усту в этом городке.
     - Я  часто  думаю об этом. Я зарыл свой талант в землю. И когда придет
время  и  создатель спросит меня, почему я не отдал его на благо людям, я не
найду ответа.
     - Святой отец,  самое  большее, что  может  сделать один человек для
другого,   так  это  предоставить  ему  благоприятную возможность.  А  как
распорядиться ею, он должен знать сам.
     - Кто же предоставит ее никому не известному монаху?
     - Я  - ваш друг, святой отец, и сделаю все, что в моих силах. И к тому
же  вы будете не  таким  уж  неизвестным  монахом,  когда я расскажу о вас
епископу   Волтеррскому.   Вы  не  должны  останавливаться  на достигнутом.
Пожалуй,  я  поговорю  об  этом  с  Бартоломео.  Во  Флоренции у  него есть
влиятельные друзья, и я не сомневаюсь, что он замолвит за вас словечко.
     Фра Тимотео улыбнулся.
     - Наш дорогой Бартоломео. Он - сама доброта, но нельзя отрицать, что он
немного простоват. Лукавство змея не сочетается в нем с невинностью голубки.
     Макиавелли наполнил пустые кружки и сказал:
     - Он,  без  сомнения, очень достойный человек. Но меня часто удивляло,
что  купцы,  столь сведущие в торговле, оказываются совершенно беспомощными,
когда  дело  касается  чего-то другого. Однако я ценю и уважаю Бартоломео и
хотел бы способствовать его благополучию.  А вы, святой отец, имеете большое
влияние на него.
     - По своей доброте он не оставляет без внимания мои советы.
     - Это  характеризует его с самой лучшей стороны. Как жаль, что господь
бог  никак  не исполнит его самого заветного желания. Вам, как и мне, хорошо
известно: он мечтает о сыне.
     - Желание стать отцом превратилось у него в навязчивую идею, - вздохнул
фра  Тимотео.  -  Он  не может говорить ни о чем другом. Мы молились за него
перед нашей чудотворной девой Марией. Все бесполезно. Нельзя же требовать от
нас невозможного. Бедняга не способен сделать ребенка.
     - Святой отец,  у  меня есть  небольшой  участок земли неподалеку от
Флоренции.  Синьория  платит  слишком мало, и, чтобы свести концы с концами,
мне приходится продавать лес и разводить скот. Иногда случается: бык, с виду
сильный  и  здоровый,  страдает  тем  же  недостатком, что  и наш  дорогой
Бартоломео.  Тогда  его  продают  мяснику,  а  на вырученные деньги покупают
другого.
     Фра Тимотео улыбнулся.
     - Подобное неприменимо для существ разумных.
     - А применять и необязательно. Главное, теория здравая.
     Монах  на мгновение  задумался и, поняв, куда клонит Макиавелли, снова
улыбнулся.
     - Монна  Аурелия -  женщина  добродетельная,  и ее честь охраняет не
только муж,  но  и  мать.  Бартоломео не  так  глуп  и прекрасно понимает:
красавица  супруга  -  большой соблазн для беспутных молодых людей. А монна
Катерина   достаточно  долго  жила  в  бедности,  чтобы  рисковать  нынешним
благополучием из-за нескромности дочери.
     - Однако вполне возможно,  что эта,  как  вы говорите, нескромность
окажется верхом добродетели. Положение монны Катерины значительно укрепится,
если ей будет кого нянчить.
     - С этим я не спорю. Теперь, когда герцог подарил Бартоломео поместье и
графский  титул,  ему  как  никогда  нужен наследник. Кажется, он подумывает
усыновить  своих  племянников. В  Форли  у  него  есть сестра-вдова, и она,
естественно,  не  возражает  против  того, чтобы Бартоломео позаботился о ее
детях. Но  она  не  хочет расставаться с ними. Он должен будет взять и ее в
Имолу. Таково ее условие.
     - Вполне естественное желание матери.
     - Разумеется. Но перспектива такого соседства огорчает монну Катерину и
монну  Аурелию.  Они чувствуют, что окажутся в щекотливом положении. У монны
Аурелии   не   было  приданого.  Бартоломео  слаб  и  нерешителен.  А  монна
Констанца,  его  сестра,  несомненно, постарается убедить Бартоломео, сыграв
на  его  тщеславии,  что  ему вновь досталась бесплодная жена, и очень скоро
станет хозяйкой  дома.  Монна Катерина  умоляла  меня уговорить Бартоломео
отказаться от усыновления, грозящего большими неприятностями ей и дочери.
     - Он советовался с вами?
     - Конечно.
     - И что вы ему сказали?
     - Я  рекомендовал  ему  повременить.  Духовник  его  сестры  в Форли -
доминиканец,  и,  переехав  сюда, она, скорее всего, пойдет исповедоваться в
церковь  того  же ордена. Мы не слишком ладим с доминиканцами. Наш монастырь
во  многом зависит от щедрот Бартоломео, а ведь монна Констанца может лишить
нас его расположения.
     - Я  прекрасно  понимаю  сложность  вашего  положения,  святой отец. И
предлагаю единственно приемлемый выход.
     - Не кажется ли вам, мессер, что от вашего предложения пахнет грехом? -
снисходительно улыбаясь, спросил монах.
     - Маленьким  грехом,  который может принести много добра. Осчастливить
нашего достойного друга, обеспечить спокойное будущее двум милым женщинам и
сохранить  щедрого  благодетеля  вашему  монастырю.  Позвольте мне вспомнить
Святое писание:  не  будь  в  Самарии женщины,  совершившей прелюбодеяние,
основатель  нашей  церкви  не  имел  бы  возможности донести до нас заповеди
терпения   и   прощения,  значение  которых  бесценно  для  нас,  несчастных
грешников.
     - Интересная мысль, мессер.
     - Я  всего  лишь человек, святой отец. И не буду скрывать от вас, что
красота  монны Аурелии пробудила во мне неистовую страсть. Я должен утолить
ее или умереть.
     - Я  и не сомневался, что забота о благополучии Бартоломео и о будущем
его  жены  и  тещи  продиктована  не  только  добротой вашего сердца, - сухо
заметил фра Тимотео.
     - Ваш  монастырь небогат,  и,  без  сомнения,  вам приходится тратить
значительные  средства на помощь беднякам. Я хотел бы пожертвовать двадцать
пять дукатов, чтобы заручиться вашей поддержкой.
     Темные глаза монаха жадно сверкнули.
     - Когда?
     - Сейчас.
     Макиавелли  вытащил  из  внутреннего  кармана  мешочек,  полученный  от
Бартоломео,  и небрежно  бросил  его  на  стол.  Монеты мелодично звякнули,
ударившись о деревянную поверхность.
     - Но чем я могу вам помочь, мессер?
     - Ради  выполнения  моей просьбы  вам не придется вступать в сделку с
совестью. Я бы хотел поговорить с монной Катериной без свидетелей.
     - Думаю, большого  вреда от этого не будет. Но вряд ли вы чего-нибудь
добьетесь.  Бартоломео очень подозрителен. Когда же торговые дела вынуждают
его  уезжать  из  Имолы,  слуга  охраняет  монну  Аурелию  от  посягательств
бессовестных сластолюбцев.
     - Мне  это  известно.  Однако  вы  -  и, должен признать, совершенно
заслуженно  -  пользуетесь  полным  доверием  нашего дорогого Бартоломео. По
вашему совету он водил монну Аурелию в бани и совершил паломничество к месту
поклонения   святым,  обладающим  божественным даром  избавлять  женщин  от
бесплодия.  А  если он в сопровождении слуги отправится в Равенну и проведет
ночь  в  молитвах  и  благочестивых размышлениях у гроба святого Виталя, то,
полагаю, монна Аурелия наверняка забеременеет.
     - Святой Виталь,  разумеется,  великий  святой, иначе в его честь не
построили бы церковь. Но почему вы так уверены, что его мощи помогают таким,
как Бартоломео?
     -  Этот святой не  слишком  известен, и  Бартоломео  знает  о  его
чудодейственной  силе  не  больше,  чем  мы с вами. Утопающий, как известно,
хватается  за  соломинку, а Равенна всего в двадцати милях от Имолы. Вряд ли
наш  друг  откажется  от  столь  короткого  путешествия,  чтобы превратить в
реальность заветную мечту.
     - Позвольте  мне задать вам  вопрос, мессер. Есть ли у вас основания
полагать,  что монна  Аурелия,  это добродетельная и скромная жена, уступит
вашим притязаниям? Известно ли ей о вашей страсти?
     - Мы едва обмолвились несколькими фразами. Тем не менее монна Аурелия,
если  только  она  не отличается от прочих женщин, несомненно догадывается о
моих чувствах. Женщин отличают два недостатка: любопытство и тщеславие.
     - Простительный грех, - пробормотал монах.
     - Однако они куда чаще, чем страсть, сбивают этих милых существ с узкой
тропы добродетели.
     - У  вас неплохой  план, - согласился фра Тимотео. - Мне кажется, вам
удастся  заручиться  поддержкой  монны Катерины. Она не остановится ни перед
чем,  лишь  бы воспрепятствовать  Бартоломео  усыновить  племянников. Но я
слишком  хорошо  знаю  монну  Аурелию. Думаю, ни матери, ни вам не удастся
убедить ее совершить смертный грех.
     -  Многое   на   расстоянии   кажется   непонятным   и  невозможным, а
приглядишься  поближе  -  все так просто и естественно. У меня нет оснований
считать  монну Аурелию умнее большинства женщин. Вы могли бы разъяснить ей,
что  не  надо  бояться зла,  если оно приносит добро. Под добром понимается
зачатие  и рождение новой бессмертной души, под злом - вероятность того, что
муж  узнает  об  измене.  Приняв  же некоторые предосторожности, этого можно
избежать.  В  ее поступке не будет ничего греховного, так как грешит душа, а
не  тело.  Огорчить мужа - это грех, а в данном случае он только обрадуется.
Не надо забывать о результате. А в результате - желания мужа сбываются.
     Фра  Тимотео  молча  смотрел  на  Макиавелли, и флорентийцу показалось,
что он едва сдерживает смех. Наконец монах отвел глаза, и его взгляд упал на
мешочек с золотом.
     - Я уверен, Синьория сделала правильный выбор, поручив вам переговоры с
герцогом,  мессер,  - сказал он. - Я, разумеется, осуждаю ваши намерения, но
не могу не восхищаться остротой вашего ума.
     - Вы мне льстите, святой отец, - ответил Макиавелли.
     - Я должен все хорошенько обдумать.
     - Лучше  всего довериться первому впечатлению, святой отец. Прошу меня
извинить,  но  мне  надо  выйти во двор. Хорошее мочегонное это ваше местное
вино.
     Когда  Макиавелли вернулся,  монах  сидел  в  той же позе, а мешочек с
золотом исчез.
     - В  пятницу  монна  Катерина  приведет дочь на исповедь, - сказал он,
глядя  на  свои  холеные  руки.  -  Вы сможете поговорить с ней, пока монна
Аурелия будет в исповедальне.

19

     Следующим утром  Макиавелли  представился  счастливый  случай  еще раз
напомнить   о себе   восхитительной Аурелии,   и   он   не преминул  им
воспользоваться.  Он  встал,  оделся,  спустился вниз на кухню, где Серафина
накормила  его скромным  завтраком, а затем поднялся к себе. Ему нужно было
взять кое-какие бумаги и идти во дворец. Но, взглянув в окно, он увидел, что
Нина,  служанка  монны Аурелии,  вытащила на крышу дома Бартоломео кресло и
скамеечку  для ног.  В последние дни небо хмурилось и частенько разражалось
дождем,  но  сегодня  ярко  светило  солнце. Макиавелли сразу догадался, что
означают  эти  приготовления.  И  действительно,  вскоре  на крыше в длинном
стеганом  халате появилась монна Аурелия, держа в руке соломенную шляпу. Она
решила воспользоваться  чудесной  погодой  и  высушить на солнце только что
вымытые  и  выкрашенные  волосы.  Монна  Аурелия  села в кресло, а служанка,
продев длинные волосы сквозь срезанную тулью, разложила их по широким полям
шляпы.
     Макиавелли  забыл о  визите  во  дворец. Схватив лютню, он поспешил на
лоджию верхнего этажа. Когда он поднялся по ступенькам, служанка уже ушла, и
монна  Аурелия осталась одна. Сверкающие на солнце волосы полностью скрывали
ее лицо. Она не заметила Макиавелли и испуганно вздрогнула при первых звуках
лютни. Приподняв шляпу, монна Аурелия посмотрела на дом Серафины. Но прежде
чем  Макиавелли  смог поймать взгляд прекрасных глаз, волосы вновь скрыли ее
лицо.  Он  запел  любовную песню о купидоне и его стрелах, о жестоких ранах,
нанесенных  взглядом  любимой, о том, как он был бы счастлив, если б хоть на
мгновение  мог забыть о  ней.  Аурелия  была в его власти. Застенчивость,
возможно,  гнала  ее  с  крыши. Но краска на волосах еще не высохла. А какая
женщина пожертвует внешностью ради скромности. Если же она еще сомневается в
его   чувствах,   то  сейчас  -  а  более  счастливого случая может  и  не
представиться  -  она  должна  узнать о сжигающей его страсти. И Макиавелли
запел серенаду, которую когда-то посвятил женщине по имени Фенис. Начиналась
она  словами: "Приветствую тебя, о божественная красота..." А "Фенис" он без
труда заменил  на  "Аурелию".  Аурелия  сидела  неподвижно,  и  Макиавелли
казалось,  что она  внимательно  слушает  его. Этого он и добивался. Но она
выслушала  только  два куплета,  а затем позвонила в маленький колокольчик.
Макиавелли  замолчал.  Минуту спустя на крышу поднялась Нина. Аурелия что-то
ей сказала и встала. Служанка перенесла кресло в другое место. Аурелия вновь
села,  а  Нина примостилась  на  скамеечке для ног. Женщины начали о чем-то
говорить,  и  Макиавелли  понял, что служанка останется на крыше, пока он не
уйдет. Нисколько  не  огорчившись,  он  спустился  к  себе,  взял  бумаги и
отправился во дворец. Пока все шло как нельзя лучше.

20

     Макиавелли  не  любил служб и вошел в церковь, только когда закончилась
вечерняя  молитва  и  большинство прихожан разошлись по домам. Он видел, как
фра  Тимотео  вошел в исповедальню. Тут же за ним последовала Аурелия. Монна
Катерина  сидела  одна.  Она не удивилась, увидев Макиавелли, и тот подумал,
что монах, скорее всего, уже переговорил с ней. Поэтому он сразу заговорил о
деле.  Признавшись  в  страстной  любви  к  ее дочери,  Макиавелли попросил
замолвить  за  него  словечко  перед  Аурелией.  Монна Катерина  с  улыбкой
ответила,  что он не первый, кто пытается соблазнить ее дочь. Но до сих пор
никому не удалось добиться успеха.
     - Я  воспитала  ее  в  строгих правилах, мессер Никколо. И с той поры,
когда  я  отвела ее невинной девушкой в спальню Бартоломео, она остается его
верной и покорной женой.
     - Если  меня правильно уведомили, ей пока не представился случай стать
кем-то еще.
     Монна Катерина рассмеялась.
     - Мессер Никколо, вы прожили достаточно долго и должны знать: уж если
жена решит изменить мужу, ее не удержишь.
     - Вся  история  человечества  подтверждает ваши слова, монна Катерина.
Судя по всему, я могу говорить с вами совершенно откровенно.
     Она пристально посмотрела на Макиавелли.
     - Мессер Никколо,  мне  пришлось перенести много бед. Меня швыряло по
бурным морям, и  теперь, находясь в тихой гавани, мне не хотелось бы вновь
оказаться во власти яростной стихии.
     - Я  понимаю  вас, монна Катерина. Но уверены ли вы, что якорь надежно
закреплен, а швартовы туго натянуты?
     Монна  Катерина  не  ответила,  но Макиавелли почувствовал тревогу в ее
молчании.
     - Если монна Аурелия в ближайшее время не принесет Бартоломео желанного
наследника, он усыновит детей монны Констанцы, не так ли?
     И вновь монна Катерина промолчала.
     - Вы  много  повидали, монна Катерина, и не мне объяснять вам, в каком
положении окажетесь тогда вы и ваша дочь.
     Слеза  скатилась  по щеке монны Катерины. Макиавелли ласково взял ее за
руку.
     - В  таких случаях решаются на крайние средства. Монна Катерина тяжело
вздохнула.
     - Даже  если  я  смогу перебороть страх Аурелии, как нам найти удобный
момент?
     - Я не нравлюсь вашей дочери?
     - Вы  можете  заставить  ее смеяться, а этот дар так же легко вызывает
благосклонность женщины, как и красивое лицо.
     - Я  вижу,  вы меня понимаете. Так я могу рассчитывать на вашу помощь,
если представится возможность выполнить наш план?
     - Придется  не  только  побороть нерешительность Аурелии но и подавить
угрызения ее совести.
     - Если  вам  не  удастся окончательно  развеять их,  нам поможет наш
замечательный фра Тимотео. Вы же знаете, он так не любит доминиканцев.
     Монна Катерина довольно хмыкнула.
     - Вы очень милы, мессер Никколо. Будь я помоложе, я бы не устояла.
     "Старая корова", - подумал Макиавелли, а вслух произнес:
     - Если бы не страстная любовь к вашей дочери, я был бы уже у ваших ног.
     - Идет Аурелия.
     - Я покидаю вас.
     Выскользнув  из церкви, Макиавелли прямиком направился к серебряных дел
мастеру  и  купил  позолоченную  цепочку, так как на золотую у него денег не
было.  Днем  позже  он послал Пьеро на рынок за финиками. Положив цепочку на
дно   корзины, он  велел  Пьеро  отнести  все монне  Катерине.  Макиавелли
чувствовал,  что  они  прекрасно  поладят. А скромный подарок только укрепит
взаимопонимание.

21

     Несколько дней спустя Бартоломео предложил повторить вечерний концерт.
После  приятной  беседы  за ужином мужчины спели несколько песен. Аурелия, и
так-то не  болтушка,  на  этот  раз вообще не раскрывала рта. Правда, когда
Макиавелли  что-то  рассказывал,  она бросала на него оценивающий взгляд. Он
был  уверен: мать и дочь обсудили его предложение, и теперь Аурелия, видимо,
пыталась  представить  его  в качестве любовника. Сознавая, что его успеху у
женщин способствовала не  красота,  а  обаяние,  остроумие и веселый нрав,
Макиавелли  постарался предстать  перед  Аурелией в самом выигрышном свете.
Смех,  с  каким  встречали его шутки и забавные истории, еще больше разжигал
воображение  флорентийца.  В  этот  вечер  он  превзошел себя. Возможно, ему
только казалось,  но иногда он видел во взгляде Аурелии дружескую нежность.
Из чего он сделал вывод, что небезразличен юной красавице. Странные существа
эти   женщины, не  могут  обойтись  без  сантиментов, тем  самым  усложняя
получение   наслаждения,   дарованного  людям  божественным  провидением в
качестве  компенсации  за изгнание их праотца и праматери из садов Эдема. Но
иногда эта  слабость  оказывалась  вполне  уместной.  Он вспомнил Мариетту,
которая  так  любила  его,  что  хотела  быть  рядом  с  ним  каждую минуту.
Макиавелли  тоже  привязался  к жене, но круг его интересов не ограничивался
домом, и он не собирался всю жизнь держаться за ее юбку.
     Еще  через  пару  дней, несмотря на крайнюю занятость, Макиавелли сумел
выкроить несколько минут, чтобы купить кувшинчик розового масла. Пьеро отнес
масло Аурелии и та не смогла отказаться от столь щедрого подарка. Макиавелли
расценил  это  как  добрый  знак,  похвалил Пьеро, которому удалось передать
кувшинчик без лишних свидетелей, и дал ему эскудо.
     - А как поживает Нина? - улыбнувшись, спросил он.
     - Мне  кажется,  я ей нравлюсь, - ответил Пьеро. - Но она боится слуги
Бартоломео. Он ее любовник.
     - Я  так и думал. Но не надо отчаиваться. Если Нина захочет провести с
тобой ночь, она все устроит.
     На  следующий  день  пошел дождь, и Бартоломео прислал слугу узнать, не
сможет ли  Макиавелли прийти к нему и сыграть партию в шахматы. Флорентиец
отложил  только  что  начатое  письмо  Синьории,  резонно  рассудив, что оно
может  и подождать, и отправился к Бартоломео. Тот ждал его в кабинете. Хотя
там не было камина, жаровня хорошо обогревала небольшую комнату.
     - Я  подумал,  здесь  нам  будет удобнее.  Женщины помешают нам своей
болтовней, - сказал Бартоломео.
     Макиавелли  пришел  только ради Аурелии и, конечно, расстроился. Однако
ничем не выдал своего разочарования.
     -  Вы   правы.   Женщины  любят  поговорить,   а   шахматы   требуют
сосредоточенности.
     Они  начали  партию.  Но  Макиавелли  играл  не  слишком внимательно, и
Бартоломео  довольно  быстро  выиграл. Он  послал  за вином, и слуга принес
кувшин и бокалы. Макиавелли вновь расставил фигуры.
     - Я попросил вас прийти не только для того, чтобы сыграть в шахматы, -
сказал Бартоломео, когда слуга вышел из кабинета. - Мне нужен ваш совет.
     - Я к вашим услугам.
     - Вы  когда-нибудь слышали о святом Витале? Слабая улыбка пробежала по
губам Макиавелли. Фра Тимотео его не подвел.
     - Странно,  что  вы  спрашиваете об  этом. Как я понимаю, речь идет о
церкви в  Равенне,  где  хранятся его мощи. Не так давно о нем говорила вся
Флоренция.
     - В связи с чем?
     - Нет  пределов  человеческой глупости, и наши флорентийцы, гордящиеся
своим проницательным умом, могут, как оказалось, поверить чему уг