им
купцам,  а  денег,  полученных от Синьории, едва хватало на покрытие текущих
расходов.  Он  не  мог предложить  ничего,  кроме обещаний, а обещания, как
подозревал Макиавелли, не впечатляли фра Тимотео.
     - О вашем красноречии и благочестии, святой отец, говорит вся Имола. И,
если  мое  рекомендательное  письмо произведет должный эффект, я уверен, что
флорентийцы также получат незабываемое наслаждение от ваших проповедей.
     Монах  с  достоинством  поклонился.  Но  Макиавелли  видел:  одних слов
слишком мало.
     - Мудрый человек не кладет все яйца в одну корзину, - продолжал он. -
Когда один план терпит неудачу, придумывают другой. И не стоит забывать, что
надежды  Бартоломео  могут  не оправдаться. Тогда он усыновит племянников. А
его жена и теща, как и ваш монастырь, окажутся у разбитого корыта.
     - Ну что ж, мы перенесем это несчастье с христианским смирением.
     - Сказано:  на  бога надейся, а сам не плошай. Вы уже убедились в моей
щедрости.  Будьте  уверены,  я не  поскуплюсь и в будущем. Вы, как и мать с
дочерью,   заинтересованы   в  том,  чтобы  не разочаровывать Бартоломео в
могуществе святых.
     - Вы знаете, я всегда готов оказать услугу такому выдающемуся человеку,
как вы. Допустим, поездка Бартоломео не принесет желанного результата. Как я
смогу тогда помочь вам?
     И тут  Макиавелли  осенило. Идея показалась ему столь забавной, что он
чуть не расхохотался.
     - Святой отец,  как  и  всем  смертным, вам,  несомненно, приходится
принимать  слабительное.  И  вы  должны  знать, что сабур, принятый на ночь,
помогает  гораздо  лучше, если с утра принять еще и соль. Не кажется ли вам,
что  эффект  от паломничества Бартоломео многократно усилится, если наш друг
еще разок прогуляется. В Римини, например?
     - Я  не  перестаю  восхищаться вашей изобретательностью, мессер. Но на
этот  раз у вас ничего не выйдет. Бартоломео, возможно, и дурак, но не стоит
его считать глупее, чем он есть.
     - Ваше влияние на него безгранично.
     - Тем более я не хочу терять его.
     - Значит, я не могу рассчитывать на вашу помощь?
     - Я  этого  не  говорю. Подождем месяц, а потом вновь вернемся к этому
вопросу.
     - Для влюбленного месяц - целая вечность.
     - Иаков ждал Рахиль семь лет.
     Макиавелли  чувствовал,  что  монах  смеется над ним. Он не собирался и
пальцем   шевельнуть, не   получив  награду  за  труды.  Макиавелли  кипел
негодованием.  Но  он  понимал:  скандал не приблизит его к цели. Прощаясь с
монахом,  он  передал  фра  Тимотео  флорин и попросил поставить свечку деве
Марии и помолиться за Бартоломео.

25

     Теперь  единственной  надеждой  Макиавелли  была  монна Катерина. Он не
сомневался,  что  досадный вызов во дворец, помешавший воплощению в жизнь их
тщательно  продуманного  плана,  огорчил ее в тысячу раз больше, чем его. Он
потерял  лишь  ночь любви, она могла лишиться безбедного будущего. На монаха
Макиавелли  уже  не  надеялся, но  в монне Катерине видел верного союзника.
Женщины,  по  его  твердому  убеждению, не могли жить без интриг. А успешное
завершение  их совместных усилий полностью отвечало ее интересам. Макиавелли
решил встретиться с ней.
     На  следующее  утро  Макиавелли купил на базаре чудесную свежую рыбу и,
заблаговременно  узнав,  когда толстяк  уйдет по  делам,  отправил Пьеро с
покупкой  к  Бартоломео.  Ему  нужно  было,  чтобы  тот  поговорил  с монной
Катериной  наедине. Юноша как всегда прекрасно справился с поручением. Монна
Катерина   сначала   сопротивлялась,   но  затем  согласилась  встретиться с
Макиавелли  в  церкви  святого Доминика.  Женская интуиция подсказала монне
Катерине,  что она не может больше доверять фра Тимотео и будет лучше, если
монах не узнает об их встрече.
     Макиавелли  пришел  в  церковь,  не  имея конкретного плана, надеясь на
изворотливость монны  Катерины.  Он  только опасался, что ее идея обойдется
ему  в кругленькую  сумму. В крайнем случае он рассчитывал вновь прибегнуть
к помощи Бартоломео. В конце концов в выигрыше оставался именно он.
     В церкви,  кроме монны Катерины, не было ни души. Макиавелли красочно
описал ей  события  той  ночи, как он целый час стоял под проливным ледяным
дождем, как продрог и простудился.
     - Знаю,  знаю,  -  вздохнула монна Катерина. - Пьеро рассказал нам обо
всем.  Мы  очень  расстроились.  Аурелия  неустанно  повторяла:  "Несчастный
господин, его смерть осталась бы на моей совести".
     - Я не собирался умирать, - ответил Макиавелли. - Но будь я даже у врат
рая, образ Аурелии вернул бы меня обратно.
     - Все вышло так нескладно.
     - Не будем вспоминать о прошлом. Я уже поправился и полон сил. Давайте
подумаем  о  будущем.  Наш  план  не  удался,  придумаем  другой. Вы - умная
женщина.  Не  могу  поверить,  что вы не найдете возможности превратить наши
мечты в реальность.
     - Мессер Никколо, я не хотела приходить сюда сегодня, но Пьеро умолил
меня встретиться с вами.
     - Но почему?
     - Кому приятно приносить плохие вести?
     - О  чем вы?  - воскликнул  Макиавелли.  - Неужели Бартоломео что-то
заподозрил?
     - Нет,  нет.  Дело  в  Аурелии.  Я спорила с ней, буквально на коленях
умоляла,  но  тщетно.  Ах,  мой  бедный  друг, теперь девушки не те, что во
времена моей молодости. Тогда они не позволяли себе перечить родителям.
     - Давайте не будем ходить вокруг да около. Что все это значит?
     - Аурелия наотрез отказалась пойти вам навстречу.
     - Но  вы объяснили  ей  последствия?  Разве  вы не  сказали, в каком
положении  окажетесь  и  вы,  и она, если Бартоломео усыновит племянников, а
монна Констанца станет хозяйкой в вашем доме?
     - Я все ей объяснила.
     - Тогда почему? Даже у женщины должна быть причина.
     - Она уверена: это провидение уберегло ее от смертного греха.
     - Греха? -  взревел Макиавелли, забыв, что находится в стенах святого
храма.
     - Не  сердитесь  на  меня, мессер Никколо. Не пристало матери убеждать
дочь идти против совести.
     - Простите  меня,  монна Катерина,  но  вы  говорите  глупости. Вы -
умудренная опытом женщина, а она - всего лишь несведущая девушка. Вы обязаны
разъяснить  ей,  что  даже  святые рекомендуют из двух зол выбирать меньшее.
Какой  разумный  человек  откажется  совершить маленький грех, да еще такой
приятный, ради счастья нескольких людей?
     - Бесполезно,  мессер. Я знаю свою дочь, она упряма, как мул. Если она
приняла  решение,  спорить  с ней бессмысленно. Она просила передать, что из
уважения  к  вам  сохранит  перчатки и шарф, но больше принимать подарков не
будет. Она  хочет, чтобы вы не пытались вновь увидеться с ней. А я всегда с
благодарностью буду помнить вашу доброту.
     На мгновение она замолчала, но Макиавелли ничего не сказал.
     - Мне не надо доказывать такому умному и мудрому человеку, что женщины
капризны  и  непостоянны.  В  удачный  момент  и  скромница  примет  объятия
любовника, но если время упущено, ему откажет даже распутница.
     Монна  Катерина  сделала  реверанс и покинула церковь. А Макиавелли еще
долго стоял в замешательстве.

26

     Несмотря  на  все попытки  встретиться  с Аурелией, Макиавелли удалось
увидеть   ее  лишь  перед  самым  отъездом,  почти  через  месяц  после  той
злополучной  ночи.  К счастью, работа занимала все свободное время и некогда
было  сокрушаться о несбывшихся мечтах. Мятежники перессорились между собой.
Правда, в конце концов все они, за исключением Бальони из Перуджи, подписали
соглашение,   текст   которого Агапито  показывал  Макиавелли.  Бальони  же
заявил,  что  только  круглый  идиот  может поставить свою подпись под таким
документом.  Когда  же он  понял,  что  капитаны  хотят заключить мир любой
ценой,  то  в гневе  вышел  из  церкви,  где проходила  встреча  главарей
мятежников. Герцог назначил Паголо Орсини губернатором Урбино, возвращенного
Борджа согласно договору, и подарил ему пять тысяч дукатов за содействие при
ведении  переговоров.  Вителлоццо  писал герцогу смиренные письма, в которых
просил прощения за свои действия.
     - Предатель воткнул нам нож в спину, - прокомментировал их Агапито. - А
теперь думает, что сладкие слова залечат рану.
     Но   Эль Валентино,   казалось,  проникся  доверием  к раскаявшимся
мятежникам,  забыл  прошлые обиды. Такое дружелюбие Макиавелли воспринимал с
подозрением. И писал Синьории о том, как трудно предугадать замыслы Борджа и
уж  совсем  невозможно узнать его  истинные  намерения. В его распоряжении
находилась  огромная армия, которую он наверняка пустит в дело. Пошли слухи,
что  Борджа  собирается  покинуть  Имолу.  Но  никто не знал, куда он двинет
войска -  на  юг,  к  границам Неаполитанского королевства, или на север, к
Венеции. Макиавелли беспокоило появление во дворце людей из Пизы. Оказалось,
они  предложили  герцогу  присоединить город  к  его  владениям.  Флоренция
потратила  много  средств  и  времени, чтобы захватить Пизу, стратегическое
положение  которой  имело  важное  значение  для охраны торговых путей. Если
город  переходил  к  герцогу,  Флоренция  попадала  в опасную ситуацию как с
экономической, так и с военной точки зрения. Совсем рядом находилась Лукка,
захватив  которую, Эль Валентино держал бы Флоренцию за горло. При последней
встрече герцог вновь поднял вопрос о жалованье, обещанном ему Республикой, и
Макиавелли  изворачивался,  как мог, пытаясь объяснить Эль Валентино позицию
Синьории.  На  самом  деле  Флоренция  не  желала  отдавать  свои войска под
командование  столь беспринципного человека, которому имела все основания не
доверять.  Но  какие  бы зловещие планы ни роились в красивой голове Борджа,
пока   он  ограничился лишь  завуалированными угрозами,  пытаясь  склонить
Флоренцию  к  принятию его условий. А в конце беседы он сообщил Макиавелли,
что вместе с армией выступает в Чезену.
     Десятого  декабря герцог выехал в Форли и двенадцатого прибыл в Чезену.
Макиавелли  последовал за  ним.  Послав Пьеро и слуг вперед, чтобы те нашли
жилье, подобающее  послу  Флоренции,  он  заехал  попрощаться к Бартоломео.
Толстяк  оказался дома, и Макиавелли провели в его кабинет. Бартоломео бурно
приветствовал  флорентийца.  Оказалось,  он уже слышал о предстоящем отъезде
Макиавелли и ужасно этим расстроен.
     - Послушайте,  мой  друг,  - сказал Макиавелли, выслушав толстяка, - я
пришел  не   только   для   того,  чтобы  поблагодарить  вас  за  доброту и
гостеприимство, но попросить об одном одолжении.
     - Все что угодно.
     Макиавелли тяжело вздохнул.
     - Я  должен вам двадцать пять дукатов. Сейчас у меня, к сожалению, нет
денег. И я прошу вас немного подождать.
     - Не стоит даже говорить об этом.
     - Двадцать пять дукатов - большая сумма.
     - Какие  пустяки! Конечно, я могу подождать. А вообще, смотрите на эти
деньги как на подарок.
     - Но  почему  вы должны делать мне такой дорогой подарок? Я не могу
принять его.
     Бартоломео откинулся в кресле и расхохотался.
     - Разве вы не догадываетесь? Это не мои деньги. Наш добрый герцог знал,
что  с ростом цен в Имоле ваши расходы также увеличивались. И всем известна
скаредность  Синьории. Казначей  герцога  поручил  мне  снабдить  вас любой
суммой.  Попроси  вы  две  сотни  дукатов, а не двадцать пять, и я бы тут же
принес их вам. Макиавелли побледнел.
     - Если б я знал, что это деньги герцога, то не взял бы их ни под каким
предлогом.
     - Именно поэтому  герцог,  восхищаясь вашей честностью, выбрал меня в
качестве  посредника.  Он  уважает вашу деликатность. Я выдаю вам его тайну.
Но, по-моему, вы должны знать об этом благородном и великодушном поступке.
     Макиавелли  едва  сдержался,  чтобы  не  выругаться.  Он  не верил ни в
благородство,  ни  в великодушие герцога. Неужели Борджа надеялся купить его
расположение за двадцать пять дукатов?
     - Вы удивлены? - улыбнулся Бартоломео.
     - Когда дело касается герцога, я ничему не удивляюсь.
     -  Это   великий  человек.  Я  не  сомневаюсь,  что  потомки  будут с
благодарностью вспоминать тех из нас, кто хоть чем-то помог ему.
     - Мой  дорогой  Бартоломео, - усмехнулся Макиавелли, - не великие дела
увековечивают людей,  а   прекрасные  произведения, в  которых  их дела
восхваляются.  Кем  был  бы  для нас Перикл, если бы Фукидид не вложил в его
уста речь, прославившую его на весь мир.
     С этими словами Макиавелли встал.
     - Вы  не можете уйти, не повидавшись с Аурелией и монной Катериной, -
остановил его Бартоломео. - Они огорчатся, если не попрощаются с вами.
     Макиавелли  последовал  за  ним  в гостиную. Сердце его вдруг сжалось и
учащенно  забилось.  Женщины не ждали гостя и, похоже, не очень обрадовались
его появлению. Бартоломео объяснил, что их гость уезжает в Чезену.
     - Что мы будем без вас делать? - воскликнула монна Катерина.
     Макиавелли  сухо улыбнулся в ответ. Он нисколько не сомневался, что они
прекрасно обойдутся без него.
     - Мессер Никколо, должно быть, с радостью покидает наш город, который
ничем не может развлечь приезжего человека, - добавила Аурелия.
     Макиавелли  показалось,  что  в  ее  голосе  прозвучала  злобная нотка.
Аурелия   продолжила  прерванную  работу.  Она все  еще  вышивала  полотно,
привезенное им из Флоренции.
     - Я  не знаю, чем восхищаться больше, монна Аурелия, - вашим терпением
или трудолюбием.
     Аурелия  выглядела неважно. Она давно не красила волосы, и их корни уже
потемнели. Сквозь небрежно наложенный слой пудры проглядывала смуглая кожа.
     "К  сорока годам она будет ничуть не лучше матери", - с удовлетворением
отметил Макиавелли.
     Он  ушел, довольный тем, что повидался с Аурелией. Его страсть угасла.
Он  не принадлежал к тем, кто отказывается есть свиные ножки только потому,
что  в меню  не  оказалось  жирных  куропаток.  Поняв, что Аурелия для него
недоступна,  Макиавелли  утешился  в  объятиях молодых  женщин,  с которыми
познакомила  его  Ла  Барбетина.  И  если  говорить честно, он страдал не от
неразделенной  любви,  а  от  уязвленного  самолюбия.  К тому же он пришел к
выводу,  что  Аурелия просто глупа. Иначе она не отправилась бы спать только
потому,  что  ей  пришлось  ждать три часа. И ей не пришла бы мысль, что она
совершает  грех,  ложась с ним в постель, во всяком случае, до того, как она
это  сделала.  Если бы Аурелия знала жизнь так же хорошо, как он, ей было бы
известно:  сожалеют  не  о  том,  что  поддались  искушению,  а  о  том, что
устояли.
     "Если  Бартоломео усыновит  племянников, она  получит хороший урок, -
сказал он себе. - И пожалеет о собственной глупости".

27

     Два   дня  спустя  Макиавелли  прибыл  в Чезену.  Артиллерия  герцога
приближалась  к  городу, войска расположились у его стен. Что-то готовилось,
но никто не знал, что именно. Несмотря на активность, все, казалось, замерло
в  ожидании.  Так,  говорят,  бывает перед землетрясением: люди беспокоятся,
нервничают  без  всякой на то причины, а потом внезапно, без предупреждения,
земля  уходит  у  них из-под ног и дома рушатся на глазах. Макиавелли дважды
просил герцога  принять его и дважды получал вежливый отказ. Ничего не смог
он  добиться  и  от секретарей. Они лишь повторяли, что герцог не раскрывает
своих  планов  прежде, чем  начать действовать, а действует он, как диктует
необходимость. Макиавелли  чувствовал себя  усталым  и  больным.  И деньги
кончились.
     Он  обратился  к  Синьории  с  просьбой заменить его и прислать посла с
более широкими полномочиями.
     Макиавелли  не  пробыл  в Чезене и  недели,  как произошло совершенно
неожиданное  событие.  Как-то  утром,  придя во дворец герцога, он нашел там
рассерженных   французских   капитанов,  оскорбленных  требованием  Борджа в
течение  двух  дней  покинуть  его  армию  вместе со своими отрядами. Тщетно
Макиавелли  пытался  найти  объяснение этому  шагу Эль Валентино. При дворе
говорили,  что герцог не  мог  больше выносить французов, доставлявших ему
массу хлопот. Но Макиавелли казалось неразумным решение герцога расстаться с
французами,   когда  оставшиеся  отряды  не  превосходили  по  силе  войска,
находящиеся  под  командованием  Орсини,  Вителлоццо  и остальных капитанов,
верность  которых,  особенно после недавних событий, не внушала доверия. Или
герцог,  уверенный  в  своих  силах,  решил  показать королю Франции, что не
нуждается в его помощи?
     Французы  уехали. А вскоре Борджа вновь удивил Макиавелли. Он вызвал в
Чезену Рамиро де  Лорку,  назначенного  им губернатором Романьи. Тот верно
служил герцогу,  но  его  жестокость  и нечистоплотность возмущали и пугали
людей. И  наконец,  доведенные  до  отчаяния, они  послали к Эль Валентино
своих  представителей  с  жалобой  на  Рамиро. По  прибытии  в  Чезену  его
схватили и бросили в тюрьму.
     На Рождество Пьеро разбудил Макиавелли раньше обычного.
     - Пойдемте на площадь, мессер, и вы увидите кое-что интересное. - Глаза
юноши возбужденно блестели.
     - Что произошло?
     - Точно не знаю, но на площади собралась большая толпа.
     Макиавелли  быстро  оделся. Шел снег, дул холодный ветер. На площади на
рогоже лежало обезглавленное тело  Рамиро де Лорки в парадном мундире, со
всеми  регалиями, в перчатках. А рядом, насаженная на копье, возвышалась над
бурлящей толпой голова Рамиро. Макиавелли содрогнулся от ужасающего зрелища.
     - Как  все это понимать, мессер? - воскликнул Пьеро. - Он же был самым
верным капитаном  герцога.  Вы  говорили,  что  Эль  Валентино доверяет ему
больше, чем кому-либо.
     Макиавелли пожал плечами.
     - Это  очень  похоже  на герцога. Вероятно, ему больше не требовались
услуги Рамиро и он пожертвовал им, чтобы показать, как дороги ему интересы
его подданных.
     Многие утверждали, что Рамиро был любовником Лукреции Борджа, а близкие
отношения с сестрой Чезаре таили в себе огромную опасность. Борджа любил ее.
Первый муж Лукреции, Джованни Сфорца, остался в живых только потому, что она
предупредила  его об убийцах, посланных Чезаре. Джованни вскочил на лошадь и
скакал до  самого  Пезаро. Когда герцога Гандии выловили из Тибра с девятью
ножевыми  ранами,  молва  приписала  убийство  Чезаре. Причиной называли его
любовь к  прекрасной  Лукреции.  Педро  Калдерона, испанца, камергера папы,
зарезали  по  приказу  Борджа  якобы  за оскорбление чести мадонны Лукреции.
Говорили,  она ждала  от  него  ребенка. Ее второму мужу, Альфонсо, герцогу
Бисельи,  также  не  повезло.  Через  год после свадьбы какие-то люди тяжело
ранили его  у ворот  Ватикана.  Его  отнесли в папские покои, где он почти
месяц  боролся со  смертью,  пока  его  не придушили в собственной постели.
Альфонсо  считался  самым  красивым  мужчиной  Рима.  И  Лукреция  допустила
ошибку,  полюбив  его  всем сердцем. В Италии никто не сомневался: его убила
ревность Чезаре.
     Макиавелли  не  забыл разговора с герцогом в Имоле. Тогда Паголо Орсини
пожаловался  на  грубость  Рамиро,  и  Эль  Валентино  обещал  разобраться и
наказать  виновного.  Разумеется, он не воспринимал всерьез жалобу человека,
не  вызывающего  у него ничего, кроме презрения. Но, возможно, казнью Рамиро
он  хотел рассеять последние подозрения мятежных капитанов. Как они могут не
верить в  искренность его  намерений,  если  по  прихоти  одного из них он
жертвовал  своим  верным  соратником? Макиавелли чуть не расхохотался. Одним
ударом герцог успокоил  возмущение  жителей Романьи, развеял страхи бывших
мятежников и свел счеты с любовником Лукреции.
     - Во  всяком  случае, - с улыбкой сказал он Пьеро, - наш добрый герцог
избавил  землю еще  от  одного  мерзавца. Пойдем в таверну, выпьем горячего
вина. Хочется согреться.

28

     Макиавелли  не мог разгадать замыслов герцога по одной простой причине:
Эль  Валентино еще  ничего не решил. Но что-то должно было произойти. Иначе
какой  смысл  иметь  огромную  армию и не использовать ее. Но против кого он
напр