Она снова вырулила на дорогу, которая впереди делала крутой поворот.
     -- А вот и гостиница, -- сказала она, когда мы его проехали.
     Метрах  в шестидесяти от нас.  там, где дорога вновь круто поворачивала
вправо, виднелся двухэтажный дом в викторианском стиле.
     Мы въехали  на усыпанную гравием  стоянку  и остановились.  На  веранде
беседовало несколько мужчин. Я открыл дверцу и собрался было выходить, когда
Хулия тронула меня за плечо.
     --  Не забывайте,  -- проговорила она,  --  здесь нет  случайных людей.
Будьте начеку и ждите весть.
     Я последовал за ней, и мы  вместе поднялись на веранду. Мужчины, хорошо
одетые перуанцы,  рассеянно кивнули,  когда  мы  проходили  мимо.  Когда  мы
очутились  в просторном  вестибюле, Хулия  показала  мне столовую,  попросив
занять столик и подождать ее там, пока она ишет хозяина.
     Я огляделся. В столовой было  около дюжины столи-, ков,  и стояли они в
два ряда. Выбрав  место  в центре, я уселся  спиной к стене. Следом за  мной
вошли трое мужчин  -- все перуанцы -- и  сели напротив.  Вскоре появился еще
один человек и занял столик справа, метрах в шести от меня. Он сел  так, что
оказался спиной ко мне. Я  обратил внимание, что он -- иностранец, возможно,
европеец.
     В столовую вернулась Хулия. которая,  заметив  меня, подошла  и села за
мой столик напротив.
     -- Хозяина нет, -- сообщила она. -- А его служащий ничего не знает об У
иле.-- Ну и что теперь?
     Взглянув на меня, она пожала плечами:
     -- Не знаю. Следует полагать, что у кого-то здесь есть весть для нас.
     -- И кто же это, по-вашему?
     -- Не знаю.
     --  Откуда вам известно, что это должно произойти? -- спросил  я, вдруг
исполнившись   скептицизма.   Лаже   после   всех   необъяснимых    стечений
обстоятельств, которые случились со  мной с  того времени, как я очутился  в
Перу,  мне по-прежнему  было  трудно  поверить, что  обстоятельства сложатся
определенным образом и в нужное время только потому, что нам этого хочется.
     -- Не  забывайте,  о чем говорится в Третьем  откровении,  --  ответила
Хулия.  --  Вселенная  есть энергия,  энергия,  которая  реагирует  на  наши
упования. Люди составляют часть этой энергетической Вселенной, так что  если
перед нами стоит вопрос, появляются люди, у которых есть ответ.
     Хулия покосилась на присутствовавших в столовой:
     -- Я не знаю, кто эти люди, но если мы  не пожалеем времени на разговор
с ними,  то выясним,  что  у  каждого  есть для  нас  некая истина,  которая
является частью ответа на наши вопросы.
     Я недоверчиво посмотрел на нее. Она перегнулась ко мне через стол:
     -- Усвойте это для себя. V каждого,  кто встречается нам  на пути, есть
весть для нас. В  противном случае они выбрали бы другую дорогу или рано или
поздно свернули бы с нее. Присутствие этих людей свидетельствует о том,  что
они здесь не просто так.
     Я смотрел на  Хулию, по-прежнему не  зная, можно ли верить, что все так
просто.
     --  Самое сложное, -- сказала она,  --  выяснить,  с кем  стоит тратить
время на разговор, так как со всеми невозможно перекинуться даже парой слов.
     -- Ну и как вы определяете это?
     -- В Манускрипте говорится, что на это существуют знаки.
     Я хотя  и  слушал со  всем  вниманием, но,  неизвестно  почему,  окинул
окружающих  беглым взглядом и  остановил  его на человеке, сидящем справа от
нас. Он обернулся и тоже посмотрел на меня.  Когда наши взгляды встретились,
мужчина снова уткнулся в тарелку. Я тоже отвернулся.
     -- Какие знаки? -- спросил я.
     -- Вот такие.
     -- Какие такие?
     -- Такие, какой вы только что подали. -- И она кивнула в сторону нашего
соседа справа.
     -- Что вы имеете в виду?
     Хулия снова перегнулась ко мне через стол:
     -- В Манускрипте говорится, что внезапный  обоюдный зрительный  контакт
двух людей является знаком того, что им необходимо поговорить.
     -- А разве это не происходит постоянно?
     --  Происходит. Но  после  того,  как это  случается, большинство людей
просто забывают об этом и продолжают заниматься своими делами.
     Я кивнул:
     -- А О каких еще знаках упоминается в Манускрипте?
     --  О чувстве узнавания. Когда кто-то  кажется знакомым, хотя и знаешь,
что никогда раньше этого человека не встречал.
     При этих словах я вспомнил Лобсона и Рено, которых, как мне  показалось
при первой встрече, я уже когда-то видел.
     --  А есть ли в  Манускрипте  что-нибудь  о том,  почему некоторые люди
кажутся такими знакомыми?
     --  Есть,  но  немного. Просто  упоминается,  что  по типу мышления  мы
делимся на группы. Они обычно образуются по интересам. Некоторые люди думают
об  одном  и том  же,  а  поэтому  одинаково  выражают  себя и имеют похожий
жизненный опыт. Мы интуитивно распознаем  тех,  кто входит в нашу группу,  и
очень часто они несут нам весть.
     Я еще раз посмотрел на соседа справа. Он на самом деле смутно напоминал
кого-то. И удивительное дело: когда я смотрел на него, он повернулся и снова
мельком взглянул на меня. Я быстро перевел взгляд на Хулию.
     -- Вам обязательно нужно поговорить с этим человеком, -- сказала она.
     Я промолчал.  Смущала  сама мысль о том, чтобы  просто  подойти к нему.
Хотелось уйти отсюда, чтобы ехать дальше в Икитос. Я уже собрался предложить
это вслух, когда Хулия опять заговорила:
     -- Вот где нам нужно быть, а не в Икитосе. Необходимо пересмотреть наши
планы. А ваша беда в  том, что вы сопротивляетесь, вместо того чтобы подойти
к этому человеку и завязать разговор.
     -- Как вам это удалось? -- удивился я.
     -- Что удалось?
     -- Прочитать мои мысли.
     -- Никакой тайны в  этом нет. Я лишь внимательно следила  за выражением
вашего лица.
     -- Ну и что же?
     -- Когда воспринимаешь какого-то человека более глубоко, чем других, то
можно разглядеть его  сокровенную суть, как бы снаружи она ни была прикрыта.
А  если вы  действительно  сосредоточите свое внимание  на таком  уровне, то
сможете  понимать мысли этого человека по едва заметным изменениям выражения
лица. И это совершенно естественно.
     -- Для меня это звучит как телепатия, -- признался я.
     --  А телепатия -- абсолютно естественное явление, -- со смехом сказала
она.
     Я снова взглянул на нашего соседа. На  этот раз он не  посмотрел  в мою
сторону.
     -- Вы  бы  лучше  собрали всю свою  энергию  да  поговорили  с  ним, --
предложила Хулия. -- А то упустите эту возможность.
     Я  сосредоточился и принялся наращивать энергию,  пока  не почувствовал
себя сильнее, а потом спросил:
     -- Что же мне сказать ему?
     -- То, что есть. Только преподнесите  истину в том  виде, в  каком  он,
по-вашему, признает ее таковой.
     -- Хорошо.
     Отодвинув свой стул, я  пошел к столику, за которым сидел этот человек.
Казалось, он чего-то боится  и нервничает --  совсем как Пабло в тот  вечер,
когда я  познакомился с  ним. Я попробовал заглянуть  в него поглубже, чтобы
выяснить, что стоит за этой нервозностью.  После этого мне показалось, что у
него на лице появилось другое выражение, исполненное большей энергии.
     --  Хэлло,--  обратился  к  нему  я.-- Вы, похоже,  не  местный житель.
Хотелось бы надеяться, что  вы мне поможете. Я разыскиваю своего друга, Уила
Джеймса.
     -- Садитесь, пожалуйста. -- Говорил  он со скандинавским акцентом. -- Я
-- профессор Эдмонд  Коннор. -- И он протянул мне руку.  -- Очень сожалею. Я
не знаю вашего друга Уила.
     Я представился и объяснил, что Уил ищет  Девятое  откровение  -- у меня
было предчувствие, что для него это могло что-то значить.
     --  Я знаком с Манускриптом, --  сказал профессор. -- Я здесь для того,
чтобы выяснить подлинность этого документа .
     -- Вы один?
     -- Я должен был встретиться здесь с профессором Добсоном. Но он пока не
приехал. Непонятно, что могло  его задержать. Профессор уверял, что, когда я
приеду, он уже будет здесь.
     -- Вы знакомы с Добсоном?!
     -- Да. Именно он организовал освидетельствование Манускрипта.
     -- С ним все в порядке? Он приедет сюда? Коннор вопросительно посмотрел
на меня:
     -- Он так планировал. Разве что-нибудь случилось?
     Моя энергетическая заряженность упала.  Я понял,  что Коннор с Добсоном
договорились о встрече до ареста последнего.
     -- Я познакомился с ним в  самолете, когда летел в Перу, -- объяснил я.
-- Его арестовали в Лиме. Я понятия не имею, что с ним случилось потом.
     -- Арестовали? Боже мой!
     -- Когда вы в последний раз говорили с ним?
     -- Несколько  недель тому  назад, но  о времени  нашей встречи  в  этой
гостинице существовала твердая договоренность. Он сказал, что позвонит, если
что-нибудь изменится.
     -- Вы  не  помните, почему он хотел  встретиться  с вами здесь,  а не в
Лиме?
     -- Профессор говорил,  что поблизости есть какие-то развалины и что ему
нужно побывать здесь еше для того, чтобы встретиться с одним ученым.
     -- А он не называл  места, где должен  был  состояться  разговор с этим
ученым?
     --  Называл.  Он  говорил, что  ему  нужно  в...  э-э... Сан-Луис,  мне
кажется. А что?
     -- Да нет. Просто спросил.
     Когда  я  произносил  эти  слова,  одновременно  случились  две   веши.
Во-первых, я стал  думать о  Добсоне и представил, что мы снова встретились.
Наша встреча произошла  на  дороге, вдоль которой росли  гигантские деревья.
Кроме того,  бросив  взгляд  в окно, я, к своему  изумлению, увидел,  что по
ступенькам  веранды поднимается  падре Санчес. У него был усталый вид, и  он
был  весь в грязи. На стоянке в какой-то старой машине его дожидался  другой
священник.
     -- Кто это? -- поинтересовался Коннор.
     -- Это падре Санчес! -- воскликнул я, еле сдерживая радость.
     Обернувшись, я поискал глазами Хулию,  но  за нашим столиком  ее уже не
было. Я  поднялся,  и как раз в это  время в столовую  вошел Санчес.  Увидев
меня, он резко остановился, и на лице у него выразилось полное изумление. Он
подошел, и мы обнялись.
     -- Как вы, в порядке? -- спросил падре.
     -- Да, нормально, -- ответил я. -- А что вы здесь делаете?
     Несмотря на усталость, он слегка усмехнулся:
     -- Да  вот,  не знаю, куда  еще  податься.  Сюда-то еле добрался. Сотни
военных направляются в эту сторону.
     -- Что здесь нужно военным? --  услышал я позади голос Коннора, который
подошел к нам с Санчесом.
     -- Прошу прошения, -- ответил Санчес, -- но я не знаю, что у солдат  на
уме. Знаю лишь, что их очень много.
     Я представил их друг другу и рассказал падре Санчесу о том положении, в
котором оказался Коннор. Профессор, похоже, очень нервничал.
     -- Я должен уехать отсюда, -- заявил он. -- Но у меня нет водителя.
     -- Там, на улице, дожидается падре Пол, -- сказал Санчес. -- Он  сейчас
направляется в Лиму. Если хотите, можете ехать с ним.
     -- Конечно, хочу, -- обрадовался Коннор.
     -- Постойте, а если они наткнутся на военных? -- засомневался я.
     --  Не думаю, что они задержат  падре Пола, -- сказал Санчес. -- Его не
настолько хорошо знают.
     В эту минуту в столовую  вернулась Хулия и увидела  Санчеса.  Они нежно
обнялись,  и  мне  снова  пришлось  представлять  Коннора.  Пока  я говорил,
ученого,  похоже, охватывал все больший страх,  и лишь через несколько минут
Санчес  сказал ему,  что  падре Полу пора  уезжать. Коннор  ушел в  номер за
вещами и быстро вернулся. Попрощавшись  с ним, я остался за столом, а Санчес
с Хулией проводили профессора до машины. Мне нужно было подумать. Я понимал,
что  встреча с Коннором имеет какое-то значение, и то, что Санчес нашел  нас
именно здесь, тоже немаловажно, но мне никак было  не  осмыслить всего этого
до конца.
     Прошло немного времени, и в столовую вошла Хулия. Она села рядом.
     -- Я же говорила, что здесь должно произойти что-то важное,  -- сказала
она. -- Если бы мы не остановились здесь, то  не встретили бы ни Санчеса, ни
Коннора. Кстати, что вы узнали от него?
     -- Точно еше не могу сказать. А где падре Санчес?
     -- Он снял номер и лег отдохнуть. Он двое суток не спал.
     Я отвернулся. Было понятно,  что Санчес устал, но  услышав, что  к нему
нельзя, я  расстроился.  Очень  хотелось  поговорить  с  ним  и  узнать, что
произойдет с  нами  дальше и,  особенно,  что собираются  делать военные.  Я
чувствовал себя не в своей  тарелке  и в глубине души хотел  бежать вместе с
Коннором.
     Хулия почувствовала мое раздражение.
     --  Не  надо   переживать,  --  посоветовала  она.  --   Успокойтесь  и
расскажите, что вы теперь думаете о Восьмом откровении.
     Я посмотрел на нее, пытаясь сосредоточиться:
     -- Не знаю, с чего начать.
     -- О чем, по-вашему, говорится в Восьмом откровении?
     Я стал вспоминать:
     -- О том, как относиться к другим  людям  -- к детям и взрослым. О том,
как  давать   определение   ролевым  установкам   и  преодолевать   их,  как
сосредоточивать  свое внимание  на других  таким образом, чтобы посылать  им
энергию.
     -- И?..
     Я сосредоточился на ее лице и тут же понял, к чему она клонит:
     -- Если мы будем наблюдательны с собеседниками, то получим в результате
ответы на свои самые насущные вопросы.
     Хулия ослепительно улыбнулась.
     -- Ну как, уяснил я это откровение? -- спросил я.
     -- Почти. -- ответила она. -- Но есть еще один момент. Вы  узнали,  как
человек  может  поддержать другого.  А  теперь  вам  предстоит  понять,  что
происходит с группой
     266
     людей,  когда все,  кто в нее  входит, знают,  как  происходит подобное
общение.
     Я  вышел  на  веранду  и  опустился  на  один  из  стульев  из  гнутого
металлического  прута.  Через  несколько минут  в дверях  появилась Хулия  и
подсела ко мне. Мы неторопливо поужинали, изредка  перекидываясь словами,  а
потом  решили побыть еше немного на  веранде  и полюбоваться  ночным  небом.
Прошло уже  три часа с тех пор,  как Санчес ушел к  себе  в  номер, и во мне
опять стало расти беспокойство. Когда священник неожиданно вышел из  дома  и
присоединился к нам, я почувствовал облегчение.
     -- Вы что-нибудь слышали об Уиле? -- спросил я.
     Пока я задавал этот вопрос,  падре подвинул стул так, чтобы сесть лицом
к нам с Хулией. Я обратил внимание на то, как тщательно он установил стул на
равное от каждого из нас расстояние.
     --  Да, -- проговорил  он наконец. --  Слышад. Священник  снова умолк и
вроде бы о чем-то задумался, ПОЭТОМУ Я СПрОСИЛ:
     -- И что же вы слышали?
     -- Давайте, я расскажу  все по  порядку,--  сказал он. -- Отправляясь с
падре  Карлом  обратно в миссию,  мы думали застать  там  падре Себастьяна с
военными.  Мы ждали расследования. В миссии  мы обнаружили,  что  Себастьян,
оставив нам послание, неожиданно покинул ее  вместе с военными  за несколько
часов до нашего прибытия.
     Целый день  мы  провели в неведении, но  вчера приехал  падре Костус, с
которым, как я понимаю, вы знакомы. Он сказал,  что его направил  ко мне Уил
Джеймс. По всей видимости, Уил вспомнил название моей миссии, которое раньше
называл  в беседе с ним  падре  Карл, и  интуиция  подсказала  ему, что  нам
понадобятся сведения падре  Кос-туса.  Падре решил  примкнуть  к сторонникам
Манускрипта.
     -- А почему Себастьян так неожиданно покинул миссию? -- спросил я.
     267--  Кардинал  собирается  ускорить  осуществление  своих планов,  --
ответил  Санчес. --  Он  узнал,  что  Костус  решил  раскрыть  его намерение
уничтожить Девятое откровение.
     -- Себастьян нашел последнее откровение?
     --  Еше  нет,  но  кардинал на это  рассчитывает. Он обнаружил еще один
документ, в котором указано местонахождение Девятого откровения.
     -- И где предполагается его искать? -- спросила Ху-лия.
     -- На Селестинских развалинах, -- ответил Санчес.
     -- А где это? -- не унимался я.
     -- Миль  шестьдесят отсюда, -- повернулась ко мне Ху-лия. -- Там велись
раскопки,  причем  этим  занимались исключительно перуанские ученые,  и  все
держалось  в строжайшем  секрете. При  раскопках обнаружены остатки  древних
храмов: в  нижнем слое -- майя,  а над ним -- инков. По  всей видимости, обе
цивилизации считали, что этому месту присуще нечто особое.
     Я вдруг понял, что Санчес сосредоточен на разговоре больше, чем обычно.
Когда  говорил я,  он переносил  на  меня все  свое  внимание  и смотрел  не
отрываясь. Когда в  беседу  вступала Хулия, падре принимал другое положение,
чтобы  полностью сосредоточиться  на ней.  Было  такое  впечатление,  что он
действует очень продуманно. "Чем он, интересно, занят?" -- подумал я, и  как
раз в этот момент наступила тишина.  И Санчес, и Хулия выжидающе смотрели на
меня.
     -- Что такое? -- в недоумении спросил я.
     -- Теперь ваша очередь говорить, -- улыбнулся Санчес.
     -- Мы что, говорим по очереди? -- спросил я.
     -- Нет, -- вмешалась  Хулия, -- просто мы  беседуем сознательно. Каждый
говорит,  когда  к  нему  перемешается энергия.  Сейчас мы  видим,  что  она
переместилась к вам.
     Я не знал, что и сказать.
     Санчес смотрел на меня с дружеским участием:
     -- Частью Восьмого откровения является овладение групповым сознательным
воздействием  друг  на  друга.  Но  не  надо смущаться.  Просто постарайтесь
понять,  как  это  происходит.  Когда  все,  кто входит в эту группу,  ведут
беседу,  в какой-то момент только  одному человеку приходит в  голову  самая
действенная мысль. Если остальные участники  беседы начеку, они почувствуют,
что один из них собирается  заговорить, и тогда  все смогут сконцентрировать
энергию на этом  человеке  и помочь  ему высказать  свою мысль с  предельной
ясностью.
     Потом  в  ходе  беседы  самая  действенная  мысль  возникает  у кого-то
другого, затем еше у кого-нибудь, и так  далее. Если сосредоточиться на том,
о  чем идет  речь, то можно  почувствовать,  когда наступает  твоя  очередь.
Важная мысль непременно возникнет в вашем сознании.
     Санчес перевел взгляд на Хулию, и она спросила у меня:
     -- Что за мысль пришла вам в голову, а вы ее не высказали?
     Я попытался вспомнить.
     -- Я думал,  --  проговорил я  наконец,  --  почему  падре  Санчес  так
пристально  смотрит на того, кто  говорит. На-•верное, мне  хотелось узнать,
что это значит.
     -- Главное в этом, -- начал объяснение Санчес, -- вовремя высказаться и
излить энергию, когда настанет очередь говорить кому-то другому.
     --  В  группе  многое  может получаться  не  так, -- вставила Хулия. --
Некоторые  исполняются высокомерия.  Они  ощущают  важность  своей  мысли  и
высказывают  ее  вслух,"  потом  им становится  настолько  хорошо  благодаря
всплеску энергии,  что  они  долго продолжают  говорить  тогда,  когда поток
энергии должен быть перемещен уже на кого-то другого. Они пытаются подчинить
себе всю группу.
     Другие же  отступают и, даже ощущая,  насколько действенна их мысль, не
рискуют  высказать ее.  В  результате группа раскалывается,  и  никто уже  в
полной  мере  не  может   воспользоваться  всеми  предназначенными  для  них
вестями.Подобное происходит, когда кого-то из людей, входящих  в эту группу,
не принимает  кто-то  из остальных членов  группы.  Отверженным отказывают в
получении энергии, и поэтому никому не удается воспользоваться их мыслями.
     Хулия  умолкла, и мы с  ней посмотрели  на  Санчеса, который  переводил
дыхание, чтобы заговорить.
     --  Немаловажно и то, как мы отвергаем людей, -- сказал он. -- Когда мы
недолюбливаем какого-то человека или чувствуем исходящую от него угрозу, для
нас  естественно сосредоточить внимание на том, что нам в  нем не нравится и
что  раздражает.  К сожалению,  при  этом, вместо  того  чтобы разглядеть  в
человеке глубоко  укрытую красоту и  излить на него  энергию, мы  лишаем его
энергии и, по сути дела, причиняем ему вред. Он  же замечает лишь, что ни  с
того ни с сего почувствовал себя не  столь счастливым и не таким уверен