нно
ясно за последние три часа. Он мог... - Гребер еще раз подошел к двери.  -
Нет, гестапо здесь не было. Тогда бы  все  выглядело  иначе.  Что  же  нам
делать? Может, пойдем в бомбоубежище?
   - Нет. А здесь нигде нельзя остаться?
   Гребер осмотрелся, ища подходящее  место.  Ночь  уже  наступила,  и  на
мрачном фоне багрового неба высились черные зубчатые руины.
   - Вон висит кусок потолка, - сказал он. - Под ним  сухо.  Я  укреплю  с
одной стороны плащ-палатку, а с другой - шинель.
   Гребер штыком постучал по потолку: крепкий.
   Поискав среди развалин, он нашел несколько стальных прутьев и вбил их в
землю. На них он натянул плащ палатку.
   - Это полог. А шинель повесим с другой стороны - получится что-то вроде
палатки. Как ты считаешь?
   - Помочь тебе?
   - Нет. Посторожи вещи, с тебя хватит.
   Гребер  очистил  угол  от  мусора  и  камней.  Потом  внес  чемоданы  и
приготовил постель. Ранец он поставил в головах.
   - Теперь у нас есть кров, - сказал он. - Бывало и похуже.  Ты,  правда,
не испытала этого.
   - Пора привыкать и мне.
   Гребер достал ее дождевик, спиртовку и бутылку спирта.
   - Хлеб у меня украли. Но в ранце есть еще консервы.
   - А в чем варить? Ты захватил кастрюлю?
   - Моим котелком обойдемся. И дождевой воды сколько угодно.  К  тому  же
осталась  водка.  С  горячей  водой  получится  что-то  вроде  грога.  Это
предохраняет от простуды.
   - Лучше я выпью водку просто так.
   Гребер зажег  спиртовку.  Слабый  синий  огонек  осветил  палатку.  Они
открыли фасоль,  согрели  ее  и  съели  с  остатками  колбасы,  подаренной
свидетелем Клотцем.
   - Будем ждать Польмана или спать? - спросил Гребер.
   - Спать. Я устала.
   - Придется лечь не раздеваясь. Тебе это ничего?
   - Ничего. Я ужасно устала.
   Элизабет сняла туфли и поставила перед ранцем, чтобы не стащили,  потом
скатала чулки и сунула их в карман. Гребер укрыл ее.
   - Ну, как? - спросил он.
   - Как в отеле.
   Он лег рядом.
   - Ты не очень расстроилась из-за квартиры?
   - Нет. Я ждала этого  с  первой  же  бомбежки.  Тогда  мне  было  жаль.
Остальное время мне судьба просто подарила.
   - Это верно. Но можно ли всегда жить  с  такой  же  ясностью,  с  какой
думаешь?
   - Не знаю, - пробормотала она, уткнувшись в его плечо.  -  Может  быть,
когда уже нет надежды. Но теперь - все иначе.
   Она уснула. Ее дыхание стало медленным и  ровным.  Гребер  задремал  не
сразу. Он вспомнил о том, как иногда на фронте  солдаты  делились  друг  с
другом всякими несбыточными желаниями, и одним из них  было  как  раз  вот
это: кров, постель, женщина и спокойная ночь.



        21

   Гребер проснулся. Он  услышал  скрип  щебня  под  чьими-то  осторожными
шагами и бесшумно выскользнул из-под одеяла. Элизабет пошевелилась и опять
заснула. Гребер наблюдал из палатки. Это мог быть возвратившийся  Польман,
могли быть и воры, могли быть гестаповцы - они  появлялись  обычно  в  эти
часы. Если это они, надо попытаться предупредить  Польмана,  чтобы  он  не
возвращался домой.
   В темноте Гребер увидел две фигуры. Стараясь ступать как можно тише, он
босиком последовал за ними. Но через несколько метров все же наткнулся  на
обломок качавшейся стены, которая тут  же  обвалилась.  Гребер  пригнулся.
Один из шедших впереди обернулся и спросил:
   - Кто тут? - Это был голос Польмана.
   - Я, господин Польман. Эрнст Гребер.
   Гребер выпрямился.
   - Гребер? Что случилось?
   - Ничего. Нас разбомбило, и мы не знаем, куда деваться. Я  подумал,  не
приютите ли вы нас на одну-две ночи?
   - Кого?
   - Мою жену и меня. Я женился несколько дней назад.
   - Конечно, конечно. - Польман приблизился. Его  лицо  смутно  белело  в
темноте. - Вы видели меня, когда я шел?
   Гребер секунду помедлил.
   - Да, - сказал он наконец. Скрывать было бесполезно. Это  не  нужно  ни
Элизабет, ни тому человеку, который прятался где-то в развалинах. - Да,  -
повторил он. - Вы можете мне доверять.
   Польман потер лоб.
   - Разумеется. - Он стоял в нерешительности. - И вы заметили, что  я  не
один?
   - Да.
   Польман, видно, принял какое-то решение.
   - Ну, тогда пошли. Переночевать, говорите вы? Места  у  меня  маловато,
но... Прежде всего уйдем отсюда.
   Они завернули за угол.
   - Все в порядке, - бросил Польман в темноту.
   От развалин отделилась какая-то тень. Польман открыл  дверь  и  впустил
незнакомца и Гребера. Потом запер дверь изнутри.
   - А где ваша жена? - спросил он.
   - Спит на улице. Мы захватили с собой постели и устроили  что-то  вроде
палатки.
   Польман по-прежнему стоял в темноте.
   - Я должен вас кое о чем предупредить. Если вас  здесь  найдут,  у  вас
могут быть неприятности.
   - Знаю.
   Польман откашлялся. - Все дело во мне. Я на подозрении.
   - Я так и думал.
   - А как отнесется к этому ваша жена?
   - Точно так же, - сказал Гребер, помедлив.
   Незнакомец молча стоял позади Гребера. Теперь было слышно его  дыхание.
Польман прошел вперед,  запер  дверь,  опустил  штору  и  зажег  маленькую
лампочку.
   - Называть фамилии ни к чему, - сказал он. - Лучше совсем не знать  их,
тогда никого нельзя и выдать. Эрнст и Йозеф - этого достаточно.
   Йозеф, человек лет сорока,  выглядел  очень  измученным.  У  него  было
удлиненное, типично  еврейское  лицо.  Он  держался  совершенно  спокойно.
Улыбнувшись Греберу, он отряхнул известку с костюма.
   - У меня уже небезопасно, - сказал Польман, садясь. - И все-таки Йозефу
придется сегодня остаться здесь. Того дома, где он  скрывался  вчера,  уже
больше не существует. Днем надо будет подыскать что-нибудь,  ведь  у  меня
опасно, Йозеф, только поэтому.
   - Я знаю, - ответил Йозеф. У него неожиданно оказался низкий голос.
   - А вы, Эрнст? - спросил Польман. - Я на  подозрении,  теперь  вам  это
известно, и вам известно также, что это значит, если вас захватят ночью  у
такого человека, да еще вместе с другим человеком, которого ищут.
   - Известно.
   - Возможно, этой ночью ничего и не случится. В городе такой кавардак! И
все-таки нельзя быть уверенным. Значит, готовы рискнуть?
   Гребер молчал. Польман и Йозеф переглянулись.
   - Мне лично рисковать нечем, - сказал Гребер. - Через несколько дней  я
возвращаюсь на фронт. Но моя жена - другое дело. Ведь она остается  здесь.
Об этом я не подумал.
   - Я сказал вам это не для того, чтобы избавиться от вас.
   - Знаю.
   - Вы можете кое-как переночевать на улице? - спросил Йозеф.
   - Да, от дождя мы укрыты.
   - Тогда лучше оставайтесь там.  Вы  не  будете  иметь  к  нам  никакого
отношения. А рано утром внесете сюда ваши вещи. Ведь вам  главным  образом
это нужно? Но вернее будет оставить их в церкви святой Катарины. Причетник
позволяет. Он честный человек.  Правда,  церковь  частично  разрушена,  но
подвалы еще уцелели. Туда и  снесите  ваши  вещи.  Тогда  вы  будете  днем
свободны и сможете поискать жилье.
   - Я думаю, он прав, Эрнст, - сказал Польман. - Йозеф разбирается в этом
лучше нас.
   Гребер вдруг ощутил,  как  в  нем  поднялась  волна  нежности  к  этому
усталому пожилому человеку, который теперь, как и много лет  назад,  снова
называл его по имени.
   - И я так думаю, - ответил он. - Мне жаль, что я напугал вас.
   - Приходите завтра утром пораньше, если вам что  понадобится.  Стукните
четыре раза - два слитно и два отрывисто. Только негромко, я и так услышу.
   - Хорошо. Спасибо.
   Гребер вернулся к Элизабет. Она продолжала спать. Когда он улегся,  она
лишь приоткрыла глаза и тут же опять уснула.
   Элизабет  проснулась  в  шесть  часов  утра  от  того,  что  по   улице
протарахтел автомобиль, и сладко потянулась.
   - Чудесно выспалась, - сказала она. - Где мы?
   - На Янплац.
   - Хорошо. А где мы будем спать сегодня?
   - Это мы решим днем.
   Она  снова  легла.  Между  плащ-палаткой  и  шинелью  пробивался   свет
холодного утра. Щебетали птицы. Элизабет откинула полу шинели.
   Небо было залито золотистым сиянием восхода.
   -  Прямо  цыганская  жизнь...  Если  смотреть  на  нее  так...   Полная
приключений...
   - Да, - оказал Гребер. - Мы и будем смотреть на нее так... С  Польманом
я виделся ночью. Он просил разбудить его, если нам что понадобится.
   - Нам ничего не понадобится. Кофе у нас еще есть? Ведь мы можем сварить
его и здесь, правда?
   - Это наверняка запрещено, как и все разумное. Но это пустяки. Ведь  мы
- цыгане.
   Элизабет принялась расчесывать волосы.
   - За домом я видел в лоханке чистую дождевую воду, - сказал  Гребер.  -
Как раз хватит умыться.
   Элизабет надела жакет.
   - Пойду туда. Прямо как в деревне. Вода из колодца. Раньше это называли
романтикой, да?
   Гребер рассмеялся.
   - Для меня это и теперь романтика - в сравнении со свинской  жизнью  на
восточном фронте. Важно - с чем сравнивать.
   Он связал постель. Потом зажег спиртовку и поставил на  нее  котелок  с
водой.  Вдруг  он  вспомнил,  что   не   захватил   в   комнате   Элизабет
продовольственные карточки. В эту минуту вернулась Элизабет. Лицо ее  было
свежим и юным.
   - Карточки с тобой? - спросил он.
   - Нет, они лежали в письменном столе у окна. В маленьком ящичке.
   - Черт, я забыл их захватить. Как же я об этом не подумал? Ведь времени
у меня было достаточно.
   - Зато ты вспомнил о вещах поважнее. Например, о моем  золотом  платье.
Мы  подадим  сегодня  заявление  насчет  новых  карточек.   Теперь   часто
случается, что они сгорают.
   - Но это  же  продлится  целую  вечность.  Немецкого  чиновника  с  его
педантизмом даже светопреставление не прошибет.
   Элизабет засмеялась.
   - Я отпрошусь на час, чтобы получить их. Привратник даст  мне  справку,
что дом, где я жила, разбомбили.
   - А разве ты пойдешь сегодня на фабрику? - спросил Гребер.
   - Обязана. Дом разбомбили - так это самое обычное дело.
   - Я бы сжег эту проклятую фабрику.
   - Я тоже. Но тогда бы нас послали куда-нибудь, где еще хуже. А  мне  не
хотелось бы изготовлять боеприпасы.
   - Почему бы тебе просто не прогулять? Откуда они  могут  знать,  что  с
тобой вчера случилось? Ведь тебя могло ранить, когда ты спасала свои вещи.
   - Это нужно доказать. У нас есть фабричные врачи и  фабричная  полиция.
Если  они  обнаружат,  что  кто-то  из  нас  отлынивает,  его   наказывают
сверхурочной работой, лишением отпуска, ну, а когда  и  это  не  помогает,
прописывают пройти в концлагере  полный  курс  воспитания  в  национальном
духе. Кто оттуда возвращается, тому уж больше не захочется прогуливать.
   Элизабет сняла кипяток и вылила в крышку котелка на молотый эрзац-кофе.
   - Не забудь, у меня только что был трехдневный отпуск, - сказала она. -
Нельзя требовать слишком многого.
   Гребер понял, что причиной был  ее  отец  -  она  надеется  хоть  таким
способом ему помочь. Это петля, которая накинута на шею каждого.
   - Проклятая банда! - сказал он. - Что они с нами сделали!
   - Вот тебе кофе. И не сердись. У нас уже нет на это времени.
   - В том-то и дело, Элизабет.
   Она кивнула.
   - Знаю. У нас остается ужасно мало времени, и все же мы почти не бываем
вместе. Твой отпуск кончается, и чуть не весь он  ушел  на  ожидание.  Мне
следовало быть похрабрее и не ходить на фабрику, пока ты здесь.
   - Ты и так достаточно храбрая. И все-таки лучше ждать, чем уж ничего не
ждать.
   Она поцеловала его.
   - Ты быстро выучился находить верные слова, - сказала она. -  А  теперь
мне пора идти. Где мы встретимся вечером?
   - Да, в самом деле, где? Там уже ничего не осталось. Надо все  начинать
заново. Я зайду за тобой на фабрику.
   - А если что-нибудь помешает? Налет или оцепление?
   Гребер задумался.
   - Я сейчас уложу вещи и отнесу их в церковь святой Катарины. Пусть  это
будет вторым местом встречи.
   - Она открыта ночью?
   - Почему ночью? Ведь ты же вернешься не ночью?
   - Как знать! Однажды пришлось просидеть в убежище шесть часов. Если  бы
на худой конец можно было кому-нибудь сообщить, в чем дело! А условиться о
месте встречи - это теперь недостаточно.
   - Ты хочешь сказать - если с одним из нас что-нибудь случится?
   - Да.
   Гребер кивнул. Он понял, как легко им потерять друг друга.
   -  На  сегодня  мы  можем  воспользоваться  Польманом.  Или  нет,   это
ненадежно. - Он задумался. - Биндинг! - сказал он, наконец, с облегчением.
- Вот этот вполне надежен. Я показывал тебе его дом.  Правда,  он  еще  не
знает, что мы поженились. Впрочем, это неважно. Я пойду предупрежу его.
   - Пойдешь, чтобы опять его пограбить?
   Гребер рассмеялся.
   - Я, собственно, больше не хотел этого делать. Но надо же нам есть. Вот
так и разлагаемся понемногу.
   - А эту ночь мы будем спать здесь?
   - Надеюсь, нет.  У  меня  целый  день  впереди,  постараюсь  что-нибудь
подыскать.
   Лицо ее на мгновение омрачилось.
   - Да, целый день. А мне надо уходить.
   - Я быстро соберусь, заброшу барахло  к  Польману  и  провожу  тебя  на
фабрику.
   - Но я не могу ждать. Мне пора. До  вечера!  Значит,  фабрика,  церковь
святой Катарины или Биндинг. Какая интересная жизнь!
   - К черту эту интересную жизнь! - воскликнул Гребер.
   Он смотрел ей вслед. Вот она переходит площадь. Утро было ясное, и небо
стало ярко-голубым. Роса блестела на развалинах, словно серебристая  сеть.
Элизабет обернулась и помахала ему. Потом торопливо пошла  дальше.  Гребер
любил ее походку. Она ставила ступни, будто шла  по  колее:  одну  впереди
другой. Такую походку он видел у туземных женщин в  Африке.  Она  еще  раз
кивнула и скрылась между домами в конце площади. "Совсем как на фронте,  -
подумал он. - Расставаясь, никогда не знаешь, увидишься ли снова.  Нет,  к
черту эту интересную жизнь!"
   В восемь часов из дому вышел Польман.
   - Я хотел узнать, есть ли у  вас  что  поесть.  Немного  хлеба  у  меня
найдется.
   - Спасибо. Нам хватило. Можно оставить здесь узел и  чемоданы,  пока  я
схожу в церковь святой Катарины?
   - Конечно.
   Гребер внес вещи. Йозеф не показывался.
   - Может быть, вы не застанете меня  дома,  когда  вернетесь,  -  сказал
Польман. - Тогда постучите два раза слитно и  два  раза  отрывисто.  Йозеф
услышит.
   Гребер открыл чемодан.
   - Прямо цыганская жизнь. Вот уж не ожидал.
   Польман устало улыбнулся.
   - Йозеф живет так уже три года. Несколько месяцев он ночевал в поездах.
Непрерывно ездил. Он спал только сидя, да и то вскакивал  каждые  четверть
часа. Так было еще до налетов. Теперь и это уже невозможно.
   Гребер вынул из чемодана банку мясных консервов и протянул ее Польману.
   - Я обойдусь. Отдайте Йозефу.
   - Мясо? Разве вам самому не нужно?
   - Нет. Отдайте ему. Такие, как он, должны продержаться до конца.  А  то
что же будет, когда все кончится? Что будет вообще? Уцелело ли  достаточно
таких людей, чтобы начать все заново?
   Польман помолчал. Затем подошел к глобусу, стоящему в углу  комнаты,  и
повернул его.
   - Взгляните сюда, - оказал он. - Видите? Этот маленький кусочек земли -
Германия. Ее можно почти, закрыть большим пальцем.  Это  совсем  небольшая
часть земли.
   - Может быть. Однако, двинувшись  с  этой  небольшой  части  земли,  мы
завоевали очень большой кусок земного шара.
   - Кусок - да. Но захватить не значит убедить.
   - Пока - нет. А что было бы, если б мы могли какое-то время этот  кусок
удерживать? Десять лет? Двадцать? Пятьдесят?  Победы  и  успехи  чертовски
убедительны. Мы видели это на примере своей собственной страны.
   - Но мы ведь не победили.
   - Это не доказательство.
   - Нет, доказательство, - возразил Польман. - И очень сильное. - Рукой с
набухшими венами он продолжал поворачивать глобус. - Мир, - сказал  он,  -
мир не стоит на месте. И если  отчаиваешься  в  собственной  стране,  надо
верить в него. Затмение солнца возможно, но  только  не  вечная  ночь.  Во
всяком случае, на нашей планете. Не надо так быстро сдаваться и впадать  в
отчаяние. - Он отставил глобус. - Вы спрашиваете, достаточно  ли  осталось
людей,  чтобы  начать  все  заново?  Христианство  началось  с  нескольких
рыбаков, с нескольких верующих в катакомбах и с тех, кто уцелел на  аренах
Рима.
   - Да. А нацисты начали с нескольких безработных фанатиков в  мюнхенской
пивнушке.
   Польман улыбнулся.
   - Вы правы. Но еще не существовало на свете такой тирании,  которой  бы
не пришел конец. Человечество шло вперед не по ровной дороге, а  всегда  -
толчками,  рывками,  с  отступлениями  и  судорогами.  Мы   были   слишком
высокомерны, мы вообразили, что наше кровавое прошлое  уже  преодолено.  А
теперь знаем, что стоит нам только оглянуться, и оно нас тут же настигает.
   Он взялся за шляпу.
   - Мне пора идти.
   - Вот ваша книга о Швейцарии, - сказал Гребер. - Ее немножко  подмочило
дождем. Чуть было не потерял, а потом нашел и спас.
   - Могли и не спасать. Мечты спасать не нужно.
   - Нет, нужно, - сказал Гребер. - А что же еще?
   - Веру. Мечты придут опять.
   - Будем надеяться. Или уж лучше сразу повеситься.
   - Как вы еще молоды! - воскликнул Польман. - Да что я говорю,  ведь  вы
же действительно еще очень молоды! - Он надел пальто. - Странно. Раньше  я
представлял себе молодость совсем иначе.
   - И я тоже, - сказал Гребер.
   Йозеф  не  ошибся.  Причетник  церкви  святой  Катарины   действительно
принимал вещи на  хранение.  Гребер  оставил  там  свой  ранец.  Потом  он
отправился  в  жилищное  бюро.  Оно  было  переведено  в  другое  место  и
помещалось теперь в кабинете живой природы при какой-то школе.  Здесь  еще
стоял стол с географическими картами и застекленный шкаф с  препаратами  в
спирту. Служащая бюро использовала многочисленные  банки  как  прессы  для
бумаг. В банках были заспиртованы змеи, ящерицы,  лягушки.  Стояло  чучело
белки с бусинками вместо  глаз  и  орехом  в  лапках.  Седовласая  женщина
оказалась весьма любезной.
   - Я внесу вашу фамилию в список, - сказала она. - Есть у вас адрес?
   - Нет.
   - Тогда заходите справляться.
   - А какой в этом смысл?
   - Ни малейшего. До вас уже принято шесть тысяч заявлений. Лучше поищите
сами.
   Гребер вернулся на Янплац и постучался к Польману. Никто не ответил. Он
подождал. Потом пошел на Мариенштрассе посмотреть, что там осталось.
   Дом Элизабет сгорел, уцелел  только  полуподвал,  где  жил  привратник.
Правда, здесь побывали пожарные. Отовсюду еще  капала  вода.  От  квартиры
Элизабет ничего не осталось. Стоявшее на улице кресло  исчезло.  В  желобе
валялась пара перчаток, вот и все. Гребер увидел привратника  за  шторками
его квартиры и вспомнил, что обещал принести  ему  сигары.  Казалось,  это
было давным-давно и теперь как будто  совсем  не  нужно;  впрочем,  трудно
сказать заранее. Он решил пойти к Альфонсу и достать сигар. Да и все равно
надо было раздобыть продукты на вечер.


   Бомба угодила прямо в  дом  и  разрушила  только  его.  Сад  был  залит
утренним светом, березы раскачивались на ветру, сияло золото  нарциссов  и
распускались первые цветы на фруктовых деревьях, словно усеянных белыми  и
розовыми мотыльками. Только один дом Биндинга превратился в груду  мусора,
нависшего над глубокой воронкой, на самом дне которой стояла вода  -  и  в
ней отражалось небо. Гребер оцепенел и, глазам своим не веря, уставился на
развалины. Почему-то казалось, что с Альфонсом ничего не может  случиться.
Медленно приближался он к тому месту, где находился дом.
   Бассейн был разворочен  и  разбит.  Входная  дверь  повисла  на  кустах
сирени. Оленьи рога валялись на траве, будто здесь  были  похоронены  сами
олени. Ковер, словно яркий флаг варвара-завоевателя, развевался высоко  на
деревьях. Бутылка коньяку "Наполеон" стояла торчком на  цветочной  клумбе,
точно выросшая за ночь тыква. Гребер поднял ее, осмотрел и сунул в карман,
"Наверно, подвал уцелел и его разграбили", -  подумал  Гребер.  Он  обошел
дом. Черный ход сохранился. Он открыл дверь. Что-то внутри зашевелилось.
   - Фрау Клейнерт! - позвал он.
   В ответ послышались громкие рыдания. Из полуразв