- сказал он.  -
Откуда я знаю? Но теперь, после того, как это у нас случилось, я  не  могу
представить себе, что вместо тебя могла быть другая.
   Элизабет чуть повернула голову, лежавшую у него на плече. - Вот  так-то
лучше. Ты теперь говоришь иначе, чем сегодня днем.  Правда,  сейчас  ночь.
Так неужели мне всю жизнь с тобой придется только и ждать, когда  настанет
ночь?
   -  Нет.  Я  обещаю  исправиться.  И  пока  что  перестану  говорить   о
ежемесячном пособии.
   - Но и пренебрегать им тоже не следует.
   - Чем?
   - Да пособием.
   Гребер затаил дыхание.
   - Значит, ты согласна? - спросил он.
   - Раз  мы  знаем  друг  друга  больше  года,  это  нас,  пожалуй,  даже
обязывает. И потом, мы же в любое время можем развестись. Разве нет?
   - Нет.
   Она прижалась к нему и снова уснула. А он долго еще  лежал  без  сна  и
слушал дождь. И вдруг ему пришли на ум все те слова, которые он  хотел  бы
сказать ей.



        17

   - Бери все, что хочешь, Эрнст, - сказал Биндинг через дверь. - Чувствуй
себя как дома.
   - Хорошо, Альфонс.
   Гребер вытянулся в ванне. Его военная форма лежала  на  стуле  в  углу,
зелено-серая, невзрачная,  словно  старые  тряпки,  а  рядом  висел  синий
штатский костюм, который ему раздобыл Рейтер.
   Ванная Биндинга представляла собой большую комнату, выложенную зелеными
плитками и поблескивавшую фарфором и никелированными кранами - прямо рай в
сравнении с воняющими дезинфекцией душами и душевыми в казарме. Мыло  было
еще французское, полотенца и купальные простыни лежали высокими  стопками,
водопроводные трубы не знали повреждений от  бомб:  горячей  воды  сколько
угодно. Имелась даже ароматическая соль  для  ванны  -  большая  бутыль  с
аметистовыми кристаллами.
   Гребер лежал в ванне, бездумно и  лениво  наслаждаясь  теплом.  Он  уже
понял, что не обманывает только  самое  простое:  тепло,  вода,  кров  над
головой, хлеб, тишина и доверие  к  собственному  телу,  и  решил  остаток
своего отпуска провести именно так -  бездумно,  лениво,  и  испытать  как
можно больше счастья. Рейтер прав - не скоро опять получишь отпуск.
   Он  отодвинул  стул  со  своим  военным  обмундированием,  взял  горсть
аметистовых кристаллов из бутыли и, предвкушая удовольствие, высыпал их  в
ванну. Это была горсть роскоши, а значит, и горсть мирной  жизни,  так  же
как и покрытый белой скатертью стол в  "Германии",  вино  и  деликатесы  в
вечерние часы, проведенные там с Элизабет.
   Он  вытерся  и  медленно  начал  одеваться.  После  тяжелого   военного
обмундирования штатская одежда казалась особенно тонкой и легкой. Хотя  он
был уже совсем одет, но ему представлялось, что он все  еще  в  белье:  до
того  было  непривычно  без  сапог,  поясного  ремня  и  оружия.  Он  стал
разглядывать себя в зеркало и едва узнал. Из  зеркала  на  него  удивленно
смотрел незрелый, недопеченный молодой человек -  попадись  ему  такой  на
улице, он никак не мог бы счесть его за взрослого.
   - Ты похож на юнца, идущего к первому причастию, - заявил Альфонс. - Не
на солдата. В чем дело? Уж не решил ли ты жениться?
   - Да, - с удивлением ответил Гребер. - Как это ты угадал?
   Альфонс рассмеялся. - Достаточно посмотреть на  тебя.  Ты  стал  совсем
другой. Уже не похож на собаку, которая  ищет  кость  и  забыла,  куда  ее
запрятала. Нет, ты в самом деле решил жениться?
   - Да.
   - Но, Эрнст! А ты хорошенько все обдумал?
   - Нет.
   Биндинг с недоумением посмотрел на Гребера.
   - У меня уже много лет не было времени что-нибудь хорошенько  обдумать,
- сказал Гребер.
   Альфонс усмехнулся. Потом поднял, голову и потянул носом.
   - Постой... - Он опять потянул носом. - Неужели от  тебя,  Эрнст?  Черт
побери,  это,  наверно,  ароматическая  соль.  Ты  сыпал  ее  в  воду?  Ты
благоухаешь, точно клумба фиалок.
   Гребер понюхал свою руку.
   - Я ничего не чувствую.
   - Ты-то нет, а я вот чувствую.  Дай  запаху  немножко  развеяться.  Это
ужасно коварная штука. Кто-то привез мне эту соль из Парижа. Сначала почти
не  пахнешь,  а  потом  напоминаешь  цветущий  куст.  Давай  заглушим  его
благоухание хорошим коньяком.
   Биндинг принес бутылку и две рюмки.
   - Твое здоровье, Эрнст. Итак, ты женишься. Поздравляю от всего  сердца.
Я, конечно, как был, так и останусь холостяком. Я знаю твою будущую жену?
   - Нет. - Гребер выпил рюмку коньяку. Он злился, что сказал о  женитьбе,
но Альфонс застал его врасплох.
   - Еще одну, Эрнст! Ведь женятся не каждый день!
   - Ладно.
   Биндинг поставил свою рюмку на стол. Он был слегка  растроган.  -  Если
тебе понадобится помощь, ты же знаешь, что всегда можешь  рассчитывать  на
Альфонса Биндинга.
   - Какая помощь? Ведь это дело несложное.
   - Для тебя - да.  Ты  солдат,  и  тебе  никаких  особых  документов  не
требуется.
   - Нам обоим не требуется. Это браке фронтовиком.
   - По-моему, твоей жене все же  понадобятся  обычные  документы.  Но  ты
увидишь. Если дело затянется, мы всегда сможем нажать,  у  нас  ведь  есть
свои люди в гестапо.
   - В гестапо? А какое отношение имеет гестапо  к  браку  с  фронтовиком?
Ведь это их не касается.
   Альфонс осанисто улыбнулся. - Нет ничего, Эрнст,  что  бы  не  касалось
гестапо. Ты, как солдат, не так это чувствуешь. Все же нечего тревожиться.
Ведь ты женишься не на еврейке и не на коммунистке. Но справки,  вероятно,
все же будут наводить. Рутина, конечно.
   Гребер не ответил. Он вдруг очень испугался. Если  будет  производиться
расследование,   то,   конечно,   выяснится,   что   отец    Элизабет    в
концентрационном лагере. Он об этом не подумал.
   - А ты уверен, что это так, Альфонс?
   Биндинг снова наполнил рюмки. - Не сомневаюсь, да ты не беспокойся.  Ты
же не собираешься смешивать свою арийскую  кровь  с  кровью  ублюдков  или
государственных изменников. - Он ухмыльнулся. - Успеешь  еще  попасть  под
башмак жены, Эрнст, не бойся.
   - А я и не боюсь.
   -  То-то  и  оно!  Ну,  твое  здоровье!  Прошлый  раз  ты  тут  у  меня
познакомился кое с кем из гестапо. Если дело затянется, они  нам  помогут,
нажмут, где надо. Это, я тебе скажу, крупные  шишки.  Особенно  Ризе,  тот
худой в пенсне.
   Гребер  задумался.  Элизабет  отправилась  утром  в  ратушу  за  своими
бумагами. Он сам настоял на этом. "Ах, черт, что я наделал, - подумал  он.
- Вдруг на нее обратят внимание! До сих пор ее не  трогали.  Недаром  есть
старое правило: не вылезай вперед, если  чуешь  опасность.  Вдруг  кому-то
там, в гестапо, что-нибудь не понравится, и Элизабет отправят в концлагерь
только потому, что ее отец уже сидит там". Гребера даже в жар  бросило.  А
если о ней начнут наводить справки? Скажем, у надежного  члена  нацистской
партии фрау Лизер? Он встал.
   - Что случилось? - спросил Биндинг. - Ты же еще не  допил.  От  счастья
одурел немножко, а?
   Он громко рассмеялся  своей  шутке.  Гребер  взглянул  на  него.  Всего
несколько минут назад Альфонс был для  него  просто  добродушным,  немного
зазнавшимся малым, и вдруг он почувствовал  в  нем  представителя  грозной
силы, таящей в себе еще неведомую опасность.
   - Твое здоровье, Эрнст! - сказал Биндинг. -  Пей!  Славный  коньячок  -
"Наполеон"!
   - Твое здоровье. Альфонс!
   Гребер поставил рюмку на стол.
   - Слушай, Альфонс, - обратился он к Биндингу. - Будь  другом,  дай  мне
килограмм сахару из твоей кладовой. В двух пакетах, по полкило.
   - Кускового?
   - Все равно. Был бы сахар.
   - Идет! Но зачем он тебе? Ты теперь и сам должен быть как сахар, верно?
   - Мне надо тут сунуть одному человеку.
   - Сунуть? Да  ведь  мы,  дружище,  вполне  можем  обойтись  без  этого.
Пригрозить гораздо проще. И действует крепче. Могу это сделать для тебя.
   - Пока не стоит. Да это, в сущности, и не взятка. Скорее, благодарность
за услугу.
   - Ладно, Эрнст! А свадьбу сыграем у меня,  да?  С  таким  шафером,  как
Альфонс, ты не пропадешь.
   Гребер быстро соображал. Четверть часа назад он нашел  бы  предлог  для
отказа. Теперь же он не решался.
   - Едва ли мы будем пышно праздновать, - сказал он.
   - Ну, это уж предоставь Альфонсу! Ты ведь сегодня у меня  ночуешь,  да?
Зачем тебе возвращаться, напяливать форму и рысью нестись в казарму! Лучше
оставайся. Я дам тебе ключ от парадного, можешь приходить когда угодно.
   Гребер с минуту колебался.
   - Хорошо, Альфонс.
   Биндинг сиял.
   - Вот это разумно. И мы сможем, наконец, уютно посидеть и поболтать. До
сих пор нам никак не удавалось. Пойдем, я покажу тебе твою комнату.  -  Он
сгреб в охапку одежду Гребера и взглянул при этом на мундир с орденами.  -
Ты мне еще  не  рассказал,  как  ты  их  заработал.  Должно  быть,  славно
потрудился!
   Гребер поднял  голову.  На  лице  Биндинга  вдруг  появилось  то  самое
выражение, как в тот день, когда пьяный эсэсовец Гейни расхвастался насчет
своих подвигов в команде СД.
   - Рассказывать тут нечего, - ответил он. - Их выдают просто так,  время
от времени.


   Фрау Лизер с удивлением разглядывала штатский костюм Гребера и не сразу
узнала его.
   - Ах, это вы? Фрейлейн Крузе нет дома, как вам известно.
   - Да, фрау Лизер, мне это известно.
   - Ну, так что же вам надо?
   Она враждебно уставилась на него. На  ее  коричневой  кофте  красовался
значок со свастикой. В правой руке она сжимала  тряпку  для  пыли,  словно
собираясь запустить ею в Гребера.
   - Я хотел бы оставить пакет для фрейлейн Крузе. Не  будете  ли  вы  так
добры отнести это к ней в комнату.
   Фрау Лизер колебалась. Затем взяла протянутый ей пакетик сахара.
   - У меня  тут  есть  еще  один,  -  сказал  Гребер.  -  Фрейлейн  Крузе
рассказывала мне, как бескорыстно вы жертвуете своим временем  для  общего
блага. Здесь полкило сахару, мне он совершенно ни к чему. А у вас ребенок,
ему очень пригодится, вот я и хотел просить вас принять это от меня.
   Фрау Лизер напустила на себя чопорность.
   - Мы черным рынком не пользуемся. Мы обходимся теми продуктами, которые
нам дает фюрер, и гордимся этим.
   - И ваш ребенок тоже?
   - И мой ребенок тоже.
   - Вот это настоящая сознательность! - воскликнул Гребер и посмотрел  на
коричневую кофту. - Если бы все в тылу придерживались  таких  взглядов,  у
солдат на фронте было бы легче на душе. Но этот сахар не с черного  рынка.
Это из пайка, который фюрер дает отпускникам, чтобы они могли привезти его
родным. Мои близкие пропали без вести, и вы можете спокойно взять его.
   Лицо фрау Лизер чуть смягчилось.
   - Вы разве с фронта?
   - Конечно. Откуда же еще?
   - Из России?
   - Да.
   - Мой муж тоже в России.
   Гребер сделал вид, что страшно заинтересован.
   - А где именно?
   - В армейской группе "Центр".
   - Слава богу, там сейчас спокойно.
   - Спокойно? Нет, там вовсе не спокойно! Армейская группа "Центр"  ведет
упорные бои. Мой муж на передовой.
   "На передовой, - подумал Гребер. - Как будто там еще  есть  передовая!"
На мгновение ему ужасно захотелось разъяснить фрау Лизер, какова она,  эта
действительность,  не  прикрытая  громкими  фразами  о  чести,  фюрере   и
отечестве, но он тут же одумался.
   - Он, верно, скоро приедет в отпуск? - спросил Гребер.
   - Он приедет, когда ему выйдет срок. Мы не требуем никаких  привилегий.
Мы - нет!
   - Я тоже не требовал, - сухо ответил Гребер. - Наоборот. Последний  раз
я был в отпуску два года назад.
   - И все время находились на фронте?
   - С самого начала. Когда не бывал ранен.
   Гребер взглянул на эту твердокаменную нацистку. "Зачем я стою  здесь  и
оправдываюсь перед этой бабой? - подумал он. - Мне следовало бы ее  просто
пристрелить".
   Из комнаты, где  стоял  письменный  стол,  вышла  дочка  фрау  Лизер  -
худенькая девочка с тусклыми волосами. Ковыряя в носу, она  уставилась  на
Гребера.
   - А почему это вы вдруг в штатском? - спросила фрау Лизер.
   - Отдал мундир в чистку.
   - Ах вот как! А я уж подумала...
   Гребер так и не узнал, что она подумала.  Он  вдруг  увидел  ее  желтые
зубы, оскалившиеся в улыбке, и ему стало даже страшно.
   - Ну, ладно, - сказала она. - Спасибо. Я возьму этот сахар для ребенка.
   Она схватила оба пакета, и Гребер заметил, как она взвесила их в руках.
Он  знал,  что  стоит  ему  уйти,  и  она   сейчас   же   откроет   пакет,
предназначенный  для  Элизабет.  Этого  он  как  раз  и  хотел.  К  своему
удивлению, фрау Лизер найдет там всего-навсего  полкило  сахару  и  ничего
больше.
   - Вот и чудесно, фрау Лизер. До свидания.
   - Хайль Гитлер! - Женщина пристально посмотрела на него.
   - Хайль Гитлер! - ответил Гребер.


   Гребер вышел из подъезда. Неподалеку  от  дверей  стоял,  прислонясь  к
стене, привратник, - маленький человечек с брюшком и цыплячьей грудью.  Он
был в форменных брюках штурмовика и сапогах. Гребер остановился. Неужели и
это чучело чем-то ему угрожает?
   - Прекрасная нынче погодка! - сказал Гребер, достал  пачку  сигарет  и,
взяв одну себе, протянул остальные человечку.
   Тот пробурчал что-то невнятное и вытащил сигарету.
   - Демобилизованный? - спросил он, покосившись на костюм Гребера.
   Гребер отрицательно покачал головой. Он уже собирался поговорить с  ним
об Элизабет, но решил этого не делать. Лучше не привлекать к ней  внимания
привратника.
   - Через неделю снова назад, - сказал он. - В четвертый раз.
   Привратник вяло кивнул. Он  вынул  сигарету  изо  рта,  осмотрел  ее  и
выплюнул несколько крошек табаку.
   - Плохие? - спросил Гребер.
   - Нет, почему же? Но я, собственно, курю сигары.
   - С сигарами тоже чертовски туго, а?
   - А вы думали!
   - У одного моего знакомого есть еще несколько ящиков хороших сигар. При
случае захвачу вам несколько штук. Хорошие сигары.
   - Импортные?
   - Должно быть. Я в них ничего не смыслю, они с колечками.
   - Колечко еще ничего не доказывает. Его на любую траву можно налепить.
   - Мой знакомый - крейслейтер. Он плохих не курит.
   - Крейслейтер?
   - Да. Альфонс Биндинг. Это мой лучший друг.
   - Биндинг ваш друг?
   - И даже школьный товарищ. Я как раз от него. Он и штурмбаннфюрер  Ризе
из СС - мои старые друзья. А к Ризе я сейчас иду.
   Привратник посмотрел на Гребера. Гребер понял его взгляд. Тот  явно  не
мог постичь, почему медицинский советник Крузе сидит  в  концлагере,  если
Биндинг и Ризе старые друзья Гребера.
   - Небольшое недоразумение. Сейчас это дело выясняется, - сказал  Гребер
равнодушно. - В ближайшее время  все  уладится.  Кого-то  ждет  неприятный
сюрприз. Никогда не следует спешить, верно?
   - Верно, - убежденно подтвердил привратник.
   Гребер взглянул на часы.
   - Ну, мне пора. А насчет сигар я не забуду.
   Он двинулся дальше. "Для начала с взяткой недурно вышло", - подумал он.
Но затем беспокойство снова овладело им. А может быть, он  сделал  ошибку?
Его поведение представилось ему  вдруг  ребячеством.  Быть  может,  ничего
этого как раз  и  не  следовало  делать.  Он  остановился  и  окинул  себя
взглядом. Проклятое штатское тряпье! Греберу  вдруг  показалось,  что  оно
всему виной. Он пытался  ускользнуть  от  военщины  и  ее  гнета,  захотел
почувствовать себя на  свободе  и  сразу  же  очутился  в  мире  страха  и
неуверенности.
   Гребер обдумывал, что бы еще предпринять.  Элизабет  он  не  увидит  до
вечера. Он уже проклинал себя за то,  что  так  торопил  ее  получить  все
справки. "Хорош защитник, - подумал он. - Вчера утром я  еще  уверял,  что
замужество будет для Элизабет защитой, а сегодня оно уже стало ловушкой".
   - Вы что это издеваетесь, молодой  человек?  -  услышал  Гребер  грубый
окрик.
   Он поднял голову. Перед ним стоял коротышка-майор.
   - Не понимаете, какой теперь ответственный момент, нахал вы этакий?
   Несколько мгновений Гребер недоуменно смотрел на него. Потом понял.  Он
отдал честь майору, не подумав, что одет в штатское. Старик увидел в  этом
насмешку.
   - Виноват, - пробормотал Гребер, - я не хотел вас оскорбить.
   - Что? Вы еще позволяете себе глупые шутки! Почему не в армии?
   Гребер присмотрелся к старику. Это был тот  самый  майор,  который  уже
накричал на него однажды вечером, когда он стоял с Элизабет возле ее дома.
   - Шкурник этакий! Окопался в тылу! Вы должны со  стыда  сгорать,  а  не
паясничать, - орал майор.
   - Да не кипятитесь вы, - сердито прервал его  Гребер.  -  И  вообще  из
какого сундука вы вылезли? Убирайтесь-ка обратно в свой нафталин.
   Глаза майора стали  почти  безумными.  Он  захлебнулся  слюной  и  весь
побагровел.
   - Я прикажу арестовать вас, - захрипел он.
   - Это не в вашей власти, вы отлично знаете. А теперь  оставьте  меня  в
покое, мне не до вас.
   - Да вы... - Майор хотел было снова заорать, но неожиданно сделал шаг к
Греберу и начал принюхиваться, широко раздувая волосатые ноздри. Лицо  его
скривилось гримасой. - А-а, понимаю, - протянул он с  отвращением.  -  Вот
почему вы не в армии! Третий пол! Тьфу, дьявол! Баба надушенная!  Шлюха  в
брюках!
   Он сплюнул, обтер свои торчащие щеточкой белые  усы,  в  последний  раз
смерил Гребера взглядом, полным безграничного презрения, и ушел. Проклятая
ароматическая соль! Гребер понюхал свою руку.  Теперь  и  он  почувствовал
резкий запах. "Шлюха, - мысленно повторил он. - Но разве я так уж далек от
этого? Вот что может сделать с человеком  страх  за  своих  близких!  Фрау
Лизер, привратник - я, кажется, на все готов!  Чертовски  быстро,  однако,
скатился я с вершин добродетели!"


   Он остановился против здания гестапо. У ворот, позевывая, шагал молодой
эсэсовец. Из дома вышло несколько громко  смеющихся  эсэсовских  офицеров.
Потом, крадучись, приблизился пожилой человек, он медлил, поглядывая вверх
на окна, остановился, вытащил из кармана какую-то бумажку,  перечитал  ее,
посмотрел вокруг,  затем  на  небо  и  нерешительно  подошел  к  часовому.
Эсэсовец равнодушно прочел повестку и пропустил его внутрь.
   Гребер уставился на окна. Его снова охватил страх, еще более удушливый,
тяжелый и  липкий,  чем  до  того.  Он  знал  много  видов  страха:  страх
мучительный  и  темный;  страх,  от  которого  останавливается  дыхание  и
цепенеет тело, и последний, великий страх - страх  живого  существа  перед
смертью; но этот был иной - ползучий, хватающий за горло, неопределенный и
угрожающий,  липкий  страх,  который  словно  пачкает  тебя  и  разлагает,
неуловимый и непреодолимый, - страх бессилия и  тлетворных  сомнений:  это
был развращающий страх за  другого,  за  невинного  заложника,  за  жертву
беззакония,  страх  перед  произволом,  перед  властью  и   автоматической
бесчеловечностью, черный страх нашего времени.


   Задолго до конца смены Гребер  ждал  у  ворот  фабрики.  Прошло  немало
времени, прежде чем появилась Элизабет. Он уже  начал  опасаться,  что  ее
арестовали, когда, наконец, заметил ее. Элизабет сперва не  узнала  его  в
штатском, а потом рассмеялась.
   - Ты совсем еще мальчик! - сказала она.
   - Я вовсе не чувствую себя таким уж молодым. Скорее столетним старцем.
   - Почему? Что случилось? Тебе надо возвращаться раньше срока?
   - Нет. Насчет этого все в порядке.
   - Ты чувствуешь себя столетним, потому что ты в штатском?
   - Не знаю. Но у меня такое ощущение, словно  вместе  с  этим  проклятым
костюмом я взвалил на себя все на свете заботы. Что  тебе  удалось  насчет
документов?
   - Все, - сияя, ответила Элизабет. - Я еще в обеденный перерыв  сбегала.
Подала нужные заявления.
   - Все? - отозвался Гребер. - Тогда делать нечего.
   - А что еще надо было делать?
   - Ничего: Просто мне вдруг стало страшно. Может, мы  зря  все  затеяли?
Может, это повредит тебе?
   - Мне? Каким образом?
   Гребер помедлил.
   - Я слышал, что в таких  случаях  иногда  запрашивают  гестапо.  Может,
именно поэтому и не стоило все ворошить.
   Элизабет остановилась.
   - Больше ничего. Но мне почему-то вдруг стало страшно.
   - Ты думаешь, меня могут арестовать за то, что мы хотим пожениться?
   - Нет, не то.
   - А что же? Ты думаешь, они