юдей на Земле, так  как, испытывая его,  мы получаем энергию
из другого источника, источника, доступ  к которому мы со временем  научимся
получать по нашему желанию.
     Я оторвался от чтения и вновь взглянул на молодого священника. Он сидел
с открытыми глазами  и,  казалось, смотрел прямо на меня. Я кивнул ему, хотя
лица его было не  разглядеть. К моему удивлению, он  кивнул в ответ и кротко
улыбнулся. Затем встал и направился к дому. Не глядя на меня он прошел через
двор и вошел в дом, а я провожал его глазами.
     Позади  послышались  шаги. Я обернулся и увидел Сан-чеса, выходящего из
церкви. Улыбаясь, он направился ко мне.
     --  Оказалось, меня  задержали  ненадолго,  --  объяснил священник.  --
Хотите посмотреть, что у нас есть еще?
     -- Хочу. Расскажите о месте вашего созерцания. -- И я  указал туда, где
только что сидел юный пастырь.
     "37-- Пойдемте, -- пригласил он.
     Пока мы  шли  через  двор,  Санчес  рассказал,  что  миссии  уже  более
четырехсот  лет и она основана  испанским  миссионером, который отличался от
остальных  своих  духовных   собратьев   убеждением,  что  обращать  местных
жителей-индейцев в веру нужно не  силой оружия, а находя путь к  их сердцам.
Этот  подход  оправдал  себя,  продолжал  свой  рассказ  Санчес,  и  отчасти
благодаря его  успеху,  а  отчасти  потому,  что миссия  была  расположена в
удаленном месте, священнику не стали мешать идти дальше своим путем.
     --  Мы  продолжаем  завещанную  им  традицию  самосозерцания в  поисках
истины, -- добавил Санчес.
     Место,  где  проходило созерцание, было  тщательно  продумано. Для него
было расчищено  около четверти гектара  лесных зарослей, а  между  кустами и
цветущими  растениями  были проложены  дорожки, посыпанные речными голышами.
Как  и во дворе, растения здесь  должным образом  разрежены,  чтобы выделить
своеобразие их форм.
     -- Где хотите устроиться? -- спросил Санчес.
     Я огляделся.  Перед  нами  было  несколько уголков, каждый  из  которых
отличался законченностью и полнотой: в каждом имелось открытое пространство,
окруженное красивыми растениями, камнями и деревьями различных форм. В одном
из этих уголков, слева, там, где последним побывал  юный священник, деревьев
было больше.
     -- Может быть, там? -- предложил я.
     Санчес  согласно  кивнул,  мы  прошли  туда  и  сели.  Несколько  минут
священник был сосредоточен на своем дыхании, а потом обратился ко мне:
     -- Расскажите еше о ваших переживаниях на вершине горы.
     Что-то во мне противилось этому:
     -- Не знаю, что добавить. Это продолжалось так недолго.
     Взгляд священника стал суровым:
     L^r-:''1 No k
     -- Но ведь то, что это ошушение прошло, когда  вас снова охватил страх,
не  умаляет его значимости,  не так  ли?  Может быть, существует возможность
обрести его вновь?
     -- Возможно, -- ответил я. -- Однако трудно сосредоточиться на гармонии
со Вселенной, когда тебя пытаются убить.
     Падре Санчес рассмеялся, а затем участливо взглянул на меня.
     -- Вы здесь, в миссии, изучаете Манускрипт? -- спросил я.
     -- Да, --  подтвердил  он.  -- Мы  учим  других,  как приводить себя  в
состояние, подобное тому, какое  вы испытывали там, на вершине. Вы не против
того, чтобы хоть отчасти вернуть это ощущение?
     Тут  до нас донесся голос со  двора:  какой-то священник звал  Санчеса.
Извинившись, падре прошел во двор и заговорил с тем, кто его  искал. Я сел и
принялся  рассматривать расположенные  поблизости растения и  камни, немного
сместив фокус своего  взгляда. Вокруг ближайшего куста мне  с трудом удалось
различить свет, но когда я попытался проделать то же самое с камнями, у меня
ничего не вышло.
     Потом я заметил, что Санчес возвращается.
     --  Я должен на некоторое время оставить вас, -- сообщил он, подойдя ко
мне. -- У меня в городе встреча, и  поэтому, возможно, мне удастся  получить
какие-нибудь  сведения  о  ваших  друзьях  или,  по  крайней мере, выяснить,
насколько безопасно передвигаться для вас.
     -- Хорошо. Вы вернетесь сегодня?
     -- Вряд ли, -- ответил он. -- Скорее завтра утром.' Должно быть, у меня
на лице  появилось сомнение, потому что он подошел  ближе и положил мне руку
на плечо:
     --  Не беспокойтесь.  Здесь вы  в безопасности. Пожалуйста,  чувствуйте
себя  как дома.  Осмотритесь. Можете поговорить с любым из  священников,  но
имейте в виду, что, в зависимости от степени совершенствования, некоторые из
них будут более восприимчивыми собеседниками, чем другие.Я понимающе кивнул.
     Он улыбнулся и, пройдя  к церкви, сел в  старый  грузовичок, которого я
раньше  не  видел. После нескольких  попыток  грузовичок  завелся, и Санчес,
проехав за церковью, показался на дороге, которая поднималась в гору.
     Несколько часов я просидел там же, стараясь собраться с мыслями и думая
о  том,  все ли  в  порядке с Марджори и удалось ли уйти от  преследователей
Уилу.  Несколько  раз  перед  глазами  вставала  картина  убийства  человека
Лженсе-на, но я отгонял это воспоминание и старался сохранять спокойствие.
     Около полудня я заметил, что несколько пастырей накрывают посреди двора
длинный стол и расставляют еду. Когда стол был накрыт, к ним  присоединились
еше  человек  десять  свяшенносдужителей,  которые  расселись  на   скамьях,
наполнили свои тарелки и принялись за еду, не обращая  ни на  кого внимания.
Многие приветливо  улыбались друг другу, но разговоров не  вели. Один из них
посмотрел в мою сторону и указал на пищу.
     Я  кивнул,  пересек  двор и  положил себе  кукурузы  и бобов. Казалось,
каждый из сидевших за столом остро ощущает мое присутствие, но никто со мной
не  заговаривал. Я сделал  несколько замечаний по  поводу еды, но мои  слова
были встречены  лишь  улыбками и вежливыми жестами. Когда я пытался смотреть
кому-нибудь прямо в глаза, они опускали взгляд.
     Расположившись в одиночестве на скамье, я продолжал свою трапезу. Овощи
и бобы были несоленые, но с приправой из зелени. Когда обед подходил к концу
и все стали  собирать  посуду, из церкви вышел еше один священник и принялся
торопливо наполнять свою тарелку.  Он  огляделся, иша,  где  сесть,  и  наши
взгляды встретились. Он  улыбнулся,  и я  узнал в  нем  молодого священника,
которого совсем  недавно видел за созерцанием. Я улыбнулся в ответ, и  тогда
он подошел ко мне и заговорил на ломаном английском:
     -- Разрешите сесть на вашу скамейку?
     -- Ла, пожалуйста, -- ответил я.
     Священник  расположился  рядом  со  мною и  принялся  неторопливо есть,
тщательно пережевывая пищу и время от времени  с улыбкой поглядывая на меня.
Он  был  небольшого роста,  жилистый  и  подтянутый,  с  черными  как  смоль
волосами. Глаза у него были светло-карие.
     -- Вам  понравилась еда? --  поинтересовался он.  Я  держал тарелку  на
коленях. В ней еше оставалось немного кукурузы.
     -- О,  да, --  ответил я и отправил ложку в рот.  Я снова  отметил  про
себя, как  неторопливо и тщательно юный священник пережевывает пишу, и начал
так же вдумчиво доедать свою кукурузу, вспомнив, что таким образом за столом
ели все.
     -- Вы выращиваете  овощи здесь,  в миссии? -- спросил я.  Он ответил не
сразу, неспешно проглотив то, что было во рту.
     -- Ла, еда -- это очень важно.
     -- Вы созерцаете растения? -- продолжал расспрашивать я.
     Он посмотрел на меня с нескрываемым изумлением:
     -- Вы знакомы с Манускриптом?
     -- Ла, с первыми четырьмя откровениями.
     -- И вы выращивали продукты?
     -- О, нет. Я лишь набираюсь знаний обо всем этом.
     -- Вы видите энергетические поля?
     -- Ла, иногда.
     Какое-то  время  мы  молчали,  пока молодой священник,  отправив в  рот
несколько ложек, старательно пережевывал еду.
     -- В пище  мы в первую очередь и обретаем энергию, --  проговорил он. Я
согласно кивнул.
     --  Но  для  того,  чтобы  в  полной мере принять ее в  себя  из  пиши,
необходимо оценить  по  достоинству... э-э...  --  Мой  собеседник,  видимо,
подыскивал  нужное  слово  по-английски.  --  Смаковать,  --  проговорил  он
наконец. --
     Ч1Вкус -- вот что главное.  Нужно отдать должное вкусу. Вот в чем смысл
молитвы  перед  едой.   Это  не  просто  вознесение  благодарности:  молитва
предназначена для того, чтобы еда стала священнодействием, а энергия из пиши
могла перейти в ваше тело.
     Юноша пристально посмотрел на меня, словно пытаясь понять,  дошло ли до
меня то, что он сказал.
     Ни слова ни говоря, я лишь кивнул. Он задумался.
     "Священник говорит о том,  -- рассуждал я  про  себя,  --  что подобным
неспешным смакованием  пиши  в  действительности и  обусловлен  общепринятый
религиозный  обычай  вознесения  благодарности,  в  результате чего из  пищи
поглощается большое количество энергии".
     -- Однако принятие  пищи -- это  только первый  шаг,  -- добавил он. --
После того как ваша собственная энергия  таким образом умножится, вы станете
более  восприимчивы  к энергии всего сущего... и  тогда научитесь  вбирать в
себя эту энергию, не принимая пишу.
     Я кивнул в знак согласия.
     -- Все,  что  окружает нас, --  продолжал объяснять  он,  --  исполнено
энергии. Но у всякой веши энергия своя,  особая. Вот  почему некоторые места
придают вам больше  энергии, чем другие. Это зависит от того, насколько  ваш
образ соответствуют энергии определенного места.
     -- Не  этим ли вы занимались утром? --  спросил я.  -- Приумножали свою
энергию? Он, казалось, расивел:
     -- Да.
     -- А как вы это делаете? -- не унимался я.
     --   Необходимо   раскрыться,  приобщиться,   воспользоваться  чувством
прекрасного, как при наблюдении полей. Но вам нужно сделать этот шаг вперед,
чтобы появилось ошушение полноты.
     -- Мне  кажется,  я не  совсем  понимаю вас.  От  такой  дремучести  он
нахмурился:
     -- Не хотите ли прогуляться к месту для созерцания? Я могу показать.
     -- Хорошо, -- согласился я. -- Отчего бы и не прогуляться?
     Молодой  священник  пошел через двор,  и я последовал за ним.  Когда мы
пришли  на место, мой спутник остановился  и стал оглядываться  по сторонам,
словно пытаясь что-то найти.
     -- Вон там, -- проговорил он, указывая на опушку леса.
     Мы  двинулись по дорожке,  которая  вилась между  деревьями и  кустами.
Священник  выбрал  место  перед огромным деревом, вокруг которого вздымалась
груда  больших  камней, так  что  создавалось впечатление,  будто гигантский
ствол поставлен на них. Корни оплетали камни, прорастали сквозь них и только
потом уходили  в землю. Напротив  этого дерева  полукружьями  росли какие-то
кусты,  и  я  почувствовал  необычный сладковатый  аромат,  исходивший от их
желтых цветов. Сзади сплошной зеленой стеной стоял густой лес.
     Молодой человек указал мне, куда сесть посреди кустов лицом к покрытому
узловатыми наростами дереву. Сам он сел рядом:
     -- Как вам кажется, это красивое дерево?
     -- Красивое.
     --  В таком  случае,  э-э... постарайтесь  ощутить...  э-э... Казалось,
священнику  опять не  найти  подходящее слово. Поразмыслив, он обратился  ко
мне:
     -- Падре Санчес говорил,  у вас  что-то было  на горе.  Не могли бы  вы
вспомнить, что вы там чувствовали?
     -- Легкость, необыкновенную уверенность в себе и приобщенность.
     -- Приобщенность к чему?
     -- Это трудно описать, -- признался я. -- Будто все вокруг стало частью
меня самого.
     -- Но что же вы ощущали?
     На  минуту  я  задумался.  Что я ощущал?  И  тут нужное слово пришло.--
Любовь, -- произнес я. -- Думаю, это была любовь ко всему сушему.
     -- Да,  -- согласился юноша.  -- Именно  так.  Попробуйте  испытать это
чувство по отношению к дереву.
     --  Но простите, -- возразил  я. --  Любовь  --  это  чувство,  которое
приходит само по себе. Я не могу заставить себя полюбить.
     --  А вы  и  не заставляйте себя. Позвольте любви охватить вас.  Но для
этого  вам нужно  настроиться на определенное расположение  духа, вспомнить,
какие вы испытывали ощущения на вершине, и постараться испытать их вновь.
     Я посмотрел на дерево и попытался вызвать в памяти ощущение, испытанное
на горе. Через какое-то время меня  охватило  восхищение формами прекрасного
дерева. Мое восхищение росло, пока я действительно не ощутил чувство  любви.
Точно такое же чувство -- оно сохранилось в памяти -- я испытывал к  матери,
когда был ребенком, и к ни на кого не похожей девочке, которой я был увлечен
в юношеские  годы. И несмотря на то, что я смотрел на дерево, эта  особенная
любовь ощущалась как некий всеобъемлющий фон. Я был влюблен во все сущее.
     Священник немного отодвинулся и пристально вгляделся в меня.
     -- Замечательно, -- проговорил он. -- Вы получаете
     энергию.
     Я обратил внимание, что он несколько сместил фокус
     зрения.
     -- Откуда вы знаете? -- удивился я.
     -- Потому что вижу, как растет ваше энергетическое поле.
     Закрыв  глаза, я попытался испытать ощущения той же силы, как и те, как
и  тогда на вершине,  но на этот раз у меня  ничего не вышло.  Природа моего
ошушения была та  же, но по интенсивности не такая, как прежде. Эта  неудача
заставила меня разувериться в своих возможностях.
     -- Что  случилось?  -- спросил  священник.  --  Уровень  вашей  энергии
снизился.
     "44
     -- Не знаю, -- ответил я. -- Просто не получается испытать это с той же
силой, что и прежде.
     Молодой  человек взглянул  на  меня  сначала  с любопытством, а потом с
нетерпением:
     -- То, что произошло  с вами на вершине,  было  вам  даровано, это  был
прорыв, взгляд на новый путь. Теперь же нужно научиться  испытывать подобное
самому, понемногу, раз за разом.
     Он отодвинулся еще чуть дальше и  снова, не отрываясь, стал смотреть на
меня:
     -- А теперь попробуйте еще раз.
     Я  закрыл  глаза  и постарался прочувствовать все еше глубже.  В  конце
концов ошушение пришло вновь. Я попытался сохранить и понемногу усилить его.
Свой взгляд я сосредоточил на дереве.
     -- Вот,  очень  хорошо,  -- неожиданно  произнес  священник.  --  Вы  и
получаете энергию, и отдаете ее дереву. Я взглянул ему прямо в глаза:
     -- Отдаю ее дереву?
     -- Восхищаясь красотой  и неповторимостью  чего-либо, -- стал объяснять
он, -- вы получаете энергию.  А когда начинаете испытывать любовь, то можете
посылать энергию обратно, стоит лишь захотеть.
     Я  еше долго сидел под деревом. И странное дело:  чем больше я  на  нем
сосредоточивался, чем большее восхищение испытывал от его форм и красок, тем
большую любовь я, казалось, испытывал вообще. Я представлял, как моя энергия
перетекает к дереву и наполняет  его, но не мог видеть  этого. Не меняя угол
зрения, я заметил, что священник встал и собрался уходить.
     -- А как выглядит то, что я передаю дереву свою энергию? -- обратился я
к нему.
     Он подробно объяснил, как это воспринимается, и я понял, что это похоже
на явление, свидетелем которого  я стал, когда наблюдал за Сарой, изливавшей
свою энергию на филодендрон в Висьенте. Хотя у  Сары это получалось, она, по
всей  видимости, понятия не имела, что необходимоиспытывать любовь для того,
чтобы произошло излияние энергии. Должно быть, она приходила в это состояние
настолько естественно, что даже не замечала этого.
     Священник направился в сторону двора и исчез из моего поля зрения. Я же
оставался в уединении, пока не стемнело.
     Когда я вошел в  дом, мне вежливо кивнули двое священников.  В гостиной
горело  несколько  масляных ламп,  мирно  гудящий  огонь  разгонял  вечернюю
прохладу.  Пахло  овощным  супом.  На столе  стояли  керамическая  посудина,
тарелка с четырьмя ломтями хлеба и лежало несколько ложек.
     Один из  священников повернулся  и ушел,  даже не  взглянув  на меня, а
другой, не поднимая глаз, кивнул в сторону большого чугунного котла, снятого
с огня. Котел  был накрыт крышкой, из-под которой торчала какая-то ручка. Не
успел я бросить взгляд на котел, как священник спросил:
     -- Нужно ли вам еще что-нибудь?
     -- Думаю, что нет, -- ответил я. -- Благодарю вас.
     Он кивнул и тоже вышел из  дома, оставив  меня одного.  Я поднял крышку
котла  и обнаружил там картофельный суп. От него очень вкусно  пахло  чем-то
пряным. Я  налил в  тарелку несколько  полных черпаков и сел за стол,  потом
вытащил  из кармана ту часть  Манускрипта,  которую  передал  мне Санчес,  и
положил  рядом  с  тарелкой, намереваясь почитать. Однако суп оказался таким
вкусным, что я полностью сосредоточился на еде. Закончив  трапезу,  я сложил
посуду в широкий таз и как зачарованный долго  смотрел на  огонь, пока он не
стал гаснуть. Тогда я увернул лампы и пошел спать.
     На  следующее  утро  я проснулся на рассвете, чувствуя, что снова полон
сил. За окном  по двору стелилась утренняя дымка.  Я разгреб угли,  подложил
несколько поленьев  и стал раздувать огонь, пока  он не принялся. Я собрался
было  поискать  в  кухне  съестного,  но  услышал,  что подъехал  грузовичок
Санчеса.
     Я вышел на улицу, и в это время падре как раз вышел из-за церкви, держа
в одной руке рюкзак, а в другой -- несколько свертков.
     --  Есть  новости, --  сообщил  он и сделал мне знак  следовать за  ним
обратно в дом.
     Появилось  несколько  священнослужителей,   которые  принесли   горячие
кукурузные лепешки,  овсяную  кашу и сушеные  фрукты. Санчес поздоровался со
всеми и сел со мной за стол. Священники незаметно ушли.
     -- Я был на встрече с представителями Южного совета церквей, -- сообщил
он. -- Мы  собрались, чтобы поговорить о Манускрипте.  Предметом  обсуждения
были агрессивные действия властей. Это была первая подобная открытая встреча
целой группы священников  в защиту  этого  свидетельства,  и едва мы  начали
дискуссию,  как  появился  представитель  властей  и  потребовал,  чтобы ему
разрешили присутствовать.
     Он  замолчал,  положил себе  на  тарелку  еды  и съел несколько  ложек,
тщательно пережевывая.
     --  Этот  представитель,  --  продолжал  падре,  --  заверил  нас,  что
единственная цель властей -- оградить  Манускрипт от посягательств извне. Он
поставил нас  в известность,  что на  все  списки, имеющиеся у граждан Перу,
должно  быть разрешение. Он сказал, что  понимает нашу озабоченность, однако
предложил  подчиниться этому законоположению и сдать наши  списки, пообешав,
что власти немедленно выдадут нам дубликаты.
     -- И вы сдали их? -- спросил я.
     -- Конечно нет.
     Несколько минут мы молча ели. Я старался  тщательно пережевывать, чтобы
по- настоящему насладиться вкусом.
     -- Мы  спросили о применении  силы в Кула, --  продолжал  Санчес,  -- и
представитель  сказал,  что это была  необходимая  мера, направленная против
человека по имени Дженсен, что  в  его группе были иностранные агенты  и что
они были  вооружены. По его  словам, они собирались найти и похитить еще  не
обнаруженную  часть Манускрипта,чтобы вывезти  ее  из  Перу, поэтому властям
ничего не оставалось, как только арестовать их. Ни о вас, ни о ваших друзьях
упомянуто не было.
     -- И вы поверили этому представителю властей?
     -- Нет. После того как он ушел, мы продолжили нашу встречу. Согласились
на том,  что будем вести политику мирного  сопротивления. Будем  по-прежнему
делать списки и осторожно распространять их.
     -- А позволят ли вам это предстоятели вашей церкви? -- спросил я.
     --  Мы  не  знаем, --  сказал  Санчес. --  Иерархи Церкви относились  к
Манускрипту  неодобрительно,  но  до  сего   времени  не  пытались  серьезно
разобраться, кто им занима: ется.  Больше всего нас беспокоит один кардинал,
резиденция которого находится дальше на север.
     Кардинал  Себастьян -- наиболее  ярый противник  Манускрипта,  и  в его
руках  сосредоточено очень много  власти.  Если  ему удастся  убедить  отцов
Церкви обратиться с решительными  воззваниями, то нам придется принять очень
непростое решение.
     -- Но почему он так настроен пр