его мечтам.
   Лежа на соломе, он которую уже ночь, подобно всякому юноше,  старался
разглядеть свое будущее.
   Он  чувствовал  свою  силу.  Он  знал  себя  и  не  сомневался,   что
предназначен для успеха и славы. В его кругу не было  ровесника  сильнее
или красивее его, никто не пользовался таким  безоговорочным  успехом  у
девушек. Любая, даже взрослая женщина становилась его рабыней. А сегодня
он побил взрослого  мужчину!  Ему  было  всего  семнадцать  лет,  и  мир
представал его юношескому уму неподвижным. Он не станет слабее, а мир  -
неприступнее.
   Он будет могучим! Он обогатит  свою  семью.  В  мечтах  ему  виделись
богатые американские девушки, владелицы автомобилей и просторных  домов:
любая сочтет за счастье выйти за него замуж, любая  полюбит  его  семью.
Прямо завтра, еще до работы, он поедет в Сентрал-Парк и станет гарцевать
вдоль дорожек для верховой езды, облюбованных богатенькими...
   Он уже видел себя выступающим по Десятой авеню рука об руку с богатой
девушкой. Все просто замрут в  восхищении!  Девушка  будет  обожать  его
семью. В нем не было ни капли снобизма: ему и в голову не приходило, что
на них - на родню, мать с сестрой, братьев -  кто-то  вздумает  смотреть
сверху вниз. Он считал их всех замечательными людьми, ибо все  они  были
частицами  его  самого.  Засыпая  в  пахучей  конюшне,  подобно  ковбою,
сморенному сном в каменистой прерии,  Ларри  Ангелуцци,  невинная  душа,
только что одержавший победу над мужчиной и над женщиной, не  сомневался
в своем счастливом предназначении. Сон его был мирным.
 
*** 
 
   Во всей семье Ангелуцци-Корбо только Винсенту, Джино и Салу,  спавшим
в одной кровати, снились сны, имеющие отношение к реальности.
 
Глава 3 
 
   Когда  Октавия  проснулась  на  следующее  утро,   недавно   вставшее
августовское солнце  уже  успело  лишить  воздух  ночной  свежести.  Она
умылась у кухонной раковины и,  проходя  через  комнаты,  не  увидела  в
постели отчима. Впрочем, он всегда ограничивался недолгими часами сна  и
имел обыкновение  подниматься  ни  свет  ни  заря.  Пустой  оказалась  и
следующая спальня, что подтвердило ее догадки:
   Ларри не ночевал дома. Сал и Джино раскрылись во сне;  сквозь  тонкое
белье проглядывали признаки их будущей мужественности. Октавия укрыла их
простыней.
   Торопливо   одеваясь,   она   почувствовала   знакомое   отчаяние   и
безнадежность.  Она  задыхалась   в   разогретом   летнем   воздухе   от
сладковатого  запаха  распаренных  спящих   тел.   Утренний   свет   был
безжалостен к бедной, обшарпанной мебели, вылинявшим обоям, линолеуму на
полу, испещренному черными заплатами, скрывающими дыры.
   В такие моменты она чувствовала, что обречена:  ее  охватывал  страх,
что совсем скоро, в такое же теплое летнее утро она проснется  такой  же
старой, как ее мать, в такой же постели, в такой же  конуре,  что  и  ее
детям суждено жить в грязи, что и ей, как матери, суждено проводить  дни
в стирке, готовке, бесконечном мытье посуды... О, как она страдала!  Как
же не страдать, если  жизнь  лишена  изящества,  если  люди  то  и  дело
утыкаются друг в друга. А все из-за нескольких таинственных  моментов  в
супружеской постели!.. Она сердито тряхнула головой, стараясь избавиться
от страха перед собственной беззащитностью, перед  участью  оказаться  в
один несчастливый день в такой же постели.
 
*** 
 
   Причесав  кудрявые  черные  волосы  и  надев   дешевое   бело-голубое
платьице, Октавия спустилась с крыльца и  ступила  на  выложенный  синей
плиткой тротуар Десятой авеню. Путь  ее  лежал  по  успевшему  нагреться
асфальту в пошивочную мастерскую на углу Седьмой авеню и Тридцать шестой
стрит; она прошла мимо  дома  Ле  Чинглата  -  из  чистого  любопытства,
надеясь, что повстречается с братцем.
   Вскоре после ее ухода проснулась Лючия Санта.
   Едва открыв глаза, она поняла, что муж так и не вернулся  домой.  Она
поспешно встала и  заглянула  в  шкаф.  Его  двадцатидолларовые  башмаки
стояли на месте. Вернется...
   Она прошла через  следующую  комнату  на  кухню.  Bravo.  Лоренцо  не
ночевал дома. Лицо Лючии Санты стало угрюмым. Она варила кофе, размышляя
над планами на день. Винченцо  приступает  к  работе  в  пекарне  -  это
хорошо. Джино придется помогать ей с уборкой на лестнице - тоже  хорошо.
Для его отца это было сущим наказанием, он всегда норовил отлынивать  от
мытья ступенек. Она вышла в коридор и принесла оттуда молоко в  бутылках
и толстый, точь-в-точь  с  ее  бедро,  итальянский  батон.  Нарезав  его
щедрыми ломтями, она намазала один ломоть маслом и стала  жевать.  Пусть
дети выспятся.
   Она любила начало дня. Утро еще не утратило свежести, малые дети  еще
не встали, остальные уже разошлись, а она полна сил, чтобы приняться  за
свой ежедневный труд.
 
*** 
 
   "Que bella insalata" - "а вот отличный салат!".
   Слова эти донеслись до слуха детей, когда они  протирали  глаза.  Они
разом спрыгнули с кровати, и Джино выглянул в окошко.  Внизу  он  увидел
уличного  торговца,  залезшего  с  ногами  на  козлы  своей  тележки   и
протягивающего  небу  и  спящим  окнам  жемчужный  салат.   "Que   belle
insalata!" - снова провозгласил он, даже не призывая кого-либо  покупать
у него товар, а просто приглашая мир полюбоваться такой красотой. Он  не
упрашивал  жильцов  становиться  покупателями,  в  его  голосе   звучала
гордость, и он повторял свой клич после каждого шага, который делала его
ученая лошадь по булыжнику авеню.
   В его тележке красовались ящики с белоснежным репчатым луком, крупным
бурым  картофелем,  кульки  с  яблоками,  букеты  зеленого  лука,  пучки
петрушки. В голосе его звенело безнадежное восхищение, это был призыв  к
влюбленным, лишенный корысти.
   "Отличный салат!"
   За завтраком Лючия Санта поучала детей.
   - Слушайте! - говорила она. - Ваш отец на некоторое время ушел.  Пока
его не будет, вам придется мне помогать. Винченцо  начинает  работать  в
panetteria.
   Значит, ты, Джино,  поможешь  мне  сегодня  вымыть  лестницу.  Будешь
таскать ведра с водой, выжимать тряпку и  подметать,  если  не  проявишь
себя безнадежным дурнем. Ты, Сальваторе, можешь вытирать перила - и Лена
тоже. - Она улыбнулась обоим малышам.
   Винченцо уныло повесил  голову.  Однако  Джино  воззрился  на  нее  с
холодным, расчетливым вызовом.
   - Я сегодня занят, мам, - заявил он.
   Лючия Санта поклонилась сыну.
   - Значит, занят. Каждый день. Как и я.
   Ей было любопытно, что последует за этим.
   Джино  решил,  что  выигрывает.  В  его  тоне   звучала   неподкупная
искренность.
   - Ма, я сегодня добываю на железной дороге лед. Я обещал Джои Бианко.
Прежде чем продать лед, я принесу тебе льда бесплатно. И тетушке  Лоуке,
- добавил он с гениальной находчивостью.
   Лючия Санта окинула его влюбленным  взглядом,  вызвавшим  ревность  у
Винни.
   - Хорошо, - согласилась она. - Только помни:  мой  ящик  должен  быть
полон льда прежде всех остальных.
   Винченцо отложил свой хлеб, и она взглянула на него с угрозой. Потом,
повернувшись к Джино, она продолжила:
   - Но после обеда изволь быть дома и помогать  мне,  иначе  попробуешь
tackeril. - Она произнесла это через силу: ему и  так  недолго  осталось
играть.
 
*** 
 
   Джино Корбо, подобно  всякому  десятилетнему  генералу,  напридумывал
замечательных планов, но не обо всех  он  поведал  матери.  Выглянув  из
окна, он увидел,  что  сортировочная  станция  битком  набита  замершими
товарными вагонами. Чуть подальше мерцал Гудзон. С точки зрения ребенка,
воздух был кристально чист. Он  пробежал  сквозь  комнаты,  скатился  по
лестнице и выскочил под палящее августовское солнце.
   Стояла жара, мостовая жгла ему ступни сквозь подошвы. Линялые  джинсы
и латаная рубашонка сперва запузырились на ветру,  а  потом  прилипли  к
телу. Он оглянулся в поисках своего приятеля и партнера, Джои Бианко.
   Джои было уже двенадцать лет, но ростом  он  уступал  Джино.  Он  был
богаче всех остальных мальчишек на  Десятой  авеню:  на  его  банковском
счету скопилось уже больше двухсот долларов. Зимой  он  торговал  углем,
сейчас же, летом, - льдом; и то и другое воровалось  из  железнодорожных
вагонов. Кроме того, он торговал бумажными  пакетами  на  уличном  рынке
Падди, протянувшемся вдоль Девятой авеню.
   Вот и он, тащит за собой огромный  деревянный  ящик,  превращенный  в
тележку - самую лучшую тележку на Десятой авеню. Джино никогда  в  жизни
не видел ничего чудеснее: у тележки было шесть колес, и в нее можно было
напихать льду на  целый  доллар  или  посадить  троих  детей.  Маленькие
колесики были обтянуты  резиновыми  шинами;  два  передних  колеса  были
соединены деревянной осью и поворачивались; под самой тележкой  бесшумно
вращались еще две пары колес. Поводьями Джои служила не какая-нибудь,  а
настоящая бельевая веревка.
   Ритуал требовал, чтобы перед  началом  трудового  дня  они  съели  по
стаканчику мороженого. Его подал им сам Panettiere, так уважавший их  за
предприимчивость, что наполнил стаканчики с верхом.
   Джои Бианко был весьма рад появлению Джино.
   Сбором и счетом денег ведал сам Джои. Джино же забирался  на  вагоны.
Джои  сам  был  бы  рад  полазить,  но  не  оставишь  же  без  присмотра
драгоценную тележку! Сейчас Джино предложил Джои:
   - Залезай, я тебя прокачу.
   Джои правил, гордо восседая в ящике, а Джино толкал его через  авеню,
мимо будки стрелочника и дальше  по  щебенке  между  путями.  Оказавшись
среди вагонов, скрывших их от любопытных взоров, они остановились.  Джои
приметил открытый люк и вынул из тележки захваты для льда.
   - Давай сюда! - скомандовал Джино, подбежал к вагону  и  вскарабкался
по стальной лесенке на крышу, к распахнутому люку.
   Стоя в вышине, на крыше вагона, Джино чувствовал  себя  восхитительно
свободным. Вдали, среди прочих окон на фасаде дома, виднелось окошко его
собственной спальни. Еще он  видел  магазины,  людей,  лошадей,  телеги,
грузовики. Джино казалось, что он плывет в  океане  товарных  вагонов  -
бурых, черных, желтых - со странными надписями: "Union Pacific",  "Santa
Fe", "Pennsylvania". Из пустых вагонов для скота поднимался густой  дух.
Обернувшись, он увидел  скалистый  берег  штата  Нью-Джерси  с  зелеными
пятнами, омываемый голубой речной водой. За стадами из сотен неподвижных
товарных вагонов мирно пыхтели круглые черные паровозы, и выдыхаемые ими
белые клубы насыщали утренний воздух упоительным запахом горелого.
   - Давай, Джино, сбрасывай лед, пока не появился  "бык"!  -  поторопил
его снизу Джои.
   Вооружившись сияющим стальным захватом, Джино стал  таскать  из  люка
бруски льда. Вагон был завален льдом доверху,  и  бруски  было  нетрудно
вытаскивать одним рывком. Дотолкав брусок до края крыши, он спихивал его
вниз и смотрел, как он шлепается на щебенку.  До  него  долетали  острые
серебряные осколки. Джои обхватывал брусок руками и клал его в  тележку.
Совсем скоро тележка заполнилась. Джино слез на  землю  и  стал  толкать
тележку сзади; Джои тянул ее спереди.
   Джино собирался первым дедом навалить льда  в  мамин  ледник,  однако
стоило им перейти через авеню, как их  перехватил  Panettiere,  купивший
содержимое тележки  за  доллар.  Они  поспешили  назад  на  станцию.  Со
следующим  грузом  они  попались  на  глаза  бакалейщику,  который  тоже
предложил доллар плюс газировка и сандвичи.
   Опьяненные свалившимся на них  богатством,  они  решили,  что  матери
могут и подождать, семейные ледники - постоять пустыми.  Третья  тележка
предназначалась жителям второго этажа. Тем  временем  наступил  полдень.
Они сделали четвертый заход, - и тут угодили в переплет.
   Полицейский, стороживший пути, приметил  их  еще  раньше,  когда  они
забирались все дальше в глубь станции,  вскрывая  все  новые  вагоны  со
льдом, словно им было зазорно черпать  из  разведанного  источника.  Они
насыщались,  подобно  хищникам,  убивающим  сразу  нескольких  жертв   и
пожирающим у каждой только лакомые  кусочки.  Дождавшись  их  очередного
появления на путях, полицейский  двинулся  им  наперерез,  отсекая  путь
бегства на Десятую авеню.
   Джои заметил его первым и крикнул Джино:
   - Butzo , к нам идет Чарли Чаплин!
   Джино наблюдал со своего насеста, как кривоногий "бык"  хватает  Джои
за рубашку и отвешивает ему несильную пощечину.
   Крепко держа Джои, "бык" крикнул Джино:
   - О'кей, парень, спускайся, не то я сам до тебя доберусь и взгрею как
следует.
   Джино посмотрел на него с серьезным выражением лица, словно и вправду
оценивая предложение; на самом деле он обдумывал  план  бегства.  Солнце
стояло высоко и горячило ему кровь; мир выглядел по-особенному,  в  этом
мире ему нечего было бояться. Он знал, что недосягаем. Одно плохо: "бык"
вышвырнет Джои со станции и сломает его тележку.
   Тут Джино вспомнил рассказ о  птицах,  спасающих  своих  птенцов,  и,
разглядывая "быка", составил блестящий план. Он знал, как спасти и Джои,
и тележку.
   Он нарочито медленно свесился с крыши вагона и, улыбаясь во все  свое
угловатое, почти взрослое лицо, крикнул:
   - Ха-ха-ха! Чарли Чаплин не умеет ловить мух!
   Затем он выпрямился и стал спускаться по лесенке  на  противоположную
сторону. Отсчитав половину ступенек, он завис и прислушался.
   "Бык" свирепо бросил Джои:
   - Останешься здесь!
   После этого он нырнул под вагон, чтобы перехватить Джино.  Однако  он
только и увидел, что спину мальчишки: тот взлетел вверх  по  ступенькам.
"Бык" пополз обратно, чтобы не упустить Джои.
   Теперь Джино плясал на крыше вагона, распевая:
   - Чарли Чаплин не может достать конфетку!
   "Бык" придал лицу мрачное выражение и с угрозой в голосе сказал:
   - Паренек, я тебя предупредил! Лучше слезай с вагона, не то поймаю  и
душу вытрясу!
   Это как будто привело Джино в чувство. Он снова  задумчиво  уставился
вниз. Потом, показав "быку" нос, он довольно неуклюже побежал  по  крыше
вагона; прыжок - и он уже на следующей крыше. "Бык" следовал за  ним  по
земле, то и дело оборачиваясь и злобно зыркая глазами на Джои, чтобы тот
не вздумал  улизнуть  со  своей  тележкой.  В  составе  оказалось  всего
десять-одиннадцать вагонов.
   Пробежав несколько вагонов, Джино сделал вид, что  снова  слезает  по
лесенке на  противоположную  сторону.  "Бык"  опять  нырнул  под  вагон.
Правда, при этом он терял из виду Джои, но это его не слишком волновало.
Он решил, что  паренек,  дурачащий  его,  поплатится  за  свое  озорство
здоровенными синяками.
   Джино перескакивал с вагона на вагон, заманивая "быка" все  дальше  в
глубь станции, время от времени замирая  на  очередной  крыше,  чтобы  в
задумчивой неподвижности дождаться запыхавшегося преследователя. Наконец
он увидел, как Джои припустился с тачкой к авеню, к свободе.
   - Лучше слезай, парень, - позвал "бык". - Гляди, отведаешь вот этого.
- Он показал ему свою дубинку. Он уже подумывал, не вытащить  ли  ему  и
револьвер - просто для подкрепления угрозы,  не  больше;  но  нет,  если
грузчики-итальянцы заметят его за этим занятием, то ему несдобровать. Он
снова нырнул под вагон и стал  свидетелем  того,  как  Джои  преспокойно
пересекает авеню со своей тележкой.
   Это рассердило его уже не на шутку, и он заорал на Джино:
   - Эй, ты, грязный щенок, итальяшка, если ты сейчас же не  слезешь,  я
тебе хребет переломлю!
   Страшная угроза как будто сработала: "бык" с облегчением увидел,  как
мальчишка бредет назад по крыше вагона,  чтобы  остановиться  прямо  над
ним.
   Но через секунду серьезная смуглая мордашка скорчила рожицу, и "бык",
не веря собственным ушам, услыхал злобные слова, свидетельствующие,  что
щенок считает его равным себе:
   - Fuck you , Чарли Чаплин!
   Мимо головы "быка" просвистел увесистый кусок льда, и мальчишка снова
неуклюже побежал по крышам вагонов в глубь станции.
   Потерявший всякое  терпение,  но  не  сомневающийся  в  успехе  "бык"
поднажал, чтобы не отстать; он топал внизу, смешно задрав вверх  голову.
Мальчишка сам себя загонял  в  ловушку.  Преследователь  рассвирепел  не
из-за ругательства, а из-за обидной клички "Чарли  Чаплин".  Он  был  не
чужд тщеславия, и колченогость делала его чувствительным к насмешкам.
   Неожиданно Джино скрылся из виду. "Бык"  тут  же  нырнул  под  вагон,
чтобы сцапать наглеца, спускающегося по лесенке. Однако он замешкался на
рельсах и потерял бесценные доли секунды. Выбравшись на свет, он  сперва
не увидел своей жертвы. Он залез  на  ступеньку,  чтобы  расширить  поле
обзора.
   Его  взору  предстал  Джино,  буквально  летящий  над  крышами,  едва
отталкиваясь от них, и перескакивающий через продеты без следа  недавней
неловкости. Мгновение - и он снова исчез из виду.
   "Бык" бежал во весь дух, но уже ничего  не  мог  поделать:  мальчишка
пересек Десятую авеню и, остановившись в тенечке, купил себе заслуженное
мороженое, даже не оглядываясь на посрамленного взрослого. Другого парня
и вовсе не было видно.
   "Бык" поневоле расхохотался. Черт с ним, с этим  мальчишкой,  раз  он
такой паршивец. Ничего, он  дождется  своего  часа!  Пусть  он  -  Чарли
Чаплин, но они у него забудут, как смеяться, они еще  поплачут  горючими
слезами...
 
*** 
 
   Перебежав авеню, Джино и не думал оглядываться.  Главное  было  найти
Джои Бианко с деньгами. Он слышал, как голосит из окна четвертого  этажа
мать:
   - Джино, bestia, где же лед? Иди есть!
   Джино задрал голову и разглядел мать, а выше нее - голубое небо.
   - Через две минуты! - крикнул он в ответ и бросился за угол Тридцатой
стрит. Как он и  ожидал,  Джои  сидел  тут  же,  на  крылечке,  рядом  с
тележкой, привязанной к чугунному рельсу, огораживающему подвал.
   Джои с трудом сдерживал слезы. Но, увидав  Джино,  он  подпрыгнул  от
радости и возбужденно крикнул:
   - Я собирался бежать к твоей матери. Я совсем растерялся.
   На Тридцатой было пыльно; улица  была  залита  безжалостным  солнцем.
Джино залез в тележку и стал управлять передней осью;  Джои  подталкивал
колесницу сзади. На Девятой авеню они купили для героя дня  сандвичей  с
салями и пепси. На Тридцать  первой,  наоборот,  властвовала  тень;  они
уселись на тротуар, привалившись  спинами  к  стене  шоколадной  фабрики
Ранкеля.
   Они кусали свои сандвичи с наслаждением и волчьим аппетитом  взрослых
мужчин, проведших в высшей степени удачный день: за спиной  был  тяжелый
труд,  приключения,  и  хлеб  был  полит  их  собственным  потом.   Джои
восхищался другом и все время повторял:
   - Ну, ты меня спас, Джино! Здорово ты надул этого "быка"!
   Джино скромно опускал голову; он-то знал, что спасительному трюку его
научила книжка про птиц, но он, разумеется, не собирался признаваться  в
этом Джои.
   Солнце зашло за облако. Небо быстро  затянули  темные  тучи.  Воздух,
только что насыщенный пылью,  перегретый,  наполненный  запахом  горячей
мостовой и расплавленного гудрона, мгновенно посвежел  благодаря  ливню,
сопровождаемому  раскатами  грома;   на   какое-то   мгновение   повеяло
свежестью, даже зеленью. Джои с Джино залезли  под  загрузочный  помост.
Дождь барабанил над их головами, из  щелей  в  помосте  падали  дождевые
капли, и они радостно подставляли под капли разгоряченные лица.
   Здесь было темно, как в подвале, однако света хватало, чтобы  сыграть
в карты. Джои вытащил из кармана штанов засаленную колоду. Джино терпеть
не мог с ним играть, потому что Джои постоянно выигрывал. Они сыграли  в
"семь  с  половиной",  и  Джино  проиграл  пятьдесят  центов  из  денег,
заработанных продажей льда. Дождь лил по-прежнему.
   Джои, слегка заикаясь, сказал:
   - Джино, забирай свои пятьдесят центов - это тебе за то, что ты  спас
меня от "быка".
   Джино оскорбился: герои не берут денег.
   - Брось, - поднажал Джои. - Ты  ведь  и  мою  телегу  спас.  Так  что
позволь мне отдать тебе пятьдесят центов.
   Но Джино и впрямь не хотелось принимать от  него  деньги:  если  Джои
заплатит ему, то от приключения ничего