его  кончается срок
увольнительной (хотя увольнительную дали до утра) и ему голову оторвут, если
он вовремя не явится.
     Таня заплакала.
     Что-то бормоча, Николай вышел.
     Таня ещe полгода писала ему, но потом всe поняла.
     Николай с отличием  закончил  училище и молоденьким, стройным, красивым
лейтенантом прибыл  в город  Ярск. В службе  ориентировался на  распорядок и
уставы - и не знал хлопот, хотя не сдружился ни с офицерами, ни с солдатами.
Ему  известно  было,  что  ему  дали кличку  Коля Блызнутый,  но  его это не
смущало.
     И  всe же одиночество иногда тяготило. А женщины  были  вокруг,  разные
были  женщины: и свободные, и занятые,  всякие,  и немало  их поглядывало на
симпатягу-лейтенанта. И он бы не прочь, он понимал, что рано или  поздно ему
нужно жениться, но, чeрт побери, как выбрать, кого?
     Однажды   сидел   он   на  солнышке   возле  военторговского  магазина,
расположенного  на  территории  части,  и  прошла  в  этот  магазин  молодая
продавщица Антонина. В ней всe было не прекрасно: и лицо, и одежда,  и тело,
и, вероятно, душа и  мысли.  Она,  похоже, крест  на  себе  поставила,  была
ругательница,  скандалистка,  любительница  выпить, никем  не  остерегаемая,
будучи круглой сиротой, каждую ночь она шла к бобылке Веронике, почтальонше,
и туда один за  другим шастали  солдаты-самовольщики. Антонина отдавалась им
как-то  злобно, неистово:  нате,  подавитесь!  -  будто мстя  самой себе  за
невозможность любви и красоты. Но какой солдат какой женщиной подавится?..
     И вот шла она в  магазин, а сидевший рядом  с Николаем майор Хоротырко,
мозги  которого  от солнца разнежились, размягчились и стали податливыми для
необычных мыслей, вдруг сказал:
     - Вот Тонька - халда халдой, чучело чучелом, уродина уродиной, - а ведь
и для неe на свете муж найдeтся!
     Сказал   -  и  в   изумлении   округлил  глаза,  поразившись   мудрости
произнесeнного.
     А  Николая осенило. Вторая  эврика в его жизни  случилась. Ждать, когда
тебя выберут,  это он  пробовал, это, может, и  годится, но не всегда. Лучше
всe-таки выбирать самому.  Но,  выбирая, допустим, ту же жену, всегда будешь
сомневаться: а лучшую ли выбрал? Это-то сомнение и загложет, по  ночам спать
не даст! Следовательно,  единственный способ сомнение уничтожить: выбрать уж
точно не лучшую, а такую, хуже которой, может, и не найти!
     И он в тот же день сделал Антонине предожение.
     С Антониной была  истерика.  Она  кричала, что еe  в жизни никто так не
оскорблял,  что  она подговорит солдат  убить  Николая, она  бросила в  него
бутылкой вина...
     Николай молча ждал.
     Она прокричалась. Посмотрела на Николая.
     - Нет, ты что, серьeзно?
     - Да, - сказал Николай.
     - Ты совсем сумасшедший?
     - Нет, - сказал Николай.
     - Зачем я тебе?
     - Жениться на тебе хочу, я сказал ведь, - сказал Николай.
     И они поженились.
     Весь гарнизон хохотал.  Старшие по званию  хлопали  его  по плечу, и он
терпел  в порядке  субординации.  Равные тоже хлопали,  но  он просил  этого
больше не  делать. Солдаты  его  роты громко  за  спиной  сказали  несколько
охальных слов; он поднял  ночью роту  по тревоге и  устроил  марш-бросок под
дождeм  на  расстояние тридцать  километров  с одним пятиминутным  привалом.
Солдаты смолкли.
     Николаю, как  теперь семейному, выделили однокомнатную квартирeночку, и
он  зажил  там, ожидая, что Антонина  будет  пить, скабрeзничать  и  блудить
по-прежнему, а он будет спокоен, потому что ничего другого и не ждал.
     Но  Антонина  вдруг притихла.  Она  вдруг  стала за  собой следить,  на
аэробику ходила, она постройнела, похорошела, а  когда капитан Кусков, ходок
известный, сделал ей, стоя у прилавка, явный публичный намeк, она,  поправив
продавщицкий  свой белый накрахмаленный кокошник,  развернулась и царственно
влепила  ему  пощeчину. Капитан, человек горячий,  хотел  ей ответно в  рыло
въехать, но его  рука оказалась жeстко  перехвачена.  Он обернулся и  увидел
Николая Зуева.
     - Товарищ  капитан,  прошу прощения,  но вы должны извиниться пред моей
женой, - сказал Зуев. - Иначе нас рассудит офицерский суд чести,  потому что
я... - и умолк.
     И капитан тихо, но внятно, извинился перед Антониной.
     А Николай был в растерянности. Он с ужасом понял, что Антонина добрая и
хорошая женщина, что она не так уж некрасива, он понял, что и она любит его.
Он  понял,  что  вместо  покоя  обрeл постоянный страх,  постоянную тревогу:
теперь он будет  ждать, что она изменит ему. Он  стал ревнив,  он то  и дело
приходил в  магазин, чтобы посмотреть, не кокетничает ли с кем  Антонина. Он
часто  допрашивал  еe, где была, с  кем,  требуя отчeта  по минутам.  Но она
только смеялась: она гордилась его ревностью.
     И забежала как-то к Веронике похвастаться своим счастьем. Похвасталась,
выпила немножко - для добавки счастья.  Выпила ещe. А тут солдаты  пришли. И
подвело еe вино.
     В  три часа  ночи,  извещeнный  каким-то доброхотом,  возник  на пороге
вертепа Николай. Не обратив внимания на голых солдат, сказал Антонине:
     - Домой не приходи.
     - Нужен ты мне! - закричала Антонина. - Коля Блызнутый!
     Утром же, протрезвевши, побежала просить прощения.
     Николай как раз выходил из дома. Отстранил еe - и направился дальше. На
службу.
     И тогда произошло необычайное.
     Анитонина встала у подъезда на колени.
     Она стояла сутки. Эти сутки Николай как раз дежурил.
     Возвращаясь, молча прошeл мимо.
     - Коля!.. - сказала Антонина.
     Он не обернулся.
     Он стояла ещe сутки. Кто-то давал ей воды, есть же она ничего не ела.
     И третьи  сутки она  стояла, вернее, уже  сидела  полубоком, потому что
колени распухли и не держали еe.
     Николай  в очередной раз прошeл мимо, в пустую квартиру свою. Через час
спустился и сказал:
     - Ладно, пошли домой.
     Антонина подумала и сказала:
     - Нет уж. Спасибо.
     И исчезла. Уехала ли, в речку ли Кнышковку головой бросилась - никто не
знал.
     А через два месяца Николай получил приказ  о переводе в далeкий военный
округ:  сам командир части об этом ходатайствовал,  сжалившись над ним,  над
которым словами и действиями издевались  все, от  командиров его и товарищей
до  последнего  зачуханного  солдатика,  от  городских старух  и  женщин  до
последнего сопливого пацанeнка...
     Николай понял, что ему надо жить одному.
     И  он  жил  один,  он  служил, подчиняясь одному только  распорядку,  и
дослужился до увольнения в запас в звании майора.
     ...Утром он идeт за газетами  и  в магазин. Газету берeт ту, что первая
на глаза попадeтся. В магазине покупает то, на что  сама  рука укажет, почти
не глядя. Дома смотрит телевизор - программу передач в руки не беря, смотрит
то,  что само по себе показывается.  Фильм -  пусть  фильм,  футбол  - пусть
футбол. Перед  обедом гуляет  - куда ноги идут. После обеда спит. До  вечера
строит  из  спичек  модели  кораблей.  Построив  когда-то  одну,   остальные
четырнадцать сделал  по образцу  первой, точь-в-точь.  Потом  опять  смотрит
телевизор и  засыпает всегда ровно в одиннадцать  ноль-ноль. Это третья  его
эврика,  которую  он отыскал - без  осознания  открытия. Ничего не выбирать.
Жить - как придeтся.  На тот путь ступать, какой ближе. И это - финал многих
Распутников.
     С недавних пор стала его одолевать бессонница.
     Он  насильно начинает думать о том, какое счастье, что он выполнил свою
жизнь  и  теперь  избавлен  от еe безалаберной  распутицы.  Не  надо  ничего
выбирать, всe выбрано. Он жив, здоров -  и слава Богу. Он думает, как смешны
потуги  тех, кто ищет самое  лучшее - в  любви, в работе и  прочих житейских
делах.
     Но  нехорошим  ознобом пробирает его  вдруг  мысль,  что, возможно,  он
ошибся  ещe  в детстве -  когда  решил,  что оно  непременно существует, это
лучшее!
     А потом сами  собой  уходят теоретические эти мысли  - и  видится ему в
полудрeме  до  рассвета  лицо и тело  Антонины,  и  он  заскорузлыми  своими
армейскими губами шепчет беззвучно ей,  несуществующей, что он еe любит, - и
плачет, радуясь этим слезам, зная, что после них, наконец, уснeт...

        С. СЧАСТЛИВЕЦ

     Да, представьте  себе, - Счастливец. Это не ошибка. И недоразумения тут
тоже никакого нет. А есть совершенно  оригинальный  тип, который мне удалось
разглядеть в  дебрях современности и  который не похож ни на какой другой ни
внутри  нашего государства, ни за его  пределами.  И он гораздо оригинальней
типов,  например,  Самобытника  ("сущий  сам   от   себя"  -  В.  И.  Даль),
Самомучителя и даже такого весьма экзотичного, как Стрекулист.
     Российские Счастливцы - народ несчастный.
     Так  получилось,  что их  больше  среди женщин, и,  по  справедливости,
следовало бы женским образцом этот тип  и проиллюстрировать, - но как быть с
обязательством не касаться женщин?
     Однако ведь и так всякий умный  поймeт,  что  сквозь судьбы и характеры
мужчин, описанных в предыдущих очерках, часто проглядывают судьбы и женские,
что типы, названные мужскими именами, существуют и в женском роде.
     Поступим так: я всe-таки расскажу о  женщине (которую знаю; вся  вообще
история - подлинна), но так, будто она - мужчина.
     ...Валя родился в скромной, но благополучной семье учителей,  в посeлке
городского типа. Родители еe (тьфу  ты, пропасть! - его, его!), родители его
были людьми уважаемыми, а вокруг - леса, речки, озeра, природа! - благодать.
И Валя всегда помнил себя счастливым человеком, с самого рождения. И детство
его было счастливым,  и школьная юность была счастливой. Но уже и детство, и
юность  его были отравлены  - и  не кем-нибудь, а самим Валей. Он очень рано
понял:  что-то  с  ним не так, что-то неправильно! И не  то чтобы ему кто-то
намекал,  не то чтобы случай какой-то произошeл,  а откуда-то из  окружающей
атмосферы вселилась в него  огромная  и навсегдашняя  мысль,  что он хоть  и
счастливый человек, но как бы не совсем нормальный по сравнению с другими.
     Но  всe-таки  был  счастлив,  не  прилагая  никаких  усилий: ему это от
природы было  дано. Счастье,  к тому  же,  сопрягалось с везением во всeм: и
родители хорошие, и школа  хорошая, и природа кругом  хорошая, и с мальчиком
она... кто? - он, он,  Валя, Валентин! - подружился  с  хорошей он девочкой,
они хорошо  и счастливо дружили, понимая друг друга во всeм.  Так  бы жить и
жить здесь, но они оба были способными, умными, и вместе поехали поступать в
большой  город,  в   институт.  И  поступили,   и  стали   учиться.  Дружили
по-прежнему, вместе ходили в кино и в библиотеку, целовались,  но о любви не
говорили, им  и  без  этих слов было всe ясно. А на старшем курсе Валя вдруг
влюбился  в молодую  преподавательницу,  кандидата наук. Он пришeл  к  своей
подруге  со слезами покаяться, а  та с облегчением сказала, что  тоже только
что  влюбилась  в  мальчика с  первого курса.  И  они, весeлые  и радостные,
расстались, благодарные друг другу за прошлое.
     Валя женился на  кандидате наук и попал  в  удивительную  семью: отец -
интеллигентнейший  директор   универмага,  мать  -  тонкой   души   человек,
администратор  областной филармонии. Два года они жили  вместе, ни  разу  не
поссорившись,  а  потом  молодая  семья  вселилась  в  построенную  для  них
родителями кооперативную  квартиру.  Валя  родил сына...  То  есть  от  Вали
родился сын, и он полностью  отдался воспитанию его, предоставив жене делать
научную  карьеру. С весeлой песней, с лeгкой улыбкой  по  утрам Валя  убирал
квартиру, обихаживал  малыша,  готовил  обед,  занимался стиркой,  и всe ему
удавалось, всe спорилось в его ловких, нежных руках. Жена была им  очарована
и помыслить не могла, чтобы на сторону посмотреть: от такого-то мужа!
     То   есть  Валя  был  привычно  и   последовательно  счастлив,   ощущая
одновременно, как накапливается в нeм и несчастье.
     Вот гуляет он по улице, катит коляску с ребeнком, щурится на солнышко и
видит, что навстречу идeт его бывший сокурсник. Валя сперва убыстряет шаг, а
потом вдруг сворачивает и переходит на другую сторону. Он  делает  это почти
бессознательно  и лишь  потом  понимает, в чeм  дело. А  дело в том, что все
бывшие сокурсники, встречавшиеся ранее, жаловались  на неудачи, на здоровье,
на несложившуюся личную жизнь, жаловались при этом как-то  бодро, энергично,
азартно,  а  Вале в ответ рассказать  было  совершеннно нечего, потому что у
него всe было хорошо. А они подливали масла в огонь, говоря: "У тебя-то  всe
в  порядке,  как  всегда,  отлично  выглядишь,  жена золотая,  не  жизнь,  а
малина!".
     И Валя после таких  встреч чувствовал себя виноватым каким-то, ущербным
каким-то.
     Так  постепенно  он  растерял  всех  друзей  и  знакомых.  Они  и  сами
растерялись: с возрастом  их азарт, за  которым  скрывалась уверенность, что
всe   преодолеется,  превратился  в  однотонное  унынье,   с   которым   они
повествовали о своих неурядицах.
     У  Вали  появился   второй  ребeнок,  опять   мальчик  -  здоровенький,
хорошенький. Он по-прежнему сидел с детьми дома, а жена продолжала двигаться
по служебной  лестнице.  Валя  в свободное время читал книги и  иногда писал
стихи (которые даже опубликовал один раз журнал "Волга") - и продолжал  быть
счастливым, становясь при этом всe более несчастным.
     Его терзало одиночество. Он  стал  ходить в клуб любителей поэзии.  Там
никто не знал  о его жизни, и  Валя рассказывал, что  он  отец-одиночка, что
жена сидит в тюрьме за пьяную  драку,  что жить  ему фактически не на что, и
одно утешение  - стихи. После этих своих рассказов он чувствовал себя равным
среди  равных,  поскольку судьбы  у всех  собравшихся  были  преимущественно
драматичные или вообще  трагические. Более других в его поэтической и личной
жизни принимала участие руководительница клуба, маститая поэтесса областного
масштаба  Нинель  Пулькина.  Она подолгу  говорила с  Валентином  о секретах
поэтического мастерства  и  о  том,  что поэтический  дар  есть  то  высокое
несчастье, которое одно может уравновесить несчастья жизни! Однажды вечером,
когда  жена Вали была на семинаре в Москве, а с  детьми сидела  свекровь, то
есть тeща,  он допоздна  гулял с Нинелью по набережной, говоря о  поэзии,  а
потом Пулькина предложила зайти к ней на чашку кофе.
     Валя согласился. Кофе  был с коньяком.  Вале,  не привыкшему к спиртным
напиткам,  стало  тепло,  хорошо,  потянуло  на  откровенность  - и он вдруг
признался,  что  солгал,  что  у  него  есть  жена,  что  в  его  жизни  всe
благополучно.
     -  Тогда  ясно! -  решительно заявила  Нинель.  -  Ясно, почему в твоих
стихах  чувствуется некая  придумка, этакая натужность! Без  страдания - нет
поэта! Бедный мальчик!
     -  Я  чувствую, что-то не так, но  как быть, как быть? - заплакал Валя,
жалея сам себя.
     - Любовь, -  кратко  порекомендовала Нинель. - Лучше  всего  -  любовь.
Желательно  - несчастная. Парадоксальная. Полюбить, например, юную красавицу
может  и  дурак,  а поэту дано сквозь  морщины возраста  и пигментные  следы
жизненного  опыта полюбить  красоту  души  -  любящей  и мощной! -  И обняла
Валентина за хрупкие плечи своими большими руками.
     Что я делаю! - в ужасе подумал Валентин.
     Но тут же  ему пришло в  голову, что у него  есть возможность разрушить
порочный круг сплошного счастья и везения,  ибо, кроме своей  паталогической
счастливости,  его  давно  уже  угнетала мысль,  что она, эта  счастливость,
должна кончиться, так не лучше ль самому еe прикончить, чтоб не на кого было
жаловаться?
     А Нинель бормотала что-то на ухо, лапая Валю всe откровеннее, ему стало
противно.  Но  ещe  была  бы противней измена по интересу,  по любви, а тут,
получалось,  вроде  из  чувства необходимости -  плюс жалость  и уважение по
отношению к Нинели Пулькиной. И он отдался ей.
     И некоторое время чувствовал  себя даже счастливым от  того, что у него
тоже есть, как у людей, некоторое несчастье в виде измены жене.
     Таким  образом   получилось  даже  двойное  счастье  вместо  ожидаемого
несчастья, и когда Валя это осознал, ему стало плохо.
     Он перестал посещать  клуб поэзии, он не подходил к телефону, зная, что
это звонит Нинель Пулькина.
     И стал несчастен. И радовался бы! -  разве не этого он добивался? Но он
настолько не привык быть несчастным, что не  выдержал. И рассказал всe жене.
Жена молча выслушала, желваки скул еe играли. Выслушав, молча встала и ушла.
     Явилась утром с похмелья, в ссадинах и прямиком сказала, что весь вечер
пила в ресторане, подралась с  какими-то жлобами, а потом сняла молоденького
юношу, отвезла его на квартиру своей подруги и там...
     - Не надо! - закричал Валя.
     - Мы квиты! - сказала жена.
     Прошло некоторое время.
     Они простили друг друга, потому  что всe-таки любили  друг  друга. Валя
опять  стал  счастлив,  потому  что  у него, как у людей,  было  за  плечами
некоторое несчастье.
     Жена же  хоть  и простила, но отпечаток  остался. Всe  чаще  она тяжело
задумывалась. Начались, к тому же, сбои  в продвижении  по лестнице карьеры.
Она вдруг поняла, что многое,  ради чего она старалась, как  бы обесценилось
поступком Вали. Вернее, стало  иметь  другую цену,  но  где гарантия, что не
обесценится совсем, что Валя не  встретит завтра кого-то, кто увлечeт его не
на вечер, не на минуту, а  на всю  жизнь? От этих мыслей  она стала всe чаще
выпивать, задерживаясь якобы на работе.  Как у Вали был  в своe  время  клуб
любителей  поэзии,  у неe  появилось  тоже нечто  вроде клуба - в стеклянной
пивнушке  около  вокзала.  Образовалась  странная  тeплая  компания:  бывшая
лeтчица, бывшая партийная деятельница, грузчица с макаронной фабрики, просто
бомж Василиса  - и она,  Женя,  пока  ещe преподаватель, но в  душе  - почти
бывший.
     Валя  огорчался,  когда жена  еле  приползала  домой,  падая  тут же, у
порога,  часто при этом  ругаясь  грязными словами,  потом еe тошнило,  Валя
подставлял тазик,  ночью некоторое время не спал, следя за  тем,  чтобы жена
спала на  боку:  он был напуган  однажды рассказом  о человеке, который спал
пьяный на спине и его во сне стошнило, он захлебнулся и умер.
     Он должен был чувствовать себя несчастным - и не  чувствовал!  То есть,
конечно, ему было плохо, неприятно. Но, смотришь, жена два-три дня попьeт, а
неделю всe-таки трезвая ходит. Счастье. Или вдруг цветы принесeт, вспомнив о
годовщине свадьбы. Счастье. Да и кроме этого - мало ли!
     Ведь  у  Вали, как у истинного Счастливца, имелась  одна  характерная и
отличительная для этого типа особенность:  всегда замечать в окружающем мире
хорошее. Например, гуляет Валя с детьми  в  сквере зимой - и снежок  пойдeт,
припушит все деревья. Ну,  зима, снег,  обычное дело.  А  Валя  встанет, как
зачарованный, шепчет детям: "Зимняя  сказка, вы посмотрите, посмотрите!".  И
чуть не плачет от восторга.
     Красивый закат, осенние  листья, хорошая музыка, хорошие  стихи, улыбка
ребeнка... Валя каждый день находил причину радоваться. Рождeнный радостным,
он таким и остался наперекор всему.
     Хотя душа-провидица  уже  ждала чего-то.  И - дождалась. Однажды  зимой
Женя,  напившись, заснула на троллейбусной  остановке, а ночью грянул мороз.
Она осталась жива, но - обморожение ног с последующей гангреной. Ампутация.
     - Брось  меня!  - шептала Женя,  едва очнувшись от  наркоза. - На что я
тебе такая?
     - Дурашка, - ответил Валя плача. - Главное, ты жива!
     ...Прошло десять  лет. Валя  и Женя  живут  скудно.  Женя пенсионер  по
инвалидности,  хотя  могла  бы  и  преподавать, но -  не хочет.  Пенсию  она
потихоньку  пропивает, а Валя  работает на двух работах,  да ещe берeт и  на
дом: дети выросли, их нужно на ноги поставить.
     Да, он знает, что сам  стал первопричиной  теперешнего  положения,  но,
страшно сказать, теперь он окончательно и бесповоротно счастлив.
     То есть - она.
     И в