онстрируя  ровные,  белоснежные  зубы  в  самой  обезоруживающей   из
богатого  арсенала  своих  улыбок.  Анжелина  флиртовала  со  всеми  без
исключения и виляла в танце задом так соблазнительно, что и  Panettiere,
и его сын Гвидо, и прищурившийся по такому случаю  парикмахер,  и  седой
семидесятилетний  Анжело,  вся  жизнь   которого   заключалась   в   его
кондитерской лавке, - все забыли о болтовне и  о  вине  и  замерли,  как
голодные псы, вывалив языки и согнув коленки, чтобы ослабить томление  в
паху, пожирая ее пылающими взглядами.
   В конце концов Анжелина, чувствуя, как  плывет  ее  грим  от  духоты,
объявила, что ей пора уходить, иначе она опоздает на свой поезд,  идущий
на Лонг-Айленд. Октавия быстро чмокнула ее, чтобы поскорее  выпроводить,
поскольку даже Норман Бергерон, забывший на один вечер о  своих  книгах,
не сводил с Анжелины своих поэтических глаз в роговых очках.
   Все понятно:  потаскухам  принадлежит  в  мире  достойное  место.  Но
настанет время, когда и у нее родятся дети, когда и  она  разжиреет  или
постареет и будет сплетничать в кухне, уступив место молодым.
   Пока  же  эта  бесстыжая   штучка,   усыпанная   блестками,   холодно
пренебрегая лучшими людьми Десятой авеню, молодыми и старыми,  упорхнула
на кухню, чтобы попрощаться с Лючией Сантой; она ворковала  с  ней,  как
прирожденная американка, словно почтенная мамаша - ровня ей,  молодой  и
обольстительной. Лючия Санта ответила ей самой холодной  и  отстраненной
улыбкой,  какими  владеют  одни  баронессы,  и,  благосклонно   принимая
комплименты, думала про себя, что ее маленькая Лена, родись она в  такой
семье, живи она в доме на Лонг-Айленде, превратись она в конце концов  в
такую же американскую леди, все равно не избежала бы доброй  материнской
порки.
   Анжелина совсем уже собралась  уходить,  когда  стряслась  беда:  она
заметила Джино, шестнадцатилетнего  юнца,  но  уже  высокого,  смуглого,
сильного, красивого, в новом синем  костюме  с  иголочки,  купленном  по
случаю торжества у воришки-грузчика.
   До сей поры Джино оставался на подхвате, открывая бутылки с  содовой,
выбивая  пробки  из  винных  бутылок  и  обнося  напитками   итальянцев,
облюбовавших кухню.  Он  был  спокоен  и  безразличен,  он  двигался  со
стремительностью ртути, придававшей ему привлекательности.  Он  заставил
всех уважать себя, как того требовала  старая  итальянская  традиция,  -
ведь он прислуживает почтенным старейшинам! Одна Лючия Санта знала,  что
на самом деле для него не существует людей, собравшихся в кухне.  Он  не
видел их лиц, не слышал их голосов, не заботился об их отношении к себе,
для него не имело значения, живы они или мертвы. Он перемещался в  мире,
которого на самом деле не существовало, но который поймал его  и  пленил
на этот вечер. Да, он прилежно обслуживал их, но только для того,  чтобы
быстрее пролетело время.
   Но, поскольку родственникам все это было невдомек, он произвел на них
большое впечатление, особенно на дальнего родственника из  Такахо  Пьеро
Сантини - владельца четырех  грузовиков,  темнобородого  и  худого,  как
рельс, от упорного труда. При нем находилась его толстая и глупая  жена,
увешанная поддельными драгоценностями, тоннами  поглощавшая  печенье,  а
также робкая дочка семнадцати лет от  роду,  сидевшая  между  матерью  и
отцом и не сводившая с Джино глаз.
   Пьеро Сантини заметил  пылкий  взгляд  дочери  -  и  не  удивительно,
поскольку он стерег ее, как цепной пес. Сперва он  только  хмурился,  но
потом призадумался. Его малышка Катерина была воспитана в  строгости,  в
старом итальянском стиле. Ей не позволялись все эти дружки,  свидания  и
танцы вне семейного надзора. "Ха-ха-ха! К черту танцы!" - говаривал он с
непристойным хихиканьем.
   Он неустанно бубнил дочери, чего домогаются от нее мужчины: загнать в
нее свою раскаленную штуковину, обрюхатить, а потом удрать,  обрекая  ее
на позор и на горе, а родителей - на самоубийство. С другой стороны, она
уже созрела. Как долго это может продолжаться?  Его  жена  -  безмозглая
тупица. Ему пришло время подкупить еще парочку грузовиков.
   Ему уже надоело засиживаться за полночь, подсчитывая деньги и  шпионя
за подручными, чтобы они не стащили у него самого кое-что между ног.
   Итак, Пьеро Сантини, чья гибкость  помогала  ему  в  делах,  ведь  он
своевременно переключался с перевозки товара на мусор, а то и на  виски,
если его соблазнял барыш, задумался о другом. Не пришло ли время?
   Глядя на Джино, он одобрял то, что видел. Спокойный паренек  и  вовсе
не ленив. Судя по тому, как он снует по дому, -  силен;  ему  ничего  не
стоит загрузить грузовик в два раза быстрее, чем двоим ленивым подручным
и шоферу. Да ему цены нет! (Здорово бы посмеялись Лючия  Санта,  все  ее
подруги и соседи, услыхав такое мнение  о  Джино  -  чемпионе  по  части
потери  работы  на  Десятой  авеню,  единодушно  признанном   совершенно
безнадежным лентяем.) Сантини по-прежнему разглядывал Джино.  Когда  его
жена переместилась к еще не тронутой горке печенья, а Джино  поднес  ему
рюмочку вина, он похлопал ладонью опустевший стул рядом с собой и сказал
по-итальянски:
   - Посиди со мной минутку, я хочу с тобой поговорить.
   Такая благосклонность не прошла незамеченной.
   Пьеро Сантини, богатый родственник из Такахо, -  и  так  мил  с  этим
полуголодным, погрязшим в бедности юнцом? Теперь все взоры обратились на
Джино.  Терезина  Коккалитти  толкнула  локтем  Лючию  Санту,   которая,
несмотря на свое простодушие, уже смекнула, о чем речь.
   Взгляды всех мужчин, словно притянутые магнитом, покинули  беседующих
и приросли к юной деве.
   Катерина Сантини была легендой, мифом,  нежным  итальянским  цветком,
невинно  распустившимся  на  зловредной   американской   почве.   Услада
родителей, она в столь юном возрасте познала все тайны  кулинарии  и  по
воскресеньям готовила горячо любимому папочке домашние макароны; она  не
прибегала к  косметике  и  пренебрегала  высокими  каблуками,  чтобы  не
ослаблять тазовые кости.
   Но вот наступил ее день - а это,  как  известно,  случается  даже  со
святыми. На ее лице отпечаталось греховное вожделение. Краска залила  ее
лицо, бюст поднимался и опадал от прерывистого дыхания, она была  готова
выскочить из кожи вон. На расстоянии чувствовалось, как она распалена, и
ее скромный, потупленный взор был не в силах никого обмануть.
   Какой шанс для Лючии Санты и для ее сына, урода из уродов, - впрочем,
он и впрямь великолепное юное животное, чего и следовало ожидать, раз он
только и знает, что резвиться на солнышке, вместо того  чтобы  вкалывать
после школы!  Благословенное  продолжение  свадебного  торжества!  Лючия
Санта, прыткая, как волчица, почуявшая  кровь,  подалась  вперед,  чтобы
расслышать, что там шепчет хитрец Сантини ее сыну, но проклятая  музыка,
ворвавшаяся в дверь, заглушила слова, которые ей так хотелось услыхать.
   Тем временем угрюмый Пьеро спрашивал на своем сладчайшем итальянском:
   - Итак, молодой человек, что вы поделываете, как  представляете  себе
дальнейшую жизнь - будете заканчивать школу?
   Однако, как ни странно, юноша смотрел  на  него  серьезными  глазами,
словно не понимал подлинного итальянского. Потом он слегка улыбнулся,  и
Пьеро сообразил: парень ошеломлен вниманием, Проявленным  к  нему  такой
недосягаемой персоной,  как  он,  Пьеро,  и  смущается  отвечать.  Желая
придать ему смелости, он хлопнул Джино по плечу и сказал:
   - Моя дочь умирает от  жажды.  Принеси-ка  ей  стакан  содовой,  будь
умником. Катерина, ведь ты и впрямь умираешь от жажды?
   Катерина не посмела поднять глаз. Происходящее с ней повергало  ее  в
смятение. Она чуть заметно кивнула.
   Джино уловил слово "содовая" и  увидел  кивок  девушки.  Он  встал  и
направился к ней. Он совершенно не понимал, что творится вокруг, да и не
мог  понять,  потому  что  всех  этих  людей  для   него   попросту   не
существовало. Подав девушке стакан, он тотчас отвернулся  и  не  увидел,
что Пьеро Сантини снова хлопает  ладонью  по  стулу.  Пьеро,  удивленный
таким оскорблением, скорчил рожу  и  театрально  пожал  плечами,  словно
спрашивая: "Какой смысл проявлять  вежливость  с  такими  невоспитанными
мерзавцами?" Все захихикали, радуясь унижению гордеца и скряги  Сантини,
и  жалостливо  вздохнули,  глядя  на  его  бедную   дочку,   погрузившую
ненапудренный красный носик в стакан и полумертвую  от  страха.  Что  за
наслаждение - наблюдать, как разъярило Лючию  Санту  поведение  ее  сына
Джино, такого же безумца, как  и  его  отец,  -  это  каждому  известно,
который наверняка кончит так  же,  как  и  он,  -  вот  вам  новое  тому
доказательство!
   Именно под конец этой комедии в кухню  впорхнула  красотка  Анжелина,
чтобы попрощаться  с  гостями;  здесь,  ко  всеобщему  удивлению,  Джино
одержал вторую по счету победу. Правда, вторая была более  предсказуема,
чем первая. Во-первых, Джино был единственным из всех  мужчин,  который,
глядя на Анжелину, на  самом  деле  не  замечал  ее,  что  не  могло  не
возбудить у нее интереса;  во-вторых,  чувствуя,  как  не  одобряют  все
присутствующие роль, которую она  взялась  играть,  она  наперекор  всем
решила доиграть ее до конца. Она метнулась к Джино и, не  сводя  с  него
глаз, обратилась к Лючии Санте:
   - До чего красивый у вас сынок!
   Тут Джино очнулся: он учуял аромат ее духов,  почувствовал  тепло  ее
руки, увидел ее огромные, мастерски подведенные губы, так и тянущиеся  к
нему.
   Еще не зная, что происходит, он  все  же  испытал  желание  дождаться
разъяснений. Стоило Анжелине попросить пальто, как все мужчины бросились
исполнять ее просьбу и, более того, будучи галантными кавалерами,  хором
изъявили желание проводить ее до метро.
   - Меня проводит Джино, - проворковала она, -  он  слишком  юн,  чтобы
вынашивать черные замыслы.
   Все кровати в квартире были заставлены едой, ожидающей своей  очереди
появиться  на  столе,  поэтому  квартира  Ларри  и  Луизы  этажом   ниже
использовалась как гардеробная.
   - Я спущусь с ним, - сказала Анжелина, взяла Джино под  руку,  и  оба
удалились.  Празднество  продолжалось.  Лючия  Санта  хотела  было   под
каким-нибудь  предлогом  послать  Винченцо  в  квартиру   Ларри,   чтобы
удостовериться, не происходит ли там чего-нибудь неподобающего, но потом
передумала. Ее сын уже достаточно вырос, чтобы  попробовать  женщину,  а
тут  подвернулась   прекрасная,   не   чреватая   никакими   опасностями
возможность. Manga franca .
   Ему хотя бы не придется расплачиваться. Будь что будет.
   Зашел доктор Барбато - выпить стаканчик вина, попробовать пирожных  и
потанцевать с невестой.
   Он залюбовался Лючией Сантой, окруженной болтушками, как  королева  -
фрейлинами, и подошел к ней с конвертом. Она встретила  его  с  монаршей
холодностью. Он рассердился: он-то надеялся, что после всего  того,  что
он сделал для этой убогой семейки, вокруг него поднимется  суета.  Верно
говорил  отец:  "Никогда  не  жди  благодарности  ни  от  осла,  ни   от
крестьянина". Однако стаканчик доброго  вина  заставил  доктора  Барбато
смягчиться, а второй и вовсе привел его в  отличное  настроение.  Он  не
хотел понимать этих людей, не испытывал  к  ним  симпатии  -  и  все  же
понимал их. Разве может такой  человек,  как  Лючия  Санта,  благодарить
каждого, кто оказал ей помощь? Ей пришлось бы  всю  жизнь  простоять  на
коленях! Принимать помощь от чужих - ее судьба.
   Она не обвиняла в своих бедах никого из живущих, но и  не  собиралась
благодарить их за  проблески  удачи,  к  каким  относилось  и  нечаянное
великодушие доктора Барбато.
   Доктор пригладил усы и одернул пиджак. Он лечил многих из  набившихся
в эту квартиру итальянцев, некоторые из них даже были товарищами детства
его отца, однако  все  они  относились  к  нему  холодно,  словно  он  -
ростовщик,  padrone,  а  то  и  владелец  похоронной  конторы.  О,   ему
доподлинно известно, что за чувства  кроются  за  всеми  этими  учтивыми
речами! Signore Dottore, Signore Dottore . Он кормится их невзгодами; их
боль - его  прямой  доход;  он  появляется  тогда,  когда  без  него  не
обойтись, когда их охватывает страх смерти, и требует денег в  обмен  на
исцеление. Им, неискушенным, его искусство кажется колдовством, небесным
даром - а ведь дары небес не продаются и не покупаются. Но кому же тогда
расплачиваться за колледж, за долгие годы  учебы,  за  его  выматывающий
нервы непосильный труд, пока они,  невежественные  болваны,  неотесанная
деревенщина, попивают винцо и просаживают в карты  заработанные  соленым
потом гроши? "Пусть они ненавидят меня, -  с  горечью  размышлял  он.  -
Пусть идут в бесплатные больницы, ждут там часами, чтобы неумеха санитар
взирал потом на них, как на скот". Пусть мрут, как мухи, в  "Белльвю"  -
он переберется на Лонг-Айленд, где люди станут отпихивать  друг  дружку,
торопясь оплатить счета за его услуги, зная, что получат взамен.
   Доктор Брабато, желая показать, что такая  нищая  мелкота  неспособна
его  огорчить,  расплылся  в  сладчайшей  улыбке,  попрощался  на  своем
великолепном университетском итальянском, звучащим  для  них  почти  как
иностранная речь, и, ко всеобщему облегчению, был таков.
   Слыша  над  головой  топот  танцоров,  Анжелина  с  Джино  занимались
поисками ее пальто в груде одежды, которой была завалена квартира Ларри.
Страхи Лючии Санты оказались беспочвенными: Анжелина была вовсе не такой
безрассудной девчонкой,  за  какую  себя  выдавала,  а  Джино  оставался
невинным дитя, неспособным воспользоваться ее слабостью.
   Прежде чем выйти, она наградила его долгим поцелуем, испачкав его рот
своей яркой помадой. Ее тело прижалось к нему лишь на краткое мгновение,
которому в снах Джино суждено было растянуться до бесконечности.
 
*** 
 
   Да, свадьба прошла успешно, она затмила почти все  подобные  события,
гремевшие прежде на авеню, она сделала  честь  семье  Ангелуцци-Корбо  и
украсила шляпку Лючии Санты (если  бы  таковая  у  нее  имелась)  лишним
пером. Но та не стала почивать на лаврах, а пригласила  семейство  Пьеро
Сантини на воскресный обед, чтобы  дать  Джино  возможность  познакомить
Катерину  с  городом,  который  девушка  не  могла  досконально  узнать,
проживая в глухом Такахо.
   Пьеро Сантини не был бы владельцем четырех грузовиков и контракта  на
вывоз  городского  мусора,  если  бы   отличался   чувствительностью   к
унижениям.
   Сантини явились на воскресную трапезу точно в назначенный час.
   Лючия  Санта  превзошла  саму  себя.  Воскресным  утром  она   проела
преждевременную плешь у Джино на голове, надеясь, что  он  хотя  бы  раз
откажется от бейсбола. После этого  она  приготовила  соус,  которым  не
побрезговал бы сам неаполитанский король, и соорудила из  домашней  муки
толстенные макароны. Для зеленого салата она не пожалела  бутылки  почти
священного   оливкового   масла,   присланного    из    Италии    бедной
сестрой-крестьянкой, - такого нигде не  купишь,  это  первая,  волшебная
кровь, источаемая оливками.
   Джино в новом синем костюме известного  происхождения  и  Катерину  в
красном шелковом платье заставили сидеть бок  о  бок.  Винченцо,  услада
пожилых дам, развлекал огромную синьору Сантини,  гадая  ей  на  картах.
Сальваторе и Лена убирали со стола и мыли посуду, умелые, бессловесные и
проворные, как угри. Наконец Джино, повинуясь материнским  наставлениям,
спросил Катерину, не желала бы та сходить в кино, и та, будучи послушной
дочерью, подняла глаза на отца, ожидая дозволения.
   Это был чудовищный по решительности  момент  для  Пьеро  Сантини.  Он
чувствовал себя так же, как в те  немногие  моменты  помутнения,  когда,
отправив грузовики на перевозку виски, не видел  их  по  несколько  дней
кряду и знать не знал, куда они запропастились и что с  ними  стряслось.
Сейчас он страдал почти так же сильно. Однако ничего не поделаешь:
   Америка  есть  Америка.  Он  одобрительно  кивнул,  но   напутствовал
молодежь:
   - Не слишком задерживайтесь, завтра рабочий день.
   Уход молодой пары заставил Лючию Санту расплыться в довольной улыбке.
Она стала победоносно колоть грецкие орехи и потчевать  этим  лакомством
работящих Сальваторе и Лену. Она наполнила вином рюмку Пьеро  Сантини  и
пододвинула под самый локоть синьоры Сантини блюдечко с мороженым. Ларри
и его жена Луиза поднялись выпить с ними черного, как уголь, и масляного
от анисовки кофе. Пьеро Сантини  и  Лючия  Санта  обменивались  хитрыми,
довольными взглядами и уже беседовали с небывалой прежде фамильярностью,
свойственной без пяти минут родственникам. Однако не прошло и часа,  как
на лестнице застучали каблучки, и перед взрослыми появилась Катерина - с
широко распахнутыми глазами и с заплаканным лицом; не говоря  ни  слова,
она уселась за стол.
   Оцепенение. Сантини выругался, Лючия Санта  всплеснула  руками,  моля
всевышнего о снисхождении. Неужели этот  animale  Джино  изнасиловал  ее
прямо на улице или в кинотеатре? Или,  может  быть,  он  затащил  ее  на
крышу? Что же случилось, скажи, ради бога? Сперва Катерина  помалкивала,
но в конце концов прошептала, что оставила  Джино  в  кино:  он  смотрит
фильм, который ей смотреть не хочется.
   Значит, ничего не случилось.
   Да кто ей поверит? Никто. Сразу  улетучилось  недавнее  дружелюбие  и
благодушие.  Речь  и  взгляды  превратились  в  лед.  Что  же   все-таки
стряслось, господи сохрани? О, эти невозможные молокососы, они  способны
на самые тяжкие грехи при невозможнейших, казалось бы,  обстоятельствах.
Однако никакие увещевания не могли принудить Катерину раскрыть  загадку;
в конце концов оглушенные Сантини покинули негостеприимный дом.
   Семейство Ангелуцци-Корбо -  Лючия  Санта,  Винни,  Ларри  с  Луизой,
напряженный Сал и Лена, - собравшись вокруг  стола,  ждали,  как  судьи,
когда же появится преступник. Наконец Джино, проторчавший в  кино  битых
четыре часа и оголодавший, как волк, взлетел  по  лестнице,  ворвался  в
квартиру - и замер, пригвожденный к месту осуждающими взглядами родни.
   Лючия Санта грозно поднялась, не зная, впрочем, как себя вести; в  ее
груди клокотала беспомощная ярость. В чем, собственно, его обвинять? Она
предпочла начать с вопроса:
   - Animale, bestia, что ты сделал с бедной девочкой в кино?
   - Ничего! - ответил Джино, широко раскрывая глаза.
   Его невиновность была столь очевидной, что Лючия Санта  была  склонна
заключить, что он окончательно спятил и уже не различает, что хорошо,  а
что дурно. Она постаралась взять  себя  в  руки  и  спокойно,  терпеливо
спросила:
   - Почему Катерина убежала от тебя?
   Джино пожал плечами.
   - Она сказала, что хочет в уборную, но забрала с собой пальто.  Когда
она не вернулась, я решил, что не понравился ей, - ну, и черт с  ней!  Я
досмотрел фильм до конца. Ма, если я ей не по нраву, то какой смысл тебе
и ее отцу заставлять ее гулять со мной?
   Она  все  время  вела  себя   как-то   странно,   даже   отказывалась
разговаривать!
   Слушая  его,  Ларри  жалостливо  покачивал  головой.  Потом  он  шутя
обратился к матери:
   - Представляешь, ма, если бы на его месте оказался я, у нас  в  семье
уже был бы грузовик.
   Луиза прыснула. Винни ласково сказал Джино:
   - Брось, она от тебя без ума.
   Семья почти в полном составе была готова обратить все в шутку. Однако
Лючия Санта,  единственная  способная  глядеть  в  корень,  рассердилась
всерьез. Она взаправду собиралась обрушить на голову Джино не  tackeril,
а что-нибудь потверже, ибо  он  определенно  пошел  в  своего  безумного
папашу.
   Говоря, что не понравился девушке, он походил на дурачка-святошу; где
горечь, где хотя бы намек на уязвленную мужскую гордость? Кто  же  тогда
Катерина для ее гордеца-сынка? Дерьмо собачье? Дочь богача, который  мог
бы обеспечить ему будущее и достаток;  миловидная,  с  сильными  ногами,
высокой грудью, не чета этому никудышному мальчишке, неудачнику, годному
только для эле