а  рот  и
умолкала. Что она хотела этим сказать? Конечно, был  объявлен  призыв  в
армию, однако с Десятой авеню пока забрали всего  одного  юношу.  Ничего
серьезного до сих пор не произошло.
   Лючия Санта была слишком занята, чтобы уделять время  словам  тетушки
Коккалитти. На жителей авеню пролился  золотой  дождь.  Дети,  придя  из
школы, тут же спешили на работу. Сал и Лена  работали  неполный  рабочий
день на новой фабрике медикаментов на Девятой авеню. Винни работал  семь
дней в неделю. Пусть европейцы убивают друг друга на здоровье,  раз  так
им больше нравится. Деревня, где жили родители  Лючии  Санты,  была  так
мала, а земля так бесплодна, что никому из ее  родни  не  могла  грозить
опасность.
   Один мерзавец Джино отлынивает от работы.
   Впрочем, и он бездельничает  последнее  лето.  В  январе  он  окончит
среднюю школу, и его праздность лишится всякого оправдания. Лючия  Санта
тщетно упрашивала знакомых найти ему работу: его  неизменно  выбрасывали
за дверь.
   Вот, впрочем, дело, которое можно  поручить  даже  этому  mascaizone:
Винни снова забыл дома сумку с обедом; пусть Джино отнесет ее ему. Лючия
Санта загородила Джино дорогу, когда тот, вооружившись бейсбольной битой
и нацепив на руку свою чертову акушерскую перчатку,  пытался  проскочить
мимо ее грузной фигуры. Ни дать ни взять князь с тросточкой!
   - Отнесешь это брату на работу, - распорядилась она,  протягивая  ему
замасленный бумажный пакет и скрывая усмешку  при  виде  его  брезгливой
гримасы. Как же он горд - подобно всем тем, кому не приходится проливать
пот, зарабатывая на хлеб!
   Какая неженка!
   - Я опаздываю, ма! - буркнул он, не замечая пакета.
   - Куда же это, интересно? - нетерпеливо осведомилась Лючия  Санта.  -
Жениться? Положить в банк все  заработанное  тобой  за  эту  неделю?  На
встречу с приятелем, обещавшим пристроить тебя на достойное место?
   - Ма, Винни может поесть в буфете! - взмолился Джино.
   Это уж слишком!
   - Твой брат гробит себя ради тебя! - горько упрекнула  мать  сына.  -
Он-то никогда не играет и не носится в парке. Ты никогда не  приглашаешь
его составить тебе компанию - а ведь ему так одиноко!
   Куда там, ты даже не можешь отнести ему еду! Ты позоришь семью!  Иди,
играй, околачивайся с дружками! Я сама схожу к нему.
   Пристыженный Джино взял у нее пакет. В глазах матери зажегся победный
огонек, но ему не было до этого дела: просто ему захотелось хоть  что-то
сделать для Винни.
   Он легко затрусил по Десятой в  сторону  Тридцать  седьмой  стрит,  а
потом по ней - к Одиннадцатой авеню.  Ему  нравилось,  как  стремительно
движется его тело, рассекая жаркое летнее марево. В детстве он  совершал
гигантские прыжки, чтобы  удостовериться,  может  ли  он  летать  -  ему
казалось, что это возможно; теперь то  время  прошло.  У  самого  здания
конторы он подбросил пакет высоко в  воздух  и  тут  же  развил  бешеную
скорость, чтобы поймать пакет, прежде чем он ударится о тротуар.
   Он медленно ехал на  последний  этаж  в  забранном  решетками  лифте,
вдыхая крысиную вонь. Лифтер в пыльной серой форме с  какими-то  желтыми
червяками  в  петлицах  распахнул   перед   ним   дверь   с   загадочной
презрительностью, с какой относятся к юношам многие  взрослые,  и  Джино
оказался в зале, занявшем весь этаж.
   Зрелище напоминало кошмар - такой видится тюрьма человеку, который не
сомневается, что в конце концов окажется в  неволе.  Зал  был  заставлен
рядами столов, на которых лязгали печатные машинки, выстреливавшие целые
мили  погрузочно-разгрузочных  накладных.   Клерки,   склонившиеся   над
машинками, были все как один в пиджаках, белых рубашках  и  галстуках  с
ослабленными узлами.
   Все они были старше Винни годами и  работали,  как  метеоры.  Машинки
тарахтели как  одержимые.  На  каждом  столе  стояло  по  желтой  лампе;
остальной зал был погружен в темноту,  свет  горел  только  над  длинным
стеллажом, заваленным отпечатанными бланками.
   Вдоль  этого  стеллажа  перемещался  скрюченный,  тощий  человечек  с
устрашающе  серой  физиономией.  В  зале  не  было  слышно  человеческих
голосов, снаружи не просачивалось ни единого лучика света.
   Казалось, все эти люди заперты в  небывалой  гробнице,  громоздящейся
над путями, по которым  грохочут  бесчисленные  товарные  составы  Джино
долго  крутил  головой,  прежде  чем  заметил  Винни.  Винни   был   тут
единственным, на ком не оказалось  пиджака;  кроме  того,  на  нем  была
цветная рубашка, которую можно носить  несколько  дней,  не  меняя.  Его
кудрявые черные  волосы  казались  влажными  в  желтом  свете  лампы  на
стальной ножке.
   Джино видел, что брат работает медленнее  остальных,  хотя  лицо  его
выражало крайнюю степень  сосредоточенности.  Прочие  клерки,  напротив,
напоминали сомнамбул.
   Неожиданно  Винни  поднял  глаза,  без  всякого  выражения  скользнул
взглядом по Джино и зажег сигарету. Джино удивился:  оказывается,  Винни
не видит ни его, ни других сидельцев в зале, Джино стоял в темноте,  вне
желтого мирка у стола брата Он обогнул  несколько  столов  и  подошел  к
Винни.
   Клерки  приподнимали  головы,  когда  он  проходил  мимо,  словно  он
затмевал им солнце. Винни снова поднял глаза.
   На его лице отпечаталась такая радость, что у Джино защемило  сердце.
Улыбка Винни была необыкновенно радушной, как когда-то в детстве.
   Джино прицелился и  метнул  в  него  бумажным  пакетом.  Винни  ловко
подхватил пакет. Джино неуверенно остановился у его стола.
   - Спасибо,  братишка,  -  сказал  Винни.  Ближайшие  клерки  прервали
работу, и Винни сказал им:
   - Это мой младший брат Джино.
   Джино покоробила гордость, с которой Винни произнес эти  слова.  Двое
клерков отозвались, окинув его холодными оценивающими взглядами:
   - Привет, парень!
   Джино  стало  стыдно  своих  спортивных  штанов  и  белой  майки,  он
почувствовал себя  глупо,  словно  явился  в  легкомысленном  наряде  на
собрание серьезных мужей. Тут подал голос серолицый:
   - Эй, ребята, пошевеливайтесь, не то отстанете.
   После этого он приковылял к Винни  и  вручил  ему  пачку  счетов.  Он
походил на старую исхудавшую крысу.
   - Ты задерживаешься, Винни, - пожурил он его.
   Винни нервозно бросил в удаляющуюся спину:
   - Наверстаю в перерыве.
   Джино собрался уходить. Винни встал и вышел из своего желтого  круга,
чтобы проводить брата до лифта. Они ждали, слушая, как скрипят  стальные
тросы и дребезжит ползущая вверх кабина.
   - Ты можешь срезать, если пройдешь  через  сортировочную  станцию,  -
посоветовал ему Винни. - Только будь осторожен, следи за локомотивами. -
Он положил руку Джино на плечо. - Спасибо за ленч. Ты играешь в субботу?
   - Ага,  -  откликнулся  Джино.  Лифт  полз  наверх  еле-еле.  Ему  не
терпелось унести отсюда ноги.  Он  видел,  как  озабоченно  оглядывается
Винни на тарахтящие  машинки;  через  секунду  старший  брат  вздрогнул,
увидев, как серая крыса подслеповато  вглядывается  в  потемки,  пытаясь
высмотреть их у лифта.
   - Если успею встать, приду посмотреть, - пообещал Винни. Тут  с  ними
поравнялся лифт. Стальные двери распахнулись, Джино сделал шаг вперед.
   Начался томительно-медленный спуск. От запаха плесени, крыс и  старых
испражнений у Джино подступила тошнота к горлу. Выйдя на волю, он задрал
голову, наслаждаясь теплыми лимонными лучами  сентябрьского  солнца.  Он
радовался свободе.
   Он больше не вспоминал Винни, а припустился бегом через сортировочную
станцию - необъятное  поле  разбегающихся  во  все  стороны  серебристых
рельс, которые то и дело сходились, чтобы  снова  разойтись.  Он  согнул
правую руку, словно сжимая мяч, и  стал  еще  быстрее  перепрыгивать  со
шпалы на шпалу, стараясь не касаться рельсов, которые, смыкаясь, грозили
поймать  его  ногу  в  западню.  Он   ловко   уворачивался   от   черных
мастодонтов-паровозов, отпрыгивая то  вправо,  то  влево  и  все  больше
набирая скорость. За его  спиной  раздался  свисток,  и  Джино  пустился
наперегонки с паровозом; через  несколько  минут  машинист,  окинув  его
безразличным взглядом, пришпорил своего мастодонта,  который  загрохотал
еще оглушительнее и обогнал Джино. Когда соперник  замер  поблизости  от
гурта коричневых и желтых товарных вагонов, Джино  тоже  остановился,  с
трудом переводя дыхание. Его белая майка намокла от пота, он чувствовал,
что его мучают голод и жажда, но зато он обрел прежнюю силу и свежесть.
   Он снова припустился бегом и в конце  концов  выскочил  с  территории
сортировочной станции неподалеку от Челси-парка. Здесь его уже поджидали
приятели, пинавшие мяч.
 
Глава 21 
 
   Спустя неделю Лючия Санта, проснувшись поутру, почувствовала  смутную
тревогу. Сал с Леной все еще нежились  в  постелях.  На  рассвете  Лючия
Санта слышала, как вернулся домой Джино: она знала, как беспечно и шумно
он раздевается. Прихода же Винни она так  и  не  расслышала.  Потом  она
припомнила, что в понедельник у него выходной и в этот  день  он  иногда
является даже позже, чем Джино.
   Зная, что никто не может проникнуть в квартиру так, чтобы ей не стало
известно об этом, она все же заглянула в комнату Винни. Теперь он спал в
прежней  спальне  Октавии,  единственной  комнате  во  всей  квартире  с
закрывающейся дверью. Кровать осталась нетронутой, однако Лючия Санта не
торопилась начинать волноваться по-настоящему. Позже,  отослав  детей  в
школу, она облокотилась о лежащую на  подоконнике  подушку  и  принялась
ждать, когда сын появится на авеню.  Время  шло;  когда  через  мостовую
потянулись железнодорожники, торопящиеся домой на  обед,  она  смекнула,
что наступил полдень.
   Тут уж она забеспокоилась не на шутку. Облачившись в толстый  вязаный
жакет, она спустилась к Лоренцо.
   Она  знала,  что  старший  сын  всегда  пребывает  с  утра  в  дурном
настроении, однако слишком нервничала, чтобы ждать и дальше. Она застала
Ларри с чашкой кофе; из-под старенькой майки  выбивались  густые  черные
волосы, покрывающие всю его грудь.
   Прихлебывая кофе, он, не скрывая раздражения, отрезал:
   -  Ма,  он  больше  не  дитя,  господи  боже  мой!  Наверное,  где-то
задержался, и было уже поздно возвращаться. Вот проспится -  и  пожалует
домой как миленький.
   - Вдруг с ним что-то случилось? - продолжала тревожиться Лючия Санта.
- Как мы узнаем об этом?
   - Не беспокойся, полицейские повсюду суют нос, - сухо ответил Ларри.
   Луиза налила матери кофе. На ее  отяжелевшее,  но  все  еще  красивое
лицо, обычно безмятежное, тоже легла тень волнения. Она  симпатизировала
Винни, поскольку знала его лучше, чем кто-либо  еще,  исключая  мать,  и
тоже отказывалась воспринимать его отсутствие как нормальное явление.
   - Пожалуйста, Ларри, поезжай и попробуй разузнать о нем, - обратилась
она к мужу.
   Слышать от нее такое было настолько необычно, что  Ларри  сдался.  Он
погладил мать по плечу.
   - Я загляну к Винни в контору, ладно, ма? Дай только допью кофе.
   Лючии Санте пришлось возвратиться  наверх  и  ждать  там,  сгорая  от
беспокойства.
   К трем часам из школы вернулись Джино и младшие, а Ларри все не было.
Мать попыталась задержать Джино дома, чтобы не так убиваться, но тот так
ничего и не понял и улизнул с мячом, ни о чем не  спросив.  Сад  и  Лена
делали уроки, примостившись у круглого кухонного стола, и мать  дала  им
по бутерброду с оливковым  маслом  и  уксусом.  Наконец  в  пять  вечера
вернулся Ларри: Винни нет на работе, о нем никто ничего не  слышал.  Она
видела, что теперь и Ларри встревожен; она принялась заламывать  руки  и
взывать по-итальянски к господу.
 
*** 
 
   Луиза поднялась к матери вместе с детьми и попыталась ее успокоить. В
суматохе никто не расслышал прозвучавших на лестнице шагов.  Внезапно  в
дверном проеме  вырос  черный  силуэт  железнодорожного  "быка",  позади
которого маячил посеревший Panettiere Последний шагнул вперед, словно не
желая, чтобы Лючия Санта  увидела  "быка"  и  расслышала  его  слова,  и
инстинктивно поднял вверх обе руки, ладонями к Лючии Санте; в его  жесте
было столько невысказанной скорби, что Лючия Санта  утратила  дар  речи.
Первой заголосила Луиза.
 
*** 
 
   Джино как ни в чем не бывало  сидел  на  крыльце  Гудзоновой  Гильдии
вместе с друзьями, когда к нему подошел Джои Бианко. Джои сказал:
   - Шел бы ты домой, Джино, у вас там большой  переполох  Теперь  Джино
редко виделся с Джои. Они переросли былое приятельство, как часто бывает
с детьми, и теперь чувствовали в обществе друг друга смущение. Джино  не
стал окликать Джои, когда тот продолжил путь, и не спросил его,  в  чем,
собственно, дело Сперва он даже не хотел идти домой, но  потом  все-таки
решил взглянуть, что там еще стряслось.
   Он пересек Челси-парк по диагонали и легко побежал по Десятой  авеню.
От угла Тридцатой стрит он увидел перед своим крыльцом большую  толпу  и
перешел на медленный шаг.
   В толпе не оказалось ни одного родного лица.
   Джино бегом преодолел лестницу и ворвался в квартиру. Она была забита
соседями У окна в углу стояли Сал с  Леной,  одинокие  и  побелевшие  от
страха.
   Толпа расступилась, и взору Джино предстала мать, усаженная на  стул.
Над ней возвышался доктор Барбато, держащий наготове шприц. Ларри крепко
обнимал мать обеими руками, не давая ей биться в конвульсиях.
   Вид матери был ужасен:  казалось,  порвались  все  мускулы  ее  лица,
которое утратило какое-либо выражение. Рот ее странно  кривился,  словно
она хотела что-то сказать. Глаза ее  уставились  в  одну  точку,  как  у
слепой. Внезапно она сделала резкое движение, словно собираясь соскочить
со стула, но тут доктор Барбато нанес ей удар  шприцем  в  руку  и  стал
ждать последствий.
   Черты лица Лючии Санты постепенно разгладились, приобретая  выражение
покоя. Веки ее закрылись, тело расслабилось.
   - Отнесите ее на кровать, -  распорядился  доктор  Барбато.  -  Пусть
поспит часок Позовите меня, когда она проснется.
   Ларри и несколько женщин понесли мать в спальню. Джино обнаружил, что
стоит рядом с Терезиной Коккалитти. Он впервые в жизни заговорил с ней -
тихим, почти неслышным голосом:
   - Что случилось с матерью?
   Тетушка Терезина была рада  удовлетворить  его  любопытство:  хоть  в
чем-то она наведет порядок в этот несчастливый день.
   - О, с матерью ничего  не  случилось,  -  произнесла  она,  взвешивая
каждое слово. - А вот  твоего  брата  Винченцо  нашли  на  сортировочной
станции - его переехал паровоз. Что  до  твоей  матери,  то  так  всегда
бывает с родителями, оплакивающими детей. Пожалел бы ее хоть сейчас!
   Джино навсегда запомнил выражение ненависти на ее черном,  ястребином
лице; ему было не суждено забыть, как мало  горя  доставила  ему  смерть
брата и каково было его удивление, что кто-то, даже мать,  способен  так
убиваться.
   Выйдя из спальни, Ларри подозвал  Джино.  Они  вместе  спустились  по
лестнице и залезли в машину Ларри. Опускались сумерки;  они  доехали  до
угла Тридцать шестой стрит и Девятой авеню, где остановились у  дома  из
бурого камня. Ларри впервые обратился к Джино:
   - Ступай на третий этаж и вызови Левшу Фея. Я хочу с ним  поговорить.
- Но тут на  ступеньках  крыльца  появилась  мужская  фигура,  и  Ларри,
опустив стекло, позвал:
   - Эй, Левша! - Обращаясь к Джино, он приказал:
   - Пусть сядет на твое место. Лезь назад.
   Левша Фей был высоким, широкоплечим ирландцем; Джино помнил, что  они
выросли с Ларри вместе и что Фей  был  единственным,  кто  мог  победить
Ларри в кулачной схватке. Пока мужчины прикуривали, Джино перебирался на
заднее сиденье.
   Жестокие слова тетушки  Терезины  до  сих  пор  оставались  для  него
набором слов. Он еще не почувствовал, что Винни не стало.
   Голос Ларри прозвучал в темноте вполне спокойно, хоть и устало:
   - - Боже, какой плохой сегодня день - для всех!
   - Это точно, - вздохнул Левша Фей. Его голос был грубым от  рождения,
но сейчас в нем прозвучала неподдельная печаль.  -  Я  вышел  опрокинуть
рюмочку. За ужином мне кусок не лез в горло.
   - Как же получилось, что ты не знал, что  твой  паровоз  сбил  именно
моего брата? - В голосе Ларри не было слышно  осуждения,  но  Левша  Фей
взвился:
   - Боже, Ларри, в чем ты меня обвиняешь? Это произошло в самой глубине
сортировочной станции, недалеко от Сорок второй стрит... - Ларри  ничего
не ответил, и Фей заговорил спокойнее:
   - Я видел его только ребенком, когда мы с тобой  были  приятелями.  С
тех пор он здорово изменился. У него не было никаких документов.
   - Да не обвиняю я тебя... - Голос Ларри был очень усталым. - Но "бык"
говорит, будто ты написал в докладной, что мой  брат  прыгнул  тебе  под
самые колеса. Как же так?
   Джино замер в темноте, дожидаясь ответа Фея.
   Молчание затянулось. Наконец зазвучал грубый голос -  но  уже  совсем
по-иному:
   - Ларри, клянусь господом, так мне в тот момент показалось! Если бы я
знал, что это твой брат, я бы ни за что не написал этих слов. Но так мне
показалось!
   Теперь Джино расслышал в тоне брата напор.
   - Брось, Левша! - процедил он сквозь зубы. - Ты же  знаешь,  что  мой
брат Винни никогда бы  не  сделал  ничего  подобного.  Еще  ребенком  он
пугался  даже  собственной  тени.  Может,  он  был  выпивши  или  просто
растерялся? Словом, ты еще можешь переделать докладную.
   - Не могу, Ларри! - торопливо ответил Фей. - Ты  же  знаешь,  что  не
могу! Иначе копы примутся за меня как следует. Я мигом лишусь работы.
   Ларри безапелляционно произнес:
   - Я гарантирую тебе работу.
   Ответа не последовало.
   Ларри поднажал:
   - Левша, я знаю, что ты не прав. Если  ты  оставишь  все,  как  есть,
знаешь, что случится с моей матерью? Она лишится рассудка!  Она  кормила
тебя, когда мы были мальчишками. Неужели ты так поступишь с ней?
   Голос Фея дрогнул.
   - Я тоже забочусь о жене и детях. - Ларри ничего не ответил. - Если я
изменю текст, то железной дороге, возможно, придется  выплачивать  твоей
матери компенсацию. Значит, они меня наверняка взгреют. Не могу я  этого
сделать, Ларри! И не проси.
   - Получишь половину компенсации, - пообещал Ларри. - И потом, я  тебя
прошу!
   Фей нервно хохотнул.
   - Раз ты  работаешь  на  ди  Лукка,  то  считаешь,  что  можешь  меня
заставить? - Это прозвучало почти как вызов, призванный напомнить  былые
деньки, когда они были мальчишками и Левша играючи поколачивал Ларри.
   Внезапно в машине раздался голос, которого Джино не узнал и при звуке
которого его кровь застыла от животного страха. Говорящий  преднамеренно
пропитал свои слова всем ядом, всей  безжалостностью,  всей  ненавистью,
какие только можно почерпнуть в самых низменных  закоулках  души.  Голос
принадлежал Ларри:
   - Я тебя распну! - молвил он. Это была даже не угроза, а  смертельное
по серьезности обещание, в котором не было ни капли человечности.
   Теперь в спертом воздухе салона разлился  страх,  от  которого  Джино
стало по-настоящему дурно. Он  распахнул  дверь  и  выбрался  на  свежий
воздух. Он хотел уйти от них пешком, но его остановило опасение, что без
него Ларри что-нибудь сделает с Феем.
   Потом он увидел, как Фей вылезает из машины и Ларри протягивает ему в
окно несколько свернутых бумажек. Проводив  Фея  взглядом,  Джино  снова
плюхнулся на переднее сиденье. Он не мог  заставить  себя  взглянуть  на
брата. Крутя руль, Ларри произнес прежним утомленным голосом:
   -  Не  верь  его  болтовне,  Джино.  Всякий  раз,   стоит   произойти
несчастному случаю, кто-нибудь начинает врать. Никому не  хочется  брать
вину на себя. "Бык" сказал мне, что Винни был  пьян  -  от  него  разило
виски. Ладно, пусть он виноват - но не  прыгал  же  он  под  паровоз!  -
Помолчав, он  закончил,  словно  испытывая  потребность  объясниться  до
конца:
   - Я беспокоюсь за нашу старушку. Господи, как я за нее беспокоюсь!
   Ни тот ни другой не могли говорить о Винни.
 
Глава 22 
 
   Даже смерть приносит немало хлопот: изволь варить кофе