По лицу журналиста было
видно, что он испытывает глубочайшее облегчение.
  
  - Не ожидали?
  
  - Да уж, меньше всего! - свирепо ответствовал я. - Ну и что сие значит?
  
  - Видимо, вы лишились своей... способности воздействовать на меня
посредством голоса, - Данкэн развел руками. - А я... я приобрел другую
способность.
  
  - Какую же? - все внутри почему-то похолодело и сжалось.
  
  Он усмехнулся:
  
  - Не бойтесь, Нулкэр. Просто я могу видеть сквозь стены.
  
  - Просто ! - возмутился я. - Просто видеть сквозь стены ! Да вас
подобными пустяками не удивишь, верно?
  
  - Оставьте этот тон! - неожиданно твердым голосом велел мне Данкэн. -
Если вы думаете, что я нахожусь от счастья в краях Богов, то вы ошибаетесь.
Это очень неудобно... иногда. Крайне трудно заснуть, знаете ли, когда одна
из ваших стен... когда там, вместо камня - пропасть.
  
  - Так вы обнаружили это не теперь?! - воскликнул я. - И молчали все это
время?!
  
  - Я пытался вам объяснить, но вы же не давали мне и слова сказать!
  
  Следовало признать его правоту.
  
  - Простите, - промямлил я. - Ну так что же вы намерены делать теперь с
этим своим умением?
  
  - Не знаю.
  
  Он усмехнулся:
  
  - Кажется, именно такой ответ вы давали мне не так давно.
  
  - Тем более, - напряженно добавил журналист, - что я уже... я снова вижу
все, как нормальный человек.
  
  - Д-демоны! - прошептал я. - Кажется, начинаю понимать...
  
  - Что?
  
  - Ничего, - ответил я, чувствуя, как все внутри обрывается. Вещие сны,
видение сквозь стены, управление голосом... А если - убийство одним
взглядом?..
  
  Я внимательно посмотрел на него:
  
  - Послушайте, Данкэн. Вы никому не должны говорить об этом ни слова.
  Слышите?
  
  - Слышать-то я слышу, - проговорил он. - Но почему?
  
  - Завтра, - пообещал я ему, - завтра все объясню. Если доберусь до
библиотеки. И...
  
  - Да?
  
  - Будьте осторожны, - с этими словами я встал из-за стола и почти бегом
отправился в свою комнату.
  
  Хотелось бы знать, кто следующий? И чем все это закончится?
  
  Работать было невозможно, но пересиливая усталость и испуг, я сел за
диктофон. Писать не стал, разделся и забрался под одеяла, предчувствуя, что
не смогу заснуть. Но заснул.
  
  
  ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ

  Когда все собрались за завтраком, я прежде всего изучил лица внимающих.
Но ничего не обнаружил. Только у Данкэна под глазами чернели круги -
видимо, ему плохо спалось этой ночью.
  
  После завтрака, спускаясь по лестнице, мы успели переброситься с ним
парой фраз.
  
  - Ну что? - спросил он, приглушая голос.
  
  - Пока ничего, - ответил я. - А почему вы выглядите так, словно вам
приснился дурной сон?
  
  - Демоны, это не мне приснился дурной сон! - возмущенно прошептал
журналист. - Моя соседка всю ночь кричала, как будто к ней в постель
забрались все мыши из Башни . Впрочем, нет - думаю, даже в этом случае она
не кричала бы так оглушительно.
  
  - Стены здесь толстые и звук пропускают плохо, - заметил я. - Вы что,
обрели способность слышать сквозь стены?
  
  - Да нет же. Я вам серьезно говорю, а вы не верите! Между прочим, ее с
нами нету.
  
  - Кого?
  
  - Моей соседки. Может помните, такая полная женщина с крашеными кудрявыми
волосами?
  
  - Помню, - кивнул я. - Ну и что...
  
  - Не имею ни малейшего представления, - предвосхитил мой вопрос Данкэн. -
По любому поводу - ни малейшего. Оставим это на потом, хорошо?
  
  Мы уже сидели в комнатке повествований.
  
  Я кивнул:
  
  - Хорошо, но только...
  
   

                            ПОВЕСТВОВАНИЕ ЧЕТВЕРТОЕ
  
  - Хорошо, но только позаботься о том, чтобы каждую фигурку запаковали
отдельно, - принц критически осмотрел слуг, которым предстояло этим
заняться. - Домаб, будь добр, проследи за этим лично. Все остальное, думаю,
они соберут и без твоей помощи.
  
  Управитель низко поклонился, и вепри на его халате изогнулись, словно
готовясь к прыжку.
  
  - Как прикажет Пресветлый.
  
  Талигхилл покинул веранду и направился в парк, дабы не путаться под
ногами у слуг. Они готовились к переезду принца в Гардгэн, и сегодня с
самого раннего утра весь дом был поставлен с ног на голову.
  
  А ночью Талигхиллу опять снились черные лепестки. Он догадывался, что это
как-то связано с... Нет, думать о подобном было невозможно!
  
  Принц прошелся по мягким хрустящим дорожкам, наблюдая то там, то здесь
всеобщее увядание. Воду в усадьбу возить слишком накладно
  - в тех количествах, которые требовались для поддержания жизни в
засыхающих растениях.
  Поначалу все же пытались это делать, но потом перестали - когда поняли,
что затея бессмысленна.
  
  Он спустился к пруду и снова присел на корточки, как делал это несколько
дней назад, перед своей поездкой на рынок и покупкой махтаса.
  Как сделает это, наверное, еще не раз. Карпы тяжело ворочались где-то в
центре пруда, порождая мощные волны. Пару раз квакнула лягушка, но потом
замолчала, испугавшись собственного одиночества, и нагло плюхнулась в воду.
  
  Тоскливо. Талигхилла мучила необходимость вести себя с Домабом так, как с
обычным слугой. Он слишком привык к другому, он считал управителя своим
вторым отцом. Но тот не имеет никакого права вмешиваться в жизнь принца.
  Тем более, с этими своими беспредметными разговорами о Богах и вещих
снах. Сны у Талигхилла, конечно, необычные - на то он и Пресветлый - но уж
никак не вещие. А то, что цветки сохнут и роняют на землю черные от солнца
лепестки - это и так ясно.
  
  
  /Но они липли к твоим туфлям/

  Да! Потому что рано или поздно прольется дождь.
  
  
  Внутренний голос, преследовавший его последнее время, замолк.
  
  Карпы лениво шевелили плавниками и ждали, пока к ним сверху упадет муха.
Желательно, пожирнее.
  
  Вот одна упала - и мгновенно спокойная вода пруда превратилась в дрожащее
сумасшествие.
  Схватка за муху была отчаянной и безрассудной.
  
  Через несколько минут все успокоилось. Предмет сражения был всеми забыт и
  утерян. Лягушка, выбравшаяся к тому времени на одинокий
лист кувшинки, задумчиво посмотрела на сучащую лапками муху и пошевелилась.
Муха исчезла.
  
  Талигхилл мысленно поаплодировал лягушке и поднялся, чтобы идти в беседку
- от долгого сидения на корточках затекли ноги. Он прошагал по дорожке,
усеянной разноцветными камешками, но на полпути к беседке свернул и пошел в
дом. Мысль о том, что неуклюжие слуги могут случайно уронить и разбить одну
из фигурок махтаса, тревожила, и Талигхилл решил лично проследить за тем,
чтобы игру запаковали, как следует.
  
  К тому времени, когда он пришел, на веранде уже лежали готовые свертки,
слуги постепенно выносили их и грузили в специальный паланкин. Второй
паланкин стоял рядом и предназначался для принца. Остальные вещи перевезут
в карете.
  
  Талигхилл потянулся, зевнул и вошел в дом, чтобы в последний раз
проверить, не забыл ли чего в своих комнатах. Он прошелся по ним, отмечая
то там, то здесь мелкие изменения в интерьере. Но не более того. Что был ты
здесь, наследный принц, что не был - один демон!
  
  
  Пресветлый иронически хмыкнул, потешаясь над собственной философичностью.
Ишь ты - сопли распустил, словно малое дитя. Не ожидал, старина, не ожидал.
Ты еще пойди, поплачься Домабу в его цветастых вепрей - уж он точно оценит
и все простит.
  
  Впрочем, сколько на себя не хмыкай, настроение этим не поднять.
  
  
  Сзади шумно задышали. Можно было не оглядываться - и так ясно, что пришел
Джергил и старается как можно деликатнее обратить на себя внимание
господина. Но принц, разумеется, обернулся, вопросительно поднимая правую
бровь.
  
  - Все готово, господин, - сообщил телохранитель.
  
  - Хорошо. Ждите, я скоро буду.
  
  Он вернулся в гостиную и поднялся на второй этаж, остановившись у двери,
за которой последние несколько лет бывали лишь слуги.
  Талигхилл положил дрогнувшую ладонь на дверь и нажал. С легким скрипом та
отворилась.
  
  Прежде, чем перешагнуть через порог, принц еще подумал, что дверь должна
была быть заперта. И пришел сюда Пресветлый, повинуясь лишь минутному
алогичному импульсу, потому что пожелай он на самом деле попасть внутрь,
ему бы пришлось искать управителя и брать у того ключи.
  
  Потом он вошел.
  
  Домаб сидел на постели матери, обхватив голову ладонями. На звук шагов он
оглянулся, и на лице управителя принц увидел страдание напополам с
удивлением. Хотя удивляться, вообще-то, следовало как раз Талигхиллу.
  
  Он и удивился. Но удивление было легким, оно притулилось на краешке
сознания, а все остальное сейчас заполнил собой праведный гнев. Как смеет
этот человек сидеть вот так запросто на постели его матери?! Завтра же - на
рудники! Окунать в Ханх до тех пор, пока крокодилы не насытятся, а потом,
то, что останется, - на рудники!
  
  Неизвестно, каких пределов достигло бы разгоряченное воображение принца;
Домаб прервал мысли Пресветлого совершенно неожиданными словами:
  
  - Как хорошо, что она не видит всего этого!
  
  Принц опешил от такой наглости. Что имеет в виду этот недостойный?!
  
  
  - Я имею в виду то, что иногда люди меняются. И не всегда - к лучшему.
Поэтому предпочтительнее помнить их такими, какими они были до... этих
перемен.
  
  - Изволь выражаться пояснее! - приказал Талигхилл. - И поторопись, если
не желаешь сегодня же попробовать рудничной пыли.
  
  - Именно об этом я и говорю, - печально произнес Домаб. - Ты изменился.
Стал заносчивее и бесчеловечней. Страшные слова, но кто-то должен их тебе
сказать, ведь так? Конечно, рудники и все такое... - но кому-то нужно
раскрыть тебе глаза, заставить посмотреть на самого себя со стороны.
Попытаться заставить, - поправил себя управитель.
  
  - А почему же именно ты раскрываешь мне глаза ? - поинтересовался принц.
- Ты что, самый совестливый в этом доме?
  
  - Нет, пожалуй, - покачал головой Домаб. - Есть и посовестливее меня. Но
у них - семьи. А у меня остался только сын.
  
  - Сын? - искренне удивился Талигхилл. - Я никогда не слышал...
  
  - Сын, - с нажимом повторил Домаб. - И потом, кто же еще должен раскрыть
тебе глаза на происходящее, как не твой собственный отец?
  
  - Ну он-то далеко... - начал Пресветлый.
  
  И замолчал.
  
  До него дошел наконец смысл сказанного Домабом.
  
  - Что? - тихо прошептал Талигхилл. - Что ты сказал?
  
  - Эта история стара и давным-давно всеми забыта, - вздохнул Домаб. - И
правильно сделали, что забыли. Ничего в ней хорошего нету, в этой истории.
Да и знало о ней не так уж много людей. Когда Руалнир женился на твоей
матери, он был молод и горяч... как ты сейчас. Он не думал о супруге, а
предпочитал мыслям о жене охоту и другие развлечения. Опять-таки,
наложницы.
  Брак-то изначально был политическим, не более того. И мать твоя переехала
сюда, в усадьбу. Чтобы не путалась под ногами. А я здесь уже тогда работал
- только не управителем, а садовником.
  
  - И ты ее утешил, - выговорил принц ровным голосом.
  
  - Я ее полюбил, - покачал головой Домаб. - И она меня. Тоже. И, между
прочим, Руалниру на все это было глубоко наплевать. Он как раз ездил то ли
на север, то ли на юг - охотиться, - когда мы поняли, что скоро должен
появиться ребенок... Ты, то есть.
  Приехал Руалнир. Узнал, естественно. Расхохотался и сказал, что, мол,
  вместо него
неплохо постарались. И ладно, главное чтобы у ребенка имелся дар Богов. А
поскольку мать твоя была из Пресветлых, из дальней ветви, у нее, как ты
знаешь, такой дар существовал. Хотя и сказано, что Боги дают его только
наследнику и только сыну правителя, в жизни всякое случается. А раз у
матери дар, то и у тебя - тоже. В общем, родился ты; Руалнир носом крутить
не стал - принял, как родного. И вот тогда в нем произошла удивительная
перемена; я этого поначалу не углядел, потому что в основном жил здесь, в
Гардгэне не появлялся, но потом все-таки обратил внимание: Руалнир к тебе
привязался. Мать твою он так никогда и не любил, а вот тебя - на удивление
- да, полюбил. ...Скоро она умерла, тогда правитель и вовсе к тебе душой
прикипел, словно жена была последним препятствием между ним и тобой. Вот
так.
  
  - Звучит трогательно, - холодно заметил Талигхилл. - А как оно было на
самом деле, я у отца спрошу. С твоего позволения.
  
  - А если бы я про дар Богов не заговорил, ты бы поверил, - сказал Домаб.
- Знаешь, Исуур утверждал: Закрывший глаза либо наступит на хвост спящего
тигра, либо попадет в ловчую яму .
  
  - Это мы обсудим в другой раз, - отрезал принц.
  
  - Значит, на рудники я пока не отправляюсь.
  
  - Верно подметил - пока. А там видно будет, - с этими словами принц вышел
из комнаты и с силой захлопнул за собой дверь.
  
  Тонкая высокая вазочка, что стояла в комнате рядом с дверью, зашаталась и
рухнула на пол - Домаб заметил это слишком поздно и не успел подхватить.
Некоторое время он так и стоял:
  полуприсевший, с осколками хрупкого фарфора в пораненных ладонях - и
кровь стекала на роскошный ковер, впитываясь в ворс. Потом управитель
поднялся, ссыпал осколки на пол и пошел к лестнице, чтобы позвать слуг и
приказать им убрать в комнате госпожи.
  
  На улице резкий голос Талигхилла отдавал команды. Из окна было видно, как
паланкины и карета направились к главным воротам усадьбы; те поспешно
отворились - и процессия запылила по дороге.
  
  Домаб закричал слугам, чтобы поторопились, и...
  
  /смещение - ударом наотмашь по векам. я.../

  
                                ДЕНЬ ЧЕТВЕРТЫЙ
  
  Я вздрогнул и потер глаза. Они болели - словно под веки какой-то садист
щедро насыпал крупнозернистой соли.
  
  Немного проморгавшись, я отметил, что остальные чувствуют себя не лучше.
Слабое, но все же утешеньице.
  
  
  Рядом в кресле застонал Данкэн:
  
  - Что это было?!
  
  
  Хотел бы я знать! Но, кажется, Мугид очень скоро даст разъяснения. Он же
не хочет, чтобы его растерзала толпа туристов, в самом деле!
  
  
  Повествователь бесстрастно наблюдал за нашими попытками прийти в себя.
Рядом с ним я разглядел чей-то силуэт - кажется, это был один из слуг.
Кивнув старику, силуэт удалился с необычайной поспешностью.
  
  
  Опс! Кажется, у нас ЧП. Вот только что из этого следует? Впрочем, скоро
узнаем.
  
  
  На самом деле, повествователь уже поднимался с трона привычным движением
и оглядывал нас - так пастух оглядывает свое стадо. А в стаде-то - недочет!
  
  
  И тогда все встало на свои места. И кричавшая ночью толстуха, и этот
вынужденный перерыв в повествовании, и суетливая фигурка слуги. То есть...
почти все... Кое о чем я мог, конечно, только догадываться.
  
  - Господа, прошу простить меня за причиненное неудобство. Боюсь, сегодня
повествований больше не будет. Одна из наших гостей решила покинуть Башню ,
и я вынужден принять соответствующие меры.
  
  Мугид легко и плавно направился к выходу. Я, как привязанный, скользнул
за ним, надеясь, что он не заметит, а заметит - не обратит внимания.
  
  Он не обратил. Или просто решил, что я могу слышать и видеть то, что
случится.
  
  На первом этаже стояла толстуха, у ног ее лежала дохлым зверем полупустая
дорожная сумка. (Я, признаться, ожидал, скорее, какого-нибудь чемодана).
Испуганный взгляд толстухи дернулся к Мугиду, и я впервые посочувствовал
этому человеку по-настоящему. Похоже, сейча