просто инстинктивный страх прирожденной шлюхи! Клятва перед алтарем,
официальные бумаги, позволяющие гордо взирать на мир, глядеть  любому  в
глаза, независимо от того, богата ты или бедна, - вот что  важно!  Чтобы
никакого disgrazia. Если кто-нибудь оскорбит твою  честь,  ты  можешь  с
чистой  совестью  его  прикончить.  Впрочем,  здесь  не  Италия...   Она
отбросила  эти  мысли,  устыдившись   кровожадности,   присущей   скорее
свежеиспеченной  иммигрантке,  а  не  ей,  американке  с  двадцатилетним
стажем.
   Вот что может натворить Америка с  нормальной  итальянской  девушкой,
когда рядом нет родителей, которые научили бы ее уму-разуму.  Теперь  Ле
Чинглата - взрослая дама. Но  сколько  важности!  Как  высоко  она  себя
ставит! Вообще-то ее семейка всегда отличалась лукавством.
   А сын? Америка не  Америка,  семнадцать  ему  лет  или  чуть  больше,
работает он или бездельничает - главное, подчиняться  матери,  иначе  он
узнает, как тяжела ее рука. О, был бы жив его родной отец, уж он бы  ему
наподдал! Впрочем, из-под  отцовской  крыши  Лоренцо  и  не  подумал  бы
сбежать.
   Оказавшись в тени  дома,  где  проживали  Ле  Чинглата,  Лючия  Санта
облегченно перевела дыхание.
   Немного  передохнув  в  прохладном  подъезде,  где  стоял  неизменный
мускусный запах от мышей и крыс, она собралась с силами, чтобы подняться
по лестнице и вступить в бой. На  мгновение  ее  охватило  отчаяние,  от
которого даже подкосились  ноги:  она  осознала,  насколько  беззащитна,
насколько безжалостно помыкает ею судьба.  Дети  становятся  ей  чужими:
по-иностранному ведут себя, говорят на иностранном языке, а муж и  вовсе
проявил склонность к бродяжничеству, так что превратился в помеху  в  ее
борьбе за выживание.
   Но  нет,  от  таких  мыслей  недалеко  и  до  поражения.  Она   стала
подниматься по ступенькам. Она не позволит своему  сыну  превращаться  в
гангстера, в безвольную медузу, в посыльного у  старой  бесстыдницы.  На
темной лестничной площадке,  вдыхая  мускусный  запах,  Лючия  Санта  на
минуту представила себе электрический  стул,  истекающего  кровью  сына,
заколотого сицилийцем или мужем-ревнивцем... Но к  тому  моменту,  когда
дверь в квартиру Ле Чинглата распахнулась, она успела  забыть  все  свои
страхи. Теперь она была готова к сражению.
   Однако ей пришлось спешно  перестраивать  боевые  порядки.  В  дверях
стоял супруг Ле Чинглата, седой человек с густыми усами, в чистой  белой
рубашке и в черных брюках на помочах, обтягивающих его  раздутый  живот.
Несмотря на отсидку в тюрьме, он имел цветущий цвет лица.
   Лючию Санту охватили сомнения. Раз муж дома, то что здесь  делать  ее
сыну? Неужели она просто наслушалась досужих сплетен? Однако  стоило  ей
увидеть у стола синьору Ле Чинглата, как ее покинули всякие сомнения.  В
выражении ее лица она прочла  враждебность,  вину,  вызов  и  непонятную
ревность.
   Женщина тоже была во всем черном, и,  хотя  лицо  ее  было  тоньше  и
моложе, чем у Лючии Санты, она вполне могла сойти за мать Лоренцо. Чтобы
женщина ее возраста смела совращать  ребенка!..  Неужели  обе  они  были
когда-то молоды и невинны?
   - Синьора! - подал голос Ле Чинглата. - Присядьте, выпейте  стаканчик
вина. - Он подвел ее к белому столу  и  налил  вина  из  полугаллонового
кувшина. - В этом году созрел добрый виноград. Это вино пахнет  Италией.
- Подмигнув, он добавил:
   - Можете мне поверить, это не то вино, что я предлагаю посетителям.
   Его следовало понимать так, что только  такая  почетная  гостья,  как
Лючия Санта, может пригубить вино лучшего урожая.
   Его супруга принесла блюдо с жесткими  tarelle,  посыпанными  черными
перчинками. Поставив блюдо на стол, она сложила руки на  груди.  Она  не
притронулась к вину.
   Синьор Ле Чинглата налил себе стаканчик и сказал:
   - Угощайтесь, Лючия Санта.
   В голосе его звучало  столько  сердечности  и  дружелюбия,  что  мать
почувствовала себя обезоруженной, как случалось с ней всегда, когда  она
сталкивалась с неожиданным радушием. Она послушно отпила вино и  сказала
куда более мягким тоном, чем собиралась:
   - Я проходила мимо и подумала, что застану здесь Лоренцо, помогающего
синьоре Ле Чинглата обслуживать клиентов.
   Супруг с улыбкой ответил:
   - Нет, нет. Воскресным вечером и мы отдыхаем.
   До ночи - никакой торговли. Не евреи же мы, в конце концов.
   Лючия Санта заговорила жестче:
   - Простите мне мои речи, но вы наверняка поймете материнские чувства.
Лоренцо еще слишком молод для таких дел. Он  не  умеет  взвешивать  свои
поступки. Однажды он уже поколотил тут у вас человека, годящегося ему  в
отцы, к тому же сицилийца по происхождению,  который  может  теперь  его
убить.
   Вы, синьор Ле Чинглата, наверняка все это знаете.
   Хозяин был радушен и терпелив.
   -  Да,  знаю.  Славный  мальчик.  Bravo,  bravo  вашему  Лоренцо.  Вы
воспитали его хорошим итальянцем,  уважающим  старших,  готовым  помочь,
усердным. Знаю, что неплохие деньги, которые мы ему  платим,  он  отдает
матери. Мало кому я могу так  доверять,  впускать  к  себе  в  дом,  как
Лоренцо, - с ним у меня нет сомнений. Что за честное у него лицо... -  И
так далее.
   Лючия Санта потеряла терпение и оборвала говоруна:
   - И все-таки он не ангел, спустившийся с небес.
   Ему положено слушаться. Я права? Должен сын уважать мать или  нет?  Я
не нашла дома кое-какой его одежды. Вот я и решила  -  может  быть,  вам
известно, не оставался ли он как-нибудь на ночь у вас?
   Тут синьора Ле Чинглата присоединилась к  говорящим,  и  Лючия  Санта
только подивилась ее наглости, бесстыдству, недрогнувшему голосу.
   - Видите ли, - сказала та, - ваш сын уже вырос.  Он  зарабатывает  на
хлеб себе и даже вашим детям. Мы же не  в  Италии!  Вы  правите  слишком
жесткой рукой, синьора.
   Сказав так, Ле Чинглата совершила ошибку. Натолкнувшись на жесткость,
Лючия Санта могла вспылить и высказать все,  что  накопилось  у  нее  на
душе.
   С холодной вежливостью она ответила:
   - Но, синьора, вы не знаете, сколько хлопот доставляют  дети.  Откуда
вам это знать - вам очень повезло,  что  вы  не  имеете  своих.  Тревоги
матери - это крест, которого вам, слава Христу, не  придется  нести.  Но
позвольте сказать вам, дорогая Ле Чинглата, что не имеет  значения,  где
мы находимся - в Америке, в Африке, даже в Англии. Главное, что мои дети
до свадьбы должны ночевать под родной крышей. Мои дети не превратятся  в
пьяниц, они не будут драться с забулдыгами и болтаться по тюрьмам, им не
должен угрожать электрический стул.
   Теперь лишилась терпения ее противница. Она крикнула в ответ:
   - Что? Что? Так вы говорите, что мы - не уважаемые люди? Что ваш  сын
слишком хорош, чтоб появляться у нас? Да вы-то кто такая? Из каких краев
Италии вы сами-то родом? В нашей  с  вами  провинции  не  было  знати  с
фамилией Ангелуцци или Корбо. Что же, мой  муж,  самый  близкий  друг  и
коллега родного отца вашего сына, без пяти минут  крестный,  не  годится
ему в друзья? Это вы хотите сказать?
   Лючия Санта почувствовала себя в ловушке. Будь проклята эта плутовка!
Ответ висел у нее на кончике языка, но она не посмела сказать вслух, что
она возражает не против дружбы с мужем, а против нее, жены. На такое она
не осмелилась. Ревнивый муж, узнав, что обманут, обычно мстит и жене,  и
ее любовнику. Она перешла к обороне:
   - Почему же, пускай появляется. Но только чтобы не работал!  И  чтобы
не засиживался допоздна,  среди  драчливых  посетителей.  И  не  ночевал
здесь, - сухо закончила она.
   Синьора Ле Чинглата улыбнулась.
   - Мой муж знает, что ваш сын ночевал здесь. Он  не  прислушивается  к
досужей болтовне. Он не верит, что его жена может обмануть его  с  таким
юнцом. Но он благодарен вашему сыну за защиту.  Он  вручил  вашему  сыну
двадцать долларов в знак признательности за  его  добрые  дела.  Неужели
мать мальчика думает о нем только плохое?
   Чувствуя на себе пристальный взгляд хозяина, Лючия Санта  через  силу
выдавила:
   - Нет, нет! Но люди-то сплетничают... Слава богу, что ваш муж - такой
разумный человек.
   Болван! Идиот! Внутри у нее все клокотало.  Кто  же,  если  не  мать,
вправе думать о своем сыне плохо?
   И тут, даже не постучавшись, словно к себе домой, в квартиру ввалился
Лоренцо. Он замер на пороге, и его вид объяснил матери все  лучше  любых
слов.
   Ларри с  искренней  доброжелательностью  улыбнулся  присутствующим  -
матери, любовнице, хозяину,  которого  он  превратил  в  рогоносца.  Они
улыбнулись ему в ответ. Однако  мать  заметила,  что  в  улыбке  хозяина
сквозит фальшь и зависть к молодости; это была улыбка человека, которого
не удалось обвести вокруг пальца. А  его  жена  -  чтобы  у  женщины  ее
возраста был такой нахальный  взгляд,  такие  выпяченные,  мокрые,  алые
губы, чтобы ее  огненные  глаза  так  бесстыже  смотрели  прямо  в  лицо
парню!..
   Сама Лючия Санта разглядывала Лоренцо с мрачной иронией. Так, значит,
у ее красавчика-сына лживое сердце? Но он  -  с  волосами,  похожими  на
иссиня-черный  шелк,  с  прямыми  чертами  бронзового  лица,  с  большим
мясистым носом взрослого мужчины, с кожей, не знающей изъянов юности,  -
он, Иуда, воззрился на мать в почтительном недоумении. Поставив  на  пол
свой чемоданчик, он спросил:
   - Ма, что ты тут делаешь? А я-то думал: как мне не повезло, что я  не
застал тебя дома!
   Она понимала, как все произошло: он дожидался ее ухода,  наблюдая  за
ней из-за угла. Ему и в голову не могло  прийти,  что  она  направляется
именно сюда. Потом он заторопился домой за  чистой  одеждой.  "Figho  de
putana, - подумала она, - до чего же он двуличен!"
   Однако она постаралась скрыть свой гнев.
   - Сынок, - проговорила она,  -  выходит,  ты  переезжаешь?  Синьор  и
синьора Ле Чинглата  решили  тебя  усыновить?  Тебя  не  устраивает  моя
стряпня?
   Кто-то из родных встал тебе поперек дороги? Ты решил сменить жилище?
   Ларри рассмеялся и ответил:
   - Что ты, ма, брось шутить. - Он умел ценить юмор. Что  за  умница  у
него мать! Он одарил ее самой радушной из своих улыбок. - Я  же  говорил
тебе, что хочу побыть здесь, чтобы помочь по хозяйству.  Хочу  подкинуть
тебе еще деньжат. Zi Ле Чинглата должен идти в суд, а потом он поедет за
город покупать виноград. Не беспокойся, ма, все деньги, что я заработаю,
- твои.
   - Grazia , - откликнулась мать.
   Присутствующие, даже синьор Ле Чинглата,  улыбнулись:  парень  хитер,
если вздумал назвать мужчину, которому наставляет рога, своим "дядей".
   Синьор Ле Чинглата взялся развить эту мысль.
   -  Лючия  Санта,  -  сказал   он   с   непосредственностью   близкого
родственника, - Лоренцо для меня все равно что сын. О, что за disgrazia,
что у нас нет своих детей! Кому же защитить мою жену в  мое  отсутствие?
Женщине  тяжело  вести  такое  дело,  как  наше,  в  одиночку.  В   доме
обязательно должен находиться сильный мужчина. Ваш сын отрабатывает свое
на железной дороге. Потом он идет сюда и находится  здесь  до  рассвета.
Днем же ему надо выспаться. Ваши малыши бегают взад-вперед, взад-вперед.
Почему бы ему не отдыхать здесь, в тишине?
   Я полностью доверяю вашему сыну и не  обращаю  внимания  на  сплетни.
Человек, зарабатывающий столько, сколько я, может не беспокоиться  из-за
соседских пересудов.
   Теперь мать все поняла. Ее презрению к этим  людям  не  было  границ.
Куда  это  годится,  чтобы  муж,  итальянец  в  придачу,  позволял  жене
наставлять ему рога, лишь бы  были  целы  его  денежки?  Чтобы  жена  не
возражала, когда ее муж больше заботится о своем бизнесе и деньгах,  чем
о ее чести и добром имени, и превращает ее в  шлюху?  Лючия  Санта  была
по-настоящему потрясена, что случалось с ней крайне редко.
   Что станет с ее сыном, если он будет жить под крышей у таких нелюдей?
Забыв про гнев, она обратилась к Лоренцо:
   - Собирай свои вещи, figlio mio , и ступай под родной  кров.  Я  уйду
только с тобой.
   Ларри обвел всех смущенной улыбкой.
   - Брось, ма! - пробормотал он. - Я уже пять  лет  работаю  и  приношу
домой деньги. Я больше не ребенок.
   Лючия Санта поднялась, решительная  и  непреклонная  в  своем  черном
платье. Слова ее прозвучали, как реплика в трагедии:
   - Я - твоя мать. Как ты смеешь перечить мне в присутствии чужих?
   Бесстыжая Ле Чинглата презрительно подхватила:
   - Va, va, giovanotto . Иди с мамой. Когда мать кличет, детям положено
повиноваться.
   Через загар на лице  Ларри  проступили  красные  пятна.  Лючия  Санта
разглядела в его глазах взрослую ярость. Сейчас  он  походил  на  своего
покойного папашу.
   - Черта с два я пойду! - ответил он.
   Мать кинулась к нему и отвесила увесистую пощечину. Он оттолкнул  ее,
и она отлетела к столу.
   Ле Чинглата замерли, ошеломленные.  Теперь  беды  не  оберешься.  Они
встали между матерью и сыном.
   - Та-а-к! - Лючия Санта удовлетворенно вздохнула. - Сын  поднял  руку
на мать! Animale! Bestia! Sfachim! Figlio de putana! Благодари бога, что
умер твой отец! Благодари бога, что он не видит, как его сын  бьет  свою
собственную мать, чтобы выслужиться перед посторонними!
   На щеке у Ларри красовались пять красных отпечатков, но он уже  успел
прийти в себя.
   - Ладно, ма, - неохотно буркнул он. - Я тебя просто оттолкнул.  Давай
забудем об этом. - Он чувствовал себя виноватым, в нем  при  виде  слез,
навернувшихся у матери на глаза, заговорила совесть.
   Лючия Санта повернулась к супругам Ле Чинглата.
   - Вам так больше нравится, да? Хорошо. Пусть мой сын остается  здесь.
Но вот что я вам скажу: сегодня же мой сын должен  быть  дома.  Иначе  я
пойду в полицейский участок. Он еще несовершеннолетний. Я отправлю его в
исправительное заведение, а вас - в тюрьму. Продавать вино и  виски  еще
куда ни шло, но детей в Америке  берут  под  защиту.  Как  вы  правильно
заметили, синьора, мы не в Италии. - Она  обернулась  к  сыну.  -  А  ты
можешь оставаться со своими друзьями. Не хочу, чтобы меня видели с тобой
на  улице.  Оставайся  и  веселись.  Но,  дорогой  мой  сынок,  я   тебя
предупредила: эту ночь ты должен провести в моем доме. Иначе,  каким  бы
дылдой ты ни вымахал, я тебя упрячу куда следует.
   И она с достоинством проследовала вон.
   Направляясь домой, она размышляла: "Так вот, значит,  каким  способом
люди сколачивают состояние! Самое главное - деньги. Ну и подонки!  Ну  и
зверье! Думают, что раз у них водятся денежки, то они могут  смотреть  в
глаза честному человеку".
   Вечером, уложив детей, Октавия и мать пили кофе  за  большим  круглым
столом. Ларри так и не  объявился.  Октавии  было  страшновато:  она  не
сомневалась в серьезности намерения матери упечь Ларри в  исправительную
школу. Завтра она не сможет пойти на работу. Вместо этого им  с  матерью
придется  тащиться  в  полицейский  участок  и  настаивать  на  судебной
повестке. Раньше Октавии и в голову не могло прийти, что  мать  способна
проявить  такую  жестокую  непреклонность  и  так   пренебречь   лишними
деньгами, приносимыми Ларри от Ле Чинглата.
   Обе вздрогнули от стука в  дверь.  Октавия  бросилась  открывать.  На
пороге стоял высокий улыбчивый брюнет в костюме кинозвезды.
   - Это  квартира  синьоры  Корбо?  -  осведомился  он  на  безупречном
итальянском и объяснил:
   - Я  пришел  от  Ле  Чинглата,  я  их  адвокат.  Они  попросили  меня
повидаться с вами.
   Октавия подала ему чашечку  кофе.  Гостя,  будь  он  друг  или  враг,
положено угостить.
   - Так вот, - начал молодой человек, - напрасно вы, синьора Корбо, так
расстраиваетесь из-за сына. Спиртным приторговывает любой,  в  этом  нет
ничего страшного. Даже президент время от времени опрокидывает  рюмочку.
Неужели  вы  настолько  богаты,  что  можете  пренебречь  лишней   парой
долларов?
   - Господин адвокат, - ответила мать, - мне нет дела до ваших слов.  -
Молодой  человек  внимательно  слушал  ее,  не  думая   обижаться.   Она
продолжала:
   - Мой сын должен ночевать в доме своей матери, братьев, сестер до тех
пор, пока у него не появится жена. Либо это, либо исправительная  школа,
если ему так больше нравится. Пусть гниет там  до  восемнадцати  лет,  а
потом отпускайте его на все четыре стороны - я ему больше не  мать.  Но,
пока он не достиг совершеннолетия, у меня нет другого выбора.
   Моим детям не бывать сутенерами, рецидивистами или убийцами.
   Молодой человек по-прежнему сверлил  ее  взглядом.  Потом  он  быстро
проговорил:
   - Отлично.  Мы  понимаем  друг  друга.  Чудесно,  синьора.  А  теперь
послушайте меня. Ни за что не ходите в полицию. Я вам обещаю, что завтра
ваш сын вернется - можете не сомневаться. Вы больше не  будете  знать  с
ним хлопот. Договорились?
   - Сегодня, - уперлась Лючия Санта.
   - Ну-у, - ответил молодой человек, -  вы  меня  разочаровываете.  Сам
Иисус Христос не сумел бы принудить  вашего  сына  вернуться  домой  уже
сегодня. Вы, мать, с вашим-то жизненным опытом - неужели вы не понимаете
его гордость? Он считает себя взрослым мужчиной. Позвольте ему  одержать
хотя бы малюсенькую победу.
   Мать была довольна и  польщена.  Правда  есть  правда.  Она  согласно
кивнула.
   Молодой человек вскочил на ноги и сказал:
   - Buona sera , синьора.
   Затем он кивнул Октавии и исчез.
   - Видишь? - спросила мать похоронным тоном. - Вот от чего я стремлюсь
спасти твоего братца.
   Октавия была поражена. Мать продолжала:
   - Адвокат  -  ха-ха-ха!  Это  один  из  тех,  кто  орудует  в  черных
перчатках. У него на лице написано, что он убийца.
   Октавия усмехнулась, не скрывая удовольствия.
   - Ты с ума сошла, ма, вот уж точно, - сказала она и взглянула на мать
любовным,  уважительным   взглядом.   Ее   мать,   простая   крестьянка,
вообразившая, что к ней пожаловал опасный преступник,  не  заголосила  и
виду не подала, что испугалась! В начале  разговора  у  нее  вообще  был
такой вид, что она вот-вот возьмется за tackeril.
   - Значит, завтра я могу выйти на работу? - спросила Октавия.
   - Можешь, можешь, - ответила Лючия Санта. - Иди,  не  теряй  дневного
заработка. Мы не можем себе этого позволить. Таким  людям,  как  мы,  не
суждено разбогатеть.
 
Глава 5 
 
   Держа на руках малютку Лену, Лючия Санта выглянула из окна  гостиной,
жмурясь  от  ослепительного  солнца,  жарившего  вовсю  в  это   позднее
августовское утро. Улицы кишели машинами  и  повозками;  прямо  под  ней
разносчик самоуверенно выкрикивал: "Картошка!  Бананы!  Шпинат!  Дешево,
дешево, дешево!" Его  тележка  была  заставлена  квадратными  ящиками  с
красными, коричневыми, зелеными,  желтыми  плодами;  картина  напоминала
рисунок на линолеуме пола, выполненный беззаботным младенцем.
   Дальше, посреди сортировочной станции, она  увидела  толпу  мужчин  и
мальчишек. Слава богу, что Лоренцо мирно  спит  в  своей  постели  после
ночной смены, иначе ее охватил  бы  отвратительный  страх,  от  которого
слабеют ноги и живот. Она пригляделась.
   На  крыше   товарного   вагона   маячил   мальчишка,   разглядывавший
собравшихся на рельсах людей. Он возбужденно расхаживал взад-вперед. Его
голубенькая рубашонка выгорела на груди добела. Да это Джино! Что он там
делает?  Что  стряслось?  Вблизи  вагона  не  было  заметно   паровозов.
Мальчишке, кажется, ничего не грозит.
   Лючией Сантой владело гордое,  властное  чувство:  она  ощущала  себя
богиней, как всякая мать, наблюдающая, оставаясь невидимой,  как  играют
на улице ее дети. То же самое происходит в знаменитой легенде,  где  бог
взирает из тучи на детей человеческих, слишком поглощенных своей возней,
чтобы воздеть взоры и узреть его.
   На солнце блеснула черная  кожа  портупеи,  и  мать  сообразила,  что
происходит: железнодорожный полицейский в форме карабкался  по  лестнице
на крышу вагона. Она кинулась в спальню с криком:
   - Лоренцо, проснись! Живее!
   Она трясла его, взывая все пронзительнее,  и  наконец  заставила  его
очнуться. Лоренцо скатился с  кровати,  демонстрируя  волосатые  ноги  и
грудь, которые